Крайность

Это казалось хорошей идеей: посидеть на правильном питании, заняться спортом и наконец скинуть пару-тройку лишних килограммов. Делала Леся это больше не для себя, а ради парня… Артёму нравились худенькие девочки, как-то обмолвилась школьная подруга. Говорила она очень деликатно, но Нечаева уловила её посыл - Олеся жирная, и у неё нет никаких шансов. Леся была среднего телосложения: не толстая, но и не худая, с самой обычной, среднестатистической фигурой. Размер медиум. Вот только глядя на своих одноклассниц, маленьких, худеньких, утончённых, таких хрупких, что казалось, схватишь за запястье - и косточки вот-вот захрустят, Леся видела себя огромным, неповоротливым слоном, которого волей судьбы занесло в лебединое царство. Сначала она была уверена, что тип её фигуры - песочные часы, со временем, правда, пришлось признать, что это прямоугольник, но сейчас девушка была к себе безжалостна и видела перед собой круглое-прекруглое яблоко. Леся никогда раньше не комплексовала по поводу своей внешности, считала себя очень даже красивой девочкой. Ей нравились её длинные золотисто-русые волосы, прямые и послушные, большие оленьи глаза и губы - не тонкие, как у её мамы, с нечётким контуром, а полноватые, слегка приоткрытые. Это ей досталось от отца. Ещё от папы передались рост выше среднего и склонность к полноте. Если мама Леси была сухая и тонкая как жердь, то Олеся с началом переходного возраста начала округляться и рыхлеть. Девочки из её класса оголяли ноги и надевали пуш-ап, гордо выставляя фальшивый бюст на всеобщее обозрение, а Олеся чаще пряталась за оверсайзом. Не потому что стыдилась или стеснялась. Она просто предпочитала комфорт. Да, из-за особенностей фигуры она не могла себе позволить носить многие вещи, на которые вечно пускала слюни, глядя на подружек. Топики, воздушные платьица на бретельках, свитера и лонгсливы с воротом, а также скинни и мини-юбки - обо всём этом пришлось забыть. Никто ей не запрещал носить подобную одежду, но ей настолько не нравилось собственное отражение в зеркале, так не нравились выпуклости на теле, что каждый поход в магазин за новой одеждой заканчивался полным разочарованием в себе и чуть ли не истерикой. Всё это происходило на протяжении последних нескольких лет, с тех пор, как из ребёнка она выросла в тинейджера, но Леся ничего не стремилась в себе изменить. Она была весёлой, активной, жила полноценно и ни в чём себе не отказывала. Мама с папой усыпали её комплиментами, бабушка предсказывала ей толпы женихов, которые, стоит подождать ещё несколько лет, побегут за ней табунами, а сверстники никогда её не дразнили, пускай иногда что-то обидное, едва уловимое, и проскальзывало в их комментариях. Каждый раз, стоило ей усомниться в своей красоте, в голове будто срабатывал какой-то механизм, блок, и мыслями её уносило куда-то далеко, чтобы ненароком она не занялась самоедством. С того самого дня, как Вика разрушила призрачные надежды Нечаевой на отношения с Артёмом из параллельного класса, у Леси словно открылись глаза. Каждый день она рассматривала в зеркале свою некрасивую фигуру и все свои мнимые недостатки приумножала в несколько раз. Раньше она словно никогда не смотрела на себя, а сейчас вдруг взглянула и увидела. Как она вообще может существовать, жить, взаимодействовать с другими и мечтать об Артёме Соловьёве, выглядя вот так? Ей не нужны были никакие забияки и ненавистники. Она могла оскорбить себя так, как никто другой не мог. Каждый день, приходя в школу, она встречала Вику с Дашей, своих лучших подруг - невысоких и стройных девушек, на фоне которых Олеся смотрелась жирной коровой, и в течение учебного дня, между заданиями, ответами на вопросы, разговорами с одноклассницами и обречёнными, тоскливыми взглядами, которые она бросала на понравившегося ей парня, она ненавидела себя. Защитный механизм в голове словно перегорел, и теперь её уносило мыслями только в одном направлении - в направлении самобичевания. Тогда-то Нечаева и решила худеть. Чуть-чуть увеличить физическую активность, чуть-чуть уменьшить рацион - в голове звучало просто и безвредно. В школу и домой она теперь ходила пешком, несмотря на снег и дикий холод, на ужин ела овощи, исключила мучное и стала пить больше воды. Первую неделю она выдержала без особых сложностей. Было непривычно, но Леся видела перед собой цель и уверенно к ней шла. Её организм, никогда до этого не испытывавший стресса от недоедания, шёл ей на встречу и выдерживал диету без особых сложностей. Олеся больше не хотела избегать своего отражения в зеркале, горбиться на уроках физкультуры, пытаясь спрятать от глаз одноклассников большую грудь, и подбирать ту одежду, которая бы скрыла все её многочисленные погрешности фигуры. Каждое утро и каждый вечер с горящими глазами Нечаева неслась к зеркалу, ощупывала себя, оглядывала и любому прогрессу, даже совсем крошечному, даже такому, который существовал только в её голове, радовалась как маленький ребёнок Деду Морозу. Она хотела быть красивой и уверенной в себе. Она хотела понравиться Соловьёву. Она хотела наконец нравиться себе. Два килограмма ушли за две недели. Дальше вес снижался очень медленно, а в какой-то момент встал как вкопанный. Олеся убирала из своего рациона продукты, уменьшала порции, наворачивала вечерами круги вокруг дома, а результата ноль. У Леси пропало настроение: теперь она была мрачной и угрюмой, словно в её жизни случилась трагедия и она держала траур. Скорбела она по своим несбывшимся мечтам, которые разбились о жестокую реальность, о природу, против которой было не пойти. На большой перемене, когда все старшеклассники стекались в столовую, она теперь довольствовалась кислым яблоком, которое грызла с таким же кислым лицом, наблюдая за выпечкой в руках у худеньких одноклассниц. - Да ладно тебе, Лесь, хотя бы иногда нужно себе позволять что-нибудь вредное, - сказала Дашка, сочувствуя. - Знаешь о правиле пятнадцати процентов? - Олеся качнула головой. - Пятнадцать процентов можно нарушать. Смотри, у тебя двадцать один приём пищи в неделю, три раза ты вполне можешь позволить себе что-нибудь эдакое. Будешь половинку? Девушка протянула Лесе булочку с маком. Нечаева уставилась на подругу с ужасом, словно та ей предлагала что-то противозаконное. Первое время что-нибудь эдакое Леся позволяла себе каждое воскресенье, потому что по-другому не могла. Она слишком любила сладости, и у неё так сносило крышу, она так объедалась, что всю неделю приходилось сбрасывать набранное за выходные. Это был замкнутый круг, из которого не было иного выхода, кроме как закрутить гайки - не смотреть в сторону сахара вообще. Даша сразу поникла, потупила взгляд, посмотрела на Вику в поисках поддержки. - Зря ты это своё похудение затеяла, - проворчала Викуся. - Ты теперь какая-то злая и неприветливая. И вне школы мы больше не видимся, у тебя теперь дела какие-то. Леся отказывалась от встреч с одноклассницами, потому что знала, чем заканчиваются все их посиделки. Она потому и любила гулять с девочками, что каждый раз, прежде чем сесть на качели или завалиться к кому-нибудь из них домой и перемыть всем знакомым косточки, они шли в ближайший супермаркет и покупали сухарики и чипсы, шоколадки и мороженое, а иногда заказывали суши или пиццу. Больше такой роскоши она себе позволить не могла, от того и не хотела встречаться с девочками. Внутри неё росли ужасные чувства по отношению к подругам - зависть, гнев, обида… Глядя на них, Олеся невольно задавалась вопросом: «Почему они, а не я?» - Могли бы и поддержать, - обиделась на одноклассниц Леся. - Одно дело, если бы это всё приносило тебе радость, - возмутилась Вика, - но ведь ты страдаешь и гробишь свой организм! - К тому же, - неуверенно добавила Даша, с опаской смотря на Нечаеву, - ты мучаешь себя из-за Артёма. Ну, какой парень стоит такого? - Согласна! - поддержала её Викуся. - Раньше же жила как-то, и ничего. - Я не знаю, как я раньше жила с таким телом, - честно призналась Олеся. Она ценила те сброшенные с большим трудом граммы и не хотела откатов. - И дело давно уже не в Артёме. Я сама этого хочу. Девочки переглянулись, заподозрив неладное. Дело пахло фанатизмом. У Олеси всё закрутилось очень быстро, она слишком этим делом увлеклась. Теперь похудение было её смыслом жизни. Едва почувствовав вкус успеха, она стала одержима своим весом: она хотела сбросить ещё, и ещё, и ещё. Она контролировала цифру на весах и считала калории - даже купила ежедневник, чтобы писать мемуары. Леся больше не давала себе поблажек, а только требовала от себя результата. Дулась и злилась, презирала себя, когда в итоге не получала желаемого. Олеся пребывала в постоянном состоянии неудовлетворения и ненависти к себе. Ей казалось, что все её проблемы исчезнут, только когда она похудеет. Лишь худой она будет счастлива. - Может, всё же остановишься на достигнутом? Как по мне, результат очень даже заметен! - заискивающе улыбнулась Дашка. Она ей льстила, знала Нечаева. Те три несчастных килограмма, которые Олеся сбросила за два месяца диеты, были едва заметны. Ей же хотелось сразить всех наповал. Чтобы все ахнули. - Боитесь, не смогу остановиться? - усмехнулась девушка, словно прочитав всё на их лицах. - Всё в порядке, я контролирую ситуацию. На самом деле она едва контролировала себя. Сейчас Нечаева балансировала на грани: она не была уверена, что в следующую секунду ей не сорвёт башню и она не бросится к ближайшему супермаркету, чтобы скупить полмагазина и затолкать в себя всё за один присест. Слишком долго она себя ограничивала. Слишком много она думала о том, что ей нельзя. Она больше не управляла своими эмоциями, теперь они властвовали над ней. Последние недели третьей четверти выдались тяжёлыми. Контрольные и самостоятельные работы забирали силы и время, и пока девчонки из-за стресса злоупотребляли сладостями, Леся не могла ничего в себя засунуть. Так действовал на неё стресс - отсутствием аппетита и расстройством желудка. Неосознанно все порции сократились в два раза, а вместо полноценного ужина Нечаева выпивала лишь стакан кефира. В девять вечера она отрубалась не в состоянии даже держать глаза открытыми. Она стала нервной и вялой, а каждый раз, вставая, чувствовала головокружение и опиралась на что-нибудь, чтобы не рухнуть. Зато вес наконец сдвинулся с мёртвой точки. За две недели зачётов она похудела. Похудела. Она улыбалась так, что сводило щёки, и была невероятно счастлива; ей было так хорошо, что даже поверить в это было сложно. Нечаева не только отлично закончила четверть, но и преобразилась. Олеся была впервые за долгое время довольна собой. Гордость заслонила собой ненависть к себе, и даже показалось, что всё теперь будет отлично и дальше только лучше. Наконец изменения стали заметны невооруженным глазом. Нечаева крутилась у зеркала и с восхищением рассматривала новую себя, с воодушевлением копалась в гардеробной в поисках шмоток, которые были бы ей по размеру. Однажды, пока родители были на работе, она залезла в их шкаф с одеждой и обшарила все мамины полки. Не всё, но многое из маминого гардероба теперь Лесе подходило. Это ей ужасно льстило. - Ты такая тоненькая стала, Леська, - сказала ей мама, когда Олеся устроила им с отцом «показ мод», чтобы выпросить новые джинсы и джемпер. - И детская припухлость ушла. Вон, личико как заострилось! - Вытянулась, наверное, - пожала плечами она, умолчав правду. - Повзрослела. В первый день весенних каникул Олеся наконец удостоила Вику с Дашей своим присутствием на очередной вечерней прогулке, и девочки были так поражены изменениями, что даже не нашли в себе сил злиться на подругу. - Блин, Леся, ты просто красотка! - как завороженная Даша наблюдала за движениями похудевшей подруги. - Да-а, - подхватила Вика, не веря своим глазам. - Артём теперь точно твой. Сначала Олеся хотела спросить Викусю, о чём вообще идёт речь, но вовремя вспомнила и сконфуженно улыбнулась. Она уже давно забыла, для кого начинала худеть. Мысль о том, что все эти усилия были приложены для того, чтобы понравиться какому-то парню, заставила Лесю покрыться стыдливым румянцем. Об Артёме она уже давно не думала. Теперь она была зациклена на себе. - Сколько ты в итоге скинула? - поинтересовалась Дашка. - Восемь килограммов, - ответила она, самодовольно задрав подбородок. - Впечатляет! - Надеюсь, на этом всё? - спросила Вика. Леся подруге не ответила, только промычала что-то невнятное, потому что сама не знала ответа. С начала похудения прошло около трёх месяцев, но ей казалось, что такой образ жизни она вела всегда. Она больше не знала, как жить по-другому: не голодая, не ограничивая себя, не ненавидя своё тело и свою личность. Если Леся закончит тотальный контроль, то лишится смысла жизни. Олеся стала забывать о будущем, о масштабных целях, которые поставила уже давно, и теперь жила сегодняшним днём, от взвешивания до взвешивания. Её мир, прежде яркий и безграничный, сузился до ванной комнаты, где были сантиметры, которыми она делала замеры, большое настенное зеркало и весы. Возможно, стоило вспомнить о своих мечтах и планах после окончания школы. Подумать о чём-то более важном и значащем, чем собственная фигура. Однако как только Олеся вернулась к прежнему рациону, случилась катастрофа. Разверзлась земля и обрушилось небо. За один день она набрала два килограмма! Она едва справилась с желанием зайтись в рыданиях, глядя на резко изменившуюся цифру на весах, тяжело задышала, пытаясь подавить подступающую истерику, а сердце её зашлось в бешеном стуке. Чтобы не упасть от сразившего её шока, ей пришлось опереться на стену. Олеся шмыгнула носом, встрепенулась. Она встала на весы ещё раз, в надежде на этот раз увидеть другие цифры, но ничего, совсем ничего не изменилось. Как же она себя ненавидела! Какая же она толстая! Как мантра эти слова звучали у неё в голове. Она схватилась за лицо и до боли растёрла слёзы по щекам. Ей хотелось себя наказать, причинить страдания, нанести увечья, ведь именно этого она заслуживает. Она хотела отвлечься от душевной боли болью физической. Олеся с трудом подавила желание схватиться за лезвие и расцарапать себе ноги. После такого оглушительного, сшибающего с ног начала дня Олеся поняла, что сегодня, и завтра, и послезавтра её ждут десятки тысяч шагов и голод. Как она может думать о чём-то другом? Ещё чуть-чуть, и она снова будет жирной. Омерзительной. Как она может это допустить? Она лучше умрёт, чем снова будет выглядеть так безобразно как раньше. Теперь, глядя на себя в зеркало, она на глазах расширялась, как будто отражение показывало ей, что произойдёт, если она не возьмёт себя в руки и не закроет рот, и от этого зрелища кровь стыла в жилах. Чтобы сбросить два килограмма, которые она наела за один вечер, ей потребовалось больше недели. Теперь она чувствовала вину за каждый съеденный кусок и каждый съеденный кусок отрабатывала. Иногда она не могла есть без слёз, потому что хотела ещё, и ещё, но не должна была, а потому боролась с собой, заставляя остановиться. Каждый приём пищи приносил ей такие страдания, что казалось, легче вообще не есть, не мучить себя, не соблазнять. За эти дни она посерела и ушла в себя так глубоко, что совсем не могла найти дорогу обратно. Кто-то словно выключил внутри неё свет: теперь в глазах отражалась пустота, и даже когда Олеся улыбалась, даже когда смеялась, глаза её оставались безжизненными. Всё, о чём она могла думать, это её вес и еда, которую она могла съесть и которую ни в коим случае не могла, и эти мысли сжигали её заживо. Каждое утро, стоило только открыть ей глаза, она впадала в панику - боялась, что за ночь её разнесло. Она судорожными движениями ощупывала тазовые кости - достаточно ли они выпирали; ощупывала живот - проверяла, такой же он плоский, как и днём раннее; ощупывала рёбра. Это стало своего рода традицией. Ритуалом, не совершив который, её день шёл под откос. В конце весенних каникул, когда у маминой подруги был день рождения и по такому поводу их пригласили в ресторан, Олеся поняла, что никуда она не поедет даже под дулом пистолета. Она не может есть. Не должна. Её будут уговаривать, до неё будут докапываться, а она будет отказываться до тех пор, пока её не доведут до слёз и она не выбежит из ресторана, омрачив всем праздник. Зачем портить настроение себе и другим? - Мам, у меня живот сильно болит, - пожаловалась Леся. Её мать, внимательно взглянув на дочь, забеспокоилась и не стала подвергать Лесины слова сомнению. - Я останусь дома. - Очень сильно? Где болит? - засуетилась женщина. - Скорую вызвать? - Нет, мам, - мотнула головой девушка. - Это просто болезненные месячные. Месячные у Олеси должны были пойти ещё несколько недель назад, но что-то ей подсказывало, что начнутся они не скоро. - Ты уверена? - мама погладила её по руке, с жалостью осмотрев. - Выглядишь нехорошо. Может, надо витамины пропить? Взгляд какой-то потухший. Кожа бледная. Волосы тусклые. Не нравится мне это всё... Олеся со всеми мамиными нелестными комментариями соглашалась, кивая как китайский болванчик. Она хотела, чтобы мать с отцом поскорее ушли и она осталась дома одна. Пока родители собирались, Леся лежала бревном и изображала больную, а стоило квартире опустеть, вскочила и как заведённая принялась наворачивать круги по квартире, давясь слезами. Ясное дело, все каникулы она провела дома и своих школьных подруг снова избегала. Если раньше вес хотя и стоял на месте, но на самой диете сидеть было не сложно, то теперь Лесе хотелось постоянно плакать от того, насколько было тягостно. Она устала. Она хотела есть. Она понимала, что сходит с ума, что ещё немного, и она сделает с собой что-то нехорошее, но тем не менее как танк двигалась вперёд, несмотря на препятствия, и действовала по плану. Потому что если она сделает паузу, если она даст себе послабление, у неё не хватит сил возобновить работу над собой. Теперь Олеся голодала не для того, чтобы похудеть. Она не ела, чтобы не поправиться. Четвёртая четверть подкралась незаметно. В школу она пришла с новой причёской - коротко подстриглась, потому что волосы лезли клоками. В первый же учебный день Олеся столкнулась в коридоре с Артёмом, и он наконец обратил на неё внимание. Свершилось! После второго урока он нашёл её страницу в Контакте, кинул заявку в друзья и даже что-то там написал. Подруги радовались вместе с Олесей, но больше всё-таки вместо неё: пищали, визжали от переполнявшего их восторга, даже передвигались из кабинета в кабинет вприпрыжку. Вот только Леся была какой-то заторможенной. Викуля с Дашей пытались её растормошить, достучаться до неё, толкали её и трясли, но Нечаева находилась глубоко в себе и была вне досягаемости. Ей было плевать на одноклассниц, плевать на Артёма, плевать на свои оценки и на надвигающиеся выпускные экзамены. Пожалуй, единственное, чего бы она действительно сейчас хотела, это умереть. И если раньше этой мысли она бы ужаснулась, то сейчас отнеслась к этому равнодушно. Теперь она думала, что проблемы закончатся с её смертью. Это был единственный выход из сложившейся ситуации. Артём оказался настойчивым, а у Олеси не было ни сил, ни желания поддерживать диалог. Парень, который когда-то ей понравился настолько, что ради него она начала худеть, теперь её неимоверно раздражал. Она не могла понять, что её в нём зацепило и почему весь одиннадцатый класс она мечтала о нём. Спустя пару дней общения она послала Соловьёва, туда же в скором времени отправились и подружки, от которых теперь болела голова. Она осталась в полном одиночестве и смаковала своё горе. Собственными стараниями добилась того, чтобы жизнь её превратилась в жалкое существование. Каждый день она продолжала взвешиваться, уже на автомате записывая цифры в ежедневник. Цифры на весах задавали ей настроение на весь день. Её шатало из состояния в состояние - невыразимый ужас её накрывал, когда она набирала вес, непередаваемое счастье она испытывала, когда сбрасывала. Дни голода сменялись днями обжорства. Ей по-прежнему не нравилось, как она выглядит, и вряд ли что-то когда-нибудь изменится. Пожалуй, самое время было признать, что она себя никогда не полюбит, в каком бы весе ни находилась. Она продолжала контролировать цифру на весах только потому, что если она остановится, всё потеряет смысл. Она продолжала делать уроки, чтобы не расстраивать родителей и не беспокоить учителей, продолжала готовиться к поступлению в юридический университет, потому что вроде этого всегда хотела. Честно говоря, она уже ничего не хотела, и всё давалось ей с большим трудом. У неё не было сил жить. Олеся ненавидела всё - окружающих, себя и свою жизнь. Стоило выдаться свободной минутке, она ложилась и плакала, но чаще просто лежала и думала, думала, как же сильно она себя презирает и как же сильно хочет, чтобы всё это просто закончилось. Иногда, когда мыслями её уносило совсем глубоко во мрак, она начинала извиваться, биться головой, размахивать конечностями, - настолько она себе претила, что не могла с собой ужиться. В школе с ней больше никто не разговаривал, потому что теперь она отталкивала от себя людей. В погоне за стройностью, за общественным одобрением и за вниманием Артёма Соловьёва от общества она отвернулась. Тогда заволновались уже родители. Увлечённые собой и своей карьерой, они не обращали внимания на дочь, которая с нового года искала рецепт похудения и своими экспериментами мучила себя, а тут вдруг изменения в её поведении и внешнем виде стали такими заметными, что не забеспокоиться было невозможно. Теперь мама с папой видели, что их дочь не ужинает, что всегда ест в своей комнате, а после каждого приёма пищи подозрительно много времени проводит в ванной с включенным краном, что носит мешковатую одежду, которая на ней висит как на вешалке, и что ни с кем не разговаривает. Каждый раз после того, как Олеся принимала душ или ванную, в урне её родители находили огромный комок волос, а в туалете почему-то обнаружилась зубная щётка. Репетитор Олеси, который готовил её к ЕГЭ по обществознанию и истории, обрывал телефон матери своей ученицы, бил тревогу, жаловался, что у Леси нет ни концентрации, ни желания учиться, что она хамит и огрызается, пускается в слёзы по поводу и без, и такими темпами экзамен Леся попросту завалит. До девушки пытались достучаться родители, но она впадала в ступор и от всего окружающего мира закрывалась толстой пеленой, которую не получалось пробить ни криками, ни угрозами, ни обещаниями положить её в психушку, ни мольбами господу богу. - Леся, что с тобой происходит? - в очередной раз спросила её мама. - Ничего, - ответила бесстрастно девушка. - Лесь, ты же этим так горела, ты же этого так хотела, - покачала головой она. - С пятого класса всех убеждала, что будешь юристом. Ты столько училась, столько к этому готовилась! Что вдруг изменилось? Что с тобой стало? - Перегорела, - просто ответила она. Сгорела, имела в виду Олеся. Попытка изменить себя, чтобы принять и полюбить, привела к тотальному разрушению восприятия себя. Леся больше не знала, кто она и чего хочет, Леся даже больше не хотела есть. Теперь она носила оверсайз не для того, чтобы скрыть свои выпуклости. Теперь ей приходилось прятать их отсутствие. - И что будем делать теперь? Прирастать к кровати? Что ты хочешь от своей жизни? - Чтобы она закончилась, - сказала Олеся тихо, чтобы её никто не услышал. Но мама услышала. Она ужаснулась и разрыдалась, громко и надрывисто, потому что ей стало до головокружения страшно. Она винила себя в том, что давно не интересовалась жизнью дочери, что не уследила за ней, не проконтролировала ситуацию, что её ребёнок в течение стольких месяцев потухал на её глазах, а она не вмешалась, наоборот, позволила Олесе впасть в этот анабиоз, довести себя до анорексии. И если на себя Лесе было глубоко плевать и уже давно, то маму было жалко. Олеся впервые видела мамины слёзы, и это на неё подействовало. Как будто кто-то нащупал внутри неё переключатель, и что-то наконец перемкнуло. Девушка очнулась, вскочила, подошла к матери и обняла её. - Мама, мамочка, не плачь! - шептала Леся. - Я исправлюсь! Всё образуется, слышишь? Я буду стараться, я буду есть, я буду учиться. Ещё есть время, ещё не всё потеряно, я хорошо подготовлюсь. Только не плачь, пожалуйста... Олеся ничего из этого по-прежнему не желала: ни прикладывать усилия, ни питаться, ни становиться адвокатом, но от маминых слёз сердце обливалось кровью, и она хотела как-то её утешить. Леся старалась её заверить, что она ещё не дошла до той точки, после которой дороги назад уже нет, а есть лишь дорога вперёд - в могилу. Ещё есть возможность повернуть назад, определённо есть. Олеся знала, что, если она сильно-сильно захочет, то сможет исправиться. Сможет снова стать человеком, которым когда-то являлась, пускай не внутренне, но внешне. Она настолько себя искалечила, растерзала себя ненавистью и презрением, что никогда уже здоровой не будет. Этот чужой голос она давно уже принимала за свой собственный; он, указывающий на все её реальные и мнимые, раздутые до вселенских масштабов недостатки, навсегда останется с ней и будет травить Лесю до её последнего вздоха. Но она всё ещё могла исправиться. Она могла изображать, притворяться и возможно, в конце концов, даже убедить себя настолько, чтобы поверить самостоятельно, что с ней всё нормально. Оставалось только сильно-сильно захотеть. И как это могло ей когда-то казаться хорошей идеей?