***
Наверное, Виолетта могла себя назвать достаточно глупой, раз не сумела догадаться обо всём чуть раньше. Девушка сидела на подоконнике кухни рядом с открытым нараспашку окном. Там бродил глубокий октябрь. Вечернее небо затянуло густыми тяжёлыми тучами, вот-вот должен был начаться дождь. И буквально в течение получаса должен вернуться с работы её парень, сожитель и просто самый любимый человек, предательство которого она печально разглядывала в своих руках. «Лишь бы не попал под ливень, ещё сильнее простудится», — подумала бы она два часа назад. «Задержись ещё на пару минут, пожалуйста», — думала она сейчас, большим пальцем невесомо поглаживая лепесток нарцисса в своих ладонях. Она нашла его совершенно случайно, наверное Илья просто выпустил его из вида, выкидывая остальные. Не до конца поверив, Вита без капли отвращения промыла мятый лепесток, лишний раз убеждаясь, что это именно то, о чем она думала. Ну неужели её ежедневные страдания с ошметками ромашек были связаны с ним? Девушка вытерла проступившую слезу тыльной стороной ладони, растирая её по щеке. Она же так сильно и преданно любила этого человека, а эти дурацкие цветы все росли и росли в их лёгких. Отчаянно не хотелось принимать, что когда-то искренне верный партнёр мог завести кого-то на стороне. В горле вновь предательски запершило, из-за чего ей пришлось снова отправиться в туалет, с одной лишь надеждой не наткнуться на очередную находку. Кошмарный кашель словно изнутри разрывал грудную клетку. Острая, прошивающая тело насквозь, боль заставляла содрогнуться, сильнее опираясь локтями на края унитаза, не в силах удержаться самостоятельно. Внутрь летели кровавые сгустки, ошмётки лепестков и красноватая от крови слюна. Чугунные трубы разносили удушающие хрипы на этажи многоэтажки, гудя мольбой о помощи. Кашель выбивал из организма все силы и здравые мысли и оставлял лишь тупую метаморфичную боль в сердце. Зайдясь очередным приступом, Вита не услышала открытие двери, стук кожаного дипломата о пол и аккуратные шаги в коридоре. Белесая голова заглянула в приоткрытую дверь, почти незаметно проникая в узкое помещение туалетной комнаты. Она лишь крупно дрогнула, когда бледные руки бережно убрали пряди блондинистых волос с лица и придержали их на затылке. Ещё пару раз кашлянув, Вита обернулась на вошедшего. Глаза её устало прикрывались, будто девушка в любой момент готова была провалиться в сон. Бледное лицо Ильи исказила жалость, белые брови «домиком» сложились у переносицы, а губы виновато поджались. На самом деле, его состояние было ни разу не лучше, но сейчас он не имел ни малейшего права как-то показывать свою слабость. Больно сейчас явно не ему. Парень сел рядом, оперевшись спиной о стену, и притянул к себе хрупкое тело. Та покорно упала сверху, вжимаясь загорелой щекой в родную грудь. Она тяжело дышала, приоткрыв пухлые губы, некогда украшенные сладким блеском для губ, а сейчас — кровью. Виолетта вновь закашлялась, дрожа всем своим существом. С каждым новым выдохом девушка выплевывала ужасную темно-бордовую субстанцию, состоящую из крови и растрепанных лепестков. Кровь, кровь, кровь, она была повсюду. На желтоватой туалетной плитке, потертом коврике, стенках унитаза, теперь даже на футболке мужчины. Бледно-голубые глаза забегали по помещению, выискивая место, где не было пугающе алого цвета. Но раздраженное сознание, подстрекаемое девичьими страдальческими хрипами прямо под носом и собственной сдавливающей грудь болью, рисовало лишь отвратительные разводы на стенах, на открытой в коридор двери и полу в прихожей, подавало панику в голову. Возлюбленная непрерывно содрогалась, опираясь то на кафель, то на его же плечи. Парень попытался поджать колени, но ноги промеж них не позволили сделать это. Пальцы непроизвольно сжались на чужих плечах, болезненно сдавливая их. Собственные дыхание и пульс набатом били по ушам, смешивались с кашлем и журчанием воды в бачке в одну непрерывную какафонию. Под крепко зажмуренными веками рисовались разноцветные круги, накладываясь друг на друга и перекрикивая чужую яркость своей. Когда же Илья сумел открыть глаза в надежде не увидеть весь этот ад наяву снова, она вновь лежала на его груди и пыталась отдышаться. Брошенный полный надежды взгляд карих глаз… Никаких карих глаз! Бред, полнейший бред, он не видит их цвета, абсолютно никакой надежды, потому что даже в такой момент эти сладкие слова о зеркале души не работают. Он помнит, что они карие, он помнит, что они когда-то смотрели в его сторону, обращали внимание, но никаких слов в них не таилось. Ничего, кроме темной, непонятно-коричневого цвета радужки, зрачка и сотни капилляров, сейчас полопавшихся из-за дикого напряжения и, возможно, скачущего давления. Илья может лишь вспомнить как выглядят её обычные и ничем не примечательные глаза, потому что сейчас поле зрения затянула пелена слез то-ли от жалости ко всему происходящему, то-ли от стучащей по вискам паники. Как бы он хотел сказать что-то сейчас ей глазами, извиниться миллиард и один раз, но суженные зрачки молчат, а налившийся свинцом язык не поворачивается. Руки беспорядочно сгребают девушку в охапку, прижимая ближе и причиняя только большую боль. «Прости меня, прости, милая, прости», — севшим голосом лепетал он ей на ухо, все ещё сжимая хрупкие кости. Никакой реакции не последовало, лишь свистящее дыхание присоединилось к поутихшему хороводу звуков. В глазах девушки то темнело, то до рези светлело, голова раскалывалась, а узкое горло терзали колючие стебли ромашек. Даже в теплом теле под ней не находилось поддержки. Конечно, куда ему до бедной милой Виты? Раннее непонимание заменила дикая обида. Врослая и несущая за собой ужасные эмоции и последствия. Жаль, что последние силы уходили с каждой минутой. Несмотря на пульсирующую в затылке боль, в голове было удивительно спокойно. «Предсмертное смирение», — сказал бы Илья, увидев подобное описание в какой-нибудь книге. И хотя Виолетта не особо любила подобные рассуждения, тут она была согласна. С тяжестью выдохнув, девушка прикрыла глаза, стараясь удержать сознание.***
Они сидят вместе на диване в своей уютной двушке и залипают не то в телевизор, на котором крутился любимый девушкой «Секс в большом городе», не то в телефоны. Сама Виолетта смотрела сериал уже раз 7, а Илья досадливо пытался уловить сюжет, то и дело отвлекаясь на рабочий чат. Только недавно он наконец начал работать тем, кем мечтал всю осознанную жизнь — каким-то лаборантом, она, если честно, не особо разбиралась в местных должностях — и сейчас ему уже пытались свалить проведение семинаров в местном универе. Со стороны выглядело так, будто за эти две недели активной работы он уже жутко замотался — на лице залегли нездоровые тени, глаза то и дело краснели от напряжения, а аппетит и вовсе пропал. Но по возвращении из лаборатории, парень казался в разы бодрее и счастливее что-ли? В разговорах Вита уже не раз шутила, что скоро сексом он будет заниматься не с ней, а с работой, про себя в голове аргументируя это приподнятым настроением после кучи часов в окружении формул. На это тот только по-дебильному усмехался — на самом деле усмехался он так, как и всегда — и уверял, что там кроме электроскопов его ничего не возбуждает. После некоторых раздумий шутки начинали отдавать горечью. Но когда знакомая ладонь легла на её затылок, притягивая ближе, а сухие губы любовно чмокнули в макушку, появившиеся мысли показались дурацкими и постыдными.***
Илья крупно трясущейся рукой пытается попасть в замочную скважину. Сердце снова ходит ходуном, а кончики ушей безбожно краснеют. Угораздило же его только переступив порог новой работы увидеть чудную коллегу. Та приветливо и открыто улыбалась, демонстрируя ямочки на щеках, неустанно щебетала на отвлеченные темы и всегда кокетливо расстёгивала две верхних пуговицы своей блузки. Какая там физика? Тут взгляд бы от милых коленок отвести и незаметно сглотнуть слюну. Но дома с ним жила тепло любимая и такая родная Виолетта. И выбирая между минутной страстью (какая досада, ещё и полностью невзаимной) и долгими, уверенными и крепкими, как китайская стена, отношениями, разумно он предпочёл второе. Но легче от этого не становилось. Внизу живота все ещё туго был затянут узел тревоги и беспокойства. Потому что лёгкое возбуждение имело неприятный побочный эффект в виде прорастающих в легких нарциссах. Как бы парень себя не переубеждал и не уговаривал, подсознанием все уже давно было озвучено. Потеря сексуального интереса к собственной девушке, желание лишь приласкать её и дать твёрдый стержень, опору, чтобы идти вперёд. Разве он уже смотрит на неё, как на что-то иное, чем сестру? Такую крохотную с первого взгляда, но самоуверенную и способную на гораздо большее, чем он сам. Наконец парень заходит в квартиру, тут же окутываясь знакомыми запахами и любимой обстановкой, а затем нежными, полными искренней любви объятиями. Тревога постепенно рассасывается сама собой, оставляя лишь легкое першение в горле. Жаль, что он не властен над своими чувствами.***
Бледной щекой он упал на макушку Виолетты, втягивая носом едва уловимый аромат шампуня и обычный человеческий запах, что уникален у каждого. Теперь девушка никак не сопротивлялась удушающим прикосновениям, не пыталась унять неприятный кашель и не плакала, не успевая вытирать слезы с загорелых щек. Она будто полностью обмякла, стала тяжелее в несколько раз. В квартире было холодно. На кухне, находящейся в двух метрах от туалета было приветливо распахнуто окно, впуская мокрые листья и порывистый ветер в помещение. Сквозняк юркой змейкой побежал в комнаты, не забывая заглянуть в каждую щёлку и пробежать по каждой половице. Табун мурашек бегал по коже Ильи туда-сюда, заставляя сильнее съежиться и прижать пальцы к тёплому телу любимой. Вита не двигалась уже пятнадцать минут. Аккуратно он приподнял подбородок девушки, поворачивая её лицом к себе. Даже для человека, которому слишком холодно, плохо и больно она выглядела чересчур бледно. Неуверенность мерзким червяком пробралась в сердце. Резким и рваным движением Илья чуть отодвинул от себя девушку, цепляясь свободной рукой за горло. Быстро вспомнил сколько пальцев и как нужно положить, чтобы точно прощупать пульс. Сонная артерия, тонкое запястье в золотом браслете, наконец размашистый удар по щеке в желании привести в чувство. Ничего. Её прекрасное подтянутое лицо осунулось, глазницы будто запали внутрь, а зрачки помутнели. Взглядом Илья растерянно блуждал по лицу мертвеца, не в силах поверить в эту картину. Что-то гулко ухнуло внутри, ещё туже затягивая узел паники и страха. Животного страха, который моментально проникал из клетки в клетку, поражая мозг и сковывая конечности. Он остолбенел, впиваясь глазами в безвольно полулежащую девушку. Он думал, что ещё пара минуточек, он сможет унять очередную свою паничку, Вита наконец откашляется и они зайдут на кухню, закроют окно, нормально поговорят, она, сука, будет живой! Она бы расплакалась, узнав о нелюбви, закричала, возможно дала ему хлёсткую пощёчину, чтобы Илья знал, как не надо поступать, но она функционировала бы, она бы не лежала сейчас на кафеле, прижимая окоченевшие руки к собственной груди и не застыла бы с маской смерти на лице. Парень тяжело подался вперёд, падая и опираясь лбом на сложенные на грудной клетке руки смертницы, откинутой к противоположной стене. Его тяжёлое дыхание разрезало, казалось бы, прохладный, но теперь не лёгкий, а нетерпимо давящий на плечи воздух. Даже усилившаяся в несколько раз боль от активно растущих цветов не глушила страшное осознание. Весь хоровод мыслей и звуков вылетел из головы, приводя вместо себя зарождающиеся тревоги: «Это я её убил». Ему не удалось сдержать резкий рвотный позыв, и полупрозрачная желчь из пустого желудка вырвалась наружу, выливаясь на светло-голубую домашнюю футболку Виты и пол, наполняя комнату неприятным кислым запахом. Тело насквозь прошило крупной дрожью вдоль позвоночника. Илью рвало снова и снова, жжение в поцарапанном горле вынуждало снова кашлять и сдерживать очередное сокращение желудка. Ему не противно от вида трупа прямо под его носом, ни в коем случае. Только от самого себя. Если бы цветы навсегда отмирали из-за желудочного сока, Илья отказался бы от этого. Сейчас чувство вины настолько сильно наседало сверху, что постоянная физическая боль казалась настолько малой отместкой, что хотелось её преумножить в бессчётное количество раз, лишь бы хоть каким-то образом искупить свою вину. Попросить прощения на всех языках мира за свои глупые и детские интересы не в её сторону, да просто поменяться с ней местами, чтобы дать жизнь этому прекрасному, по правде говоря, самому лучшему в жизни парня человеку. В такой позе и с такими помыслами в голове парень провёл порядка двадцати минут. С каждым вздохом воздух поступал всё тяжелее и отдавался хрипом в горле. Лишь высоко вздымающаяся грудь выдавала в нём живого человека. Внезапно — насколько это позволяли вертолёты, посетившие поражённую шоком голову — Илья приподнялся на руках, подвигаясь ближе к унитазу. От белизны керамики снова начинало резать глаза. Взвешенное решение не приходило в уже наполовину отключённый горем мозг. Его гипнотизировало белое покрытие, приманивая и убеждая, что так будет лучше. Правильнее с этической стороны. Крупно трясущаяся рука с узором черного пламени, огибающего предплечье медлительно подняла стульчак, не в силах двигаться быстрее. Голова безжизненно рухнула на оголённый ободок унитаза. Громкий треск вибрацией побежал по водопроводным трубам. Струи тёмной венозной крови побежали во все стороны, спускаясь на кафельную плитку, смешиваясь с водой в сортире. Из носа и ушей мгновенно потерявшего сознание парня потёк ликвор, соединяясь с кровью. Абсолютно белые длинные волосы пропитались неприятной жидкостью, оставляя под собой капли на потрёпанном коврике. Худое тело прошило предсмертной судорогой. Как то прохладно стало в квартире, не находите?