Молитва о солнечной девочке

Каз Бреккер живет по законам улицы. Не воруй у своих. Не признавай вины. Держи слово. Будь сам за себя. Не проси. Не верь. Не попадайся. И еще. Не люби. Любовь — слабость, что бы там ни писали в своих книжках древние мудрецы. Единственный инстинкт, на который нельзя полагаться. Каз Бреккер точно знает, чего хочет, с одиннадцати лет и одной промозглой осенней ночи в гавани. Измениться. Убить в себе того юного, наивного, не знающего жизни Ритвельда. Подняться. Найти банду, которую он сам сделает великой, которая будет нуждаться в нем и впоследствии внушит ужас всему Кеттердаму. Отомстить. Вернуть долг Джорди и начать, наконец, спокойно спать по ночам. «Кирпичик за кирпичиком», — терпеливо повторяет он себе в особо темные и трудные времена. А потом, незаметно, в жизнь Каза тенью проскальзывает Инеж, и дела вроде спорятся, однако идут при этом как-то наперекосяк. Он не верит в удачу, но… Инеж — его талисман. — Я давно тебя знаю и впервые вижу, что ты растерян. Ты понятия не имеешь, как это сделать! Да, он в курсе. Она. Его. Знает. Это пугает Бреккера, как трусливого мальчишку, до вспотевших ладоней и дрожи в худых коленках. У него перехватывает дыхание, когда Инеж подходит слишком близко. Джорди поднимается из могилы, встает у нее за спиной и скалится ему до боли знакомой ухмылкой. Бреккера мутит. В его волосах сизые водоросли, а на лице — сочащиеся черным гноем язвы. Он вновь чувствует склизкую кожу под пальцами, нервно сглатывает и делает шаг назад, проводя между ними негласную черту. Тем вечером, за крепко запертой дверью чердака, у Каза случается паническая атака. Он задыхается от страха и омерзения. И еще немного — от смутного желания этой ломаной близости. Инеж нужен другой. Нормальный. Не побитый жизнью. И очень желательно — не преступник. Совсем не тот, кто лишь притворяется, что у него всегда есть план. Не тот, который говорит ей: «Ты — моя инвестиция». И уж точно не тот, кто вынужден до конца жизни хромать, опираться на трость и сгибаться в три погибели от приступов адской боли. С ним она всегда будет в смертельной опасности. Каз не помнит день, когда вдруг начал желать ей иной судьбы. Он хочет заботиться о ней. Защищать. Беречь. В том числе — от самого себя. Инеж тоже искалечена, по-своему. Ее путь усеян лишениями и потерями, как кожа — шрамами, от которых уже не избавиться даже с помощью портных, ведь отметины не только снаружи. Она потрепана жизнью не хуже Каза, хоть в ее глазах это пока не так заметно. Но из двух сломанных ничего целого — и хорошего — не выйдет. Порой Инеж смотрит с такой теплотой в глазах, как если бы видела на его месте того самого мальчика, Каза Ритвельда. Светлого, доброго, неиспорченного. Этого не может быть. Он давно избавился от него, без раздумий и сожалений, как от балласта. А смотреть так на Каза Бреккера попросту невозможно. От проницательного взгляда шпионки у него вязкий привкус паники во рту и сжатое в ее же тисках горло. Каза тянет схватить железную щетку и как следует поскрести кожу под струей горячей воды. Инеж — его надежда. Кажется, ему пора показаться врачу. Он искренне не понимает, как Инеж может оставаться такой же хорошей, правильной и милосердной после всего, что делает для него и банды. Так нельзя. Однажды это непременно ее подведет. Бреккер редко ошибается в своих предчувствиях — все они основаны на логике и опыте. Каз недовольно ворчит. Карие глаза смеются, смотрят снисходительно и продолжают день за днем излучать свет. Он сравняет с землей любого, кто попытается его погасить. Он волнуется за нее. Сердце стучит чуть чаще, когда стрелки на часах переползают за полночь, а Инеж все нет. И это ужасно мешает ему жить. Каз Бреккер почти не смеется. Но когда он впервые угощает Призрака кофе — нормальным, зерновым, а не той растворимой дрянью, что она пила в Зверинце, — его как никогда в жизни веселит этот неподдельный восторг. «Вкусно!» — с благоговением шепчет она. Его смех сухой и холодный, будто шорох последних опавших листьев. Он невольно ловит себя на мысли, что с Инеж хотел бы смеяться по-другому. С того дня Каз ревностно следит, чтобы кофе она пила самый лучший, какой только можно достать на этом свете. Когда она убивает ради него, пойдя не против людских законов, но наперекор самой себе, своей сути, своим святым, ему становится страшно. Потому что это — что-то значит. У нее дрожат губы. Он смотрит с восхищением. С того дня между ними появляется невидимая, но осязаемая связь… И сложность, которую нормальные люди зовут нежностью. Каза не покидает уверенность, что она сделает это снова. Но только ради него. — Подожди… Почему Хелен заберет клуб? Потому что для него, Каза Бреккера, Инеж Гафа стоит дороже всех клубов мира. Инеж — его сокровище. Он никому ее не отдаст и никуда не отпустит… У нее красивое тело. Бронзовая кожа. Стройная, подтянутая фигура. Едва заметный рельеф мышц и тут же — хрупкие ключицы и тонкие запястья. Каз пытается, но не может отвести глаз, а потому не замечает лукавой улыбки Джеспера, который понял все намного раньше, чем эти двое. Когда ему не спится и нет работы, которой можно было бы занять блуждающий ум, он невольно представляет, какая Инеж на ощупь. Тепло ладоней. Бархатистость кожи. Мягкость губ. И впервые в жизни не испытывает отвращения при мысли о том, чтобы снять эти чертовы перчатки и… Прикоснуться. Его лишь немного смущает то, что может последовать дальше. Раны на ее теле ощущаются в точности, как на собственном. Он вроде бы знает своего Призрака, но не может отделаться от необъяснимой тоски и мысли, что ему чудовищно мало. Бреккер слышит, как она ругается — изредка, шепотом, на незнакомом языке. Он хочет выучить его весь только для того, чтобы сказать ей… У Каза сводит судорогой лицо, когда он впервые пытается выговорить «люблю». И то — всего лишь глядя в зеркало. Заметив, что Инеж в хорошем настроении, как-то, вместо сводки новостей, сплетен и слухов за день, он просит ее рассказать что-нибудь из истории сулийского народа. Несколько долгих минут Призрак смотрит на него с подозрением, но он выдерживает недоверчивый взгляд и даже говорит «пожалуйста». Каз готов слушать древние легенды, сказки, песни, молитвы и даже жития святых — любую ересь, только бы она звучала ее голосом. Она — верит. Он — злится вслух, немного завидует внутри и… Нестерпимо ревнует. — Ты знал, что в сулийском языке слово «дом» означает, скорее, семью или любимых людей? У нас ведь нет земли, мы рождаемся и умираем кочевниками… Нервы натянуты до предела, головная боль становится верным спутником. Сделав вид, что забыл о данном Инеж когда-то обещании, он снова хватается за сигареты. Дымит Каз часто и украдкой, прячась от нее по углам, потому что точно предвидит реакцию. Появиться из ниоткуда, отобрать все, не дав докурить даже ту, что в зубах, выкинуть и прочитать лекцию о вреде никотина, словно сопливому школьнику. Бреккер упорно скрывается, но знает, что она догадывается о его слабости. Ей известны все, кроме одной, самой опасной. Инеж — его слабость. Каз ненавидит ее за это. Он не имеет ни малейшего понятия, что делать с тем бесформенным и отчаянно запутанным клубком чувств, которые она в нем пробудила. Черная дыра в солнечном сплетении и ощущение переломанных костей. Острая боль в груди и холод, словно стоишь посреди улицы под ледяным дождем. Недостаток кислорода, горький ком в горле, мурашки по телу и охрипший голос. Что это? Откуда? Казу хочется зарычать и ударить себя своей же тростью, а лучше — пристрелить кого-нибудь, кто первым попадется под руку. Однажды она является с отчетом глубокой ночью, когда он сидит в разобранной постели, укрыв вечно мерзнущие ноги одеялом и углубившись в книгу — да, некоторые воры умеют не только считать, но и читать. На нем — широкие пижамные штаны и нет рубашки. Она — едва заметно краснеет и тут же опускает глаза. Не подумав, Каз встает, чтобы достать из тумбочки новый нож, который изготовили по его заказу специально для Призрака. На стене висит зеркало, и ему отлично видно, как она смотрит на его плечи и спину, вдоль и поперек покрытые рубцами. Одни уже побелели от времени, другие — горят ярко-алыми отметинами на бледной коже. Заметив, что ее глаза потемнели до черноты, Каз неожиданно чувствует вину и стыд. Видишь, какой я…? И это — только начало. Внутри все еще страшнее. На надо, Инеж. Не подходи ближе. Не смотри на меня. Ничего не получится. Я не изменюсь. А ты — заслуживаешь лучшего. Как-то ночью Инеж снится ему особенно красивой — в платье цвета солнца, с распущенными волосами. Она совсем девочка. Ей идет быть… Такой. Ранним утром Каз отсылает Призрака на задание в другой город, чтобы не краснеть в ее присутствии целый мучительный день. Как-то ночью Инеж снится ему непривычно счастливой — с родителями и младшим братом. Они обнимаются и смеются. Призрак целует брата в лоб и крепко держит за руку. После Каз неделю прячет от нее глаза. Ему ведь давно известно, что вся ее семья погибла. Но он так и не решился сказать ей об этом. Как-то ночью Инеж снится ему мертвой. Каз просыпается с громким криком, не спит несколько суток и не отпускает от себя Призрака дальше, чем на десять шагов. Та недоуменно смеется и ускользает в первый же день. Бреккер чертыхается и больше не смыкает глаз до момента, пока она не вернется в Клепку, даже если это случается лишь на рассвете. Паутина несказанных слов медленно душит, методично ломает ребра и никак не дает сосредоточиться на работе. Сколько бы лет ни прошло, где бы ни ждала Смерть, его последним выдохом всегда будет «Инеж…». — И после всего… Тебе нечего мне сказать? — Что тут скажешь… В глубине души он всегда знал, что этот день наступит. — Каз, во что ты веришь? — В себя. «В тебя». Упрямый идиот. — Ты невозможен. Бреккер чувствует свежую колотую рану где-то у сердца. …Если только она сама не попросит ее отпустить. «Это грусть», — доверительным шепотом подсказывает Джеспер. И — ни грамма привычной иронии. От этого Бреккеру еще хуже. Как будто дефектная у него не только нога. Инеж — его совершенство. Хоть что-то прекрасное в этом безумном, уродливом мире. — Ты нужна мне. Как будто шкуру живьем сдирают. Кажется, даже снять перчатку и протянуть ей руку было бы проще. Однажды он скажет это странное «волим те» самой Инеж, а не равнодушному к его мучениям зеркалу. Может, к тому времени его улыбка потеплеет, а голос перестанет звучать грубым скрежетом камня о камень. Джорди тянет руки к горлу Каза и ухмыляется. В лунном свете его кожа светится синевой. Грязная вода льется со скрюченных пальцев прямо за воротник. Бреккер закрывает глаза. Чей-то прокуренный, надтреснутый голос противно шепчет, что она покинет его задолго до того, как он, наконец, решится. От этой мысли Казу хочется умереть. Каз Бреккер живет по законам улицы. Но с этим, похоже, пора завязывать… Ведь Инеж Гафа — его дом.