Предлетница

      Каждый год, как долго ни плывёт по небу черепаха, наступают дни, когда уже отцветает буйная весна, но ещё не проливается дождями лето. Для людей они ничем не отличаются от других, поэтому нет в их языках и слова для них. В джунглях эти дни называют предлетницей.       В человеческом жилище пахло некрашеным деревом. В углу стрекотал сверчок — этот старый друг человека не любил внимание и играл свои мелодии только по тёмным закоулкам.       — Помолчи! — окликнул сверчка Маугли. — Тс-ц-ц! Мне нужна тишина…       Сверчок недовольно дёрнул лапками и замолчал.       — Спасибо, — прострекотал ему Маугли. — Черёд говорить человеку.       Сколько бы Маугли ни тужил горло, он не мог произнести ее имя. Ее звали Шакти — так не говорят ни волки, ни змеи.       — Ш-ш-шаэти? — спрашивал он, сжимая крепче ее руку.       — Шакти, — повторяла она. — Ша-ак-ти, — язык скользил по зубам, прижимался к нёбу. Маугли следил за движениями губ, причмокивая всякий раз, когда подражать не получалось.       — Шати? — выдыхал он.       Шакти лишь поджимала губы. В тесной комнате пахло досадой.       — Р-р-рах, — звала его Шакти. Снова ошибалась: рычание рождалось не глухим рокотом где-то в груди, а слабым присвистом в горле. Ласковое «лягушонок» из волчьей пасти вырывалось раскатистым, грозным, но откуда было это знать человеку…       Шакти страстно желала узнать его имя. Показывала на Маугли тонким пальцем и склоняла голову набок.       — Маугли, — рычал он.       — Р-р-рах? — хмурилась Шакти.       Маугли яростно мотал головой и повторял:       — Маугли, — этим именем назвали его волки, но, может, клекот Чиля донесет его до человечьих ушей точнее?..       — Сынь? — подражание коршуну получалось чище. Маугли кивал, а затем добавлял:       — Маугли, — так шипел его имя старый мудрый Каа.       — Ш-ш-с-с? — щурила глаза Шакти.       Маугли лишь улыбался ей и проводил по длинным, мягким, как последний опад, черным волосам.       Как мог он знать, что человеку знакомо лишь одно звучание собственного имени?       Солнце тонуло в глубинах синего озера и всплывало вновь, тонуло и всплывало, тонуло и всплывало…       Шакти не выпускала его из дома. А стоило снаружи раздаться людским голосам — странным, грубым — и вовсе настойчиво притягивала к себе.       «В ней тоже расцветает красный цветок, — понимал Маугли. — Он ли заставляет её так пахнуть?       А ты знаешь, как пахнет стыд, мой мальчик?       — Ш-шти? — попробовал он еще раз.       — Ша-ак… — впрочем, разве важно, как ему ее звать? Он не знал ее языка, она с трудом повторяла его, но они понимали друг друга без единого звука. Понимали еще тогда, на водопое. А после… После он нашел ее по запаху. Змеей прополз по крыше и спрыгнул прямо в ее сад. От Шакти повеяло страхом… А он смотрел в большие черные глаза и чувствовал, как красный цветок лижет пятки. Раздирает шкуру, душит серыми клубами…       — Помоги мне, — скулил он. — Я не знаю… Что это? Что со мной?!       А она моргнула и развела руки в стороны.       Она была теплой. Горячей, как камни под солнцем. И все же только сквозь ее шею можно было вдыхать прохладный ночной воздух. Только наталкиваясь на ее плечи, красный цветок увядал.       — Я не знаю, что со мной, — повторял он раз за разом…       — Кто ты? — шептала Шакти, а он слышал лишь: «Так и должно быть».       — Ша-ак-ти, — повторила Шакти, нахмурившись. Маугли перевел на нее мутный взгляд и втянул носом воздух. От Шакти чуть заметно пахло чем-то горьким. Чем?       — Ша-ас, — согласился он и улыбнулся ей в ухо.       В нос ударил давно знакомый запах. Тяжело дышащий после охоты Акела, уморившийся Балу — все они пахли усталостью.       Шакти пахла ей чаще обычного. Реже откликалась на его прикосновения. А однажды от неё повеяло страхом.       — Улетай! Улети так же, как прилетел! — по лицу Шакти текла теплая вода, пахло солью. Шакти взмахнула руками. — Улетай!..       — Конечно, я спою тебе, спою! — Маугли вцепился в спасительный жест. Он все еще ее понимал. — Но только тише, тише… И у Чиля размах крыльев шире!       Просвищу теперь я Джунглям, что окончен славный бой…       Маугли клекотал коршуном, пел соловьем, звенел трелью за трелью… Но этот бой он проиграл.       «Она хотела услышать Чиля… Я взвою шакалом, зарычу тигром, пусть только пожелает слушать…»       Вода по лицу Шакти текла все быстрее, запах страха раздражал ноздри, манил наброситься.       — Я не знаю, что со мной. Во мне словно расцветают красные цветы, — сбивчиво дышал Маугли ей в шею.       — Уйди, я тебя боюсь…       Весна скоротечна, мой мальчик.       Он все еще понимал ее без слов: когда по его душу пришли люди с палками, выпускающими красный цветок, он побежал.       Солнце всплыло из синего озера. Маугли чуял за спиной холодную злобу… и бежал, не помня путей, в родной и безопасный лес. Так же неглубоко дышал загнанный им прошлой весной олень, Хирэн…       Бесшумной тенью выпрыгнул из кустов серый силуэт с горящими жёлтыми глазами.       — Брат?       Мокрый, измученный, Маугли растянулся на траве и улыбнулся прямо в волчьи глаза.       — Это я. Мы с тобой одной крови, — но Маугли не знал, кто из братьев перед ним.       — Я тебя не понимаю, брат… И от тебя пахнет человеком… — слабый запах задразнил ноздри. Знакомый запах.       — Я вернулся к людям, брат, но я волк, волк, сын свободного народа джунглей… — но рычание не выходило, рождалось не в груди, а в горле, дребезжало, срывалось…       — Прощай, брат, — и волк скрылся в темной зелени. Вместе с ним исчез приглушенный запах страха.       Ты спросил меня, что стало дальше, мой мальчик. Но забудь даже то, что я рассказал сейчас. История Маугли закончилась в тот день, когда он покинул джунгли… В тот день по нему пел Чиль.