Единственный

Привет. Эмма говорит, чтобы справиться с конфликтом, который невозможно разрешить в разговоре, полезно писать письма тому, с кем не можешь поговорить. Поэтому я пишу тебе письмо, которое никогда не отправлю. Забавно, что письмо к тебе я начал со слов «Эмма говорит». Тебя же всегда коробит, когда я упоминаю жену и ее советы. Ты бесишься, как ревнивая школьница. Потому что ты должен быть единственным, к кому я прислушиваюсь, единственным, кто может мне что-то советовать и чьи слова имеют значение. Придурок. Я не обещал обойтись без оскорблений, так что привыкай. Даже перечислить невозможно все слова, которыми бы я тебя сейчас наградил. Глупо тратить время, проще было бы сразу тебе в морду дать. По-настоящему, как мы могли когда-то, сто лет назад, в Бурленге. Помнишь, как мы дрались в самом начале? Ты на голову выше, но это не значит, что ты всегда побеждал. Дерьмо собачье, ты представить себе не можешь, как я на тебя злюсь. Ненавижу. Не-на-ви-жу тебя. Только полный козел может так поступить, Густав. Только конченая истеричка вроде тебя. Знаешь, иди ты и в самом деле к чёрту. ___ Привет. Ладно, я действительно ждал неделю. Твою мать. Я всё-таки верил, что ты позвонишь или напишешь. Или придёшь. Уже не верю. Ты на самом деле свалил, придурок, на самом деле оставил нас разбираться с этим. Оставил меня. И почему я сразу не поверил, что ты не шутишь? Что за идиотская привычка у меня всегда надеяться, что ты не конченый псих, что ты рано или поздно осознаешь очередной косяк и сам извинишься? Да блядь, я же все эти годы так старался думать. В то время как великий и блистательный Густав Норен думал (и думает, верно, приятель?), что он единственный, кто не обязан снисходить до извинений, даже если испортил день всей группе из-за того, что у него болела голова, или забил на репетицию, или нажрался в хлам перед концертом, или просто наорал ни за что на незнакомого техника на фестивале. Хочешь прикол? Я разворотил твою табуретку вчера. Ту самую, на которой ты всегда сидел в студии, поджав ноги, как чёртов аист. Я ее вчера разнес в щепки, Густав. Никого не было, только Си-Джей видел. Но он не мешал, молча смотрел, как я дубасил ею об пол. Потом попросил быть поосторожнее, когда я уже пинал обломки. Даже не знаю, что еще написать тебе, милый. ___ Привет. Видел пресс-релиз? Как тебе? Мне нравится. Спасибо Карлосу, он вообще не заставлял меня хоть как-то в этом участвовать. По-моему, вместе с ним над текстом колдовали Си-Джей и Даниэль. Получилось очень вежливо. Творческих успехов тебе и спасибо за всё, дорогой друг. ___ Я уже говорил, что ненавижу тебя? О, прости, так спешил об этом сказать, что забыл поздороваться. Потому что сегодня я ненавижу тебя даже сильнее, чем все дни до этого. С самого утра и весь день, у меня даже руки трясутся, Густав, и если бы ты мне сейчас попался на глаза, просто не знаю, что бы я с тобой сделал. Потому что мне невероятно страшно. Ребята решили продолжать. Все решили. Никто не захотел уйти, никто не испугался, что не выйдет. Они все в меня верят, верят друг в друга, верят, что мы справимся без тебя, вау, представляешь, да? Вот эти самые люди, которых ты с такой легкостью предлагал вычеркнуть из этой группы. Никто не имеет значения, говорил ты. Любого можно заменить. Только мы с тобой всегда будем «Мандо Диао». Только мы должны носить это имя. А теперь я понесу его без тебя, но с ними. И мне страшно, мне чертовски страшно, мне в жизни так страшно не было. Даже на открытии Зимних игр. Даже на первом прямом эфире. И поэтому я особенно ненавижу тебя сегодня. Потому что ты оставил меня одного. Хотя обещал всегда идти со мной, до конца. Но со мной будут они. Все, даже Йенс. Он им понравился, кстати. Да, Йенс, из-за которого ты бесился сильнее, чем из-за Эммы. Действительно, как такое возможно, что я вдруг решил писать музыку с кем-то еще? Это же можешь быть только ты. И плевать, что тебе самому сейчас не до этого, у тебя то одно, то другое, собственные идеи, съемки, но рядом со мной не должно быть никого на пушечный выстрел, только ты, ты единственный. Это какой-то пиздец, Густав, я не верю, что говорю это, но мне сейчас становится легче, пока я пишу тебе. Даже руки трястись перестали. Хочется верить, что это потому, что Эмма права и письма реально помогают как способ раскрыть себя. Только поэтому. Как исповедь. Дело в этом. Не хочу думать, что мне легче от иллюзии, что я с тобой разговариваю. Нет, черт возьми. Всегда так было, что я шел к тебе и вываливал всё, и становилось легче, даже если ты перебивал, начинал рассказывать что-то невпопад сам, давал идиотские советы. Но так больше не будет. Не хочу себя обманывать. Больше не будет так, Густав. Ты ушел. ___ Привет. Мы начали репетировать сегодня уже полноценно, собираем сет на пару ближайших фестивалей. Выкинули, конечно, все те вещи, которые пел ты. Дуэтные типа Long Beforе пока попробую сам. У Йенса, кстати, приятный голос, но он пока стесняется петь с нами со сцены, такой забавный. А еще, помнишь, Хагге тоже неплохо может. Но этого вообще не уговоришь. Если лет через десять он со мной вдруг споёт, это будет чудо. В общем, у нас всё нормально. Немного поменяли риф в Dance With Somebody, сделали покороче и пожёстче, попробуем так. ___ Скажи, это я виноват? Привет. Видел тебя по телеку. Не хотел смотреть, но выключить не мог. Ты выглядел так, словно обдолбался за пять минут до эфира. Блядь, Густав, скажи, что ты делаешь? Куда ты ушёл? Зачем? Что не так, ну что было не так? Это я виноват? Может, я что-то не так сказал? Не заметил вовремя, как у тебя крыша набекрень съехала, не поддержал где-то? Ещё и Йенса потащил в Берлин с нами. Знал же, что ты психанёшь. Я понимаю, что уже давно что-то было не так. Всё было не так. Мы дохрена спорили, мы столько никогда не спорили. А потом вообще стали очень редко разговаривать. Я не помню, чтобы ты раньше столько молчал. Я всё убеждал себя, что это к лучшему, что мы просто научились решать конфликты как взрослые, мать их, люди. Но мы ничего не решали, мы просто расходились и замолкали. Это я виноват? Нужно было как-то по-другому себя вести? Я тогда думал, что у меня уже сил нет действовать иначе. У меня в голове начинало гудеть, как только я представлял, что надо будет тебя в чем-то убеждать опять и спорить, спорить. И я отходил в сторону, всё дальше, мы даже перестали писать вместе. А сейчас я думаю, что силы бы нашлись. Если бы я знал, что только так могу тебя удержать, я бы что-нибудь сделал. Это я виноват, да? ___ Привет. Густав. Просто вернись. Пожалуйста, просто вернись. Я ненавижу себя за то, что это тоже тебе не отправлю, но ты же меня слышал раньше вообще без телефона и сообщений, помнишь, тогда, дома, когда нам было на двоих столько, сколько мне сейчас. Ты просто на другом конце города одновременно со мной пел одну и ту же битловскую песню и даже не сомневался, что я пою её тоже. Услышь меня. Просто вернись, вернись, я всё что угодно сделаю. Потому что это какой-то собачий бред. Репетировать без тебя, играть без тебя, петь без тебя, выходить на сцену без тебя. Я держусь целыми днями, улыбаюсь, хожу бодрячком, разбираю партии и обсуждаю аранжировки, но если вдруг даю себе секунду остановиться и вдохнуть, то наваливается это ощущение дурацкого сна, из которого никак не выползти, не проснуться. Потому что не может на самом деле такого быть, не может, нет никакого «Мандо Диао», если в нём нет тебя. Нет ни одной нашей песни, если мы поем их не вместе. ___ Привет. Мне полегче, если тебе интересно. Фестивали идут хорошо. Правда, я перестал запоминать их названия. Карлос категорически запрещает журналистам задавать нам вопросы о тебе. Мы в принципе почти не даём интервью сейчас. И честно говоря, так намного легче. Ну, ты сам знаешь, тут мы с тобой очень разные: тебе легче вываливать всё на уши бедной прессе, а для меня это мучение, мне куда приятнее молчать. В конце концов, ты всегда был единственным из всей группы, кого на интервью было не заткнуть. Кажется, будь твоя воля, ты бы их единственный и давал, ведь мы своими репликами вечно всё портили, так? Что ж, сейчас каждый из нас делает то, что ему легче дается. Я надеюсь, у тебя всё хорошо. Я правда на это надеюсь, Густав. ___ Привет. Давно не писал, извини. У нас всё неплохо, выпустили сингл. Вообще много пишем сейчас, собираем всё, что есть. Ребята предлагают много своего, знаешь. И там есть классные вещи. По-моему, круто, что каждый из них теперь может принести в нашу музыку больше себя, чем раньше. И на новом альбоме – мы его готовим, ага – будут не только мои вещи, там будет понемногу от каждого. Ладно, разумеется, я знаю, почему так происходит. Потому что без тебя я не пишу столько, сколько писал с тобой. И то, что пишется, оно... Другое. Неважно. Мы тут сыграли концерт в Дальхалле. Был приятно снова видеть на сцене Матса и Сэма. Честно говоря, когда мы обсуждали, что надо их пригласить, у меня было ощущение, что каждый подумал о тебе. Каждый. Знаешь, словно по лицам у всех пробежало строкой. Но никто не сказал вслух, что можно попробовать тебя позвать. Чёрт, Густав, ты и тут единственный и неповторимый. Только ты уходишь из группы так, что никому не придёт в голову позвать тебя даже на специальный концерт, где собираются все прежние участники. ___ Привет. Снимали клип сегодня на заглавную песню новой пластинки, очень смешной. Правда смешной. Ты будешь ржать, когда увидишь нас в этих костюмах. Особенно Патсо. Ты просто до слез будешь ржать с Патсо, если я хоть что-то понимаю в жизни и хоть что-то помню еще о твоем долбанном чувстве юмора. Сэм был там с нами, кстати. Он говорил, ты вроде как делаешь что-то с Виктором. Я надеюсь, это так. Очень не хочется однажды узнать, что ты просто ничего не делаешь, сидишь себе и пересчитываешь ветки в саду, играя с детьми. Нет, ну кайф, конечно, особенно если тебя действительно так достал весь этот шоубиз. Но, Густав, ты не имеешь права не заниматься музыкой. Просто не имеешь. Ты единственный, у кого такого права быть не может. ___ Привет. Скажи честно, ты подкупил Хеннинга? Ну, нашего приятеля-журналиста. Ты его подкупил? Подпоил? Загипнотизировал? Он твой тайный немецкий любовник? Шучу, конечно. Но ты бы слышал, как он нас пытал сегодня про Good Times, и всё пытался выведать, не про тебя ли все мои печальные песни. Спасибо парням, помогли отшутиться. Ерунда, конечно, тебе не нужен Хеннинг, чтобы узнать. Ты можешь просто послушать сам. Brother, I've been losing my head... ___ Привет. Я послушал Higher Love. Только сейчас, да. Извини, никак не мог себя заставить всё это время. Может быть, боялся услышать твой голос. Красивая песня, честно. Хоть и вообще не похоже на то, что ты делал раньше. Да ты сам бы двадцать лет назад сказал, что это какая-то попса, верно? Но мы, видимо, все-таки научились не делить музыку на жанры. Хотя... Ты научился. А мы, кажется, наоборот. Есть ощущение, что мы очень стараемся вернуться в привычные рок-н-ролльные одёжки, чтобы не выходить из зоны комфорта. Это неплохо, нам нравится, у нас получается, это правда хорошо звучит, и это наша музыка. Но знаешь, иногда я понимаю, что ты имел в виду, когда говорил про вечный поиск. Но это всё равно не стоило того, чтобы всё заканчивать. Только ты ведь не мог иначе. Потому что это ты. ___ Привет. Четыре года, Густав. Знаешь, иногда я представляю, что было бы, если бы ты вдруг захотел вернуться. Совершенно по-детски, как представлял когда-то в школе всякие фантастические штуки, вроде того, что на нашем спортивном стадионе приземлится космический корабль. Если твой корабль приземлится у нас, пожалуй, у тебя уже просто не получится вернуться. Здесь всё по-другому теперь. И оно работает. Все на своих местах, все делают то, что им нравится. Даже я. Мы справились. Скажи честно, ты ведь думал, что мы не справимся без тебя? А мы смогли. Но я не обижаюсь. С ума сойти, Густав. Это правда. Я не обижаюсь. Я так ненавидел тебя тогда, а сейчас нет ничего плохого, что я бы сказал тебе. Ладно, пара ласковых словечек всё же найдётся, но ты заслужил, сам понимаешь. Наверное, ты хочешь спросить, какого черта я вообще продолжаю писать тебе, если не обижаюсь, не пытаюсь справиться с депрессией и так далее? Ты и сам знаешь, Густав Норен. Потому что ты на самом деле единственный. ___ Привет. Как ты? Чёртов ковид, чёртова пандемия. Ты веришь, что это всё быстро закончится? Вот уж не ждали, что на наш век такое выпадет. Сначала казалось, что всё так далеко, так несерьёзно. А теперь цифры в новостях, и имена знакомых, которые... Ну, ты понял. Чёрт, Густав. Помнишь, как мы попали в аварию после «Сигета»? Си-Джея тогда увезли в больницу. Я помню, как мы ждали где-то новостей о нём, и ты сидел, обхватив плечи своими длинными ручищами, и смотрел в одну точку. Я даже испугался того, какое у тебя было лицо. А ты сказал: «Всё рядом, любое событие рядом, может случиться что угодно в любую минуту». Я сейчас часто думаю то же самое. В любую минуту может случиться что угодно. Будем ли мы готовы или нет, неважно. И было бы так нелепо что-то не успеть из-за старых обид. Словом, я тут вот что подумал. Знаешь, я сменил номер телефона месяц назад, так вышло. И у всех он есть, а у тебя нет. Разумеется, мы не созванивались всё это время, но если подумать – мы же не обещали, что не будем звонить, и не запрещали друг другу? Мы вообще это не обсуждали. Да мы просто ничего не обсуждали. В общем, я сейчас налью себе еще бокал вина, а потом всё-таки отправлю тебе сообщение: «Это Бьорн, вот мой новый номер». Конечно, я мог бы просто позвонить сам. Но это всё ещё так сложно. Пожалуй, ты единственный, кто сможет справиться.