Солнечно-лунный свет

      Сашка недовольно цыкал, едва сдерживая желание отвесить щелбана шуту недоделанному. Субъекту этому двадцать пять лет, должен был стать частью взрослого мира, нормальным, а пришёл в царапинах и крови. И с лыбой на всё лицо с фразой типа: «Да не волнуйся так, Сашка, я тут... это... кое-каких пацанов уму разуму научил».       Ага, спасибо, за сюрприз этакий. Это ещё «лучше», чем когда этот дуралей зимой в пять часов утра принёс мороженое, а потом они его вместе съели. И заболел он, глупый Сашка. Как будто ему хочется тратиться на бинты — но ведь тратиться по доброте. Пришлось заняться делом и подлатать незадачливого охранника. Парень невзначай усмехнулся. — Да, Тёмка, ты с самого детдома всё ещё дурак каких поискать.       Артёмка и не менялся со времён школьной скамьи. Вырос будь здоров, завёл ещё больше веснушек и родинок по всему телу, голос чуть-чуть стал грубым, а суть одна. Тот ещё высокий идиотина, при том добродушный и весёлый, как дитё малое. Всё тот же полоумный парень, для которого влезть в драку ради спасения девушки — это так, обыденность. И никогда не погаснет на его лице широкая улыбка... и это очень бесило во всех формах и смыслах сожителя. Так что именно Сашку и боялся весь этаж.       А кто не будет бояться учителя начальных классов, у которого, по слухам, подпольные эксперименты? Никто не хотел оказаться на месте лабораторной лягушки.       Так что странно смотрелась забота о дураке, что напоролся на железки, пока гонялся за бандой. Но пресловутый дурачок молчал, изредка поворачивая руки, дабы потом сморщится от прохлады зелёнки и схлопотать лёгкого тычка в бок. Они молчали ровно до того момента, пока кто-нибудь не решался высказать мнение. В основном этим типом был зачинщик драки. И всё же молчание было лучшей политикой, что он смог придумать за время проживания с тихоней. К тому же следить за ним довольно приятно, так как у них имелось зеркало, встроенное в шкаф, в котором отражалась вся комната. И Артёмка мог дать зуб и голову под отсечение, что его любимый очень красив собой.       Так, что он в той же манере ответил парню, хмурому, как слякоть. — Зато со мной не соскучишься. И... ай! Нежнее будь!       Тычок в спину — точка, что причиняла неудобство, ведь он так уязвим перед ним. Парень рассмеялся от недовольного пыхтения потерпевшего фиаско.       Сашка был хрупким для парня, да и здоровье на том же уровне. Гладкие и мягкие волосы, такие чёрные, словно в их роду вороны. Тёмка любил невзначай их гладить, ибо свои же светлые, прямо солнечные патлы были слишком жёсткими для любования. Всё в них играло на противоречиях. Карие глаза, узкие, в тени казавшиеся почти красными, и его, широко раскрытые синие, как васильки глазах. Маленький рост против почти два метра (ну или просто преувеличение ради показухи). Почти аристократичное телосложение с шрамами от попыток того-чего-нельзя-никогда-называть. И крепко сбитое тело деревенского парня, перебравшегося с семьёй жить в город... попавший потом туда.       Сашка чуть старше его на два года, учился на учителя, и он, Артёмка, хоть куда-то, но пошёл. Странно, конечно, что они после детдома не забыли друг друга — но, другой вопрос, как такое можно забыть?       Артём улыбнулся как мартовский кот, ощутив на щеке лёгкий поцелуй. Хотелось больше, но Сашка с гордым видом ушёл в ванную... и просидит там пять часов.