Часть 1
24 августа 2022 г. в 17:46
Деймон любил власть, преклоняющих колено подданных и врагов, взывающих к его милости и воспевающих храбрость. Их преисполненные благоговейного трепета речи, порою лживые и насмешливые, намеренно преувеличенные восхищением и почитанием, которого Деймон был не достоин ни в их глазах, ни в своих собственных. Их языки, бьющиеся о нёбо в сладостных увещеваниях, ласкали слух Деймона лучше рук самых умелых любовниц с Шелковой Улицы, как и предсмертные крики врагов, поверженных Тёмной Сестрой. Визерис сколько угодно мог уповать на его бескорыстную братскую любовь, на равнодушие Деймона к трону, оскорбляясь предостережениям старика-Хайтауэра о намерениях принца заколоть Визериса во сне, стремление обрести власть повело Деймона по пути клинка и крови, где не было места ни морали, ни чести, ни памяти о братской любви.
Он был слишком умён, чтобы избегать истины столь очевидной, как собственное несовершенство и, в отличие от Визериса, не боялся запятнать имя поступками бесчестными, прослыв в глазах и на устах людей «Порочным Принцем». Напротив, это прозвище нравилось ему куда больше определений своих предшественников. Деймон носил его с такой же гордостью, как и золотой плащ — символ его силы и власти в Королевской Гавани. Власть была опиумом для всякого Таргариена, величественного и непокорного, а для него, сотканного из самых ужасных и очаровательных качеств древнего рода, и подавно. Больше власти Деймон не любил ничего: ни сладкие дорнийские вина, ни ласки Мисарии, ни сверкающее лезвие Тёмной Сестры, обагрённое кровью карманников из Блошиного Конца.
Деймон прослыл Таргариеном, что был готов огнём и кровью отстаивать наследие, которое без тени сожаления губил Визерис с лёгкой руки завистливого старика Хайтауэра и его шлюхи-дочери, вовремя подложенной под овдовевшего брата-глупца. Столь велико было бы счастье Визериса, если бы он узнал, что за несколько лун до их помолвки с Алисентой, Деймон отодрал его ненаглядную невесту прямо в королевских покоях брата, словно трактирную девку. Слава богам, что Алисенте хватило ума и трусости сохранить их плотские утехи в тайне. Впрочем, Деймон предвкушал момент разоблачения вплоть до обмена брачными клятвами, когда септон покрывал белоснежной тканью руки брата и женщины, что не так давно бессовестно стонала его имя под покровом ночи.
Воспоминания о деснице брата и его нечестивой наследнице заставили Деймона скривиться. Алисента годилась для его забав на несколько ночей, но щёлка её была не так уж и хороша для титула королевы-консорта. Он отстегнул от пояса кожаные меха и сделал несколько глотков вина, устало прикрывая глаза. Прохладный летний ветер мерно перебирал длинные пряди волос, подобно нежным прикосновениям Рейниры, когда она с девичьей невинностью касалась его, с величественной снисходительностью и сдержанным восторгом размышляя о красоте любимого дяди.
Холм Рейнис был покрыт спелой травой, насыщенно зелёной, ещё влажной после дождя. Разнеженные дивной погодой и тишиной лошади ели её охотно, словно позабыв об обитающих в логове драконах, многие из которых ещё предпочитали охоту сытной кормёжке слуг. Караксес пристально следил за каждой быстроногой кобылой и поджарым жеребцом, неторопливо жующим спелую зелень, и Деймон, признавший в лошадях выращенный для драконов табун, погладил чешуйчатую шею зверя. Он был спокоен — Караксес не любил жёсткое лошадиное мясо, а утром добыл себе сытный завтрак из трёх коз и двух молодых овец.
Принц взглянул вверх. Отблески застывшего в зените солнца, едва пробивающегося сквозь плотную пелену сизых облаков, позволяли увидеть лишь купол драконьего логова. Изредка до уха его доносились обрывки драконьего рёва, которые Караксес встречал нетерпеливым рычанием и ударами хвоста о влажную траву. Голоса сородичей взволновали его звериное нутро, но преданность заставляла дракона оставаться подле наездника. Наконец он поймал взглядом россыпь сверкающих бликов — золотая чешуя Сиракс играла на солнце тысячей огненных искр. Ведущий дракона блюститель двигался осторожно и быстро, сохраняя от зверя выражающее страх и почтение расстояние.
Острое нетерпение и недовольство побуждали Деймона поскорее отослать одного из членов ордена, нужды в котором он видел столь же, сколько и в Хайтауэрах, облюбовавших Красный Замок, точно черви гниющую плоть. Однако, уважение к их мастерству укрощения драконов, заставило принца усмирить пламенные чувства. Он ещё помнил тех, кто вырастил Караксеса, но не мог простить содержания Сиракс на цепи, подобно дворовому псу или преступнику. Не будь она скована теснотой логова и металлом, могла бы давно перерасти Караксеса и стать вторым Балерионом. Увидев Деймона, Сиракс любопытствующе принюхалась, вначале к нему, после к Караксесу. Блюститель заговорил с ней на валирийском, но Сиракс внимала ему неохотно. Деймон улыбнулся и погладил её сверкающую чешую. Встречу с Рейнирой ему не хотелось омрачать враждой с одним из её подданных, исправно исполняющих обязанности, возложенные на их орден ещё старым Джейхейрисом. Для него все слуги великого дома были равны: что выходцы из простонародья, ворующие драгоценности своих господ, что сметливые, сумевшие овладеть валирийским, дерзнувшие пойти на кражу драконьих яиц, — застигнутые врасплох за преступлением они кричали одинаково, когда Деймон отнимал кое-что ценное и у них. Однако сердце Рейниры, в силу юности и неведения не успевшее ещё облачиться в сталь и кровь, располагало тем сочувствием и верой в людскую добродетель, которых Деймон давно лишился.
Блюститель поклонился, когда Сиракс послушно легла на траву, устало выдыхая горячий воздух. Взгляд фиалковых глаз Деймона всегда был красноречивее слов. Он приказал стражу удалиться кратким кивком, а сам, поглаживая рогатый венец на голове Сиракс, проверил крепко ли затянуто седло на её спине. Она изрядно подросла, однако всё ещё оставалась мельче Караксеса в полтора раза. Ещё бы! Она сидела здесь, под куполом Драконьего Логова, в то время, как Караксес закалял пламя и тело в кровопролитных войнах Деймона, питаясь свободой и плотью его врагов.
Сиракс не противилась его прикосновениям, но отчаянно искала взглядом собственную наездницу. Даже компания Караксеса не радовала её столь сильно, сколь надежда встретить на объятом зеленью холме Рейниру. Деймону стоило трудов успокоить Сиракс, возмущенно и громко сопящую, когда он намеревался подтянуть ремни и цепи на седле наездника, пресекая любопытство молодого дракона. Она обходила принца по кругу, избегая сложной конструкции, не желая подпускать его туда, куда дозволяла забираться одной лишь Рейнире, но Деймону достало терпения и властности усмирить гордого зверя.
Деймон услышал сбитое дыхание Рейниры, когда затягивал цепи на спине её дракона. Племянница неслась к нему навстречу так быстро и прерывисто дыша, как не подобало ни одной принцессе, даже самой избалованной и любимой отцом. На ней был камзол из мягкой чёрной кожи, украшенный серебряными пластинами-чешуйками; прежде собранные в строгую высокую причёску волосы она заплела в лёгкую косу, подобно той, что когда-то носила Висенья; а голову её увенчивал тонкий серебряный венец. Сапфировые глаза драконов глядели на Деймона из холодного металла высокомерно и обличающе, взгляд Рейниры же был полон чувственного восторга и радости от встречи. Она бросилась в его объятия, и Деймон с лукавой улыбкой принял очаровательно неподдельные чувства принцессы, зарываясь носом в пахнущие маслами и благовониями волосы. За её спиной он узнал облачённого в доспехи сира Кристона Коля, следующего по пятам за его племянницей, точно молчаливая тень.
Сир Кристон смотрел на Рейниру, что тот преданный пёс, отчаянно желающий, но не смеющий взять с хозяйского стола прекрасный кусок молодого ягнёнка. Деймон крепче сжал в объятиях Рейниру, нарочно насмехаясь над Колем вольностями, которые он себе позволить никогда бы не смог. А вот он может. Как принцу ему положено всё, и даже более того, что он мог бы хотеть, и Деймон не собирался отказывать себе в удовольствии получить своё по праву.
Коль был без ума от его очаровательной племянницы — все истинные его чувства, недоступные Рейнире, скрытые от её любопытствующего взора холодным равнодушием, были подвластны ему, Деймону Таргариену, дракону, безошибочно обличающему всякую, даже самую умело скрытую ложь.
Деймон замечал его взгляды, обращённые к Рейнире, когда она неохоче молилась, читала, играла на арфе, пела, когда просто смеялась или щебетала о чем-то со скромно хохочущими над её детскими шутками фрейлинами. Деймон был уверен, что в те дни, когда гвардеец не оберегал покой принцессы, он предавался утехам воображения, удовлетворяя себя рукой и уповая узреть в объятиях Рейниру. Ту, что могла принадлежать лишь дракону. А достойных драконов, кроме него, в семье более не было. Кто мог бы сгодиться ей в мужья? Ребёнок Алисенты, дракон лишь наполовину? Или Лейнор Веларион, предпочитающий упругую мужскую задницу даже самой прекрасной из женских фигур? Никто не имел на неё столько прав, сколько Деймон. Он был наследником Визериса до тех пор, пока брат не назвал имя Рейниры, и судьба сыграла с ним злую шутку, сделав его племянницу бессовестно прекрасной.
Деймон все силился понять, что злит его больше: беспрецедентная дерзость Коля, что посмел надеяться на расположение принцессы, или же чувства Рейниры, такие искренние и пылкие, преданные и самоотверженные, совсем не ровня той любви и восхищению, что она испытывала к Деймону — пусть и любимому, но просто дяде. Истоки этих чувств были ему известны, и лишь понимание природы девичьей чувственности спасали Коля от кровавой расправы Деймона.
В тех книгах, что так любила Рейнира, принцессы мечтали о браке с отважными и благородными рыцарями, а не с хитрыми, расчётливыми и опальными дядями, что в тайне стремились к власти. Пусть Рейнира утверждала, что не желает брака, Деймон видел истинные желания её души. Со временем она поймёт, что рыцари выглядят хорошо лишь в седле, нарисованные художником верхом на вороном жеребце, а Деймон одинаково хорош, что в небесах на Караксесе, что на Ступенях с венцом на голове, что обнаженный в постели, ублажающий самые порочные желания своих любовниц.
В силу возраста она будет любить красивую сказку о сердечных чувствах, но Деймон будет ждать, медленно и терпеливо вливать в её уши сладкие речи о собственных помыслах; взращивать под стать себе, научит всему, что любит. Рейнира — его маленькая победа над гордыней брата; Рейнира — его трофей в войне за право обладания Железным Троном; и она же — рука, что наденет на Деймона корону. Порочный Принц и Отрада Королевства. Его прозвали порочным за неумение скрывать порок, в равной степени свойственный всякому человеку, а её отрадой — за красоту крови Древней Валирии, гордость и величие истинных Таргариенов, за смелость, которой так не хватало её отцу. Среди сотен лизоблюдов Хайтауэров Рейнира и впрямь стала отрадой, но не для двора, а для самого Деймона.
— Мне сопровождать Вас дальше, принцесса? — осторожно полюбопытствовал Коль, когда их пылкое воссоединение было окончено. Рейнира прильнула к груди Сиракс и вкрадчиво поглядела на дядю, словно испрашивая дозволения. Деймон ответил ей неблагосклонным кивком, и его молчаливое неодобрение было для Рейниры законом.
— Нет, сир Кристон, благодарю, и не смею просить Вас ожидать здесь моего возвращения. Отправляйтесь в Красный Замок, а если отец или его десница будут изводить Вас расспросами, скажите, что в компании дяди Деймона я в большей безопасности, нежели за дверью собственных покоев, — Рейнира подарила ему ласковую улыбку, и Деймон ощутил некоторую досаду от того, что это милейшее движение маленьких губ не принадлежало ему.
Недоверием было пропитано даже дыхание Коля. Деймон видел, как брезгливо он поджал губы, не в силах противиться приказам принцессы и сдерживать истинные чувства к нему. Деймон наслаждался редкой искренностью эмоций гвардейца, которые тот обычно скрывал за обетами и отточенными до возмутительного совершенства манерами. Внутри он был сделан из того же дерьма, что и прочие лизоблюды, служившие его брату. От других его отличало одно лишь миловидное лицо, которое так любила Рейнира. И за это Деймон был ему безгранично признателен. Этот мальчишка, на диво славно обращающийся с мечом, невольно вручил ему давно желаемую корону, влюбив в себя наследницу его брата.
— Ваша безопасность, миледи, для меня превыше всего, — Коль вновь попытался воззвать к Рейнире, наслаждающейся видом облачённой в новую сбрую Сиракс. — Я мог бы…
— К сожалению, сир, мы с племянницей предпочитаем полёты пешим прогулкам, — Деймон взял Рейниру за талию и помог забраться в седло, нарочно прерывая речь её верного защитника. — Боюсь, на спинах наших драконов для Вас не найдётся места, — притворно сожалеющий тон Деймона заставил пальцы Кристона болезненно дрогнуть. Принц нарочито вежливо поклонился гвардейцу и взялся пристёгивать Рейниру к седлу. Эта девочка была слишком ценной фигурой его хитрого замысла, чтобы позволить ей разбиться насмерть о скалы. Рейнира смотрела на него обиженно, почти осуждающе.
— Не тревожьтесь, сир, моя безопасность в надёжных руках.
Сир Кристон более не смел отнимать у них время. Принцесса отослала его дважды, и настаивать дальше было бы дерзостью, за которую Деймон с радостью скормил бы его Караксесу, если бы знал, что Рейнира не будет лить слёзы по его трагической преждевременной кончине. Гвардеец удалялся медленно, с нескрываемой неохотой, то и дело оборачиваясь, чтобы поглядеть, не покинули ли холм наездники. Деймон прятал улыбку за вуалью светлых волос, потуже затягивая цепи.
— Я могла бы и сама! Мы с Сиракс летаем вместе вот уже девять лет, — её обида была следствием попытки Деймона проявить заботу, которую юная принцесса приняла, как надменность с его стороны в присутствии любимого мужчины. Деймон ласково погладил её ногу, в том месте, где голень обхватывала застёжка высоких сапог. Рейнира зарделась и обратила взгляд вдаль — туда, где скрылся Кристон. — Вы нарочно были дерзки с ним, дядя? Он Вам не нравится?
Деймон позволил себе сдержанный смешок. Её робкая проницательность забавляла.
— Разве может мне не нравиться тот, кого столь страстно желает моя любимая племянница? — его заискивающий тон заставил Рейниру сжать в руках цепи до побелевших костяшек.
— Вы обещали хранить мой секрет, — она проговорила это так тихо, словно страшась ветра, что мог бы разоблачить пред Кристоном её истинные чувства. — А ещё Вы обещали…
— Я помню о своих обещаниях, принцесса, и собираюсь исполнить их прямо сейчас, — Деймон ловко забрался на спину Караксеса, наспех пристёгивая цепью лишь ноги и бёдра. Рейнира со свойственным ей упрямством нахмурилась и отстегнула несколько ремней, нарочно взмывая в небо так быстро, чтобы Деймон не сумел помешать её озорному замыслу.
Рейнира прижалась к спине дракона и рассмеялась. Её звонкий смех утонул в шуме крыльев Сиракс, взмывающей в небо так легко и изящно, словно она была в нём рождена. Деймон сжал рукой ремни, чувствуя, как напрягаются мышцы под чешуйчатой кожей поджарого Караксеса. Прохладный ветер, рождённый крыльями Сиракс, коснулся его лица, невольно увлекая за собой, и Деймон позволил Караксесу, более крупному и менее ловкому, пуститься вдогонку за сородичем.
Земля осталась далеко внизу, и уходила всё дальше, пока крылья Караксеса не разрезали облака. В небе всё было иначе; даже воздух был другой, лёгкий, влажный и холодный. Шествующим по грязным дорогам беднякам никогда не вкусить подобного, не понять того зова небес, что побуждает каждого Таргариена вновь и вновь взбираться на спины драконов. Если бы он мог выбирать, он выбрал бы смерть в небесах, вдали от грязи и смрада; чистую смерть в объятиях высоты.
Деймон ухмыльнулся, глядя вслед несущейся вперёд Рейнире. Пока столь далёк от своих целей, он не готов умирать, ни в небесах, ни на земле. Рейнира обернулась, и хитрый прищур её глаз показался Деймону добрым знаком. Её мимолётная обида исчезла, стоило принцессе вновь оказаться в небесах, она становилась легка и игрива, бросая вызов дяде с бессовестной детской непорочностью. Деймона заводила эта неподдельная искренность в её взгляде, преданность и доверие, с которым она глядела на него каждый раз, когда он утирал ей слезы, пролитые по безответным, как казалось ей, чувствам сира Кристона. И сейчас она смотрела так же, только с вызовом, не по-девичьи дерзко, не ведая, что Деймон азартен не менее, чем порочен.
Высоко в небесах Караксес ощутил ту свободу, которой не мог насытиться на земле. Быстрокрылая Сиракс всё ещё была впереди, ловкая и изящная, словно солнечный луч, но Караксес настиг её спустя несколько взмахов и вскоре оставил позади. Деймон обернулся, подарив Рейнире одну из тех честолюбивых улыбок, от которых девицы теряли голову. Но не Рейнира. Она подстегнула Сиракс, не желая вверять дяде победу, которых и до неё было вдоволь. Деймон поддавался, изредка повелевая Караксесу лететь медленнее, но стоило Сиракс снова с ним сравняться, дракон был уже далеко впереди. Столь бессовестными ухищрениями он заставил Рейниру позабыть обо всем, кроме полёта и стремления победить. Он летел впереди и вёл её за собой пока Королевская Гавань не осталась далеко позади.
Под ними не было ничего, кроме моря, и Рейнира восторженно глядела, как волны бились о скалы в заливе Разбитых Кораблей. Вдали виднелись выброшенные на берег обломки мачт, оплетённые тиной и разорванными парусами, скелеты суден, лишённые деревянного дна. Рейнира могла смотреть вечность на то, как прилив ласково омывал некогда пожранные морем корабли, если бы Деймон не повёл Караксеса на одну из возвышающихся над водной гладью скал. Рейнира последовала за ним. Сиракс опустилась на влажные камни, скользя когтями по поросшим скользким морским мхом уступам. Солнце всё ещё пряталось за облаками, угрожающе серыми предвестниками скорой бури. Ветер становился холодным, и Рейнира зябко обняла себя руками за плечи.
— В следующий раз я привяжу тебя к седлу, — в голосе его не было привычной беспечности и вкрадчивости, когда он помогал племяннице выбраться из ремней и ступить на твёрдую почву. Обида его недовольством и собственным поражением омрачила лицо Рейниры. — Идём, скоро здесь может сделаться холодно, — он взял её маленькую ладонь в свою, помогая спуститься вниз, где круто нависающий над морем склон скрывал от глаз скалистый грот, не раз служивший Деймону и Караксесу прибежищем во время бури.
— А как же драконы? — Рейнира обеспокоенно осматривалась на облюбовавших скалы зверей. Сиракс нежилась под скупыми лучами солнца пока Караксес наблюдал за порхающими над гротом чайками. Деймон успокаивающе погладил её плечи, отметив, что холод и высота заставили племянницу мелко дрожать.
— Не волнуйся, принцесса, они найдут себе убежище, — он увлёк её за собой, помогая спуститься со скалистых уступов с участливостью и изящностью высокородного господина. С Рейнирой ему нравилось быть учтивым и вкрадчивым, словно шёпот соблазна, а ей приходились по сердцу его дружба и внимание, которое никто из мужчин оказывать был недостоин.
Деймон первым вошёл в грот, такой огромный, что под его каменным сводом было вдоволь места и для Караксеса, и для Сиракс. Рейнира восторженно рассматривала скалистые стены, поросшие причудливыми морскими растениями, влажные от солёных приливов и бурь. Солнце нагревало скалы извне, и внутри грот оставался тёплым даже в самую свирепую непогоду. Света было немного, но Деймону было вдоволь косых лучей осеннего светила, чтобы насладиться моментом их единения.
Рейнира погладила рукой влажные стены и последовала вглубь грота за ним. Выступающий в скале камень, был подобен трону. Деймон отстегнул ножны, хранившие сталь Тёмной Сестры, снял плащ, бросил его на острые грани и присел, подзывая к себе Рейниру. Наедине с ним она обычно была не такой смелой, как в компании Коля, или Сиракс, и Деймон собирался воспользоваться выгодным положением превосходства.
— Я думала, сегодня мы будем охотиться с соколами… — её вкрадчивый голос засвидетельствовал недоверие, которого Деймон опасался. — Почему мы прилетели сюда?
Он чуть развёл ноги, опираясь локтями на колени и взял её за руку, медленно избавляя пальцы от оков кожаных перчаток.
— Я тоже подумал... — Деймон поднёс к губам её ладонь и коснулся губами костяшек. Упрямая принцесса осталась невозмутима, но кожа её покрылась мелкой, холодной дрожью, — подумал, что ты захочешь продолжить наши уроки.
Рейнира задумчиво нахмурилась. Позволяя его горячим, сухим губам покрывать пальцы неторопливыми поцелуями, она, однако, не теряла бдительности, но Деймон не собирался уступать ей лишь потому, что питал тёплые чувства.
— Почему Вам так не нравится сир Кристон? — вдруг спросила она, когда Деймон прижал к губам её запястье. — Не потому ли, что он отнял Вашу победу? — маленькие губы Рейниры тронула улыбка: хитрая, надменная и насмешливая, — она принадлежала самому Деймону, и он имел неосторожность научить Рейниру тому, что сейчас видел, точно в отражении зеркал. Глумливая, маленькая сука. Её своенравность заставляла кровь Деймона закипать и разливаться по телу необъяснимым возбуждением.
Деймон почувствовал, как скрипнули зубы, когда подавленная ярость заставила стиснуть челюсти почти до боли. Ведая о его опальном нраве и неприязни к Колю, она позволяла себе вольности, о которых даже самая смелая из его любовниц не смела помышлять. Рейнира не была глупа и знала, что обидеть её он не посмеет, как бы сильно её слова ни задевали честолюбие и достоинство Деймона. Но и он не был молодым глупцом, ведомым одними лишь догматами чести и доблести, поругание которых могло пробудить пламя его драконьего гнева.
Его изумлённое оцепенение сменилось снисходительной улыбкой, улыбка же Рейниры угасла. Глаза Деймона предостерегающе сверкнули в сгущающейся темноте, и он усадил племянницу к себе на колени быстрее, чем она сумела прочесть в его взгляде столь смелое намерение.
— Может он и отнял мою победу, принцесса, но я отнял у него нечто более ценное, — пальцы Деймона, изящные и сухие, коснулись её губ почти невесомо, точно гладили воздух вокруг, но даже столь ненавязчивая ласка украла смелость Рейниры. Она стала серьёзна и не по летам грозна, но девичье тело, такое отзывчивое и жадное к чувственным ласкам, предало её ложь.
Тягостное предвкушение тревожило её кожу, стоило Деймону лишь заговорить, и её спина, напряжённая, точно струна арфы, убеждала его самолюбие в совершенности задуманного обольщения. Рейнира могла сколько угодно прятаться за маской величественного безразличия, оставаясь внутри ранимой и чувственной девушкой. Деймону нравилась эта игра, нравилось соблазнять Рейниру под предлогом помощи и поддержки её девичьей безответной любви к мальчишке Колю, нравилось ощущение власти и превосходства над ней.
— Вы ведь знаете, как сильно я хочу заслужить его любовь, — почти шёпотом проговорила она. Деймон кивнул, и Рейнира обняла его с той искренней беззаветностью, на которую была способна не каждая девушка. Её доверие принадлежало Деймону уже давно, и вскоре он намеревался получить её любовь и молодое тело. Он обнял Рейниру в ответ, ласково погладил по голове и с отцовской нежностью поцеловал в висок, но она вдруг отстранилась и взглянула на него с непониманием и обидой. — Тогда почему смеётесь над моими чувствами?
Деймон старательно делал вид, что её обвинения его оскорбили. Но ложь эта была столь нарочита и неприкрыта, что Рейнира сочла её очередной насмешкой.
— Я бы не посмел так оскорбить тебя, принцесса, — она ударила его в плечо. Деймон поймал ее крохотный кулачок и вновь поцеловал костяшки. — Быть может я пытаюсь предостеречь тебя от чувств, которых он не желает? — голос Деймона был подобен колыбельной для нравственности любой юной девушки. Он звучал подобно греху, усыплял бдительность и тревожил воображение, отравлял разум, заставлял кровь закипать.
— Вы думаете, я не нравлюсь ему?
Деймон рассмеялся. В какой-то момент эта ложь стала невыносима даже для него, их робкие детские симпатии и его коварный замысел уложить в постель дочь родного брата. Его смех обидел Рейниру. Она ошибочно полагала, что выглядит в его глазах одной из тех глупых девчонок, что только и грезят о взаимной любви и дюжине здоровых детей. Но Деймон знал, что Коль — лишь исток её желаний. Рейнира желала его, как мужчину, но ей доставало ума не давать брачных обетов пред ликами богов и вассалами Визериса. Она была слишком умна, чтобы стать женой простого рыцаря, а Деймон слишком честолюбив, чтобы позволить Колю опорочить её невинность единственной ночью.
Рейнира принадлежала ему. Деймон готов был пролить за неё кровь: собственную и вражью, и единственный раз, когда она прольёт кровь за него, будет на его ложе.
— Напротив, я думаю, ты слишком хороша для него, — он прошептал ей прямо в ухо, касаясь кончиком носа серебра волос, вдыхая запах молодого тела. Рейнира растерялась, когда Деймон коснулся языком мочки уха сперва ненавязчиво, а после настойчиво, обхватывая губами и покусывая, страстно, но безвредно, точно дразня. Рейнира поднялась с его колен и отвергла ласки дяди с гордостью истинной королевы. Деймон не решался настаивать, чтобы не потерять и без того шаткое расположение племянницы. Девичья влюблённость в Коля сделала её слишком обидчивой. — Но я уважаю твои чувства к нему, пусть и не понимаю, — он лгал бессовестно и лицемерно, как делал сотни раз до и сделает ещё сотню после. Он не уважал ни мальчишку Коля, ни их взаимные чувства друг к другу. Он поднялся и подошёл к ней сзади, обнял за плечи и погладил, точно пытаясь согреть. Грустная улыбка Рейниры заставила его кровь кипеть ненавистью, над которой было властно лишь утешение. — Он видит в тебе прежнюю маленькую девочку, но благодаря моим урокам сможет увидеть женщину.
Рейнира повернулась к нему, на её лице не было и следа былых обид и сомнений, только безграничное доверие, преданность и благодарность. Но не любовь… Это чувство она по-прежнему берегла для мальчишки Коля. Деймон стремился обрести её любовь, как когда-то в детстве — дракона. Любовь Рейниры казалась ему достойной наградой за многолетние попытки притязаний на престол. Любовь Рейниры он считал достойной себя.
— Тогда, — она нерешительно облизала губы, — научите меня, всему, что знаете.
Деймон ликовал, едва сдерживаясь от желания порвать на ней одежду и поиметь на одном из острых, холодных камней. Но подобная опрометчивость была не о драконьем терпении. Он взял в ладони её лицо и поцеловал. Рейнира прикрыла глаза, обнимая его за шею, чуть подаваясь навстречу языку, ласкающему губы так страстно и настойчиво, что, казалось, плавилась нежная кожа. Деймон вдруг отстранился; непонимание Рейниры казалось ему очаровательным свидетельством истинных желаний её тела. Он вернулся на камень, опираясь спиной о холодный выступ с лихорадочным нетерпением на лице.
— Сперва покажи мне, как ты усвоила предыдущий урок.
Рейниру застали врасплох его слова. Деймон был доволен возрастающей властью над ней, когда Рейнира покорно села к нему на колени, убрала с лица непослушные светлые пряди и поцеловала. Сперва быстро и нерешительно, едва касаясь его тонких губ своими, а после глубже, настойчивее, поглаживая шею с бьющейся под пальцами веной. Деймон застонал, чуть приоткрывая губы, оставляя племяннице крохотную подсказку, которой Рейнира воспользовалась не сразу. Едва почувствовав её язык на губах, Деймон жадно втянул его в рот, овил собственным, дразня и посасывая так сладко и грязно, что Рейнира едва не задохнулась от изведанных, но столь сильных ощущений. Тишину грота тревожили лишь волны, их сбитое дыхание и влажные звуки поцелуев.
Деймон целовал её так, как никогда не целовал ни одну женщину: то ласково и робко, по-мальчишески, то страстно и неистово, словно зверь, прикусывая и посасывая пухлые губы племянницы до кровяной росы. Рейнира тихонько постанывала, упираясь руками в его грудь, и водила бёдрами, ощущая возбуждение Деймона так явственно, как никогда. Деймон забыл, когда в последний раз он терял самообладание от поцелуя, возможно, лет двадцать назад, когда даже мысль узреть женщину обнажённой была для юного принца непостижимой. Он оторвался от губ Рейниры лишь для того, чтобы увидеть, готова ли она к тому, что он задумал. Рейнира глубоко дышала, облизывая раскрасневшиеся губы, пока Деймон неторопливо поглаживал её стан.
— Я была хороша? — порывисто спросила она, продолжая изводить Деймона плавными движениями бёдер, невольно заставляя скрытую под одеждами плоть твердеть и изнывать от желания.
— Ты быстро учишься, принцесса. Любой мужчина потеряет голову от того поцелуя, что мы с тобой подарили друг другу, — в глубине души он не желал, чтобы она целовала кого-то, кроме него, но признание подобного вслух грозилось Деймону разоблачением.
— Вы подарите мне ещё? — спросила она со всей серьёзностью, на которую только была способна в своих летах.
— Столько, сколько захочешь, но сегодня я подарю тебе кое-что другое… — глаза Рейниры засияли любопытством и нетерпением, когда Деймон быстрым жестом велел ей встать. — Но сперва, я хочу, чтобы ты разделась. Только медленно, не торопись.
Рейнира оцепенела. Непонимание и недоверие тенями плясали на её лице, отнимая у Деймона мгновения положенного ему наслаждения. Он вдохнул воздух, намереваясь увлечь её новой сладкой ложью, как Рейнира вдруг поднялась, отошла на несколько шагов и бросила к его ногам перчатку. Её тонкие, стройные пальцы завораживали утончённостью и изящностью. Деймон улыбнулся, заметив, что смущение уже не имело над ней столько власти. Ему всегда хотелось увидеть её обнажённой. Трахая в борделе шлюх он представлял себе тело Рейниры, молодое и гибкое, изводил себя размышлениями о цвете её сосков, воображал тяжесть её груди в руках и гладкость кожи, сжимал в руках волосы потаскух, уповая, что однажды в пальцах его окажутся серебряные пряди Рейниры, но останавливаться лишь на этом Деймон не собирался.
— Распусти волосы. Для меня, — его тон был полон ласковых увещеваний, когда Рейнира уже сняла венец и собиралась приступить к камзолу. Она торопливо повиновалась, серебро заструилось по её плечам и спине, заставляя Деймона затаить дыхание. Будь она внимательней, понимание власти над желающим тебя мужчиной, подарило бы ей мгновения ликования, но Рейнира была охвачена попытками избавиться от одеяния, которое прежде никогда не снимала без помощи слуг. Деймон не торопил, наслаждаясь её неумелыми попытками с каким-то диким, властным восторгом, одурманенный мыслью обладания её красотой, пока Рейнира не бросила к его ногам камзол, а после камизу, оставшись совсем нагой.
Солнце клонилось к закату, заливая грот нежно-оранжевым светом. Объятая его умирающими на западе лучами Рейнира была подобна одной из тех богинь Древней Валирии, о которых Деймону рассказывали в детстве. Она была прекраснее, чем призраки его сознания, рождённые вином и похотью под измождёнными неутоленной страстью веками. Не каждую девушку её лет боги наделяли столь исключительными изгибами тела. Невысокая, хрупкая и белокожая, она подошла к Деймону, заметив, как взгляд его стал блуждающим от тягостного желания. Её движения, плавные, неторопливые, совсем толику хищные, Рейнира настоящий молодой дракон, сошедший с небес в объятия Деймона. Он накрыл рукой её талию, тонкую и высокую, и провёл сперва вверх, а после вниз, очерчивая контуры дивной фигуры. Деймон ощутил, как сухо стало во рту от нарастающего возбуждения, утолить которое он был бессилен. Рейнира не скрывала от него наготу, но щёки её горели, подобно рубинам, преисполненным лунным светом бледной кожи.
Упрямая. Гордая. Под стать ему.
Её высокая грудь была на диво полна и аккуратна. Деймон следил, как она вздымалась и опускалась. Крохотные светло-розовые соски затвердели от холода, точно упрашивая согреть их жаром сухих губ. Деймон привлёк её к себе за девственно-узкие бёдра, накрывая ладонями маленькие полушария ягодиц. Рейнира прикрыла глаза, закусывая костяшки прижатых к подбородку пальцев, чтобы ни один стон удовольствия не покинул её губы. Деймон упивался чуткостью её тела, ещё не успевшего познать ложь и притворство, её смущением, скрывать которое не могла обучить ни одна септа.
— Дядя… — жалобно прошептала она, ощущая руку Деймона в непозволительной близости к тому месту, к которому прежде не прикасалась сама.
— Деймон, — неукоснительно поправил её он, касаясь губами плоского живота. Рейнира задыхалась, утопая пальцами в его волосах и невольно привлекая Деймона всё ближе к самому чувствительному месту, бессознательно вверяя всю себя необузданной драконьей похоти.
— Вы… — нерождённый полустон он оборвал ловким движением языка, оставляя влажный след от пупка до линии, соединяющей хрупкие рёбра.
— Ты, — глаза Деймона не просили, а приказывали, пока пальцы поглаживали внутреннюю сторону бедра, уже влажную от его умелых ласк. Рейнира закусила губу, чувствуя губы Деймона все выше и выше.
Он был живым воплощением порока, без толики смущения проникая в неё одним пальцем так глубоко, как мог. Рейнира ахнула, взволнованная новыми ощущениями, пока Деймон силился узнать, насколько узкая его племянница внутри. Он питал какую-то извращённую страсть к девственницам. Кровь и почти до боли узкие стенки приводили его в восторг. Рейнира тяжело дышала, её скованные сладостной судорогой ноги дрожали. Деймон обнял её за талию, заставил опуститься на его колени, и вновь проник в неё, припадая губами к груди, оставляя беглые, влажные поцелуи, сжимая иной рукой упругое полушарие.
— Деймон… пожалуйста… — разобрал он её отрывистый, горячечный шёпот.
Он двигался в ней сперва неторопливо, соблюдая терпение и осторожность, невольно терзая племянницу доселе неизведанным удовольствием, а после неистово, продолжая то дразнить, то истязать своими ласками. Он не мог насытиться её телом, выражением наслаждения, вздымающейся грудью, приоткрытыми губами и тихими стонами. Рейнира обнимала его за шею так сильно, словно боялась сойти с ума от его требовательных толчков и жара поджарого тела, потерять власть над собой и быть повергнута собственным бесстыдством.
Она сама потянулась к его губам за поцелуем, когда Деймон оторвался от её груди, алой от укусов и поцелуев. На сей раз Рейнира вела его за собой, целовала с той страстью, которую сам Деймон некогда вложил в её уста. Одежда была неуместнее слов. Он ощущал её невыносимую тяжесть и тесноту каждым дюймом разгорячённого тела, когда обнажённая Рейнира невольно задевала его возбуждение плавными движениями бёдер. Он насладился ею ничтожно мало, прежде, чем услышал долгий, прерывистый выдох. Рейнира прогнулась в спине и стала такой невыносимо узкой, что Деймон едва не сошёл с ума. Она ослабла в его руках, уложила голову на грудь и какое-то время лежала недвижимо, пока Деймон гладил её волосы.
— Это и есть твой подарок? — спросила она, обретя власть над чувствами.
Деймон кивнул, выпуская её из объятий.
— Ты можешь отблагодарить меня, если хочешь, — придерживая её ослабевшее тело одной рукой, другой он расстегнул камзол и развязал тесьму на портках, высвобождая от оков одежды изнывающий от возбуждения член.
Она шумно сглотнула, не сумев найти нужных слов. Благо, Деймон не ощущал необходимости в словах. Рейнира испуганно отстранилась, едва не сбежав от него. Деймон вовремя успел пленить в пальцах её запястье и обжечь вкрадчивым, предостерегающим взглядом, что не стерпел бы ни возражений, ни ухищрений.
— Пора прощаться с робкой девочкой, Рейнира, — Деймон решительно надавил на её плечи, подсказывая опуститься на колени.
Стремление заполучить чувства Коля побуждали её уступать предписанной обществом морали и собственным убеждениям, Рейнира повиновалась, опускаясь на брошенный к ногам Деймона камзол, и невыносимо долго рассматривала его обнаженный член. Её невинный, изучающий взгляд был подобен пытке. Деймон не решался её торопить, опасаясь, что решительность её уступит место упрямой вредности, но выносить вид её, полностью обнажённой, стоящей на коленях перед ним с водопадом распущенных волос, ласкающих бледную спину, он был не в силах.
Рейнира не ведала о собственной привлекательности, и медлила от робости и незнания, нежели из желания извести возбуждением своего дядю. Сперва она коснулась головки, собирая пальцем крохотные мутновато-белые капли, после погладила бархатистую кожу крайней плоти. Деймон невольно затаил дыхание, наблюдая, как она медленно поднесла палец к лицу и обхватила губами, чуть посасывая, и снова провела вдоль ствола по налитой кровью венке.
— Так вот какой ты на вкус, дядя, — её лиловые глаза лихорадочно сверкали в темноте надвигающейся бури, полушёпот тонул в шуме бьющихся о скалы волн, грудь вздымалась от сбитого страстью дыхания, а биение её сердца Деймон слышал лучше собственного.
— Тебе нравится? — он играл с ней, подначивал, и его хриплый голос едва не выдавал нетерпение, сковавшее тело, подобно стальным оковам. Рейнира неопределенно хмурилась, и Деймон, облизывая тонкие губы, зарывался рукой в её серебряные волосы. — Распробуй получше, принцесса, — пропуская между пальцев мягкие, длинные пряди, он укрощал желание схватить её за волосы и войти в её маленький влажный рот во всю длину. Но Рейнира не была одной из шлюх с Шелковой Улицы, которую можно заставить ублажить плоть звоном монет или силой, Рейнира была принцессой, кровью его крови, драконом таким же, как и Деймон, и как бы сильно ему ни хотелось сейчас оказаться в ней, он был вынужден повиноваться терпению.
Рейнира точно чувствовала пламя, что сейчас сжигало Деймона изнутри, его желание было заразительно, сбитое дыхание завораживало, и она любовалась им, точно самым прекрасным творением богов, касаясь так осторожно и страстно, как могла касаться юная девушка, не ведающая о таинстве любви и губительном свойстве похоти.
Она изучала член дяди с тем нерешительным интересом, с каким относилась к безмерно дорогим и хрупким вещам, гладила набухшие вены, овивающие горячий, крепкий ствол с изящностью менестреля. Её касания — наказания Деймона за годы разврата и сотни разбитых сердец. У него скованы руки её высоким положением и кровным родством. Он не может её заставить, не может взять так, как требует его внутренний зверь, только направлять.
Деймон впился короткими ногтями в острые камни грота, шумно вдыхая прохладный воздух, пахнущий водорослями и солью, когда Рейнира оставила на головке робкий, почти невесомый поцелуй. Губы Деймона дрожали, пальцы саднили от ощущения крохотных камней под ногтями. Рейнира подняла глаза и посмотрела на него так участливо и виновато, что лишь боги спасли её от неистового желания Деймона.
— Тебе больно? — огорченный и виноватый, её голос утонул в шуме волн и глухих раскатах грома, и племянница ласково прикоснулась губами ко внутренней стороне его бедра, точно извиняясь и утешая.
Деймон заставил себя улыбнуться, чтобы облегчить бремя её несуществующей вины и прислонился спиной к холодному камню так сильно, что ощутил его острые грани каждым позвонком.
— Нет, принцесса, мне очень хорошо, — он гладил её плечи и шею, ненавязчиво заставляя продолжать. Она неопытна, как девушка, но осторожна, как королева, и пылка, как молодой дракон. Деймон ловил себя на мысли, что хочет владеть ею, здесь и сейчас, без прелюдий и детских забав, без скверных предлогов заботы о её чувствах к другому мужчине.
— Что ещё мне сделать? — её голос почти не дрожал, но щеки пылали, подобно пламени закатного солнца. Непорочность юности и любопытство страсти сражались внутри её гибкого, молодого тела.
Деймон протянул руку, и Рейнира вложила в его горячую ладонь холодные пальцы, такие тонкие и изящные, что он не мог отказать себе в удовольствии вновь полюбоваться их совершенством. Когда она замерла в ожидании, Деймон насладился едва заметной тревогой, пламенем сверкнувшей в её глазах. Уложив пальцы Рейниры на ствол, он накрыл их своей ладонью, без слов выражая желание, снедающее его подобно неизлечимой болезни.
У Рейниры небольшая ладонь, настолько, что сомкнутые на его члене пальцы не касались друг-друга, когда Деймон сделал первое движение рукой от уздечки до крайней плоти, заставляя Рейниру задыхаться от желания и стыда. Его одобрение вселяло в неё смелость. Рейнире не доставало опыта, но руки её были созданы для того, чтобы доводить мужчин до исступления.
Она понимала его без слов, поддерживая заданный ритм, сжимая и дразня, а после поощряя нежными, размеренными движениями. Деймон прикрыл глаза, не в силах выносить вида её губ, обхватывающих головку. Он отнял руку лишь для того, чтобы вновь запутаться пальцами в ее волосах, невольно сжать, надавить, чтобы Рейнира ахнула и предостерегающе прикусила нежную кожу.
Деймон зашипел сквозь плотно сомкнутые зубы, невольно толкаясь бёдрами навстречу её влажному рту, но Рейнира ушла от его посягательств, нарочно не позволяя войти слишком глубоко, и Деймона это злило.
— Глубже, — он не просил — приказывал хриплым, рычащим баритоном, от которого потеряла бы дар речи любая женщина, но не Рейнира. Она мятежна, подобно самому Деймону: даже задыхаясь от возбуждения, касаясь себя рукой, она не желала уступать. Он вырежет сердце любому мужчине, которому она позволит иметь себя так, как не позволяла Деймону. — Рейнира, — он сильнее надавил на её затылок, и Рейнира впилась ногтями в его бедро, не желая мириться с его нетерпением. — Седьмое пекло! — на сей раз он почти молил, и упрямство уступило снисходительности. Она медленно выдохнула, позволяя Деймону наблюдать, как дюйм за дюймом накрывала губами его плоть.
Становилось всё жарче. Тепло её аккуратного рта разливалось по всему его телу, подобно яду, что убивает медленно и изощрённо. Деймон с восхищением понимал, что она пробует на вкус не его член, а власть, которую имеет над ним в миг наивысшего удовольствия. Настоящая дочь королей — она достойна стать его женой и выносить наследника, что займёт Железный Трон после них.
Деймон забыл, как дышать, когда Рейнира начала ласкать его языком, страстно, но без спешки, посасывая каждое чувствительное местечко, покрывая поцелуями каждый дюйм драконьей плоти. Спускаясь всё ниже она вдруг замерла, прислоняясь щекой к стоящему члену Деймона. Безмолвное и настойчивое желание его глаз встретило девичью страсть Рейниры, и она обхватила губами одно яичко, посасывая и облизывая, пока Деймон силился продлить миг наслаждения, и не излиться племяннице на лицо.
Он стонал так открыто, порочно и бессовестно, что Рейнира медленно теряла рассудок, не ведая грани между удовольствием Деймона и собственным. Желание довести дядю до исступления претворилось в одержимость, и точно по наитию, ведомая диким, звериным инстинктом, она вновь заключила в плен пальцев его твёрдый ствол, ниже продолжая ласкать Деймона языком.
Влажные пряди волос обрамляли лицо, льнули к груди и спине. Деймон чувствовал тяжесть каждой пряди, и точно в бреду лихорадочно шептал имя Рейниры. Его мир сгорал в первородном пламени — танце двух изнывающих от желания тел, и вместе с ним и его опасения, когда Деймон без толики сочувствия впился пальцами в её волосы, стягивая и привлекая к себе так близко, как мог. Она отстранилась, жадно хватая губами воздух, и Деймон на пике наслаждения вновь заставил её взять в рот всю длину. Рейнира обиженно застонала, но продолжала покорно его ублажать, пока Деймон бессовестно и грубо трахал её со всей присущей драконам страстью и яростью.
Ощущая приближение экстаза, ненавистное мгновение накаляющегося, точно сталь, удовольствия, он до крови закусил губу, норовя отсрочить заветный предел. Не препятствуя страсти, он входил в неё так глубоко, насколько позволяли её неискушённые похотью губы. Рейнира не противилась, позволяя ему все, чего Деймон хотел, лишь впивалась пальцами в бедра, чтобы напомнить о своём неодобрении. Его мир стал ничтожно мал. В нем не было места ничему, кроме грота, моря и влажного рта обнажённой племянницы. С приглушённым звериным рыком Деймон кончил ей в рот, позволив себе ещё несколько заключительных толчков, и спустился к Рейнире на холодные камни. Её маленькие губы чуть надорваны его яростной страстью, глаза влажные от слез. Рейнира потянулась рукой к губам, желая отереть их от его семени, но Деймон сделал это сам, накрывая её губы своими.
Когда они вновь отдались во власть поцелуев, Деймон вдруг понял, что всё ещё желал её. Ему было мало невинных забав, учтиво именуемых им «уроками». В несколько уверенных рывков он избавил себя от одежды, не отрываясь от губ Рейниры, и с нетерпящей возражений настойчивостью толкнул изумлённую племянницу на ложе из их сорванных в спешке одежд. Сердце Рейниры бешено забилось о рёбра, когда он начал касаться её груди, поглаживая и сминая, стараясь запечатлеть в памяти ощущения. Страсть Деймона была подобна пламени, что сжигает сухую листву. У Рейниры не находилось слов, чтобы препятствовать его поцелуям, она не могла заставить его прекратить, потому что больше всего на свете хотела снова ощущать его влажные губы на шее и там, где были доселе лишь его пальцы.
Рейнира осознала весь ужас стремительно настигающей её участи, когда Деймон, покрывая поцелуями грудь, медленно развёл её ноги. Она ощутила его влажную, вновь горячую и твёрдую плоть внутренней стороной бедра и решительно свела ноги, отпихивая Деймона от себя сильным ударом лодыжки в плечо.
— Нет, — она непреклонна и пугающе уверена. — Я хочу сохранить себя для него, — она гордо вскинула голову и набросила на плечи плащ, оставленный Деймоном на каменном троне.
Его гневное изумление уступило место восторгу, и неожиданно для самого себя Деймон вдруг рассмеялся. Затеянная им игра грозилась оставить его проигравшим…