В сердце моем

Это не история моей любви, я на самом деле никогда не любил. Это история моего взросления. Долгого сложного взросления, когда все через ничего, когда ничего через все. Сложного потому, что был я и выдуманные принципы, и мы не хотели мириться с реальностью, которая нам врала. Мне – потому что не подходила моим принципам. Принципам же потому, что не была идеальной. А истинная проблема была в том, что я неправильно понял реальность, а она не решилась себя мне объяснить. Глупая, говорила разными лицами и никогда не показывала себя. Женщина, что с нее взять. Оставались считанные дни до экзамена на чуунина, а Темари все не возвращалась с миссии. Все ее похоронили, а я сторонился тех идиотов и говорил что-то о поверхностных взглядах и обжорах, сытный завтрак для которых – это слухи. Мне же не приходилось волноваться: отсутствие сестры не внушало ни страха, ни отчаяния, ни грусти. Мне не приходилось – потом отец ее похоронил. Наша нелегкая команда ждала замены из Отогакуре. Но больше я ждал человека, которого смогу ненавидеть, которому в упрек буду ставить смерть моей сестры. Эх. Как же я тогда ненавидел ее, эту глупую женщину. Реальность. Отец не послал меня встречать нового напарника, уж не знаю, что он там надумал: хороню ли я сестру, нервный ли у меня срыв или стругаю ноги Карацу и яро готовлюсь к выходу в Коноху. Никогда не знал, что у него на уме. Я не шел встречать нового напарника, но шел увидеть человека, которого буду ненавидеть. Шел по зову инстинктов, а они верно служили принципам. Не могу спокойно рассказывать. Чертовы воспоминания: летят быстрее, чем иероглифы наносятся на бумагу… I …Солнце в Сунагакуре высокое, ни одна другая деревня не могла похвастаться этим, ни один другой житель пожаловаться на вечный зной. Но на селение опускалась ночь, добродушная женщина вечной дороги, которая всегда успокоит и примет после долгого пути. Ее руки холодным воздухом касались плеч, обхватывали шею и стекали по спине – легкими объятьями она приветствовала каждого в своем времени и опасном холодном царстве. Но жители Сунагакуре, будто опытные шиноби, знали, когда следует отказаться от милости такой хозяйки, и в спешке расходились по домам. Канкуро не шел по главной дороге, не тратил время на окольные пути и темные улочки. Он спешил, каждую секунду оставляя за спиной гладкие крыши домов, не замечая ни встревоженную женщину с маленьким ребенком, ни старика, пожелавшего ему удачи в дороге. Он преследовал ускользнувшую цель, а до нее оставалось еще очень далеко. - Канкуро, остановись! – закричали ему вслед. Но он не услышал: объятья ночи были настолько крепкими и ненасытными, ее голос громким и монотонным, что генин был вынужден отвлечься от настойчивых ласк и погрузиться в себя. Когда голос, позвавший его в реальности, подкрался ближе, Канкуро замедлил ход. - Канкуро, ты что здесь делаешь? - Иду встречать нового напарника, - честно сказал он, даже интонация не подвела: слова пропитались вынашиваемыми презрением и ненавистью. - Тебе не отдавали такого приказа. - Да, сенсей, не давали. Но мне же надо знать… - он осекся, едва не назвав имя брата, - кто заменит Темари на экзамене. - Узнаешь завтра на тренировке. А сейчас иди спать. - Хорошо, Баки-сенсей. И Канкуро опять не соврал. Он не любил врать. Ночной ветер долго искал объятия, а не найдя ни одного путника, запел, взметнулся к небесам крохотными осколками когда-то могучих песков и снова умер от одиночества. Потом умерла ночь, зарделась невидимая жителям Суногакуры кромка неба. Канкуро старался не показывать, с какой радостью он встречает рассвет, каким облегчением для него является закончившаяся ночь: ему уже так надоели тщетные попытки заснуть. А рассвет – это разрешение действовать, это разрешение жить. Иначе он сходил с ума. На улице хаотично разбросанные по селению труженики пытались открыть свои лавки, а их верные рабочие открыть глаза, лежа на кроватях. Куда-то шла группка шиноби, состоящая из двух человек. В домах еще спали безмятежные дети. Жизнь торопилась проснуться, чтобы превратиться в жаркий суматошный день. Канкуро хорошо знал повадки учителя, но не потому, что хорошо разбирался в людях. Это было привычкой – иметь ввиду, пользоваться и получать желаемое. И сейчас генин прекрасно понимал, что сенсей на тренировочной площадке. Он только сомневался, найдет ли там нового напарника. Еще в голове были мысли о внешности новоприбывшего, его возрасте, чуть о характере и способностях. Но каждый раз генин сметал их со своего пути, ясно осознавая, что он идет ненавидеть. Почему-то была уверенность, что это женщина, но и эту идею он яростно отшвырнул ногой. Мешало. Тренировочная площадка, маленький островок песка между главным зданием деревни и стоящей напротив академии, которой эти квадратные метры были и вовсе не нужны, пустовала часто: большинство шиноби предпочитали выходить за границы Сунагакуре и практиковаться там, не боясь, что какая-нибудь техника может выйти из-под контроля. Команда Баки-сенсея, чаще предпочитая тереться около стен деревни, использовала миниатюрный полигон для небольших тренировок, таких, как сегодня. Канкуро издали заметил грозную фигуру учителя и стоящий с ним легкий силуэт, на порядочном расстоянии больше похожий на тень здоровяка в профиль. Немного приблизившись, он понял, откуда возник образ: девушка рядом с сенсеем обладала длинными черными волосами. Он молча преодолел длину площадки и подошел к двум шиноби, что-то вяло и неинтересно обсуждавшим. Баки-сенсей, заметив Канкуро, неохотно, но учтиво представил подкрепление из Отогакуре: - Кин, - он показал раскрытой ладонью на девушку. – А это Канкуро, - обратился он к новой ученице и продолжил, посмотрев через плечо генину. – Это Гаара. Канкуро вздрогнул, но желание взглянуть назад быстро стихло, как и оцепенение. Вернулась на мгновение утерянная уверенность, и он произнес пренебрежительно и грубо, будто рыча: - Рад знакомству. - Взаимно, - самодовольно оскалилась девушка, заметно приподняв подбородок. Он ответно ухмыльнулся, радуясь, что его приветствие поняли правильно – не цепляясь к самим словам. Баки-сенсей, дождавшись, когда Гаара подойдет к ним, начал говорить, сначала представив Песчаному куноичи: - Гаара, это Кин. Я надеюсь, у нас не будет проблем, как их не было с Темари, - он бегло посмотрел всем троим в глаза, только чуть дольше задержал свой взгляд на Кин. – До отправки в Коноху остается шесть дней, до самого экзамена – десять. Насколько бы вы не были сильны сами по себе, важна командная работа. И не только на экзамене, вы понимаете. Сегодняшняя тренировка пускай не улучшит эти качества, но позволит вам иметь представление, кто и на что способен. – Учитель помолчал, а потом сказал Гааре: - Тебя вызывал Кадзекаге-сама, поэтому ты можешь пропустить тренировку. - Хорошо. Гаара повернулся и медленно пошел обратно, к главному зданию деревни. Все время, пока Канкуро наблюдал за небрежной, медленной походкой брата, его сотрясала холодная и сухая ненависть. Но тот, преодолев незначительное количество метров, мгновенно скрылся. - Я предлагаю вам двоим простой спарринг, - произнес Баки-сенсей, и Канкуро, наконец, успокоился. – Просто деритесь друг с другом, пока не иссякнут силы. Но помните: это – тренировка, а вы не соперники. Генины кивнули и отошли от учителя на порядочное расстояние, будто сговорившись. Куноичи приняла стойку, но, не заметив ответного действия со стороны оппонента, расслабилась, чтобы спросить: - Что-то не так? Канкуро, не отводя глаз, кинул: - Пропускаю даму вперед. - А, - согласилась она. – Так бы сразу и сказал. Он лишь на секунду сумел разглядеть грацию в ее теле, но этой секунды оказалось достаточно, чтобы понять, каковой будет его ненависть. Как же сильно он будет ненавидеть эту убийцу! Эту женщину! Канкуро легко уклонился от атаки, даже не сошел с места. Победив любопытство и даже не повернувшись, чтобы взглянуть на оружие напарницы, он резким движением достал из набедренной сумки кунай и рванул вперед, переходя на ближний бой. Куноичи отскочила на пару шагов назад и снова повторила атаку. На этот раз Канкуро разглядел предмет, пролетевший рядом с его головой. - Сенбон с бубенцом? В нем закипела самоуверенность, в мыслях он уже видел кровь на кончике заточенного куная и выдохшуюся напарницу, держащуюся за порезанную щеку. Да, он оставит рану именно на щеке, чтобы запомнить хоть что-то на ненавистном ему лице. - Какие банальные методы! Раздался звон. Бубенцы, впившиеся длинными иголками в песок за спиной Канкуро, запели, сводя его с ума. Тряслась под ногами земля, заливались криками несуществующие в Сунагакуре птицы, скрывая своими тенями его от солнца. Генин упал на колени, но, сопротивляясь, не опустил головы: уже не чувствуя своего тела, он продолжал следить за куноичи. В глазах двоилось… троилось... Потом он понял, что произошло. - Гендзюцу, - процедил Канкуро сквозь зубы. - Наивные всегда легко попадаются, - ухмыльнулась она, и ему показалось, что именно с такой улыбкой на губах она убивала его сестру. – Думаю, Баки-сенсей не будет против, если я тебя немного поцарапаю. Канкуро всегда шел по пути силы, будучи уверен в способностях своих марионеток и собственной реакции. Но случай заставил его соображать и разгадывать истинные способности противника, пускай это было практически для него невозможным. Первый сенбон, уже без бубенца, расцарапал щеку. За ним последовал второй. И шиноби физически ощутил, как умирает сестра, как терзает ее его боль, как щиплет воздух раскрытую рану и греет кожу кровь. Он врал себе, что выполняет задание и шиноби перед ним – враг, что нет вокруг знакомых с детства зданий и соперник – не жалкая замена Темари. Но каждая боль, каждый последующий сенбон бросали его к ногам реальности, и, сконцентрировавшись, Канкуро снова начинал себе врать, пока не понял, что так он не разоблачит настоящего лгуна. Он остановил поток мыслей, как остановила бы кровотечение какая-нибудь мазь из медицинских запасов, и замер, прислушиваясь к разуму. Он, наконец, понял, как поддерживаются иллюзии. Движение рук привлекло Кин, и она пустила в Канкуро еще один сенбон. - Если ты пытаешься заткнуть уши, то не напрягайся. Этот звон уже в тебе. Но оружие не достигло цели: Канкуро непринужденно склонил голову на бок, и сенбон просвистел мимо правого уха. - Твои нити чакры хороши, но не твои руки. От пальцев его руки отходили голубые, едва мерцающие лески и прикреплялись к бубенцам, заставляя их замолкнуть. - И не надо врать, что этот звон во мне – зачем же тогда тебе поддерживать движение бубенцов? – поделился он возникшей идеей. – Раз уж эта тренировка устроена для того, чтобы мы показали друг другу свои способности, то… Кугутсу но дзюцу, - победно воскликнул он. Но Баки-сенсей, неожиданно появившись за спиной, ловко схватил один из концов разматывающегося бинта, не позволив Канкуро использовать технику. Сверток за спиной генина остался практически таким, каким он был в начале тренировки – только тонкие тряпки чуть растянулись. - Тебе сейчас не стоит это использовать, - объяснил учитель, и юный шиноби сразу понял, что у наставника на уме: не беспокойство – осторожность. А Баки-сенсей продолжил врать, чтобы не вызвать подозрений: - Это дзюцу еще новое. Канкуро пожал плечами и, снизив концентрацию чакры в ладони, порвал нити, которые тянулись к бубенцам. - Тренировка закончена? – спросил он. - Да. Иди к медикам и зашей рану. Она глубокая. Канкуро побрел в сторону лазарета, небольшого здания в ста шагах от академии. Его одолела досада: он не смог поквитаться с убийцей сестры. А над Сунагакуре поднимался незнакомый день. II Медсестра в госпитале, посмеявшись, заверила Канкуро, что с ранами все нормально, и Баки-сенсей ошибся, предложив зашить крохотные царапины. Но для профилактики ему промыли растворами щеку и чем-то помазали ее, сказав, что после этого не нужны ни пластырь, ни вата. Ощущая боль от прикосновений иссохших и длинных пальцев? Канкуро напрягся. Он не хотел соглашаться с реальностью – царапины получил на том последнем задании, что было неделю назад, а не на тренировке от замены из Отогакуре. И за это он еще больше возненавидел Кин – своим присутствием она показывала, что Темари мертва, а это было не так. Темари скоро вернется. Но Канкуро не мог просто ждать. Пока все вокруг хоронят старшую дочь Кадзекаге, ему не было спокойно и досадно, что люди глупы и от того верят второсортному вранью таких же сплетников. Все говорили о смерти Темари, все пытались сказать ему и уверить, что ее больше нет, и это изводило, высасывало всю уверенность и умиротворенность, не позволяло сконцентрироваться на предстоящем экзамене. Он был зол на всех, но ненавидел только ее – потому что она не говорила, а доказывала. На обратном пути он встретил Кин и Баки-сенсея, опять что-то вяло обсуждавших. Внешне было сложно определить, но, прислушавшись к разговору, Канкуро понял, что всю беседу тянет учитель, а девушка только поддакивает или хмычет. - Раз уж вы не разошлись, может, продолжим тренировку? – спросил Канкуро, когда его тень закрыла собой тень Кин. - Я не против, - ухмыльнулась она. - Тогда можете продолжить, а мне надо к Кадзекаге. На счет нападения на Коноху практически ничего не решено, - сказал Баки-сенсей устало, но чуть энергичнее, чем пару секунд назад, когда говорил о назначении шиноби в Сунагакуре. Вместо того чтобы раствориться в воздухе и за мгновение добраться до прихожих главного здания, учитель медленно зашаркал по песку. - Надеюсь, сейчас ты покажешь эту технику? – обернулась Кин, убедившись, что джоунин ушел далеко и не может услышать их. - Тебе куда интереснее должна быть не моя техника, а способности Гаары. Хотя… Да, покажу. Но не здесь. Следуй за мной. Его голос был самодовольным, высокомерным – голосом, провозгласившим себя победителем. Канкуро это не контролировал: его слова были полны презрения, будто впитывая яд, насыщаясь им, брошенные на порог судьбы. Не так он ненавидел, но было все равно. - Сменил бы тон, не оправдан, - резко кинула девушка. Канкуро засмеялся: - Ну извини, - согласился он. В деревне становилось шумно и людно, даже на улочках, где здоровый взрослый мужчина не мог свободно расставить руки: оба средних пальца впивались в стенки стоящих напротив друг друга домов, а иногда приходилось сжимать ладони в кулаки. Только на окраине стало спокойнее, но там вовсю играли дети доакадемного возраста. Один из них, боясь, что его засалят, бегал рядом с генинами и случайно врезался в Канкуро, впопыхах извинился и метнулся в сторону Кин, а потом дальше, выстроив перед водящим два препятствия. Генин вел куноичи к границе деревни, высоким стенам, на которых он собирался устроить бой. В голове крутилась заурядная тактика и ни одной мысли об интересном бое: как куноичи может победить, когда он знает все ее козыри? Но для него это не было важным: цель была другой. После столкновения с детишками им не встретился никто. Перед глазами предстала стена. Не составило труда на нее забраться и, наконец, начать бой. Девушка, едва коснувшись носком ноги твердой поверхности, пустила в Канкуро сенбоны с бубенцами, но генин уклонился и, проведя к оружию оппонентки свои нити чакры, выбросил его за пределы деревни. Он раз предложил перейти на ближний бой: достал из набедренной сумки кунай, сюрикены для обороны и подбежал к куноичи поближе. Но Кин отступила и атаковала с дистанции. Все иглы были отброшены кроме одной, которая впилась в песок рядом с ногой генина. И она была с бубенцом. - Кугутсу но дзюцу! – отреагировал он и отпрыгнул на порядочное расстояние. Карасу, марионетка, которой не так давно удалось овладеть Канкуро, обвила хозяина шарнирными руками, словно уродливая ревнивая жена. Ее кукольный рот открывался, а затем закрывался, издавая механический стрекот кошачьей готовности к нападению. Воспользовавшись заминкой куноичи, генин выбросил сенбон. К атаке Кин уже была готова, но не до конца. Марионетка бросилась вперед, вытянув перед собой руку. Куноичи сжалась в стойку, надеясь отбить шарнирную конечность голой ладонью, но даже не успела осознать, что кукла несется слишком быстро. Кин вовремя заметила лезвие, прикрепленное к запястью, и увернулась. И, засмотревшись на пронзенный ядовитым клинком песок, Кин не подозревала, что в нее летит такой же. В пяти метрах от Карасу блеснул кунай, и Канкуро, разочаровавшись, потянул за нити и замедлил полет марионетки. Его оружие было отбито. - Канкуро, черт возьми, что ты делаешь?! Баки-сенсей через мгновение появился между генинами, преградив собой Кин. - Мы тренируемся, - ответил Канкуро. И он соврал: интонация была слишком простодушной. - Нет. Не ты, – строго произнес учитель и повернулся спиной к генину. – И это даже не месть. Он что-то сказал Кин, и они вместе спустились со стены. Канкуро в бешенстве бросил Карасу на землю. III Незнакомый день умирал. Он страстно погибал на закате, брошенный в холодную бездну за горизонтом неба, и тух, оставляя на теле последний пот и в памяти обещание вернуться. Канкуро боялся уснуть, боялся стать пленником холодной ночи, ее непрекращающегося биения часов, боялся все забыть. Ведь весь день он помнил, что обязан отомстить, что его ненависть правильна, что после смерти Кин все забудут о выдуманной гибели Темари и ему станет легче. А сон мог все испортить: он мог успокоить. Канкуро несся по крышам, говоря себе это, повторяя как тактику боя, по кругу, по кругу, как ураган крутит подхваченный песок, бесконечно, заново и заново, лишь иногда выбрасывая его в свободный полет и усилием воли подхватывая в воздухе. Он вдруг остановился: вдалеке показался силуэт, в сумраке ночи похожий на скользящую по небу тень. Он понимал, что это шанс, но не был способен побежать навстречу, заготовив в руке кунай. Кин приближалась, а он забывал все, что усердно пытался вспомнить. Будто ураган, он ослаб, превратился в ветер и выбрал бегущую в никуда дорогу, бросив все, потеряв всех, оставив только животную ненависть. Да, ненависть! Генин дернулся вперед, быстрым движением вытаскивая из сумки кунай. За глупый народ Сунагакуре! За смерть сестры! За его реальность! Звон достиг ушей, и Канкуро упал на плоскую крышу, пропахав пару добрых метров подбородком. Рядом звякнул кунай, и, словно искусное сопровождение, снова запели проклятые колокольчики. - Дурак, мы союзники! – издалека крикнула куноичи, а он думал, что его боль – это вечные страдания Темари, что несчастные царапины на подбородке будут саднить на ее лице, не заживая, что он… он – ее убийца. И снова разум убеждает его в обратном, говоря, что это не так, что ненавидеть проще, что отчаяние для слабаков, что никто не увидит его скупых слез, что ни у кого он не попросит утешения, потому что оно ему не нужно. Но разум всегда забывает: Темари нет рядом, а он должен плакать. Кин приземлилась на крышу, и Канкуро мысленно представил, как вездесущий песок взметнулся около ног. Дальше она не пошла, только, кажется, села: шуршали ее штаны. - Ты меня действительно убить хочешь? – упрекнула она, не прекращая звона. – Ты свихнулся делать такие выпады в темноте? А вообще: к черту. Я просто хочу вдолбить в твою голову, что мы союзники и что к смерти твоей сестры я не имею никакого отношения. Канкуро не слушал, боялся, что ее слова могут переубедить его, успокоить, что забудется все, что он старательно сберегал в памяти, что не вернется уже растерянное. Ведь он не ненавидит, ведь Кин не убийца, ведь Темари действительно мертва. Но нет: слишком больно в это верить. - Как понимаю, ты хотел расправиться со мной еще на тренировке? Так что тебе помешало? Он услышал это случайно, потеряв контроль над мыслями и пустив их вниз по лестнице игры ассоциаций. Он услышал это и понял, что не собирался ее убивать – всеми силами пытался спасти: водил по кругу, давая время Баки-сенсею закончить совещание и заметить их из крошечного окна, выходящего прямо на выбранное место, а потом, сыграв разочарованного, потянул за нить чакры, приостанавливая Карасу – иначе кунай учителя не отбил бы атаку вовремя. За это Канкуро ненавидел ее еще больше. А другая половина молила, чтобы Кин заметила его крик о помощи. - Чего молчишь? Смотри человеку в глаза, когда с тобой разговаривают! Шурша штанинами и грубо шаркая по песку, Кин подошла к нему и правой рукой резко подняла за подбородок красное от гнева лицо Канкуро. А потом неожиданно отпустила. - Я… П-прости… - замямлила Кин и села рядом, будто готовая принять все за свою бестактность и последовавшее смущение. Звон бубенцов прекратился, и Канкуро перевернулся на спину и стал стряхивать с лица песок, задел шапку, размазал рисунок и нелепо усмехнулся, когда по зубам заскрежетали песчинки. Он не заговорил с куноичи, но мысленно стал благодарить ее за простое смущение и робость – за каплю понимания, которое не успокаивало его разум, но исцеляло крохотные раны на сердце. И он догадывался, по-детски стыдился того, как блестят его глаза. Потом он исподлобья взглянул на Кин. Крохотного роста, с длинными волосами, окутавшими небольшую фигурку, и отливающем в лунном свете лице с большими, словно неживыми глазами она походила на куклу, которые он для практики стругал девочкам, когда сам был только ребенком. И он ясно осознавал, что их сходство лишь кажется, что через пару секунд Кин может встать с места и одним своим голосом взбесить его разум, напомнив, что она существует, что ее бубенцы лежат в полуметре от него и Темари, что оставшиеся иглы снова готовы поцарапать их щеки. Канкуро не мог избавиться от наваждения, не понимая, что он выше ненависти, - не понимая, что Кин никогда не станет Темари, а смерть не воскресит сестры. Канкуро приподнялся на колени и повернулся к куноичи лицом, чтобы повалить ее на песок. Он навис над ней, а она не сопротивлялась, хотя смущение и робость уже сменились смятением и несогласием. Он был в состоянии дотянуться до куная, но не смел: чувствам все было ясно, - и продолжал смотреть в глаза Кин, не смея шелохнуться, не позволяя себе глубоко дышать и отвести взгляда. Все смешалось перед ним, и только в длинных волосах, теплых от запутавшегося в них жаркого дневного воздуха, он нашел утешение, как нашел утешение в объятьях и неистовом крике души: это не Темари… IV Родное утро зашуршало своими одеждами по небосклону, поднимая настойчивыми шагами и длинным подолом небесную пыль из облаков и редких туч. И Канкуро впервые за долгое время взбесил этот помпезный, не знающий противоречий и компромиссов приход. Он проснулся уставшим и недовольным: свет солнца, падая на глаза, был огромной помехой, а спать под подоконником на полу не хотелось. Генин усмехнулся: наконец он снова пошутил над собой. Хороший, должно быть, день. - Канкуро, открой! – услышал он из коридора. - Да, Баки-сенсей! Верный ученик встал с кровати, одел брошенные у ножек кровати штаны и, не пытаясь найти обувь, пошел к двери. Баки-сенсей стучал яростно и недовольно, но Канкуро казалось, что это попытка обмануть его, чтобы потом несказанно обрадовать. А учитель ворвался, дернул его за руку и повел на улицу, сказав, что Темари нашли в пустыне, и она в очень тяжелом состоянии. Через мгновение Канкуро ускорил шаг и перешел на бег, из-за чего руку Баки-сенсею пришлось отпустить: он не поспевал следом. Канкуро рвался вперед, пытался преодолеть ступень своих возможностей и побежать еще быстрее, ведь Темари была здесь, в деревне, живая. И он вдруг остановился, грустно добавляя про себя: пока живая… Но силы вновь взяли верх: он бежал уже по команде – к Темари, и пускай разум старательно напевал правду действительности, чувства верили, что все будет хорошо. Ведь день никогда не умрет… …Я знал Кин один день – последний из тех, на протяжении которых Темари была мертва для всех и убита для меня. Но знакомства с ней мне хватило, чтобы понять одну вещь, на постижение которой у меня ушла вся юность: мы все – люди, и только мы можем понять друг друга. Наверное, в ту единственную ночь, что я ее знал, она понимала мои страдания и хотела помочь. И она помогла: ведь в другом человеке, готовом подарить мне свою поддержку, я нашел спасение, а через годы – спокойствие. Хотя дерется она плохо и не волнуется над стратегией: на экзамене на чуунина для меня все было чисто и прозрачно – шаг вперед, поворот направо. И пускай ее соперником был Шикамару, я уже перестал делать эти глупые выпады с кунаем. Интересно, где она сейчас? Живет где-нибудь, наверное, забросив работу шиноби.