***
— Леви, а давай выпьем чай, чтобы немного согреться? Сегодня была плохая погода. Мерзкий моросящий дождь сменился отвратительным ливнем, солдаты разносили жуткую грязь, которую новобранцы просто не успевали отмывать. — Я бы даже выпил тот, столичный, чтобы как-то компенсировать все невзгоды этого дня. Жирные чиновники из столицы требовали всё новых отчетов, планов, видели риски между аккуратно выведенными столбцами, хмурились на новые расходы в веренице строк. Как хорошо, что офицеры готовят бумаги только по своим отрядам. — Давай сильнее растопим камин. — Это, конечно, можно, но внутри все равно останется осенняя сырость. Леви чувствовал, что его пытаются развести. Причем очень методично и очень давно. — Тогда я знаю способ согреться получше. Леви потянул за язычок ремня УПМ. Ясный взгляд голубых глаз напротив стал менее сфокусированным. Филигранная тактика красноречия разлетелась вдребезги. Бумаги полетели на пол, ковер испачкался разлившимся пузырьком чернил, раскрасился неповторимыми абстрактными пятнами. Завтра на него придется перевести слишком много порошка. Но это все равно дешевле столичного чая.***
— Леви, у тебя есть какая-нибудь небольшая коробка? У Ханджи был творческий порыв: Леви уже достаточно точно определял все оттенки безумия подруги («Знакомой? Сослуживца? Сложно определять степень доверия, когда шкала оценки измеряется в Эрвинах»). — Есть из-под архивных документов — все равно они годятся только для растопки печи. — Нет, мне бы какую-то более прочную. О, вот эта деревянная прекрасно подойдет! — В ней чай. — Так открой и пересыпь куда-нибудь. Сердце замерло от допущения такого святотатства. Ну как она себе представляет манящий черный чай в чём-то… Да без разницы, в чём — это подарок от Эрвина, и отношение к нему должно быть должное. — Чай мы трогать не будем. — Да ладно тебе, что, будешь воздыхать по нему по ночам? Я думала, у тебя с этим все схвачено. — Руки прочь от коробки! — Ты бы еще алтарь вокруг него сделал. Это называется «синдром отложенной жизни». Разве не лучше наслаждаться жизнью здесь и сейчас, вместо… — Угомонись. В чем-то Ханджи была, конечно, права. Руки так и чесались открыть, распаковать, хотя бы понюхать. — Но учитывая наш стиль жизни, ты… — Либо ты довольствуешься коробкой из-под документов подальше от моего кабинета, либо ты тоже довольствуешься ею, но уже внутри нее. Поверь, я смогу тебя туда вместить. Ханджи не была готова к акробатическим трюкам, а Леви — к осуществлению угроз. Оба это прекрасно понимали, оба в этом сильно сомневались. Но коробку лучше спрятать.***
— Леви, а что у тебя тут так вкусно пахнет? Майк пришел совсем некстати. Его громадная фигура занимала собой пугающе огромное пространство небольшой комнаты Леви. Повод был смехотворным, очевидно надуманным, можно было обсудить и во время обеда. Причина войти была настолько высосанной из пальца, что Леви даже разрешил ему остаться. Потому что не мог найти подходящих слов, сбитый с толку такой нелепицей. — Похоже на чай, но наш так не пахнет. Может, откроем? Нос Майка был таким же достоянием Разведкорпуса, как боевые навыки Леви, безумие Ханджи и мозги Эрвина Смита. — Ты что, хранишь его в своем шкафу? Леви переживал за сохранность подарка Эрвина. Его могли унести и распить за ужином. Но еще больше Леви не доверял себе — он мог забыться и выпить всю коробку залпом, но хотелось оставить ценность на какой-то самый значимый в мире повод: смена власти, нулевые потери отряда, победа человечества над титанами. Ближе всех был день рождения Эрвина. Поэтому коробка была завернута в несколько пакетов, лежала под одеждой в углу, чтобы было время одуматься. — Не суй свой нос в мое белье! Может, если смутить Майка, он отстанет?***
Новый день сразу как-то не задался. Эрвин был мрачнее тучи после письма из столицы («Если они снова урезали бюджет, я урежу их!»), Ханджи опять пренебрегла расписанием мытья («Да мне все равно, что твои титаны спят по ночам!»), новобранцы убирались отвратительно («Вы ни на что не годны, кроме как падать в пасть титанов!»), порошок все же кончился («Эрвин, еще раз заляпаешь простыни, спать будешь на полу, а я у себя!»). Однажды чаша терпения переполнится, и тогда… — Леви, хочешь, выпьем по кружке чая, чтобы ты успокоился? Переполнилась. — Да заварю я тебе этот чай, только угомонись! — и хлопнул дверью. Непонятно, зачем Эрвин привез чай, чтобы потом постоянно выпрашивать его. Мог бы оставить себе, просто угостить Леви или даже выпить в одиночку. Но не дарить же. Леви мало получал подарков в жизни. От нее он получал только проблемы. Эрвин старался компенсировать это, но даже так не выходило хотя бы по одному подарочку в год. Нет, ему не жалко. Обидно только, что коробка не доживет до дня рождения. Чай нашелся там же, где его и оставили — среди сменных брюк. Леви устало вздохнул и потянул за конец тонкой ленты. Бант слишком быстро поддался, узел оказался недостаточно крепким, чтобы передумать. Крышка из благородного дерева плотно примыкала к коробке, но поддалась уже при слабом движении руки. Божественный аромат разнесся по всей маленькой комнате, обволакивая, успокаивая расшатанные нервы, забиваясь глубоко в нос и оседая в легких. Среди черных высушенных листьев выделялась маленькая бархатная коробочка. В существовании таких вкусов чая Леви сильно сомневался. Аккуратно взяв инородный предмет, он медленно открыл коробочку. В это верилось с болью, трепетно, щемяще. Происходящее накрывало собой тягуче. Он мог бы сказать, что его сердце громко отсчитывало минуты осознания, но за грохотом в ушах было неясно, бьется оно быстрее или медленнее. Так себе метроном. Леви надел холодное кольцо на палец, миллион мурашек на коже выбил весь воздух из легких. Когда головокружение от эйфории немного отпустило, Леви рассеянно встал. Прихватив уже полупустую коробку от чая («Вроде, ничего не рассыпалось»), он уже более уверенно пошел на кухню кипятить воду. Эрвин ждал несколько месяцев — может подождать еще немного, пока Леви вспоминает, из каких букв состоит «Да».