моему Ангелу.

Жить в этой квартире стало невыносимо. Дело было вовсе не в прекрасном и зеленом районе города, не в тихих добродушных соседях, даже не в приторно идеальном ремонте, который был закончен всего пару месяцев назад. Сынмину на самом деле нравилось это место, но события, произошедшие тут буквально полторы недели назад, не давали спокойно дышать. Каждую ночь он просыпался от звука шагов по коридору, по утрам ему мерещился запах свежеприготовленного горячего шоколада, а вечером всегда включал телевизор, где, словно застряв во временной петле, шла одна и та же серия дорамы. Курил Сынмин отныне теперь только на кухне, из-за чего запах в квартире стал еще более невыносимым. Раньше на него сильно ругались за такое, но теперь давать подзатыльники некому, а опять выходить на балкон было слишком страшно. О том, что это уютное гнездышко двух любящих друг друга людей, напоминало ровным счетом ничего. Он никогда не любил убираться. Эта обязанность лежала на Хенджуне, но тот ушел, забрав с собой всё тепло и порядок не только из квартиры, но и из жизни Сынмина. Однако мужчина всё же был вынужден перебороть себя и начать убираться. До конца аренды оставалось чуть больше недели, и продлевать её он не собирался. Кухня уже вся лежала по коробкам, ровно, как и гостиная. Оставалась только спальня, сборы которой Сынмин откладывал, как мог. Там концентрация вещей, напоминавших об ушедшем любимом человеке, была слишком большой. Что делать со всей одеждой и другими личными штуками Хенджуна, он не знал, да и думать об этом пока как-то не хотел. Собравшись с силами, он закончил разбор своей половины шкафа и перешел на общий комод. Верхний правый ящик ему не принадлежал, там лежали многочисленные лекарственные препараты его молодого человека. Вряд ли там могло заваляться что-то важное и полезное, но Сынмина почему-то дернуло его открыть. Он пожалел в ту же секунду. Поверх аккуратно сложенных белых картонных коробочек разного размера лежал конверт. «моему Ангелу» — гласила надпись. Линии были кривые, словно рука дрожала, когда Хенджун подписывал это. Во владельце почерка сомнений не было. Сынмин до малейших деталей знал, как он пишет. Открывать было страшно. Ничего хорошего от этого письма он не ждал. Единственное, что было странным — конверт лежал в том ящике, куда мужчина никогда не заглядывал без разрешения младшего. Это вселяло небольшую надежду на то, что там все же может быть что-то положительное. Она вдребезги разбилась о первые слова в тексте, написанные все той же дрожащей рукой на ломкой от пролитых ранее слез бумаге. прости меня… Лист бумаги выпал из вмиг ослабевших рук Сынмина, упав к его ногам. Легкие оказались теми еще предателями и совершенно отказывались хоть как-то работать. Воздуха катастрофически не хватало, а слезы, которые мужчина даже не пытался сдерживать, тяжелыми каплями падали на футболку. Полторы недели — слишком маленький срок, чтобы рана, нанесенная смертью самого близкого и родного человека, успела покрыться хотя бы тоненькой корочкой. Вернувшись в тот роковой день домой, он обнаружил Хенджуна на их балконе. Висящим в петле. Если бы Сынмина попросили назвать самый худший момент в его жизни, он бы не думая назвал именно тот вечер. Его философский подход к смерти оказался совершенно нежизнеспособным в условиях современной жизни. Вытащив холодное тело из петли, он еще долго сидел на полу балкона, ласково перебирая любимые темные кудри своего личного солнца, которое погасло навсегда. Собраться с силами, чтобы все же прочитать последнее письмо, было трудно. Организм сбоил по всем фронтам и бил тревогу. Тело не слушалось, а мозг отказывался помогать своему хозяину и лишь делал хуже, рисуя перед глазами события того дня. Сколько Сынмин простоял неподвижно у злополучного комода — неизвестно. Всё эти чертовы одиннадцать дней он старался отгонять любые мысли о трагедии. Пусть и получалось паршиво, но так можно было хотя бы немного дышать. Сейчас же этот несчастный клочок бумаги выбил абсолютно весь кислород из легких. Буквально каждый вдох разливался ужасной физической болью по всему телу, заставляя Сынмина мелко вздрагивать. Сигареты в этой ситуации показались совершенно неожиданным, но единственным спасением. Они заставили мужчину сдвинуться с места. Целебная пачка яда нашлась на кухне и была почти полной, что удивительно, учитывая, как много он стал курить. Вернувшись в комнату, Сынмин уселся на пол рядом с кроватью. Письмо лежало всё там же. Вроде всего лишь бумажка, а он испытывал к ней чувств больше, чем к собственной родной матери. Этот кусок обработанного дерева он ненавидел также сильно, как и дорожил, ведь, по сути, это были последние слова Хенджуна, которые он так и не смог произнести вслух. Сделав первую глубокую затяжку, стало действительно проще дышать. Слезы высохли, хоть и ненадолго, а руки перестали дрожать. Он снова поднял письмо, давая себе обещание, что прочитает его полностью, несмотря на то, как больно будет. «прости меня. прости что не справился, что не смог быть сильнее ради тебя и нас. прости что бросаю тебя не попрощавшись. я знаю что не смогу этого сделать, мне просто не хватит сил дождаться твоего возвращения. мой уход наверное покажется тебе внезапным хотя к этому вело многое. я ненавижу себя Сынмин. ненавижу. не на ви жу. за то что появился в твоей прекрасной жизни и испортил её своим присутствием. не будь меня ты был бы счастлив, я уверен в этом. в последнее время столько пиздеца произошло даже тебе я не все рассказал. хотел но почему-то не смог. ты всегда был так добр ко мне. я не понимал чем зацепил тебя. как-то я решил, что буду меньше грузить тебя своими проблемами которых и так много, но по итогу все равно пишу их тут. на прошлой неделе сдох мой папаша. я его даже не знал, но на нас с матерью упали все его долги. спустя еще пару дней мне позвонили из университета и напомнили что я опять просрал платеж. а вчера меня уволили с работы. я так устал, ангел. я хотел тебе сегодня рассказать все и попросить помощи но то дурацкое фото которое скинула мне Мия, где ты якобы с кем-то просто выбило меня. родной мой, прости что накричал на тебя сегодня. прости, прошу, прости меня что не поверил тебе. я сам не знаю что нашло на меня. я не знаю что двигало мной что позволило усомниться в тебе хоть на минуту. сейчас я сижу на балконе, наблюдаю за тем как медленно падает снег и понимаю что я полный идиот раз позволил уйти тебе сейчас. ангел, я прошу тебя только не вини себя в том что я скоро сделаю. ты сделал слишком много для меня и я не должен более отравлять твою жизнь. сейчас ты ушел и я понял это как никогда раньше. тебе будет лучше и спокойнее без меня я уверен. я люблю тебя больше всего на свете. ты был единственной причиной по которой я продолжал существовать до этого дня. я прошу тебя, ангел, будь счастлив. сделай то, о чем мы мечтали вместе, а я всегда буду греть тебя. твоё солнце» Тяжела участь прощальных писем. На них всегда попадает столько слез, сколько даже самые слезливые любовные романы не получают. Сынмину казалось, что он закончился сам вместе с буквами на этом листке. Тлеющая сигарета обожгла пальцы и вернула витающего в пустоте мужчину в реальность. Стало совестно курить в помещение и, повинуясь неизвестному порыву, он вышел на тот самый балкон. Было очевидно, что идея отвратительная, но сейчас хотелось быть именно тут. На улице медленно падали крупные хлопья снега. Ровно, как и в тексте Хенджуна. Открыв окно, парень запустил немного мороза внутрь и опять закурил. Прочитанное давило тяжелым грузом, вытесняя все разумные мысли из головы. Все вокруг твердили, что он не виноват в его смерти. Особенно убедительны были те, кто знали про моральное состояние его парня. Однако предсмертная записка самого Хенджуна буквально кричало обратное. Он почти прямым текстом написал, что та мелкая ссора, после которой Сынмин ушел «проветриться», оказалась последней каплей. Мужчина и так ненавидел себя за то, что последними словами, которые услышал его Джунни, было: «И не смей мне опять написывать, достал уже. Вернусь, как посчитаю нужным». В тот вечер его не было всего пару часов. Он довольно быстро пришел в норму и перестал злиться на то, что его парень действительно предпочел поверить какому-то левому человеку, а не ему. Решив порадовать свое солнце, Сынмин зашел за его любимым чапчхе. Он планировал извиниться перед ним за то, что вспылил, провести время вместе и наконец досмотреть ту дораму, что начали еще на выходных. Извинился в тот вечер он множество раз, вот только Хенджун этого уже не услышал. С тех пор в их доме каждый вечер можно услышать ту самую серию, на которой они остановились. Сынмин выучил её наизусть и мог спокойно озвучивать всех персонажей за актеров. Он сам не понимал, зачем включал её, но так было спокойнее. На балконе стало совсем холодно, но окно закрывать не спешил. Мужчина лишь опустился на пол, крепко обнимая свои голые колени и закуривая очередную сигарету. Хенджун писал, что ненавидел себя и не понимал, как можно было его полюбить. Сынмин сейчас чувствовал то же самое. Хотелось кричать, да вот только горло от табачного дыма саднило так сильно, что он не мог произнести и звука. Он же знал, как тяжело его солнцу, знал, насколько ему больно и через что тот проходит каждый день. В тот вечер он должен был поддержать его, успокоить, а не орать и говорить, как его достали смс парня. Сейчас бы он душу продал за то, чтобы получить хотя бы одно короткое сообщение. Он бы ответил абсолютно на каждое, будь их хоть тысяча, хоть две, сколько угодно, лишь бы его солнце снова было рядом. Истерика подступала с новой силой. Бычок в который раз вернул в трезвое состояние, обжигая красные не только от мороза пальцы. Сынмин взглянул на сигарету, а после неожиданно для самого себя сильно прижал её к собственному колену. Резкая и неприятная боль ударила по нервным окончаниям. Повинуясь тупым рефлексам, он откинул бычок в сторону, прижимая свободную ладонь к ожогу. Сильный выброс адреналина помог ненадолго переключить ненавидящее себя сознание. Эффект был кратковременный, но зато какой. Словно одержимый, Сынмин полез за еще одной сигаретой. Прикурив её, мужчина тут же потушил еще целую никотиновую палочку о второе колено. Блаженная боль, дарящая освобождение, снова разлилась по всему телу. Хотелось еще, больше и дольше. В следующий раз он не просто быстро прижал и убрал, а подержал подольше. Он прижигал свои колени и голени до тех пор, пока сигарета не кончилась. Ожоги пульсировали, а ногами было больно пошевелить. Сынмин, довольный достигнутым, звонко засмеялся. Истерика все же его нагнала. Откинув голову, мужчина хохотал, как маленький ребенок, которому включили веселую песенку. Перед глазами был потолок, с которого свисал кусок той самой веревки. Он забыл убрать его после того, как снял Хенджуна с петли. Он с яркой улыбкой разглядывал кусок материи, забравший его любимого человека. В голове проскочила мысль: «а что, если…», и она не выглядела такой уж и плохой. Правда, Джунни явно будет сильно ругаться на него. Зато, возможно, это их единственный шанс быть счастливыми…?