Художник и не его муза

Нати признается, что не может писать картины, и мир Тана разваливается на части. Он обожает картины Нати, он записался в клуб рисования,чтобы любоваться на них. Тан готов быть рядом, он хороший друг, дает неплохие советы и всегда готов помочь. Но этого мало. Художник, который потерял вдохновение, не нуждается в советах и дружбе. Ему нужна муза. И эта роль не для Тана. Он молча наблюдает, как тускнеет Нати. Все еще улыбается на людях отстраненной, призрачной улыбкой. Заламывает руки, когда думает, что его никто не видит. Улыбка медленно выцветает. Откинутые кисти пылятся в углу. Нати уходит из кабинета, не удостоив их взглядом. Незамеченный Тан беспомощно обводит комнату взглядом, не решаясь поднять бесполезные теперь кисти. Он чужой здесь, в этой клетке, куда Нати запирает сам себя. Вдохновения нет, но Нати не ищет новых впечатлений. Как будто ждет, что пропавшая муза вернется на место, где они виделись последний раз. Но могут ли помочь новые впечатления? Тан начинает проверять. Приносит пышные букеты. Лепестки еле слышно шуршат, когда он меняет в вазе цветы. Аромат наполняет всю комнату. В глазах Нати не отражается ничего. Холст перед ним остается белым. Тан скоро возненавидит белизну. Он соскучился по цветам. Так в кабинете рисования появляются яркие статуэтки, дешевые сувениры с рынка, раскинутые по столам пестрые ленты. Тан притаскивает и тяжелые книги: может, их наполненность перебьет пустоту. Нати слабо улыбается ему, благодаря и ничему не удивляясь. И продолжает чахнуть. Тан готов на что угодно, чтобы вновь увидеть его живым. Таким, каким встретил пару лет назад. Сразу и без сожалений влюбившись в лукавый внимательный взгляд, изящные движения, талант выплескивать мысли на холст. Но в мире художника заканчиваются цвета. Тан настолько скучает, что поддерживает игру в Аншанте. Весь университет сошел с ума, Нати не становится исключением. Но Тан, пожалуй, рад. Впервые за долгое время Нати оживает. Тан рад до такой степени, что тяжело дышать. Он смотрит, как Нати улыбается обаятельному новичку Тью, который смог вернуть ему вдохновение, и задыхается. От радости. От ревности. От пустоты внутри. Но он никогда не был музой. Не цеплял мягкостью, не становился загадкой. Не совершал сумасбродств, на которые явно способен Аншанте. Немного утешает, что Нати сразу делится с ним тайной, за которой гоняется весь университет. Получается сделать вдох. Получается поддержать чужую игру. Все запертые чувства стоят одного росчерка карандаша. Нати водит по холсту неумело, будто не делал этого никогда. Но на белоснежной бумаге проявляются черты юноши-загадки. Его новой прекрасной музы. Тан должен быть счастлив. Он впивается взглядом в первую за долгое время картину, вновь влюбляясь в ее автора. Пусть без красок, простым грифелем, но это уже творчество. Тан так соскучился по картинам Нати. Как хорошо, что тот нашел свою ветреную музу. Тан повторяет, что ему достаточно просто быть рядом. Быть молчаливым спутником, заботливым другом. Лишь бы Нати продолжал писать картины. Когда тайна Аншанте становится известной всем, запал Нати не пропадает. Он все еще творит. Таскает за собой Тана, поздравляет Тью с правдой, вихрем проносится по галерее, восхищает людей своей выставкой. — Тебя устраивает финал истории Аншанте? — осторожно спрашивает Тан. Он не готов вновь наблюдать, как тускнеет без музы Нати. — Потрясающая картина вышла, — откликается Нати. Под его кистью на холсте расцветает роза. На лепестках искрятся капли росы. На заднем фоне розой любуется довольный лис. Тан видит каждую шерстинку, как будто лис вот-вот оживет и махнет пушистым рыжим хвостом. Тан немного завидует. Лис и роза нашли друг друга. — И что ты теперь будешь делать? — в воздухе повисает «с чужой музой». Нати не стал для Тью особенным, не стал его личным художником. — Чем я могу помочь? Нати делает финальный мазок и отнимает кисть от бумаги. На ее кончике собирается капля багряной краски. — Тебе ничего не нужно делать, — он машет рукой, и белоснежную рубашку Тана забрызгивает красным. — Ты никогда не был моей музой и не сможешь ей стать. Капли тяжелеют и просачиваются сквозь ткань. От лица Тана отливает кровь. Он знал это, всегда знал. — Я нашел свое вдохновение и больше не упущу, — Нати безжалостен. — Но... Свободной ладонью он мягко стирает со щеки Тана потеки краски, задевает губы. — Пожалуйста, продолжай быть моей надеждой.