«Высшее счастье жизни — это уверенность в том, что вас любят; любят ради вас самих, вернее сказать — любят вопреки вам.» — Виктор Гюго.
Ночные улицы Йокогамы встречали двух молодых иностранцев своим обычным, слегка холодным ветром. Один - блондин со смешной косичкой - выбился вперёд, размахивая руками (в одной из которых был пакет с продуктами), словно птица, впервые взлетевшая в небо. Второй - брюнет в странной шапке, явно не предназначенной для Японии - шёл не торопясь, едва успевая за знакомым, оглядываясь по сторонам и сильнее кутаясь в меховую шапку и такой же воротник плаща-пальто. Блондин, достав из пакета огурец, взятый для ужина другого, поднес ко рту так, будто это микрофон. Брюнет на секунду удивленно вылупился и замедлился, а затем вновь продолжил путь. Весёлый обладатель волос Рапунцель издал протяжное "ио-о-о", изобразив бас-гитару, а после запел. — Ои! – вскрикнул блондин, прерываясь от воя, — смотри, Федь, там человек прыгать собрался. — С моста? – буркнул тихий, практически заинтересованный голос, укатанный в меха. — А где ж ещё? Давай, – Николай Гоголь, идущий впереди, развернулся и вприпрыжку возобновил краткое расстояние, — этот грешник ждёт твое помилование; ступай, Господь! — О Боже... ты всё ещё помнишь тот случай с выпускного...? – устало выдохнул Фёдор Достоевский, направившись к мосту, после которого он должен разойтись с Колей. С идиотами себе дороже спорить. Решив, что это прекрасный повод сбежать без бесстыдного Николая и его продуктов "без которых ты умрёшь, дурачок. Ты не протянешь на своих буквах, чае, сигаретах и на воплях грешников!", самый адекватный человек пошел. Фёдор, вглядываясь в темноту, действительно заметил фигуру, стоящую за оградой моста. Человек держался двумя руками за ограду за спиной, качаясь взад-вперед, не отрывая взгляда от темной воды. Гоголь, радостно хлопнув в ладоши, быстро заскочил за ближайшее дерево - а-ля шпион, - будто никто ранее не слышал его криков. Фигура совсем никак не отреагировала, лишь продолжала качаться на ветру. Фонари на мосту, как на зло, не горели, а зрение брюнета настолько подводило, что разобрать удалось только темное пятно. Кажется, шатен. Гоголь, будучи самым лучшим и единственным другом Достоевского, знает проблемы со зрением у своего друга; как то раз он прицепил черный пакет на дальнее дерево, притащил туда, за метров десять, Фёдора и попросил немедленно достать "кота". Этим "котом", кстати, Колю и задушили. Он живой мертвец, вы не подумайте. На могилу никто не согласился цветы и конфеты ворованные таскать, потому ему воскреснуть пришлось. Засунув руку в левый карман висящего на плечах темного пальто, Достоевский обгрызанными фалангами пальцев нащупал фантики, пустые бластеры таблеток, чек и лёгкую коробочку немецких сигарет чапман. Фёдор устало выдохнув и, в кармане открыв упаковку, тонкими пальцами подхватил последнюю сигарету. Зажигалки, как на зло, не было. Похоже, ее стащил Коля... чертов ЗОЖник, который сам не следует своим принципам и питается фаст-фудом чуть ли не каждый день. И что, что медленная смерть не имеет отношение к вредной еде... Парень, стоящий за оградой, дернулся, когда забор заскрипел под чужим телом. Фёдор, однако, худощавый, лёгкий и едва дотягивает до сорока пяти килограммов при своем то росте; удивительно, как этот жалкий забор выдерживает высокого... азиата. Что из этого удивительнее неясно. Фёдор, встав неподалеку, переместил сигарету в бледные пальцы, поглядывая на воду, в которой играли блики дальних фонарей и отражение луны. Парень, опустив голову, пошарил в кармане, а затем протянул зажигалку. Уникальные, красиво-фиолетовые - аметистовые - глаза удивлённо метнулись к суициднику, пытаясь разглядеть лицо, закрытое темной, кудрявой челкой. Щёлкнула зажигалка, сигарета вспыхнула и задымилась. — Благодарю, – хрипло сказал брюнет, поднося коричневую палочку с золотыми элементами ко рту. Повернув голову к красотам ночной Йокогамы, Достоевский, боковым зрением, через челку и "уши" шапки, пытался разглядеть Гоголя, стоящего где-то там. — Знаешь, – подал голос суицидник, — вода в Йокогаме красивая, мягкая, но холодная. Топиться в ней слишком, на дно пойдешь не раньше, чем получишь обморожение, а шанс выжить большой. Только хер отвалится. Последнее довольно громко сказал незнакомец, чем вызвал сочувственный взгляд Фёдора и смех Гоголя «за кадром». — Воу, полегче, – шатен хихикнул, обращая внимание на чужой взгляд необычных глаз, — у меня все отлично с чл... — Я понял. – перебил его Фёдор, явно не желая слышать истеричный смех Коли, как только до него дойдёт. Сигарета медленно тлеет, незнакомец взглядом прожигает руку Достоевского; вода медленно течет по реке, блики постепенно размываются и вновь падают на волны. Протянув руку с зажатой между пальцами сигаретой к лицу незнакомца, Фёдор тихо произнес: — У меня больше нет. Незнакомец хмыкнул, прикрыл глаза и обхватил тлеющую палочку пухлыми, светло-розовыми губами. Чужая рука, покрытая шершавыми бинтами, накрыла малокровное запястье, слегка поглаживая и сжимая. Щеки Фёдора заметно покраснели от прикосновений. Колин свист доносится до парней, курящих одну сигарету на двоих. Гоголь, весь красный от фантазий, в два счёта доходит до парней, встав между ними и положив каждому руку на плечо. Достоевский проматерился на родном языке, Николай засмеялся и заголосил на японском, чтобы оба темноволосые парни поняли его: — Федя! Вижу, ты совсем от любви голову потерял; прям как наш совыпускник... Акутагава... Прости, – блондин быстро положил одну руку на голову в меховой шапке, — но сегодня ты идёшь без меня! Я ведь не зверь, чтобы ты от своей потери девственности в старческие года отказался. Чао! – белая шапка-ушанка быстро оказалась на светлой макушке. Темные волосы встали дыбом, незнакомец засмеялся, продолжая держать чужую руку, а вора и след простыл, только полный пакет из магазина остался. Кончики открытых, затерянных в волосах ушей покраснели. Красивый, звонкий смех этого суицидника отдаётся дрожью в ногах. Лицо вспыхнуло, рука с сигаретой затряслась, пепел посыпался в воду; ноги стали ватными, свободная рука намертво впилась в поручни. Незнакомец, похоже, совсем никак не реагировал на резкое изменение в своем собеседнике, продолжая втягивать дым. Сигарета быстро выгорела, под конец обжигая повреждённые кончики пальцев Фёдора. Брюнет дернулся, выпуская свою руку из чужой, а затем роняя окурок в воду и судорожно поднося палец ко рту, чтобы утешить пылающую кожу. Из двух розовых половинок губ вывалился налитый кровью кончик языка, обильно смачивая покрасневшую от ожога кожу. Воздух приятно охладил мокрую кожу фаланги пальца. Шатен, удивлённо вылупившись на чужой ожог, спохватился и потянул обе руки к чужой конечности, лишь носками ботинок удерживаясь на мосту. Обхватив худую руку, незнакомец улыбнулся уголком губ и прикоснулся мягкими розовыми подушечками к пальцам, ощутимо целуя, облизывая языком красное пятнышко, изредка прерываясь и отодвигаясь, в конце развратно причмокивая. Всасывая кончик пальца в рот с ровными зубами, шатен обводил покусанные ногти языком, втягивая в себя нежную кожицу. По-кошачьи приоткрыв ранее закрытые глаза, наблюдая за изменениями в лице напротив. Зрачки аметистовых глаз расширелись, дыхание участилось, сердце бешенно забилось об рёбра, на лице мелькнула искривлённая улыбка. Щеки самого похабника порозовели от столь теплого и сбитого дыхания возле собственного носа. Усмехнувшись, незнакомец оторвался от чужой руки, на сей раз обхватив полыхающие щеки. Приблизившись к чужим, пухлым губам. Азиатские, прекрасно тонкие пальцы прошлись по нервно-дерганной губе русского, оттягивала ее аккуратными ногтями. — Ну как тебе пальцевый мине... – он сократил расстояние их лиц, — Блять! – вскрикнул парень, прежде чем потерять равновесие и рухнуть в воду. Фёдор, почувствовав отсутствие чужого лица, пришел в себя и быстро повертел головой. Весящий поблизости пакет с продуктами, ради которых Гоголь час вытаскивал Фёдора в круглосуточный, потому что "ты думаешь, мне это надо? Правильно думаешь!". Отсутствие последней сигареты, самого Николая Гоголя и... такого желанного незнакомца. Он обсосал ему палец, будто это реально какой-то там пальцевый минет, чуть ли не поцеловались, а теперь он по-случайности упал в воду, не закончив начатое?! Да как так! Действительно же отморозит себе что-нибудь... и даже ясно что!***
— И как тебя только угораздило, чертовник Дазай Осаму... – сказал брюнет, насухо вытирая волосы парня, сидящего на его кухне. — А что?! Мне кажется, что это хорошее продолжение пальцевого минета. Губы вкуснее, знаешь ли... – помуркивал он, вытягивая голову вверх и оголяя открытую, без потрепанных бинтов, шею. Фёдор, скорчив лицо, перестал обтирать почти сухие волосы незнакомца (чье имя узнал буквально только тогда, когда он сам, весь мокрый и холодный от такой же воды, полез целоваться, пожимая руками чужие бедра). — То есть, ты хочешь сказать, что ты настолько потерял голову от моей невъебической перезагрузки мозга, что сам в воду упал? Немного подумав, Осаму хмыкнул, понимая, что вообще-то не понял русское слово, но это настолько неважно, чтобы зацикливаться. — Да, весомая причина между прочим; точно также,как тот ваш Акутагава. Уверен, правда, у него не было такого горячего Даз... – полотенце было брошено на голове, прикрывая его развраты. Задумчиво хмыкнув, Фёдор, пальцем ощупал кружку с, уже остывшим, чаем. Чуть помедля, шатен встал со стула с мягкой обивкой, (потому что раньше Гоголю было неудобно отсиживать себе жопу на твердой табуретке, вот и пришлось им всей русской компашкой скидываться на прекрасные,мягкие стулья.), оголяя перед хозяином квартиры грудь с налитыми сосками, выразительные ноги с пухлыми ляжками, румяными коленями, выделяющиеся натянутой, фарфоровой кожей ключицы. Вот прямо сейчас этот содомит стоит практически нагим на кухне асексуала (явно уже таким не являющимся), в одной лишь наполовину застегнутой белой, с элементами лилового, рубашке хозяина и в черных боксерах. Достоевский, кажется, с самого знакомства с Гоголем желал себе знакомого, который не будет настолько диким, как Коля или, в целом, вся "русская компашка". Вот, казалось, практически нормальный - суицидник, правда, - незнакомец... но нет! Нужно же ему быть таким же бесстыдным... рубашка Фёдора ещё ладно, но боксеры клянчить... что он будет делать с ними, когда магическим образом "забудет" о них на своей заднице, а потом ещё спокойно домой пойдет? О Боже... Пакет, из-за которого и случилась сюр ситуация, спокойно лежал на кухонном столе. Решив, что они оба вымотались, брюнет планирует сделать лёгкий перекус. Поставив чайник кипятится, он взялся за перебирание содержимого пакета, пытаясь закрыть глаза на приятное покалывание в шее, где прямо сейчас впилась мокрая (в прямом смысле) пиявка. В пакете, (как жаль, что собирал его Коля; прямо как мать надоедливого, непонятного подростка-чадо; совсем не интересуясь мнением Фёдора), лежали свежие фрукты, овощи, сухое молоко, фарш, спагетти и... тот самый откусанный огурец. Осаму, заглядывая со спины, заметил находку и засмеялся, уткнувшись носом со спины в чужую шею. Темные волосы Фёдора защекотали лицо японца, из-за чего тот поласкался как кот, а после мило чихнул.***
Как оказалось, Гоголь мастер свода чужих сердец. Подумать только, сколько знакомых людей он свёл с другими, сам того не понимая... Обязательно, при следующей попытке накормить антисоциала, он будет возмущаться во весь голос, крича маты под окном русского, потому что последний ни в какую не выходит из дома, а если быть точнее из объятий некого Дазая Осаму, занявшего в его сердце первое место. Коля, конечно, может только искренне порадоваться за новоиспеченного счастливчика (ибо новый Фёдор, с этим неким, действительно сияет), но любовный,быстро закрученный роман между двумя странными людьми - отрешенный от жизни человек с прозвищем бог и реально какой-то суицидник, - странно,но в какой-то степени полезно скажется на обоих. Конечно, поминки Осаму Дазая никто не захочет проводить, особенно если он имел должность счастья у неприступной русской принцессы; извергом никто не является. Пожалуй, какой-то жалкий суицидник и бог - запятнавший свое святое звание содомитом и чужим, смертным грехом, - действительно обрели того, чего и приставить не могли.