Зажигать пьяные звезды.

Лестница наверх не внушала доверия. Деревянная, с покосившейся первой перекладиной, словно наступишь — упадёшь. Серёжа смотрит на Олега широко распахнутыми от страха глазами. Одно дело было говорить и соглашаться идти следом за Олегом, не спрашивая ничего, а другое — видеть куда тебя завёл этот самый Олег. — Я беру свои слова назад, Олег. С тобой куда угодно, только не по этой лестнице, — сипло сказал он. — Да брось, — Олег махнул рукой, — я тут не первый раз. Раз подо мной ничего не обвалилось, то под тобой уж точно всё на месте останется. И полез наверх первым, чтобы открыть люк. Разумовский недоверчиво поднял брови и вздохнул, но всё же полез следом. Это доверие между ними когда-нибудь сведёт их обоих в могилу. Люк открылся с ужасным скрипом, от которого нос сам сморщился. Волков первым вылез на крышу и подал руку Серёже, помогая залезть и оказаться на безопасной поверхности крыши детского дома. — Ну вот, не так уж и страшно, — улыбнулся он, сжимая пальцами чужую ладонь, вспотевшую от волнения. Воздух на улице — парное молоко. Лето в этом году жаркое, солнечное и яркое. Днём на улице находиться невозможно, а старый вентилятор в комнате не спасает совсем. Можно только лежать не двигаясь, потеть и мечтать о спасительной прохладе. Зато ночью воздух, чуть остыв, становится идеальным для прогулок и существования в общем. Снаружи от стен здания и асфальта пашет огнём прошедшего дня, но дышать намного легче. Вдвоем они стелют на середине крыши одеяло и ложатся на спину, устремляя взгляд в небо. Зимой Олег пообещал Серёже звезды и вот… — Будь мы далеко за городом, то вид был бы лучше, но что есть, то есть, — тихо говорит Олег, складывая руки под голову. Разумовский молчал. Ночь сегодня ясная до того, что никакие фонари, облака и прочее не могут помешать любоваться. На темном небе блестели маленькие точки. Настолько маленькие, что невозможно было поверить, что это — огромные небесные тела. Такие далекие, загадочные и манящие. Среди них есть более яркие и более тусклые, но все они замерли, красуясь, словно так и шептали: «смотри на меня». — Они так далеко… Устремляя взгляд в звездное небо, мы видим прошлое. Далёкое прошлое. Пока мы здесь лежим, какой-то звезды не стало, а мы даже не заметили и не заметим в ближайшие пару тысяч лет точно, — хрипло сказал Серёжа, облизнув губы. — Где-то там, возможно, есть разумная жизнь, но наших технологий недостаточно, чтобы узнать об этом. Да и их, видимо, тоже. А может они уже на пути к нам. Ночной воздух пьянил, был густым, словно кисель из столовой, но намного вкуснее. Хотелось вдыхать его как можно чаще, чтобы насладиться на всю будущую жизнь. — Они, эти загадочные разумные жизни, никогда не узнают о существовании нас с тобой. А мы никогда не узнаем о них, если их существование вообще можно себе представить. Может никого и вовсе нет, но я не хочу думать о том, что мы одни посреди бесконечного космоса. — Зато я знаю о существовании тебя. Другие мне не нужны, — Олег вытащил руки из-под головы и повернулся на заворожённого ночным небом Серёжу. — А знаешь про теорию квантового бессмертия? Где-то в параллельной вселенной мы могли не встретиться. Или встретиться, но ненавидеть друг друга, — Разумовский сначала повернул голову, а затем уже перевел глаза на Волкова и закусил губу. Минута в молчании тянулась, казалось, бесконечность. — Но, Волче, если это правда, то я самый удачливый человек, что нахожусь во вселенной, где ты — мой. Олег положил ладонь на гладкую щёку Серёжи, всю в веснушках. За что Волков любил лето ещё больше, так это за россыпь веснушек по всему телу. Для него это были всё те же звезды, но на теле человека, которого он мог вполне ощущать под пальцами, в отличие от неживых звезд. Олег любил их. Он любил Серёжу. Волков прикрыл глаза и, придвинувшись чуть ближе, нежно поцеловал нижнюю губу Разумовского, а затем верхнюю. Его искусанные от волнения губы - главная слабость Олега. Серёжа промычал что-то невнятное и резко подскочил с места, пересев на бедра Олега, который готов был клясться чем угодно, что слышал серёжино сердце, которое от волнения стучало громче и сильнее. Олег ловил губы Серёжи, целуя осторожно и медленно, стараясь растянуть момент на всю жизнь. Длинные рыжие волосы щекотали лицо, но Волков плевал на всё, ему ничего не мешало. Он положил руки на поясницу Серёжи, ощущая под пальцами дрожь в его теле. Разумовский сжимал пальцами ворот его футболки, как в первый их раз, когда он боялся, что оттолкнут и прогонят. Олег любил это волнение и эту дрожь. Он любил чувствовать Серёжу в своих руках, потому что верить в существование такого прекрасного человека мозг порой отказывался. — Я так сильно тебя люблю, — жадно вдыхая ртом воздух, сказал Серёжа. — Я люблю тебя еще сильнее. Во столько раз, сколько звезд на этом небе, — ответил Олег, проводя носом по щеке Разумовского. Он любил такого Серёжу: с зацелованными губами, растрепанными волосами, помутневшим взглядом и прерывистым дыханием. Любил, когда рядом нет никого, и они могли не скрывать своих чувств. Волков закусил губу и зажмурил от удовольствия глаза, сдерживая прерывистый вздох от губ Разумовского на шее, знал ведь как это на него действует. А тот не останавливался, покрывая поцелуями все доступные места. Во всей этой ласке Олег упустил момент, когда вместо вздохов уловил всхлип, словно ещё чуть-чуть и Серёжа заплачет. — Эй, ты чего? — Волков приподнялся на локтях, оказываясь напротив голубых глаз, из которых же скатилась первая слеза, что долго не задержалась, потому что Олег приподнялся ещё больше, чтобы убрать её большим пальцем. — Не знаю, прости, — Разумовский уткнулся носом в грудь Олега, и Волков опустился назад на спину, обхватывая руками Серёжу. — Не извиняйся, — хрипло ответил Олег и поцеловал рыжую макушку. — Я слишком много чувствую. Оно само, клянусь, — Серёжа шмыгнул носом и повернул голову набок, прикладываясь ухом к грудной клетке, слушая чужое сердцебиение. Это успокаивало. — Тише… Никогда не извиняйся за такое. Ты самый лучший, — и каждое слово — правда. Олег поймал дрожащий вздох, означающий, что Серёжа постепенно успокаивался. Волков нежно водил рукой по спине лежащего на нём Разумовского, запоминая каждую мелочь этого мгновения, и всматривался в небо, где что-то быстро промелькнуло и исчезло, как если бы ничего не случилось. Ни следа, ничего. Их жизни для всего мира пролетят так же быстро? Всё было слишком идеальным и из-за этого казалось нереальным. Но вот он — Сергей Разумовский — вполне реальный и ощутимый, не давал даже толком задуматься об этом. Олег слегка улыбнулся и упавшей звезде, и сопению в районе шеи. В голове было почти пусто. Оставалось лишь одно слово, которое он готов был повторять каждую секунду. Люблю.