Poupée

— Боже, — Анастасия всплеснула руками, и её белая тонкая шаль упала на пол, — если ад и существует, в чём я сомневаюсь, то это он.       Мстислава развернула её к себе, впиваясь своими тонкими костлявыми пальчиками в плечи. Богохульница подумала, что сожми её компаньонка по несчастью сильнее и фаланга отвалится. А скол будет прозрачным с небольшими вкраплениями, как горный хрусталь. Тамил Тамерланович повесил огромную люстру из горного хрусталя в танцевальном зале аккурат перед отъездом. — Не говори так! — Почему же?       Анастасия крепко сжала в пальцах подол ненавистной мышино-серой формы. У Мстиславы платье было такое же: плотно облегающие рукава, длинный подол и белый пришитый воротник. Только то висело на ней, будто его сняли с дочери Берстнева – единственной, кто была больше самой Блуд. А ещё у Мстиславы глаза были оленьи.       Большие.       Зелёные с жёлтыми крапинками, как липовые листья на августовской траве.       Анастасии они нравились. У них в имении не росли липы. Сосны, лиственницы и голубые ели - да, где-то в лесу даже водились дубы, к которым они с Николасом когда-то бегали. Когда-то было так давно. Казалось. целую вечность назад. Хотя вечности не может быть пять лет. Ей так казалось раньше, но выяснилось, что ей может быть и пару месяцев.       Точнее пять.       Пять месяцев в этом аду. По-другому она назвать его не могла. Оттого и странно, как такие ресницы не выпали. Анастасия видела их комнаты, где было по ощущениям на пару градусов теплее, чем за окном. Она самолично несколько минут назад кормила Мстиславу булочками, чтобы та не вытаскивала графит из карандашей.       Такая тоненькая, прозрачная, как снежинка.       Такая красивая.       Блуд не знала, чего она хотела больше: быть такой, как она, или чтобы эта красивая кукла была её. Последнее она могла попросить, когда приедет господин Омутов. Он вряд ли откажет. Он не отказал бы, даже если бы Мстислава была дочерью первого. Он тоже любил красивые вещи. Возможно именно поэтому он полюбил и её. Ей хотелось мыслить, что хотя бы этот человек может её любить. Хотя бы, как ту пресловутую хрустальную люстру, книги в бордовых бархатных обложках и войны.        — Так почему же, Мстислава? — Юная Блуд смотрела в эти глаза неотрывно. — Почему мне нельзя?       «Мне» застыло в воздухе, отскакивая то от низкого, слишком низкого для Анастасии, потолка, от невзрачных персиковых стен и от старого скрипящего пола. «Мне» так и норовило вылететь сквозь огромную замочную скважину и пойти гулять по дому, где жили учителя и дамы. Где жила почему-то и какая-то девушка пятнадцати лет. — Пожалуйста… — Мстислава не выдержала и опустила глаза, прошептав. — Какая же ты отвратительная.       Анастасия сбросила её руки и вновь повернулась к окну. Вдалеке из корпусов хлынули укутанные в чёрное фигуры, сквозь метель слышался звон колокола. Начиналась обязательная вечерняя проповедь. Отвратительно.       Мстислава вновь аккуратно положила ей руки на плечи. Знаете, совсем как лёгкий холодок – невесомо. Призрачно. Не удивительно. Ту вновь лишили ужина на неделю из-за этих несносных куриц. Единственный вопрос, который интересовал Анастасию: зачем эта тщедушная девица продолжает защищать её «честь»?        — Что тебе ещё от меня надо, Риттер? — Её фамилия была до одури созвучна с домом. Сердце Анастасии, если то и было, сжалось. — Иди, раз не боишься. — Говорят сегодня приедет новый батюшка. — Мстислава положила ей голову на плечо. — Пойдём, будет весело. — Спасибо, батюшек в моей жизни предостаточно.       Забавный расклад, не находите? Собственный отец фактически продал, а теперь в глаза смотреть боится. А Тамил Тамерланович…       Блуд медленно выдохнула. Он обещал, что это ненадолго. Война кончится. Война кончится, и он заберёт её. Он обещал. А что будет дальше не так страшно. Главное быть рядом с ними. С Николасом, ему ещё страшнее. Там. Николас не должен маршировать и получать за осечку при стрельбе удары по пальцам. Его пальцы – дар.       Война кончится. Он заберёт их. И они снова будут гулять по лесу, и Николас будет рисовать её портреты. А что будет дальше, не важно. Это… Это будет не скоро. — А что если… — Мстислава аккуратно отстранилась, а Анастасии показалось, что без неё стало в разы теплее, — а что если война не кончится к весне? Я просто хочу тебе сказать…       На неё налетела буря. Волосы юной Блуд были взлохмачены, а глаза сияли неприкрытой ненавистью. Она повалила её на кровать. Девушки практически соприкасались носами. — Мне наплевать, что ты хочешь сказать, Мстислава, — Анастасия кусала губы, стараясь не кричать, где-то в коридоре слышались скрипы, одна из дам шла к ним, — мне наплевать.       Иногда ей казалось, что всё и все вокруг - декорации. Тысячи людей, огромные дома и пустые квартиры, машины с приватизированных заводов. Такие болванки, чья задача в одном — создавать имитацию жизни для её истории. Будто бы кто-то когда-то будет вновь и вновь перечитывать её. Самонадеянно, правда?              Ещё одно наследие от «приёмного отца». Тамил не считался с людьми, точнее считался, как с какой-то пылью или в лучшем случае серебряной вилкой. Тамил был кукловодом. Тамил любил её чуть больше, чем книги в бархатном переплёте. И если это - правда, то он заберёт её. И подарит ей любую куклу с оленьими глазами, ведь у кукол должны быть друзья. Так он сказал, когда привёз сюда пять адских месяцев назад…