Отпуск

— Серёж, просыпайся! — Никс тихонько трогает его за плечо, и замечает улыбку на его лице, — Муравьёв, нам через полчаса с поезда сходить, не дурачься. — А ты не дуйся, твоё величество, — со вздохом Апостол откидывает одеяло и немного свешивается с полки, мягко целуя Романова в уголок губ. В купе они уже одни — попутчицы вышли немного раньше, кажется, за две станции до Феодосии. — Я не дуюсь, Серёж, — Никс пьёт сладкий чай с оставшимися со вчерашнего дня печенюшками и смотрит в окно. Там светло, солнце мягко гладит травы, леса, поля за окном. Николай шлёпает по руке соизволившего наконец спуститься со своей полки Апостола, когда он почти незаметно тянется за печеньем. Серж строит недовольную мину, но покорно одевается и идёт приводить себя в божеский вид. Умываться, если попроще.       Август, в котором у них наконец появились две недели отпуска, встречал их душистым запахом хвои, тёплыми, порой даже душными, ночами и очень долгой дорогой — ещё бы, почти двое суток в пути. Зато безумно интересной, а это было куда как важнее.       С поезда они сходят быстро, едва не забыв шнуры от зарядок в купе, и, сразу же, отступая от первоначального плана, идут завтракать в ближайшую столовую. Берут блинчики, кажется, с маком, политые сгущёнкой и пару румяных сырников. Две кружки ягодного чая улетают на «ура» и остаётся только добраться до пляжа, всего-то, перейти железнодорожные пути и спуститься вниз, к воде.       Апостол подмигивает, щурит свои хитрющие зелёные глаза и срывается с места. Никс наперегонки бежит с ним, но к морю они прилетают буквально нога в ногу. — Олимпийцы прямо! — с улыбкой на лице вполголоса замечает какая-то бабушка, греющаяся под солнечными лучами и Серж дарит ей широкую, пусть и немного смущённую улыбку. За двоих. — Поплыли, а?       Вода светло-бирюзовая, прозрачная, приятно-прохладная. Никс не может отказать себе в удовольствии нырнуть и проплыть несколько метров под водой. Уши закладывает, правда, ненадолго. Когда к нему подплывает Серёжа, то расслабленно лежащий на спине Романов видит десятки оттенков неба над собой. — Любуешься? — как дельфин нарезает круги вокруг него Муравьёв, — Это правильно. Погода шепчет, как говорится. — Ага, — на большее сил не хватает. Мягкое покачивание на воде клонит в сон и недостаток отдыха в дороге тот час же даёт о себе знать. Но Николай встряхивается, ныряет снова, чтобы освежиться, и плывёт к берегу: — Погреемся и снова в море. — Угу, — расслабленно отвечает Апостол.

***

      Вода на пляже прозрачная. Тёмная, недвижная, словно диковинное чёрное зеркало.       Романов трогает пальцами море, на удивление тёплое, несмотря на поздний час. Потом кивает самому себе и сбрасывает шорты с рубашкой на каменистый пляж. Серёжа присвистывает, не в силах оторвать взгляд от спины плавно скрывшегося под чёрной водой ночного Чёрного моря Никса. — Вода — что надо! — довольным голосом сообщает подплывший к берегу Николай, — Залезай уже, чего ждёшь?       Как по щелчку сразу в ушах Серёжа слышит стук крови и нервно выдыхает от навалившейся тяжёлым покрывалом духоты. — Сейчас, — через плечо бросает он и через секунду с разбегу прыгает в море. Брызги блестят в свете фонарей и там, где только что они были теперь только разбегаются круги на воде.       Муравьёв выныривает чуть поодаль, отфыркивается, трясёт головой, избавляясь от воды в ушах. Никс только притворно хмурится и отплывает дальше от берега. — А мы на автобус не опоздаем? — вдруг вспоминает Муравьёв. — Серёж, автобус в десять, мы при всём желании не сможем на него опаздать. Можно плавать сколько душе угодно, — в лицо Романову летит горсть блестящих брызг и он едва успевает прикрыть глаза ладонью, — Апостол! Отставить игры на воде! — Ой-ой, твоё величество! — Серж смеётся, а потом ойкает и хватается за отозвавшуюся болью от мстительного щипка ягодицу, — Ах так?! Ну держись!       Никс справедливого возмездия ждать не собирается и с тихим плеском уходит под воду, оставляя ненадолго растерявшегося шутника вертеть головой во все стороны.       Серёже кажется, что он видит на глубине бледную спину Романова и он бросается за ней как за болотным огоньком в чащу леса. Никс выныривает в нескольких метрах от него, рассекает тёмную воду мощными гребками, поднимающими целые фонтаны брызг и снова ускользает от вконец развеселившегося Апостола.       Тот бросается в погоню, ведёт к берегу, закрывая доступ к открытому морю, и наконец на мелководье единым слитным рывком бросается на него, хватая ногу. Никс не вырывается, только плещет солёной водой в ответ и зовёт Сержа отплыть немного дальше от берега. — Ты прям как русалка, честное слово! — заворожённо глядит в серые глаза, отражающие всё вокруг, как огромные зеркала, Муравьёв, — И плаваешь так же.       Он немного молчит, а потом неожиданно добавляет: — Извини. Это было опасно.       Николай не может на него насмотреться, но отросшие кудри прилипают ко лбу и приходится ненадолго отвести взгляд. А потом Романов обнимает его за плечи и говорит: — «Прогулки по воде» играют. Всё хорошо. И правда, на набережной музыкант заставляет гитару петь и подпевает ей. — Пойдём, Серёж, — поцелуй в макушку ощущается холодным, солёным и до невозможности любимым, — Послушаем поближе.

***

      Оглушительно стрекочут сверчки, подпевая цикадам, когда они идут домой, неспешно поднимаясь на гору. На тёмно-синем, даже чёрном уже, небе давно видны звёзды: неизменная Большая Медведица, перевёрнутая «м» Кассиопеи и где-то там, среди ярких серебряных точек — Полярная звезда. — Давай завтра придём вечером куда-нибудь где никого нет, где даже сеть не ловит, расстелим там плед, и будем ждать, когда появятся звёзды. И будем лежать так, смотреть друг другу в глаза, на небо, и будем тихонечко что-нибудь, совершенно неважно что, друг другу говорить… Или просто молчать будем! — просит Серёжа, выпаливает почти срывающимся на неслышный шёпот тихим голосом и в его глазах сверкают отражения неяркого жёлтого света фонарей. Никс такое освещение не любит, но он любит Серёжу.       Он медлит немного, улыбается и отвечает: — Конечно. Давай так и сделаем. Вроде на той горе, где стоит вышка, мы видели её, должно быть такое место. И крепко-крепко, пьяня морской солью, словно вином, его целует, прижимая к себе.