И даже в следующей жизни

— Брат. — Ванцзи! — Сичэнь отложил письменные принадлежности, расправив рукава, вышел из-за стола и в который раз изумлённо замер. Времени с их последней встречи прошло немного: младший брат отбыл в Цинхэ за три дня до Совета, так что недолгая разлука никак не могла стать причиной такой ошеломительной перемены. Едва ли Совет пришёлся ему настолько по душе, Не Хуайсану он симпатизировал, но встречи не искал, и, уж конечно, не глава Цзян с племянником были причиной его хорошего настроения. Хотя стоило признать, что ожесточенная неприязнь, взращенная на разной, но оглушительно искренней любви к одному человеку, и годами культивируемая каждым лютая ревность после воскрешения Вэй Усяня обернулись ещё не дружбой, Небо! Нет, но покорным принятием. Молодой господин Вэй вообще часто вынуждал людей ощущать малость безнадёжное смирение перед судьбой. Шутить про это было, пожалуй, что рано, но каждый знакомый с Усянем Лань под этим бы подписался. Так что благодарить за повеселевшего Верховного Заклинателя стоило вовсе не Цзян Ваньина. И пусть прошло уже много месяцев, Сичэнь по-прежнему не мог привыкнуть к тому, как одно только присутствие Старейшины Илина укрощало мечущуюся душу — словно кто-то накрывал тревожное пламя масляной лампы стеклом. От этого было радостно и немного, совсем без злобы, завидно. — Как Совет? – полюбопытствовал он после поклона и короткого, но теплого рукопожатия. Ванцзи дёрнул уголком губ, что в его случае выражало крайнюю степень раздражения, и коротко вздохнул. — Скучно. Нелепо. Непродуктивно. — Выходит, прав был Вэй Усянь — его компания пришлась бы тебе кстати, — негромко рассмеялся Сичэнь. — Всегда, — без малейшего промедления и без проблеска смущения, как давно свершившийся факт, озвучил Лань Чжань. Ненадолго отвёл взгляд, и нечто в наклоне головы, в дрогнувших ресницах и напряжённо поджатых губах на мгновение выдало сковывающую его неуверенность. Сичэнь жестом указал в сторону южного крыла ханьши и ободряюще улыбнулся. — Ты ведь не о Совете пришёл поговорить. Ванцзи качнул головой, проследовал вслед за братом к столу и, откинув полы ханьфу, сел. Сичэнь, придерживая рукав, разлил по чашкам чуть остывший чай, и в нос тут же ударил терпкий запах хризантемы и мяты. Вероятно, дело было в знакомой обстановке, в безопасности привычных вещей и компании, но Лань Чжань вдруг показался Лань Хуаню тем самым угрюмым подростком, что почти два десятилетия назад негромко и ужасающе несерьёзно ворчал, поминая взбалмошного адепта клана Цзян. То, что предполагалось как жалоба, звучало испуганным восторгом, Второй Нефрит говорил, говорил, говорил, с непривычки немного задыхался и совсем не понимал, как быть с рвущими грудь чувствами. Они тогда думали, что пройдёт. Спустя год, два, три, затем через десятилетие и в итоге на исходе тринадцатого года... Стремительный бег времени стал для Сичэня вдруг совершенно очевидным, а сам он представился себе дряхлым старцем, что гремел костями и гнул тяжёлую под весом всей Поднебесной спину. Все эти месяцы после памятного разоблачения Мэн Яо в душе медленно, но верно угасал огонёк надежды: на лучшее будущее, счастье и забвение, оставляя после себя лишь серую усталость. И хотя где-то под сердцем бил всё тот же ярко-золотой фонтан, ни жить, ни верить уже ни во что не хотелось. Безудержная печаль то грозила утянуть его в тёмные воды отчаяния, то немного попускала, и занятно, что забыть о собственной вине и чужом предательстве выходило не столько в кругу клана и семьи, сколько при взгляде на Вэй Усяня. И если перестать наконец искать виноватых, не измерять заслуги количеством пережитых страданий, не думать, а «что если бы», не сравнивать, не сравнивать больше, то можно было… Можно было думать, что раз уж Старейшина Илина двигается дальше, то он тем более обязан. Потому что Ванцзи сказал: — Вэй Ин хочет остаться. Вместе с сорвавшимся с губ вздохом, тихим, но надрывным, из груди Сичэня будто бы вырвалась вся месяцами сдерживаемая усталость. Схлынула, словно набежавшая на песчаный берег морская волна, а там, где должны были остаться неустанно жрущие его тьма и пустота, его вдруг до краёв наполнило ледяное как источники в Облачных Глубинах спокойствие. Будто Вэй Усянь был тем самым недостающим кусочком мозаики. Словно бы его имя, высеченное на стене, привязало его к Облачным Глубинам, к этой промозглой сырой земле, тихим стенам, невыразительным лицам. Словно у жадной до внимания и любви, нетерпимой натуры Ланей появилось физическое воплощение, цеплялось за охочего до свободы Усяня, собственнически клацало зубами, скалилось и теперь, заполучив, сыто облизывалось. Видит Небо, в их семье было мало счастливых историй любви, Лани душили своей привязанностью, как удав душит кролика, но Ванцзи… — Я бы отпустил его, — будто бы прочитав мысли Сичэня, отрезал тот. — Никто не может посадить Вэй Ина на цепь. Ванцзи был лучшим из них. И совсем не походил на их отца. Сичэнь улыбнулся и подлил себе ещё немного чая. — Полагаю, ты доверишь разговор с дядей мне. Приятно было, что даже сейчас он мог подставить плечо — Ванцзи покраснел ушами и отвёл взгляд. — Я должен сам. Но мне не помешала бы помощь. Что ж. С дядей Лань Хуань справиться мог. — Не Хуайсан в последнем письме обмолвился о торговом пути через Луаньцзан, — сменил тему Сичэнь. — Кажется, его предложение не восприняли всерьёз. Ванцзи вновь примерил на себя роль Верховного Заклинателя с той очаровательной легкостью, с какой обыкновенно справлялись с властью люди, к ней совсем не стремящиеся, но её заслуживающие. — Он на это рассчитывал: большинство достопочтенных глав не умеет считать деньги и до смерти боится армии мертвецов. С наветренной стороны запахло горечавками. Где-то в лесной чаще кричал тетерев, а из ближайшей к ханьши аудитории доносился смех — легко было догадаться, кто вёл урок. — Прости им эту слабость: тысячелетиями лелеемая Тьма не каждому сойдёт за приправу к провианту. Кажется, всё наконец было хорошо.