His bonnie on the side

      На самом деле, факт того, насколько состоятельным человеком являлся мистер Кирштайн, был непристоен.       Тот самый тип богатого, успешного взрослого человека, которого ты видела только в телевизионных шоу и дерьмовых фильмах, где какая-нибудь бедная девушка из маленького городка влюбляется в красивого миллионера, который не стесняется платить за всё. Но отвратительно, что девушки в фильмах так зависели от такого парня, даже не сохраняя никакого достоинства, прежде чем просто отдавали ему свою жизнь.       Но ты была не такой. Когда ты услышала от своей подруги, которая в летнее время подрабатывала няней в состоятельных семьях, что один из богатеев искал няню на всё лето, ты задалась вопросом, насколько это может быть плохо?       Ты знала, что в таких семьях будут хорошо платить, в случае если их дети — достаточно избалованные засранцы, но зачем отказываться от одного лета ради пополнения своего сберегательного счёта?       Да, родители, вероятнее всего, были придурками, которые не удосужились бы провести и пяти минут со своим ребёнком, и да, твоя жизнь превратилась бы в шумный клейкий ад на все три месяца, которые было бы лучше провести на пляже.       Но затем ты подумала о том, как хорошо было бы не искать работу в кампусе в сентябре, как ты могла бы сосредоточиться и, возможно, даже немного потратиться или, наконец, вложить деньги в покупку планшета, который ты так хотела.       Ты и оглянуться не успела, как уже записывала номер семьи Кирштайн, и набрала его, пока возвращалась домой. Гудки дважды повторились, прежде чем дворецкий взял трубку (Боже, насколько богаты эти люди?) и перевёл на некоторое время тебя в режим ожидания. Беспокоясь из-за разговора с незнакомым человеком, ты ощущала, как колотится твоё сердце, хотя это было почти предчувствие.       Когда глубокий красивый голос (ты удивилась, мог ли голос быть таким красивым?) раздался на том конце провода, ты едва не подскочила на месте. По какой-то причине ты ожидала, что трубку возьмёт миссис Кирштайн.        — Здравствуйте, это Жан, чем могу Вам помочь? — спросил голос, и ты на несколько минут потеряла дар речи, прежде чем вспомнила, что должна сказать что-то в ответ.        — Ух, з-здравствуйте, это, хм, это подруга Пик. Она сказала, что Вам нужна няня, и я-я звоню по этому поводу, — господи.       Если бы на другой линии была сама ты, то ты давно бы уже повесила трубку. Что за няня, которая не может нормально по телефону разговаривать? Глубокий раскатистый смех мистера Кирштайна на другом конце провода вырвал тебя из своих мыслей.        — Ну привет. Как быстро, я думал, что потребуется вечность, чтобы найти кого-то.       Ты не знала, как он выглядит, но ты и не думала спрашивать об этом Пик, несмотря на то, что у Йегеров и Арлертов — двух других семей, где частенько работала Пик — очень красивые отцы, которые весьма затрудняли присмотр за детьми.       — О, ну она только сказала мне — и я подумала, что лучше позвонить прямо сейчас, но, э-э, у меня большой опыт работы. Н-няней, — быстро уточнила ты, уверенная, что прозвучала как идиотка.       — Что ж, приятно это знать. Могу я спросить Вас кое о чём? Почему этим летом Вы не работаете на те семьи, у которых и набрались опыта? — ты быстро поморгала, а на другом конце трубки Жан улыбнулся.       — Ну, они уехали в прошлом году, я… я работала в них время от времени. Я думаю, они жили в том же районе, что и Вы. Брауны.       — О, да. Что ж, они Вас потеряли, а я нашёл, наверное. Не могли бы Вы прийти завтра, чтобы мы обсудили некоторые детали?       И вот так всё началось. Ты не думала, что простая летняя работа няней действительно может быть чем-то примечательным, но мистер Кирштайн быстро доказал тебе обратное.       Ты оказалась права в своём предположении, что он красив — почти убийственно красив, с прелестными светло-карими глазами и такими же волосами, которые падали ему на лицо так, что он казался твоим ровесником, а не старше на пятнадцать лет.       Но дело было не только в его юношеской красоте или мускулах, которые, казалось, всегда были видны в облегающих поло, что он носил постоянно, но и в чём-то другом. Это сочетание множества вещей, таких, как смех и то, как непринуждённо ты чувствовала себя, когда он оказывался рядом.       Однако того же нельзя было сказать о его жене. Тебе хотелось бы думать, что она плохой человек, но на самом деле ты не могла такого сказать, потому что вы общались с ней всего один или два раза с тех пор, как тебя наняли. Но ты с лёгкостью могла бы назвать её не очень хорошей матерью, поскольку она удосуживалась проведывать своих детей — пятилетнюю Марселлу и малышку Констанс, которую ещё звали ласково Конни — один или два раза за день, а то и реже.       Тебя бы это не беспокоило, если бы она работала где-то, была бы занята в офисе или висела бы на телефоне весь день, как мистер Кирштайн в своём кабинете наверху, но это было не так. Она была эпитомой из тех глупых фильмов, которые тебе совершенно не нравились: предпочитала проводить всё своё время на занятиях на велотренажёре и с друзьями, свободно тратя деньги мужа, а не проводя время со своими собственными детьми.       И ты думала, что, может быть, недостаток её взаимодействия как-то связан с детьми, которые, возможно, были такими избалованными, какими ты их себе и представляла: адскими существами, что превращали каждый день в кошмар наяву, или что-то в этом роде, но это было не так.       Марси и Конни были совершенно нормальными детьми. Иногда Конни подвергала себя опасности, но это было связано не столько с её личностью, сколько с возрастом, и её поведение было оправданным. Она была просто гиперактивным энергичным ребёнком, который любит бегать, играть в игры и требовать постоянного внимания к себе.       Её сестра была полной противоположностью: тихая застенчивая девочка, которая любила прятаться за ногами своего отца, когда тебя впервые представили ей вскоре после собеседования. Когда его не было рядом, ей нравилось держаться поближе к горничным, которые, как ты полагала, были своего рода нянями для неё, но ей не потребовалось много времени, чтобы проникнуться к тебе симпатией. Ты постепенно поощряла её привязанность, и к тому времени, как закончился май и начался июнь, она была рядом с тобой, словно приклеенная, постоянно взволнованно рассказывала о своих любимых книгах, игрушках и событиях дня.       Так что на самом деле было странно, почему у такой идеальной семьи была такая отстранённая мать. Тебе постоянно приходилось напоминать себе, что твоя работа — не совать нос в чужие дела или пытаться что-то выяснить, а просто присматривать за детьми в течение дня, время от времени убирать за ними и готовить обеды, несмотря на то, как сильно горничная настаивала, что ты не обязана это делать.       Впрочем, вот так играть в дочки-матери было даже приятно. Ты не хотела бы признавать это, но это давалось тебе достаточно легко благодаря тому, что ты теперь рефлекторно знала, как заставить девочек прекратить ссориться, в какое время вывести их на улицу и дать мороженое, пока у мистера Кирштайна был важный звонок, и прочее.       Ты наверняка заметила, как легко, как естественно стало приносить обед мистеру Кирштайну в его кабинет ровно в двенадцать тридцать, пока Конни дремала, а Марси смотрела своё шоу в детской.       Двенадцать тридцать было твоим любимым временем дня, потому что ты знала, что он несколько минут назад закончил разговор и теперь потирал виски, разминал напряжённые плечи и ослаблял галстук, думая о том, как он проголодался и ждал твоего прихода — и вот ты здесь.       В джинсовых или простых льняных шортах, достаточно длинных, чтобы никто не усомнился в твоём выборе в жаркий летний день, но не достаточно коротких, чтобы считаться скромным. То же касалось и твоих рубашек и платьев, которые достаточно приемлемы для такой погоды, но если ты сильнее наклонишься, твоя грудь или попа окажутся у всех на виду.       И как бы забавно ни было дразнить мистера Кирштайна, ты знала, что где-то в июле он был на пределе своих возможностей. Погода становилась более жаркой, почти невыносимой, и в результате твой выбор одежды становился ещё откровеннее: топы, что чересчур облегали твою кожу, шорты и юбки, которые постоянно задирались. Становилось всё труднее и труднее не пялиться, когда он спускался поприветствовать тебя за завтраком, труднее не прикасаться, когда ты приходила с его обедом, как бы это сделала бы хорошенькая жёнушка.       Если Жану пришлось подобрать момент, когда с него было достаточно, то он выбрал его спустя час после окончания важного разговора. Во время одного из таких звонков ты вывела девочек на прогулку и дала им мороженое, чтобы те не шумели, за что он был тебе благодарен.       Именно тогда его дети отсыпались после десерта, горничная ушла за продуктами, а жена отправилась в салон на весь день.       Ты сбросила свои сандалии, взяла фруктовое мороженое — вишнёвое, твоё любимое — и направилась к бассейну, предварительно убедившись, что девочки крепко спят. Ты сидела у прохладной воды, погрузив ноги и иногда болтала ими, издавая негромкие звуки плескания, пока доедала ледяное угощение.       И Жан думал об этом часто, практически каждый день, начиная с того неуверенного телефонного разговора с тобой и того, как он увидел тебя лично, поражаясь твоей красоте, как и ты — его.        Он определённо ждал достаточно долго, несмотря на то, как непросто ему было справляться с твоими постоянными дразнениями, с тем, как мило ты вела себя с его детьми, и с тем, что ты знала о них гораздо больше, чем собственная мать.       Всё стало совсем невыносимым, когда он увидел тебя у бассейна, почти сияющую на солнце, с губами, окрасившимися в красный от сока фруктового льда, который выглядел как нечто другое, что он хотел бы вложить между твоих губ.       Ты услышала шаги позади себя и, несмотря на то, что ты знала, кто это был, не обернулась, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Ты позволила мистеру Кирштайну сесть рядом с тобой, закатать штаны и опустить ноги в воду, пока ты с довольным видом поедала свой лёд.        — Могла бы и поделиться мороженым в такой жаркий день, как этот, хотя бы из вежливости, — «о, так он собирался всё упростить, да?»       Ты наконец повернулась, чтобы посмотреть на него, и твои глаза игриво расширились в притворном удивлении, как будто ты не знала, что ведёшь себя совсем нехорошо.       — Извините, мистер Кирштайн. — проговорила ты, прежде чем снова непристойно громко вобрать вишнёво-красный лёд в рот с громким чмоком. Ты вытащила его, и между твоими губами и лакомством протянулась тонкая нить слюны, затем поднесла руку ближе к нему. — Хотите немного?       Жан взял лёд у тебя из рук, языком провёл длинную полосу вдоль всего лакомства, прежде чем охватил его полностью губами. Когда он наконец отстранился, ты встретилась с ним взглядом.       — Мм, вкусно. Но я думаю, есть кое-что ещё, что я хотел бы съесть.       Ты забрала лёд обратно и на долю секунды вытерла руку о джинсы. Облизывая ещё одну полоску как раз там, где побывал его язык, ты подняла на него глаза.       — Да? Что это, мистер Кирштайн? — спросила ты, несмотря на то, что уже знала его ответ. Медово-карие глаза Жана сузились, его рука пробралась к твоему бедру и крепко сжала его.       — Ты.       Твой рот слегка приоткрылся от шока, хотя ты и знала, что он это скажет, почти внезапно осознав, что то, о чём ты думала все лето, теперь происходило на самом деле.       Ты позволила фруктовому льду упасть на террасу бассейна, липкие руки потянулись, чтобы обвиться вокруг шеи мистера Кирштайна, когда ты притянула его в поцелуе и позволила вашим губам столкнуться друг с другом.       Ты даже не была уверена, как оказалась у него на коленях, увлечённая в такой глубокий поцелуй, что даже голова закружилась. Горячие ладони Жана на твоих бёдрах крепко прижимали тебя к нему, пока ты изо всех сил старалась потереться о его твёрдый член. Однако он не позволил тебе этого; его руки остановили твои движения, когда ты отчаянно застонала ему в губы, совершенно неудовлетворённая отсутствием контакта.       Громкий обжигающий шлепок по заднице мгновенно привёл тебя в чувство.       — Плохая девочка. Ты не можешь делать это на открытой местности, где нас могут увидеть, понятно? — произнёс он, наконец оторвавшись от твоего рта, и останавился на твоей челюсти, оставляя маленькие поцелуи на коже.       Больше, хотела кричать ты, но твои мысли заглушил Жан, когда его губы снова нашли твои. Он слегка приподнял тебя за бёдра, просто чтобы дать прочувствовать вкус того, о чём ты так просила, и это было так приятно, что в голове стало пусто.       Ты даже не заметила, как вы поднялись в его спальню, которую он делил с женой, которую ты так не любишь. В любой другой день ты, может быть, остановилась бы, чтобы обдумать тяжесть своих действий. Что бы это ни значило для тебя, трахнуть мистера Кирштайна в постели, где спит его жена… Но ты просто не могла заставить себя побеспокоиться об этом.       Не тогда, когда его руки обжигали твою кожу, каждое прикосновение к твоему бедру и сжатие ягодиц заставляли тебя бессмысленно хныкать. Не тогда, когда он говорил тебе быть терпеливой, но ты увидела звёзды, когда он наконец снял с тебя тонкий топ, который прикрывал твои затвердевшие соски, и прикоснулся ртом к одному, пока его пальцы перекатывали другой.       Нет, это заставляло тебя почти кричать от удовольствия, твоя рука нашла способ прикрыть рот и остановить выход непристойных звуков, которые, вполне возможно, кто-то мог услышать.       — Тебе нравится это, детка? — пробормотал он из своего положения на твоей груди, отпуская твой ноющий сосок, чтобы подразнить другой языком. — Я хочу услышать тебя, детка, так что просто будь тише, ладно?       Ты тупо киваешь, желая большего, чем он даёт, стремясь угодить ему и показать, что ты будешь хорошей девочкой для него.       — Хорошая девочка, — похвалил он, и прежде чем ты успела осознать, он легко стянул с тебя тонкие шорты и устроился между твоих ног, широко раздвигая их. Осталась только одна вещь между ним и тем, где ты хотела, чтобы он был — простая пара хлопковых трусиков, и твои пальцы тянутся, чтобы снять их, но его рука схватила тебя за запястье, заставив замереть.       — Ну же, разве я говорил, что ты можешь сделать это? Ты же не хочешь быть плохой девочкой, верно?       — Н-нет! Нет, мистер Кирштайн, извините… — но было уже слишком поздно. Он схватил и другое твое запястье, завёл их наверх, снимая расслабленный галстук со своей шеи. Он быстро развязал его, чтобы связать твои запястье вместе и обмотать один кусок вокруг спинки кровати, зафиксировав твои руки над головой.       — А теперь будь хорошей девочкой и дай мне насладиться угощением.       Он опустился обратно, твоё лицо горело от жара, когда ты осознала, насколько ты обнажена, связана, а Жан смотрел между твоих ног, как изголодавшийся мужчина.       У тебя не было возможности успокоиться, и ты сильно закусила внутреннюю сторону щеки, когда он, наконец, надавил пальцами на клитор, спрятанный под трусиками. Двигался он так медленно, ничего тебе не давал, едва задевая чувствительное место, когда ты уже хотела, чтобы он до одури трахнул тебя.       Но ты знала, что лучше вести себя как хорошая девочка, жжение на твоей заднице от предыдущего раза напоминало тебе оставаться спокойной, принимая всё, что он давал.       Твои бёдра отчаянно вздрагивали от каждого слабого прикосновения Жана, и ты знала, что твои трусики, должно быть, уже промокли насквозь, но Жан, кажется, был больше заинтересован в том, чтобы дразнить тебя таким образом.       На самом деле, он просто не хотел торопиться. Зачем ему спешить, когда он наконец-то получил тебя именно такой, какой он так хотел, такой, какой он желал тебя всё лето? Жена ушла, дети спят, персонал занят — он ждал этого шанса.       — Малышка, ты действительно так возбудилась из-за таких лёгких дразнений? Сколько же времени прошло с тех пор, как кто-то тебя трахал так, как ты на самом деле заслуживаешь? — он засмеялся, когда заметил, как ты дёргаешься, когда он облизнул твоё ещё одетое лоно.       — С-слишком много, Мистер Кирштайн! Прошу, пожалуйста, я так сильно хочу Вас… — ты изо всех сил старалась говорить тихо, но это всё равно звучало слишком громко. Ты просто не могла ничего с этим сделать, его дразнящие прикосновения, и жаркая погода, и приторная сладость льда, и вкус губ Жана все ещё ощущались у тебя во рту. Всё это было слишком, у тебя закружилась голова, когда он наконец стянул с тебя трусики.       Они были у него в руке, когда он навис над тобой. Ваши губы снова жарко встретились, а его язык кружился у тебя во рту, кажется, целую вечность, прежде чем он отстранился.       — Малышка, мне нужно, чтобы ты промолчала, — проговорил мистер Кирштайн и засунул твои промокшие трусики тебе в рот, заставляя тебя глухо вскрикнуть. — Мы же не хотим, чтобы дети проснулись, да?       Ты покачала головой в знак согласия, и Жан спустился к тебе обратно между ног. Наконец-то освободившись от последнего барьера, ты издавала непристойные тихие стоны от того, как ощущался его язык, облизывающий горячие влажные складочки сверху-вниз, прежде чем он щёлкнул по твоему клитору.       От этого ощущения всё твоё тело напряглось, запястья боролись с путами, пока он чрезмерно возбуждал твой беззащитный бугорок, просовывая два своих тонких пальца и чувствуя, как ты сжимаешь их.       Он что-то ещё говорил тебе, говорил напротив твоего лона, но ты не могла сосредоточиться; не тогда, когда ты была так близко и твои бёдра инстинктивно сжимались вокруг головы Жана, заставляя его замолчать и продолжить.       Ты оказалась совсем близка к разрядке; узел в животе был готов развязаться, когда ты почувствовала, как другая рука Жана поднялась, чтобы поиграться с твоими ноющими сосками. И вот тогда всё оборвалось. Ты вскрикнула в свои трусики, которые заглушили, пока Жан, не сдаваясь, доводил тебя до оргазма. Его пальцы толкались вперёд-назад, язык находился на твоём клиторе, в то время как твоё тело неудержимо подрагивало.       Даже после того, как дрожь прекратилась, когда ты пыталась отдышаться и держать глаза открытыми, он не останавливался, посмеиваясь над твоими мелкими вздрагиваниями.       — О, детка, ты давно не кончала как следует, да? Посмотри, какой беспорядок ты устроила.       И ты хотела задуматься о том, как ты только что кончила на простыни, которые выбрала его жена; простыни, на которых она спала вместе с ним; простыни, которые ты только что испортила, но ты просто не могла этого сделать. Всё, о чём ты могла думать, это о том, что если Жан в ближайшие несколько минут не окажется внутри тебя, ты сойдёшь с ума.       Ты хныкала сквозь хлопок во рту, не в силах ничего сказать. Только смотрела на Жана своими большими, как у лани, глазами, перед которыми он, как ты знала, не смог бы устоять, заплаканные от интенсивного оргазма. Когда по твоей щеке скатилась крупная слеза, а глаза отчаянно заморгали, он наконец решил, что с него хватит этих прелюдий.       — Ты так сильно хочешь мой член, да, малышка? — спросил он. Твоя голова быстро задвигалась вверх и вниз, когда ты снова застонала. Жан расстегнул молнию на брюках и даже ничего не снял из одежды, когда вытащил свой твёрдый, пульсирующий член и несколько раз провёл им по твоему чувствительному лону, собирая влагу.       Он большой; больше, чем у всех, кто у тебя был, такой жилистый, что у тебя слюнки текли. Твоё тело сотряслось от соприкосновения, влагалище сильно сжалось, пока он продолжал свои движения.       — Ты такая грязная девчонка, да? Дразнила меня все эти месяцы, желая, чтобы я трахнул няню, как в каком-нибудь из тех фильмов? А? — и всё, что ты могла сделать, это кивнуть. Вздохи застревали у тебя в горле, когда ты почувствовала, как головка члена упёрлась в твою тугую дырочку.       — Всё в порядке, малышка, я буду трахать тебя так, как ты хочешь. Я сделаю тебя своей, — и с этим словами он толкнул свой член в твоё мокрое лоно, заставив тебя закричать, а его — издать красивый стон.       — О, чёрт… — пробормотал мистер Кирштайн, замирая на минуту, чтобы ты смогла привыкнуть к растяжению, прежде чем продолжить. — Боже, ты чувствуешь это? Как ты сжимаешь меня, боже…       Ты двигала своим телом из-за неглубоких толчков, хотела получить больше, когда он внезапно остановился.       — Такая жадная маленькая шлюшка, да? Моя малышка такая жадная, но это нормально, я дам тебе то, что ты хочешь…       И вдруг его бёдра ударились о твои, каждое проникновение с сокрушительной скоростью приближало его тазовую кость к твоей, вся комната наполнилась непристойным шумом ткани брюк и хлюпаньем.       Ты даже не знала, что и думать, все мысли в твоей голове исчезли, и все, на чём ты могла сосредоточиться — это то, как же было тебе хорошо, несмотря на то, насколько это неправильно. Твои конечности казались вялыми и бескостными после твоего первого оргазма, но Жан не подавал признаков, что уже сдавался. Каждый толчок был мощнее предыдущего, ты видела перед глазами звёзды, когда он снова и снова попадал в то самое чувствительное место внутри тебя.       Ты знала, что не сможешь долго продержаться, влагалище сжалось вокруг его толстого члена, когда его пальцы нашли твой сверхчувствительный клитор и начали потирать его по кругу.       Это было уже слишком, ты думала, что могла бы потерять сознание от сильного удовольствия, которое испытала, когда почувствовала, как изо рта выдернули хлопок, а в лёгкие поступил свежий воздух.       — Скажи мне, какая ты маленькая шлюха, детка, я хочу — ох — я хочу это слышать! — прорычал Жан между грубыми толчками.       — Я-Я Ваша шлюха! Я Ваша, Ваша! — кричала ты снова и снова, становясь всё ближе и ближе к оргазму, в то время как пальцы Жана не отпускали тебя.       — Да, моя маленькая шлюха? Ты хочешь моей спермы? Ты хочешь, чтобы я наполнил тебя и сделал своей женой, а? Этого ты хочешь? — самой мысли об этом — о том, что ты принадлежишь ему и только ему, живёшь с ним и принимаешь его сперму — было достаточно, чтобы довести его до крайности, но он хотел сначала почувствовать, как ты кончаешь ему на член.       — Да! Да! Да, мистер Кирштайн, я хочу этого, хочу вашей спермы, я хочу быть Вашей новой женой — Ох! — ты бурно кончила, как только последняя фраза слетела с твоих губ, поскольку пальцы Жана увеличили свой темп, и его толчки стали слишком сильными, чтобы справиться с ними.       Без трусиков, которые больше не затыкали твой рот, ты громко взвизгнула, постанывая «Мистер Кирштайн», и вскрикнула, когда бёдра Жана ускорились и теперь трахали тебя сильнее, чем раньше. Каждый толчок вызывал срывающиеся с твоих губ визги, и то, как твоё лоно пульсировало вокруг его члена во время оргазма, довело его до кульминации почти сразу, как только ты заговорила.       — Пожалуйста, дайте мне её, мистер Кирштайн, я хочу быть Вашей… — простонала ты, полностью вымотанная. В момент кульминации Жан жёстко кончил, простонав тебе на ухо, и излился в тебя, горячая сперма заполнила твоё влагалище. Ты замерла на какое-то время, совершенно не двигаясь, переводя дыхание, прежде чем нашла его губы и впилась в них, отчаянно желая никогда их не отпускать, если это возможно.       Ты почувствовала, как Жан вышел из тебя, и издала стон, чувствуя, как смесь его семени и твоих выделений вытекает из тебя, пачкая простыни.       Ты в беспорядке, всё тело дрожало, конечности так устали, что ты не была уверена, что смогла бы встать самостоятельно, а губы распухли и ныли.       Жан был не в лучшем состоянии: его некогда чистая накрахмаленная рубашка помялась, а на брюках стояли пятна от выделений.       — Оу, — произнёс он, протягивая руку к твоим связанным запястьям, чтобы освободить их. — Прости, детка.       — Всё хорошо, — выдохнула ты, не решаясь встретиться взглядом с мистером Кирштайном. Все те слова, что вы оба произнесли, пронеслись у тебя в голове, ты не была уверена в том, что было на самом деле, а что сказано сгоряча.       Ты хотела поговорить, но была так измучена и слаба, горло болело, а голова была такая лёгкая, что ты не могла связать слова в предложения.       Тёплые руки Жана успокаивающе поглаживали твою спину, когда ты закрыла глаза. Может быть, если ты поспишь несколько минут, тебе станет лучше, и ты сможешь рассказать ему о своих чувствах?       — Послушай, детка… — сказал Жан, и ты открыла глаза, чтобы встретиться с его тёплым карим взглядом. Ты знала, что это ужасно неправильно — хотеть этого, хотеть жить с женатым мужчиной, но ты хотела и не думала, что смогла бы что-нибудь с этим сделать.       Ты думала, что он тоже этого хотел, судя по тому, как он мягко смотрел на тебя сейчас, как он смотрел, думая, что ты не обращаешь внимания, когда ты была с девочками или убиралась.       Ты думала, что он тоже собирался это сказать, когда звук громко закрывающейся входной двери прервал его.       — Милый? Дети? Я дома, — донёсся с первого этажа голос его жены. Шаги становились громче по мере того, как они приближались к лестнице и направлялись в спальню.