Под ржевом

      Тысяча девятьсот сорок второй год. Лютая зима. Вся деревня Овсянниково стояла в мёртвой тишине. Вся изрезанная, испепелённая руками немцев, она местами горела, но всё ещё гордо стояла. Её, как и русский дух, не сломить.       Деревня не была захвачена фашистскими войсками. Главная цель русских солдат — не дать немцам прорваться дальше и захватить всё Овсянниково. Остальные две ближайшие деревни уже были за фрицами, и образовывался своеобразный треугольник. Рота в Овсянниково была словно в капкане.       По глубоким сугробам, прямиком из деревни, к окопам бежит молодой солдат — Витя Сомов. На его лице замёрзшие слёзы, засохшая кровь и грязь. Он бежит так быстро, как никогда не бегал. Пусть болят ноги, руки и гудит голова, но он обязан добраться до своих и доложить важную весть.       Наконец, завидев долгожданную цель, он прыгает в яму к своим, его ловят, помогают встать на ноги. А мальчишка рвётся к Пригожину, что-то очень важное сказать хочет, все перед ним расходятся и слушают, навострив уши. — Товарищ Старший Лейтенант, разрешите обратиться, — Сомов поправил съехавшую набок стальную каску. Мужчина, к которому обратились, внимательно на пацанёнка смотрит, а тот продолжает, — Немцы не планируют наступление. Они решили окопы минами завалить, — Уверено произносит Витя, едва ли не задыхаясь.       К Старшему Лейтенанту Карцев подходит, вслушиваясь о чём речь. Лейтенант брови густые хмурит, — А ну-ка повтори. — Сигнал к обстрелу — красная ракета. — Да кого вы слушаете? — Восклицает Костя, он этого Сомова рвать и метать готов, после того, что у заброшенной церкви случилось. Как Витька его с потрохами командиру сдал. Разболтал всем, что Карцев вор и рецидивист. Самое ужасное то, что это услышал политрук, Ефимушка. Он точно разочаровался в Косте. А Карцев этого боится больше всего. — Этот Сомов полчаса назад немцами восхищался! — Напоминает мужчина о недавнем инциденте: Витька упоенно говорил о немецкой тактике и войсках.       За плечом стоял Зорин. Костя слышал, чувствовал его сбивчивое дыхание, как сильно бьётся чужое сердце. Страшно ему, маленькому. Если бы мог, Карцев бы эту всю войну завязал к чёртовой матери, но это не в его силах. Он обычный пролетарий. А власть была в руках буржуев. — Я клянусь! Я слышал, как немецкий офицер приказал сравнять эти окопы с землёй! Я… говорю по-немецки.       Тут Старший Лейтенант начал рассуждать вслух: — Если это так, то сейчас они забросают нас минами. И через полчаса, даже тот, кто из нас останется в живых, воевать будет не в состоянии.       Наступила тишина. Вся рота смотрела на Командира пустым взглядом. Казалось, они были в стадии принятия неизбежного, — смерти. Карцев чует, что Ефиму совсем плохо, и незаметно для других чужую руку в перчатках сжимает, как бы говоря «не бойся, я тебя защищу». — Значит, — Лейтенант оглядывается на остальных, Зорин дёргается, не желая, чтобы Пригожин руки сплетённые увидел прячет к себе в карман пальто, отогревает чужую ладонь, — Если мы не отступим, фриц перебьёт нас, не понеся ни единой потери. — Есть приказ и команда: взять и удерживать Овсянниково. Уйдём — нарушим приказ, — Зорин почти на крик срывается, успокаивается, когда пальцы Кости сжимают собственную кисть. — Ваня, сколько у нас человек осталось? — Пригожин поворачивается к Басову, — Тридцать два. — Нельзя нам уходить, Командир, — Говорит один из солдатов, — Верно, нельзя. Но я ваши жизни, как и свою, готов отдать только в обмен на фрицевские, — Лейтенант солдат осматривает, — А вот так, задаром, превращать свою роту в фарш я не позволю. — Поэтому, последний приказ будет мой, — Командир уже не говорит, кричит, чтобы услышал каждый, — Политрук Зорин. — Я! — Сержант Лавров. — Я! — Выводите остатки роты к своим.       Костя с Ефимом переглядываются. Неужели им предстоит расстаться уже сейчас? И скорее всего, навсегда. Карцеву это всё жуть как не нравится. Но, главное, его политрук будет в безопасности.       Пригожин продолжает, — Я, Басов и Карцев остаёмся здесь прикрывать отход. И проверим, не соврал ли Сомов.       Витька испуганно смотрит на остальных, а потом выдаёт: — Тогда позвольте и мне остаться здесь! — Я тоже хочу! И я, Командир!       Солдаты как один все захотели остаться здесь. Боевой дух и желание защитить родину полыхали алым пламенем в их сердцах. Пригожин понимал, что здесь, после выпуска сигнальной ракеты, начнётся настоящая мясорубка, поэтому нужно было оставить минимум бойцов для прикрытия, остальные должны уходить. — Я, Басов и Карцев. Остальным приказываю отходить, — Железным тоном произносит Командир и ни один не посмеет ослушаться.       Солдаты из окопов выбираются под командованием Лаврова и следуют за ним, пока их не начали обстреливать немцы в поле. Надо было как можно быстрее уходить.       Кожу колол сильный мороз, но Зорину было всё равно. Он стоял на коленях, также как и Карцев, на мокром снегу, крепко обнимая мужчину. Они скрылись от чужих глаз за поворотом окопа. — Костя, родной, я приду, обещаю. Как только роту доведу до наших, так прибегу к тебе. Обещаю, — Шепчет дрожащим голосом Ефим, а Карцев смеётся. — Ну ты и дурак, Зорин. Оставайся с нашими, там безопасно. Сюда не суйся. Я справлюсь, — Карцев улыбается через силу и млеет (хотя снаружи этого не показывает) от поцелуев политрука. Кажется, он всё лицо расцеловал, — Так, Ефимушка, успокойся. Иди, веди роту. А мы тут сами как-нибудь, — Брюнет в плечо Зорина толкает, чтобы тот быстрее сматывался. – Костенька, ты знай, я на тебя зла не держу из-за слов Сомова. Я принимаю тебя любым.       Политрук напоследок лбом к чужому прижимается, на миг глаза закрывая, будто стараясь запомнить этот момент до мельчайших деталей, запомнить эти ощущения, запомнить Костю Карцева и его тёмные густые волосы.       Мужчина поднимается и уходит, нет, бежит, не оглядываясь. Он догоняет Лаврова и уводит роту прочь от опасной зоны. Карцев ему вслед смотрит: лицо сразу же потеряло былую улыбку, что принадлежала только Ефиму, брови опустились. Он искренне надеется, что Зорин не дурак и сюда больше не вернётся, останется с солдатами.       Он вцепился в этот дурацкий автомат и направился к Ивану и Командиру.       Во рту привкус пепла, крови. Но Карцев не чувствует ни боли, ни усталости. Он в полной боевой готовности. Возможно, былую усталость сняла водка, которую они распили из фляжки с Пригожиным и Басовым. Алкоголь работал на ура: по телу разливалось тепло и никакая русская зима нипочём.       Тут, совсем близко, вдруг раздаётся взрыв. Карцев машинально на землю упал и руками голову закрыл. В ушах неприятно засвистело. На макушку осыпался снег вперемешку с землёй. — Карцев, Басов! Живы?       Голос Старшего Лейтенанта слышится совсем глухо, будто Костя сейчас находился под толстым слоем воды. Он рот открывает и закрывает, как рыба. Уши потихоньку откладывает. — Здесь!       Карцев охрипшим голосом кричит и поднимается на ноги. Он в полуприсядь движется в сторону, откуда издавался голос Пригожина. Тот зовёт Басова, но слишком поздно: Карцев голову поворачивает и видит своего приятеля на земле, возле стен окопа: тот лежит, весь чёрный то ли от грязи, то ли от крови, слово уголёк. Костя прищурился: да, это земля, смешанная с кровью. Совсем осипшим голосом он зовёт Ваньку, но тот не откликается. Мужчина набухший ком в горле проглатывает. Снова взорвалась бомба, или даже две. У Кости перед глазами всё плывёт, он так и не доходит до Пригожина. Свернулся в клубок, лишь бы сжаться, спрятаться от этого ужасного и страшного мира.       Почему-то в голове заиграла пресловутая «В землянке» Суркова. Карцев лежал на сырой земле и дрожащим голосом напевал песнь под грохот бомб. Бьётся в тесной печурке огонь На поленьях смола, как слеза И поёт мне в землянке гармонь Про улыбку твою и глаза       В память врезается Зорин и его улыбка. Они тогда летом сорок первого набрели на какое-то чудесное озеро среди сосен. И тут же бросились голышом в чистые воды. Напились, намылись. — Так хорошо, я, кажется, лет сто не мылся, — выныривая из воды произносит Карцев и убирает со лба мокрую чёлку. Про тебя мне шептали кусты В белоснежных полях под Москвой Я хочу, чтобы слышала ты Как тоскует мой голос живой       А Ефимка смеётся Косте в лицо, так ярко, впервые за тот период, как началась война. У Кости внутри тогда что-то рухнуло, наверное, последняя шестерёнка, которая застряла в механизме и не давала двигаться дальше, сдерживала, мужчина уверенно приблизился к товарищу, робко поцеловал в бледные губы. Ты сейчас далеко-далеко Между нами — снега и снега До тебя мне дойти нелегко От смерти четыре шага              Карцев резко открывает глаза, тёплая, зелёная картинка с озером исчезает. Взрывы вроде прекратились. Но Карцев знал, что это только начало, вступительная часть.       Он, шатаясь, поднялся и побежал вдоль окопа. Завидев сорокапятку, Карцев подошёл к ней и возликовал: целых два длиннющих наряда патронов. Мужчина быстро управился с ними и вот, оружие было заряжено. Он мог позволить себе расслабиться на пару минут. Просто вздохнуть и выдохнуть. Костя чувствовал, что немцы совсем близко и вот-вот услышит их речь.       На плечи внезапно легли чьи-то руки. Костя вздрогнул всем телом и резко развернулся в боевой готовности. А перед ним стоял Зорин, политрук собственной персоной. — Ефим? Твою ж мать! Ты что здесь забыл?       Карцев хоть и не кричал, говорил вполголоса, но даже так по тону было понятно, что он очень зол. Злится из-за самого большого страха в его жизни: потерять Зорина. Вот дурак! Политрук запыленные, спавшие очки поправляет, — Кость, я же обещал, что приду.       Больше они не говорят. Карцев буквально схватывает Ефима в свои горячие объятия и выцеловывает всё его лицо: нос, лоб, щёки и тонкие тёплые губы. Зорин плачет, и Костя тоже, правда только в душе. А так, он слабость свою не покажет никогда. Особенно Политруку.       Карцев не хочет осознавать, что им осталось совсем немного. Их три человека, а немцев несколько сотен, точно. Может, одну четверть он оружием перебьёт, но на остальных патронов не хватит. Было бы славно, если бы прислали ещё парочку сорокапяток и роту солдат. А лучше две. Но это лишь мечты. В суровой реальности они втроём против чуть ли не тысячи.       Руки совсем красные из-за холода и не хотят двигаться. Зорин что-то засуетился, достал из своего портфеля фляжку и протянул её с настойчивым «пей». Это оказался коньяк. Предугадывая следующий вопрос, Зорин начал тихо рассказывать: — Это мне Старший Лейтенант Остапенко дал. Костенька, ты не бойся. Наша рота, укомплектованная, сейчас вернётся сюда.       Карцев с полсекунды смотрит на Политрука, замерев, а потом целует так крепко, так чувственно. Он улыбается ему, — А я и не боюсь, Ефим. Главное, чтобы с тобой ничего не случилось.       Опять Ефиму не сидится. Он из своей потрепавшейся сумки варежки вязанные еле как вытаскивает и протягивает мужчине, тот заливается смехом, — Ну ты как мамка, Зорин, честное слово.       Зорин молча натянул тёплые перчатки на руки Карцева и вдруг замер: послышалась немецкая речь. Он к земляной стене прижался, руку завёл перед Костей, словно защищая. — Ефим, у нас сорокапятка и два наряда патронов… Шёпотом произносит Карцев и выглядывает из окопа, тут же завидев роту приближающихся фрицев.       Мужчина тянуть не стал: вцепился в оружие и открыл огонь по немцам. Те явно не ожидали такого нападения и не успели среагировать: все, как один, попадали на снег. Зорин к Косте прижался, выглянул из окопа и начал стрелять из пистолета, что до этого лежал нетронутым в кобуре.       Немцев становилось всё больше, а патроны уходили быстро. Зорин старался продумать безопасный путь отступления для них: в запасе было несколько гранат, можно было отвлечь ими фрицев и пуститься прочь, в другой рукав окопа. Там стояла вторая сорокапятка. От раздумий отвлек звенящий свист и резкая боль в плече, рядом с ключицей: попали, гады!       Зорин спустился вниз и попытался зажать рану рукой, губы кусает, лишь бы не завыть от боли.       Карцев продолжает стрелять, обеспокоенно поглядывая на своего возлюбленного, тот шепчет, что за пазухой есть пара гранат. Костя всё понимает. Он спускает последние патроны и ныряет вниз, к Зорину. Дрожащими руками достаёт гранату, выжидает с минуту, чтобы фашисты подтянулись, и кидает, как можно дальше, срывая колечко.       У них есть всего пару минут, пока немцы не очухались. Карцев помогает политруку подняться и быстро уводит за поворот. Идут, пригнувшись, чтобы враг не заметил их.       Но удача сегодня не на их стороне. Прямо за поворотом они нос к носу сталкиваются с человеком в белой форме — фриц. Они медлят пару секунд и Карцев, воспользовавшись этим, выбивает приклад у немца и стреляет.       Выдыхать ещё рано, слишком, но, тем не менее, Костя защитил себя и Ефима. Пригожина как-то и не слышно уже. Значит, они остались вдвоём. Вдвоём против роты солдат. — Костенька, — с выдохом шепчет Ефим, острая боль пронзает ключицу, — Оставь меня здесь, иди к нашим. Я идти не могу.       Голова гудела, а левая часть тела будто онемела и не хотела слушаться. Все ещё сжимая рану, Зорин присел на холодную землю.       Карцев сел на корточки рядом с ним: Нет, он не может оставить здесь своего человека. Тем более, такого родного. — Так, ты прекрати такое говорить.       Строго шепчет Костя и помогает вновь подняться, запрокидывая чужую руку на свои плечи, а ладонь кладёт на тонкую, почти девчачью, талию Зорина. Он ведёт мужчину вперёд, осматривается, не видать ли где фрицев. Пока Тишина.       Ефим еле как передвигает ногами, глаза слипаются, норовя провалиться в бесконечную тьму. Но он держится, не ради себя, а ради Карцева, что так упорно уводил их от опасности.       Что-то не было видно той спасательной роты, которую обещал Зорин, у Кости надежды никакой не остаётся. Он уходит в самый дальний от деревни рукав окопа и усаживает Ефима. Мужчина видит, что тот на грани потери сознания, — много крови уже успел потерять, да и крепким здоровьем Зорин похвастаться не мог. Оберегать его надо. А Костя не смог, проглядел. Он куртку расстегнул и от своей рубашки оторвал подол, как мог, обвязал предплечье и затянул узлом. — Ефимушка, пожалуйста, смотри на меня. Не закрывай глаза. Скоро наши придут, помогут!       Карцев сам не верил своим словам, но оставалось верить в чудо.       Они были в ловушке: в деревне фрицы, а через поле, в лесу, находилась база русских и рота под командованием Лаврова, но поле периодически обстреливалось, поэтому не пройдёшь без потерь. Ползком они перебраться не смогут, политрук там всю свою кровушку потеряет, да и он не в состоянии даже поднять руку.       Костя в порыве эмоций обнимает возлюбленного, так крепко, у самого в уголках глаз собираются слезы. Плевать, он устал быть сильным. Он тоже человек. Пусть война всё человечное убивает, но в Карцеве оно ещё живо и дышит.       У Ефима последние силы угасают, веки закрываются, и он погружается в темноту. Зорин ощущает тепло от рук Кости ещё несколько минут, после, его сознание теряется в бесформенной мгле.       А Карцев, что стоял на коленях перед своим маленьким Зориным не сразу замечает треск снега и звуки шагов за спиной. Он даже среагировать не успевает, как звучит выстрел и его спину, внутренние органы разрывает скоростная фрицевская пуля.