Проклятие

«За грехи свои надо расплачиваться.» И я расплачивался каждый божий день– хватая окровавленными пальцами мокрую тряпку, пропахшую кофе, прижимаясь лицом в подушку, будто пытаясь задохнуться, обжигаясь кипятком по три раза на день и смотря в темный угол глубокой ночью. Я расплачивался и молил его оставить меня, проглатывая беззвучные слезы, слышимые всем, кто умел наблюдать. Его я опасался меньше всех, и, нарушая свое обещание, отдавал ему больше запретных чудес. Его я не боялся и его любил, едва научившись любить. И именно его я проклял, когда вздрагивал от каждого нового своего вздоха. Всю свою жизнь я надеялся на одно, но получал совершенно другое. В каждом новом доме я ждал, что все изменится, станет лучше, и, получая слабую надежду, терял ее раз за разом. Он просил невозможного. Невозможного для Македонского. Для того, кем я стал, оставив позади Ангела и Дебила. Я и так нарушил слишком много обещаний, перестав бояться пронизывающих зеленых глаз, не раз подставил себя перед Сфинксом и самим собой. Но на такое пойти не мог. Из-за слабости его, не мог дать слабину сам. Я не мог убрать Слепого, даже если бы чувства мои к просящему о таком были в три раза сильнее. Но это было совершенно невозможно. Я уже ненавидел себя даже за те крупицы, что оставались во мне после клетки, где он издевался надо мной, где кричал это «черт возьми!», где бросал мне свое «подотри сопли.». «Черт возьми!» от старого шарлатана, уничтожившего во мне все человеческое, перешло в «Черт возьми!» юного волка, скалившего зубы на каждого, кто ему пришелся не по душе. Больше всего на свете, с появления в Доме, я боялся что скалить зубы он будет смотря на меня, и вот оно, самое страшное случилось. Наверное я решился именно в этот момент. Проклятие это было нашим общим, и, проклиная его, я проклял себя, отравил до костного мозга, и отраву эту не убрал бы даже позорный шаг с крыши старого серого здания. Идти назад было слишком поздно, как и сдаваться. Я знал, что Сфинкс обо всем знает. Чувствуя его боль через несколько этажей, я понимал что предал его, не смотря на все, сотворенное им для меня и ради меня. Но вместе с тем со мной была уверенность, что он поймет зачем я так поступил. И простит меня. Только я сам себя не прощу, говоря каждую ночь, стоящему в углу призраку беззвучное «прости...».