То, что предназначено судьбой

Паша уже давно привык скрывать имя на своей руке. Конечно, оно не было чем-то совсем из ряда вон выходящим, но он не хотел слишком частых косых взглядов от сверстников или еще чего похуже – знал, какими жестокими бывают подростки. Например, его лучший друг Леха. С ним Горелов был ровным парнем, но с остальными мог вести себя как настоящий отморозок, и у Паши даже иногда закрадывались подозрения, а не отморозок ли он в действительности. Тем не менее, Леху такое не волновало, как и в целом какие-то глубокие вопросы бытия, особенно касающиеся соулмейтов. Он гонял с именем «Анастасия» на внутренней стороне кисти и был по-своему счастлив – ведь на руке Насти в шестнадцать появилось ожидаемое «Алексей». И когда наступил Пашин шестнадцатый день рождения, первым после «с днюхой, братан» последовал вопрос: - Ну-ка, давай, показывай, че там у тебя? - Ничего, - нахмурился Паша, пока все еще беспомощно не знающий, что ему делать и как реагировать. - В смысле, ничего? То есть, вообще ничего? - не понял Леха. - Покажи. - Если я сказал ничего, значит ничего. Отвянь. Горелов расценил это по-своему, и понимающе похлопал друга по плечу. - Держись, Пашк, это не конец света. Вот если бы у тебя там был какой-нибудь Вовчик или Гошан… а так норм. Подумаешь, имя не появилось. Тебе же проще, можешь найти вообще кого хочешь. Эй, ты че такой кислый? Забей, братан, у тебя же днюха, пошли бухать! Паша, услышав «Вовчик или Гошан» поник еще больше. Ну и как скрывать такое от лучшего друга? «Значит, буду скрывать от всех» - решил он, и с этого дня носил либо длинный рукав, либо часы с широким ремешком. Кажется, за два года он даже перестал так остро реагировать на метку. Иногда подолгу лежал в кровати перед сном, разглядывая размашистым почерком выведенное на запястье «Сергей», и думал, что, кажется, из всех знакомых Сергеев ни один не вызывал вообще какого-либо эмоционального отклика внутри. Да и ни у кого из знакомых Сергеев на руке не было имени «Павел». Может, так и должно было быть. *** - У вас не найдется шесть копеек? Я деньги дома забыл, если скажете куда, я занесу потом. - Да ничего, я от шести копеек не обеднею. Еще один квас, пожалуйста. Незнакомый светловолосый молодой мужчина в коричневом костюме протянул Паше кружку кваса. Вершинин смотрел в серо-голубые глаза и пытался понять, почему мужчина кажется ему таким смутно знакомым. - Парень, ты чего? У тебя все хорошо? - голос вывел из раздумий, и Паша моргнул. Наваждение исчезло, как будто ничего и не было. - Да, спасибо. Он отхлебнул холодный бодрящий квас, параллельно слушая, как мужчина рассуждает про то, какой Припять хороший и душевный город, и какая здесь сегодня прекрасная погода. Попрощались они, тем не менее, довольно странным образом, и только потом до Паши дошло, что не стоило первому встречному вот так запросто вываливать свою политическую позицию. Это же долбанный Союз! И когда он обнаружил себя сидящим в кабинете с нависающим над ним офицером КГБ, представившимся капитаном Костенко, в очередной раз убедился в том, что ему, похоже, по жизни не везло. - Я таких, как ты, за свою родину рвать буду, - с хрипотцой произнес мужчина, еще пару часов назад с улыбкой угощавший его квасом. Паша молчал, потому что – ну что тут скажешь. Если скажешь правду, он не поверит. Если скажешь неправду, можно подставить кого-нибудь. Лучше вообще ничего не говорить и ждать, пока их выкинет обратно. - Что это у тебя? - вдруг нахмурился Костенко, глядя на часы на его руке. - Это… кхм, часы. Вершинин даже думать про них забыл, а еще про то, что в контексте СССР эта штука, которая даже в их времени последняя модель, могла привести в ужас кого угодно. Электронный циферблат, куча встроенных наворотов – такой себе маленький телефон на руке. Еще и с широким кожаным ремешком, чтобы наверняка скрыть имя соулмейта. - Ты мне мозги не пудри, парень, - Костенко обогнул стол, подходя к Паше вплотную, и потянулся к часам, чтобы их снять. - Просто часы, - инстинктивно отдернул руку Вершинин. - Вот, смотрите, - сам от себя не ожидая, затараторил он, нажимая на экран, - здесь время. - Но сейчас не пять часов вечера. - Модель новая, немножко некорректно идут. - Так, Паша. Все, что хотел было возразить Вершинин, с треском разбилось у него в голове, так и не озвучившись. Он никогда не слышал, чтобы его имя произносили… так. Все это было слишком странно. - Что? - Сейчас ты снимешь то, что у тебя на руке, и положишь на стол. Медленно и так, чтобы я видел. Только не это. Если вдруг кгб-шник увидит то, что у него на запястье, Вершинину хана. Ведь если в России современности однополые пары не жаловали, то в СССР за это вообще была отдельная статья. Паша постарался изобразить спокойствие, но сердце в груди колотилось слишком отчаянно, чтобы это укрылось от внимания Костенко. - Тебя поторопить? - он замахнулся рукой, и Паша инстинктивно пригнул голову. Рукава коричневого пиджака немного задрались вместе с рубашкой, но офицер этого не заметил. Вершинин, даже в такой ситуации движимый любопытством, попытался рассмотреть имя на руке кгб-шника, но ничего, кроме темно-серых разводов под тонким ремешком обычных механических часов перед глазами не увидел. Видимо, капитан не хотел светить имя соулмейта из-за работы - мало ли, каким отморозкам взбредет в голову давить на него через семью. Паша слегка подрагивающими пальцами расстегнул ремешок и уже хотел было перевернуть руку, но Костенко не дал ему этого сделать. - Только без фокусов, - угрожающе произнес он, поймав Вершинина за предплечье, но сделав этим только хуже. Паша все-таки дернулся, часы слетели с руки и упали ему на колени, а Костенко остался стоять с зажатой рукой парня и смотреть на буквы на его запястье. Вершинин почти перестал дышать. Никто до этого никогда не видел имени его соулмейта, даже родители, а теперь на метку пялился во все глаза какой-то незнакомый мужик из прошлого, который вполне в состоянии его расстрелять? Да в конце концов. - Пустите меня, - он не думал, что получится, но как-то неожиданно легко вырвал руку и натянул рукав бомбера по самые пальцы. Теперь ему по-настоящему стало страшно. - Не может быть… - вдруг донеслось еле слышное, и он поднял голову. Костенко несколько мгновений казался потрясенным, но его замешательство длилось недолго. - Кто же ты, парень? Паша вздохнул. Кажется, пока его расстреливать не собирались. - Это сложно объяснить. Да и вы все равно не поверите. - А ты попробуй. - Даже пробовать бесполезно. Костенко поджал губы, выглядя все более разозленным. Он уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут услышал шум за дверью. Видимо, подслушивающие милиционеры умудрились что-то выронить. - Ну ладно, - его тон изменился и голос стал как будто теплее. - Ты мне потом все расскажешь, хорошо? Паша кивнул – а что еще оставалось. *** А потом все стало настолько непонятным и неправильным, что голова кругом пошла. Их прыжки туда-сюда, а следом… один за одним – сначала Игорь, почти случайно попавший под пули, потом Настя, потом Леха, Гоша, Аня. Все они погибли буквально в течение нескольких минут, и это было настолько страшно и больно, что Паша сам не знал, каким образом все еще держался. Наверное, на инстинкте самосохранения. Когда они с Костенко мокрые вылезли из бассейна, в его голове стучала только одна мысль «убить». Естественно, этого он сделать не смог – куда ему, смертельно уставшему, продрогшему и морально уничтоженному подростку, тягаться с тренированным мужиком, который полжизни положил, чтобы достать их с друзьями. Поэтому он перестал сопротивляться, и даже позволил Костенко привести себя в квартиру теперь уже бывшего кгб-шника. Повесил сушиться на батарею носки, поставил ботинки, взял тапочки из обувницы, оставив Костенко ходить в одних носках. Впрочем, мужчину это не сильно волновало. Он достал из холодильника колбасу и масло, водрузил это на тарелку вместе с хлебом и понес в комнату, бубня при этом, что как не было ничего поесть дома, так и нет. Паша направился за ним и сел на диван прямо, как будто кол проглотил. - Сейчас вернусь, переодеться нужно, - бросил Костенко, уходя куда-то в коридор. Паша обвел глазами комнату, а затем наклонился и быстро взял с тарелки нож для масла. Какое-никакое, а оружие. Против разъяренного бывшего кгб-шника вряд ли сильно поможет, но уверенности немного придавало. Костенко вернулся быстро – в белой майке без рукавов, сверху накинутой не застегнутой рубашке и перекинутым через плечо галстуком. - Ну ты серьезно? - скептически спросил он. - Нож сюда давай. Вершинин мысленно послал его к черту и вытащил из-за спины нож. Костенко вытянул руку, указывая куда-то за диван: - Туда брось. Эй, Паша, ты меня слышишь? Паш! Паша не слышал. Он как завороженный смотрел на сбившийся не застегнутый рукав рубашки Костенко и видел там то, чего еще не видел никогда. На руке бывшего кгб-шника виднелось его, Вершинина, почерком написанное «Павел». - Как ты сказал тебя зовут? - наконец, отмер он. Костенко моргнул. Конечно, он все понял. - Сергей Александрович, если тебя интересует полное имя, - криво усмехнулся он. Паша почувствовал, что сейчас задохнется. Так не бывает. - Значит, ты… ты мой… - В Союзе это называлось родственная душа, - подсказал Костенко. - Ты поэтому меня не убил? - Не смог, Паш. И ты бы не смог. Даже если бы не знал. Вершинин хотел что-то возразить, но понял, что Сергей был прав. Он бы не смог. Да, он безумно злился на Костенко за Аню, Леху, Настю, Гошу и даже Игоря-подкастера, и действительно, ослепленный яростью, хотел его убить, но если бы у него правда была такая возможность… ничего бы не вышло, он это чувствовал. - Почему ты ничего не сказал мне? - выдохнул он. - Тогда, в восемьдесят шестом. - Я же думал, что ты шпион-диверсант, - пожал плечами Костенко, садясь рядом на диван. - Точнее, я вообще не знал, что думать, и стал бы я выдавать свою главную тайну кому-то непонятному? - А я, значит, свою выдал, - возмутился Паша. - У тебя выбора не было. Они сидели молча, соприкасаясь коленями, казалось, несколько минут, прежде чем Паша решил нарушить тишину: - И что теперь будет? - Мы выведем из строя четвертый энергоблок, станцию закроют. Предотвратим аварию, чтобы Зона не смогла появиться. Вершинин хмыкнул. - Я не это имел в виду. Он наконец нашел в себе силы повернуться и посмотреть на Костенко, и обнаружил, что бывший кгб-шник все это время пристально его разглядывал. Паша наклонил голову вбок, скользя взглядом по лицу Сергея и замечая, что он на самом деле не сильно изменился с их первой встречи двадцать семь лет назад. Да, волос на голове заметно поубавилось, под глазами залегли синяки, лицо стало бледнее, но ведь внутри он был тем же добродушным лучезарно улыбающимся мужчиной, угостившим Пашу квасом. Пусть и сломанным, как и сам Вершинин после всего, что с ними произошло. - А чего ты сам хочешь? Паша прикрыл глаза. Он не знал. - Единственное, что я понимаю, - медленно начал он, - что, когда все закончится, я… я не хочу остаться совсем один. А ты? Костенко кивнул: - Пожалуй, было бы глупо вот так тебя отпустить. Я ведь столько лет тебя ждал. - Так ты что, всю жизнь за мной следил? - Почему следил? Так, наблюдал. - И ни разу не попытался связаться! Я два года мучился, не зная, кто мой соулмейт. - Я мучился гораздо дольше твоего, - хмыкнул Костенко, придвинувшись ближе к Паше. Вершинин положил руку на его колено, чувствуя исходящее от мужчины тепло. Его родственная душа. - Теперь все будет по-другому, - твердо сказал Паша. – Мы выведем из строя блок, нас вернет в настоящее время, и мы уедем из Припяти навсегда. Хорошо? Костенко поднял руку, проводя по его щеке ладонью и притягивая к себе. - Хорошо, - тихо ответил он, прикасаясь губами к Пашиным. – Как скажешь.