Und dann kommt der Regen

      В этот тёплый вечер семейство Риддл проводило время в гостиной у камина, обсуждая дела поместья. Весь штат давно спустился в деревню — слуги разошлись по домам к своим семьям. Риддлам сегодня тоже предстояло собраться всей семьёй. Впервые за шестнадцать лет. Но они ещё об этом не знали. Даже количество наготовленных кухаркой пышек было кратно трём. Они никого не ждали.       В этой же деревне, по тому же склону, по которому полчаса назад спустилась последняя девушка в белом переднике, сейчас поднимался юноша в странной чёрной одежде. Его вид был будто не от мира сего: бледная кожа, тёмные круги под покрасневшими, налитыми кровью глазами, будто несколько сосудов в белках лопнули разом, чёрные волосы и необычная, то ли старомодная, то ли карнавальная одежда. Незамеченным призраком он явился к подножию холма и твёрдым, уверенным шагом сокращал расстояние до дома на вершине.       Юноша, не мигая, смотрел на особняк и размышлял. В его голове творился хаос, вот-вот готовилась взорваться смесь ненависти, обиды, жажды мести и нечеловеческой жестокости. Молодой человек тяжело дышал, будто хищник, долгое время преследовавший свою добычу. Он сжимал ладони в кулаки до боли от впившихся ногтей, будто сдавливал шею заклятому врагу. Его глаза сверкали адским огнём. Это горела в муках его разбитая равнодушием, одиночеством и предательством семьи душа. Таким взглядом, которым он буравил дом, вампир смотрит на пульсирующую, яркую, аппетитную вену на человеческой шее перед тем как в предвкушении облизнуть острые клыки.       Он готовился вонзить свои клыки в шеи обидчиков и в жадном наслаждении упиваться кровью, которая течёт и в его собственных венах. Он намеревался вцепиться когтями в их тела и сделать с их плотью то же самое, что они сделали с его душой.       Образы в его голове никак не складывалось в единую картинку. Мысли мельтешили, пролетали по границе восприятия, оставаясь непонятыми, неузнанными, необдуманными. Этот безумный ураган не позволял даже самому юноше ответить на вопрос: «Что он сделает, когда окажется на вершине?». Такой простой вопрос, так много ответов, но такой трудный выбор. Стоило чему-то целостному появиться в сознании, оно тут же распадалось на сотни пазлов разного размера, не подходящих друг другу. Так рассыпались на части несколько десятков сюжетов, из разрозненных осколков которых юноше предстояло составить план действий.       Каждый шаг приближал его к заветной цели. Он шёл этот путь многие годы. Столько догадок, исследований, ожидания, и вот он здесь. Здесь, возле дома своего отца. Он видел сны несколько последних ночей. Сны о том, что произойдёт сегодня. О том, как наконец восторжествует справедливость. О том, как он будет отомщён. Многие эти сны отпечатались на пазлах в его голове.       Столько прекрасных идей, но ни одна не идеальна. Ни одна не соответствовала всем его параметрам. Ни одна не удовлетворяла все его желания, главным из которых было заставить этих людей в одну ночь испытать такую боль, которую Том терпел все шестнадцать лет своего существования.       Всего казалось мало, недостаточно. Каждый его жест должен был отмывать одно тёмное пятно из его прошлого, заставлять этих людей покаяться отдельно за каждый пасмурный день в его жизни, за каждую нанесённую рану. Они должны выкрикивать извинения, стонать в мольбах остановиться. Им придётся подниматься на колени, превозмогая адскую боль, чтобы он хотя бы обратил на них внимание. Они будут корчиться в муках на полу, как мерзкие, жалкие черви. Они проклянут тот день, когда отвернулись от него.       Он заносит над замком входной двери волшебную палочку и после негромкого щелчка заходит в дом. Тихие голоса доносятся из комнаты в конце коридора: два мужских и один женский. Все на месте.       Неслышными шагами он ступал по мягкой ковровой дорожке и прислушивался к разговору. Они обсуждали всходы, оплату прислуге, найм новых людей в штат. Они богаты и счастливы. Несправедливо богаты и счастливы. Они собираются платить человеку, который будет раскладывать столовые приборы в разы больше, чем Том получает в качестве содержания в маггловском приюте. Они радуются хорошему урожаю и собираются провести приём для окрестных фермеров, чтобы похвастаться плодородностью своих полей, пока Том получает отказ за отказом от работодателей магической Британии. Они обсуждают свои успехи на сон грядущий, пока Том вынужден придумывать, как провести как можно меньше ночей в приюте.       Дверь в гостиную прикрыта. Он толкнул её от себя, и она распахнулась. После полумрака слабо освещённого коридора свет огромной хрустальной люстры, занимающей почти половину высоты комнаты, больно ударил в глаза. Все обернулись на удар двери о стену и увидели в проёме незнакомца. А незнакомец увидел в очередной раз три лица, преследовавших его в кошмарах всю жизнь. Лица людей, обрёкших его влачить отвратительное сиротское существование. Старший из двоих мужчин встал с обитого бархатом дивана, взял из большой тарелки с запечённым мясом нож и направился к гостю. — Кто ты? — грозно шипел он, поднося лезвие к шее внука. Том не ответил. Он молча провёл палочкой на уровне его глаз.       Пронзительный вой эхом отражался от стен и потолка огромной комнаты. Пожилой мужчина закрыл лицо рукой. В ладонь мгновенно натекла лужица крови, переливавшаяся сквозь пальцы на вощёный паркет. Он попытался закрыть глаза, чтобы не видеть этого кошмара, но как бы ни старался, веки его не слушались, не опускались. Сжав ладонь, он брызнул кровью себе на одежду и почувствовал в кулаке два кусочка кожи и щекотку ресниц. Он в панике отшвырнул собственные веки с такой силой, что они зацепились за одно из свисающих блестящих украшений на люстре.       Том проследил спокойным взглядом за ошмётками и с улыбкой на губах расслабленно выдохнул, когда старуха, наблюдавшая за ними с дивана завизжала, будто это была её собственная кожа. Юноша обратил внимание на двух целых людей. Один из них, мужчина, до боли похожий на него самого, смотрел с пониманием в глазах, будто узнал сына, которого бросил ещё до его рождения, и предполагает его мотивы.       Мужчина поднялся с места и направился вслед за своим отцом навстречу смерти, пробормотав что-то похожее на просьбу не убивать невиновных. Но смазливая, жалостливая возня молодого человека совершенно не интересовала. Когда мужчина отошёл достаточно далеко от своей матери, Том направил на старуху волшебную палочку и молча потянул на себя. Золотая цепочка, свисавшая с её шеи натянулась, перекрывая кислород. Её сын только развернулся, чтобы прийти на помощь, как старик снова взвыл. Теперь кончик древка указывал на него, но не кромсал, не душил, а только причинял боль.       Женщина кашляла на каждый вдох и болезненно хрипела на выдохах. Пожилой мужчина валялся на полу, размазывая по лицу и рукам собственную кровь. А их сын, открыв рот в немом вопле, мотал головой с матери на отца, не понимая, кого броситься спасать. Тогда он выхватил из руки старика нож, разодрав лезвием ладонь и с диким рыком бросился на сына.       Том, будто того и ожидал, оторвался от мучений деда и сбил с ног отца простым заклинанием. Тот с грохотом завалился на пол. — Нет, сначала ты увидишь, как они умирают, — Риддл младший пнул расслабленную ладонь отца, нож отлетел достаточно далеко. — и только потом я позволю умереть тебе, — он сделал акцент на последнем слове. — Последние минуты своей жалкой маггловской жизни ты проведёшь так, как я провёл всю свою. Приятного просмотра, — Том заклинанием отбросил отца к противоположной стене, откуда открывался прекрасный обзор на всё происходящее.       Миссис Риддл визгнула, когда её сын со всей силы впечатался спиной в резные деревянные панели. Том бросил свою первую жертву лежать на мокром паркете и снова посвятил себя мучениям женщины. Он взмахнул палочкой и метал на её шее стал нагреваться. Сначала Мэри почувствовала через хлопковый воротник приятное тепло, будно снимающее напряжение со спины и шеи, но секундой позже воздух наполнился запахом дыма. Золотая цепочка стала блестеть красными, как глаза проклявшего её волшебника, переливами.       На ткани блузы появилась широкая, окаймлённая тлеющей оранжевой полосой прорезь. Раскалённый металл коснулся кожи. Хриплый вопль сорвался с её губ и тут же превратился в истерический крик. Она попыталась сорвать с себя цепочку. На её ладонях появились красные полосы ожога, а к запаху дыма добавилась вонь горелой плоти. Том вдохнул полной грудью. Миссис Риддл в панике вертела головой и двигала плечами, пытаясь сбросить украшения, будто лошадь, которая брыкается, желая избавиться от поводий.       Слёзы стали смешиваться со стекающим со лба потом, когда на оранжевых тлеющих кромках стали появляться икорки очагов огня. Том Риддл старший шевелил губами, но не мог выдавить из себя ни звука, что-то в горле будто не давало голосу вырвать наружу. Этого было и не надо. Мольбы, которые он обращал к сыну, звучали в его голове. Прекрасная симфония: визги и всхлипы сгорающей заживо женщины, стоны человека, стирающего кровь с незащищённых глазных яблок пальцами, чтобы увидеть, что происходит, и истеричное бормотание всех возможных клятв и извинений, эхом звенящих в голове. Этому трезвучию не хватало лишь одной ноты, чтобы превратиться в септаккорд. И эта нота прозвучала.       Необычно спокойный, будто вызванный анекдотом среднего качества, смех вырвался из лёгких вечернего гостя. Его рука, крепко сжимающая деревянную рукоятку, не дрожала и медленно разогревала метал на шее старухи, а безумный, озверелый от впервые испытываемого счастья взгляд бегал по комнате, любуясь то извивающемся на полу воющим червём, то огнём перешедшим с воротника рубашки на седые волосы, то беспомощной, обездвиженной без единого заклинания, только собственным ужасом, тварью у стены напротив.       Миссис Риддл опрокинула на себя тарелку с супом. Глупая, бесполезная попытка спастись не потушила и половину языков пламени, уже вовсю щекотавших её лицо. Она только подожгла рукав. Когда тлеющий огарок ткани упал с кружевного манжета на юбку, женщина издала последний истошный вопль. Дальше её страдания сопровождались влажными от бурлящей в горле крови хрипами — обгорели голосовые связки. Последние три вдоха утонули в обугленных лёгких. В воздухе появился ещё один запах. Кроме плоти, горела юбка, а под ней плавились нейлоновые улки, растёкшимся пластиком прилипая к коже.       Завороженным взглядом Том смотрел, как пламя танцует на трупе миссис Риддл. Он поднял глаза на люстру, с которой до сих пор свисали два небольших ошмётка кожи, сделал несколько неторопливых шагов вперёд, нагнулся за ножом и направился к первому трупу. Старший Риддл хотел помешать осквернению тела жены, но только поднявшись на четвереньки, поскользнулся в лужице собственной крови и ударился виском о деревянный пол. Последнее, что он увидел перед тем как потерять сознание, это блик стали, заносимой на потушенным взмахом волшебной палочки трупом, сквозь влажную красную пелену.       Он сделал надрез на том, что осталось от кожи старухи. Верхний слой сгорел полностью и кое-где свисал чёрными корками. Том вонзил нож глубже, вдавливая лезвие под углом. Будто отрезая кусок мяса с туши, он спокойно вёл рукой вдоль обожжённой руки вниз к ладони. Дотуда огонь добраться не успел, непрожаренные мышцы сложнее отделялись от кости, но с них капало больше крови. Если в плече и предплечии она почти сварилась, то ниже она сочно стекала по рукоятке ножа, щекоча дрожащие от восторга пальцы Тома и тихо, едва слышно капала на пол.       Он пожалел, что выбрал способом убийства именно огонь. Ему больше нравилось смотреть, как кровь и слёзы пропитывают одежду самого старшего Риддла, чем довольствоваться скупыми красными ручейками, такими тонкими, что напора не хватает, чтобы достичь его незакатанного рукава. А Том хочет чувствовать, как Риддлы отмывают собственной кровью своё предательство.       Юноша взял отрезанный кусок в руку и, размахнувшись, закинул его на люстру к двум поменьше. Он проследил взглядом, как блестящая на свету красная капля прокатилась по витиеватой хрустальной детали и со стуком упала на пол. На это же смотрел и Том Риддл старший, но его глазах в отличие от его сына не было удовлетворения, довольства и спокойствия. Мужчина не отводил взгляда от места, где с крохотными брызгами исчезла капля, пытаясь понять, зачем Риддл младший вообще забросил третий ошмёток на люстру.       Этот вопрос прозвучал в голове юноши. В ответ он вернулся к дверям и сел на колени рядом со стариком. «Ренервейт,» — спокойно проговорил он, направляя палочку в изуродованное лицо. Сложно было сказать, пришёл ли мужчина в себя. «У него ведь нет век, чтобы открыть глаза,» — про себя усмехнулся Том. Мужчина поднялся на локтях и попытался отползти, но Том вонзил нож ему под колено, кончиком лезвия потянул на себя. Своим упорством старик сделал хуже только себе. Двигаясь против движения руки внука, он только помогал ему сдирать с себя кожу.       Отец убийцы наконец отомлел. Оцепенение от спектакля ужасающего зверства собралось колющими комками в суставах и превратилось в страх, в адреналин, заставляющий двигаться. Он подорвался, за мгновение пересёк комнату и вот уже поднимал отца с пола.       Изнутри по рёбрам Тома Риддла младшего кипятком разлилась ярость. Жажда крови и отмщения вытеснила экстаз от чужой боли. — Оффендо! — выкрикнул Том. Его спокойно-удовлетворённая улыбка превратилась в безумный оскал.       Том и Томас Риддлы не успели ничего понять, как их будто пронзили сотни невидимых клинков. Комната заполнилась воем в два голоса, когда лезвия опустились вслед за рукой волшебника, разрезая плоть на куски. Под огромным давлением незримых ножей ломались даже кости. Два человеческих тела меньше чем за минуту превратились в мясные спагетти.       Единственный живой Риддл с минуту переводил дыхание, глядя на гору фарша у своих ног. Его дыхание было глубоким, размеренным, умиротворённым, а мышцы расслабленными, будто он спал. Если так, тогда это был его самый лучший сон и он не хочет просыпаться. Его никто и не заставляет. Он может наслаждаться мгновением своего триумфа сколько угодно. Может сделать — и делает — широкий шаг вперёд и ощущает, как брюки намокают снизу вверх, а тепло ещё не остывших остатков тел пропитывает ступни и голени и поднимается по венам вверх.       Наконец он обрёл тепло семейного круга. Не так, как подавляющее большинство людей, но его согревали родные. Согревали до жара. Диафрагма вдруг сократилась. Судорожный, громкий выдох сорвался с губ Тома, а вдохнуть оказалось сложно. Лёгкие больше не наполнялись. Риддл теперь дышал, как утопающий, пытался заглотить хотя бы каплю воздуха. Рваные, быстрые и неглубокие вдохи заставляли чувствовать лёгкое головокружение. Тело будто подсказывало, что дело не завершено.       Тогда Том шагнул назад, с хлюпающим звуком освобождая ноги из месива искромсанных трупов. Прохладной свежестью обдало ноги, промокшие от крови.       С мгновение он прицеливается, выбирает угол, под которым лучше направить заклинание, переводит взгляд с сочащейся кровью и содержимым желудков мясной кучи на люстру и обратно, а затем закрывает глаза и громко, но ровно и спокойно произносит: — Бомбарда.       Тёплые брызги обдают Тома с ног до головы. С губ на язык затекает солоноватая жидкость, а нос щекочет запах металла и кислинка желудочного сока. Лицо, шея и ладони, где кожа обнажена, и влажные капли ощущаются хорошо, теперь обдаёт той же прохладой, что и насквозь промокшие ноги. От виска по скуле и до подбородка скатилось что-то заметно большее, чем капля, оформленное и более тёплое, чем успевшие остыть на коже кровоподтёки. Повторив очертания лица Тома, ошмёток мышцы со шлепком упал на пол.       Ресницы слиплись от густой, вязкой жидкости, которая попала на глаза, но Тому хотелось увидеть, что произошло. Он поднял веки и прищурился. Крупная капля собралась в морщинке между бровей и скатилась к кончику носа. Неприятно защипало. Там же застрял небольшой обломок кости. Стены, потолок и пол были усыпаны кусками человеческой плоти, они скатывались по гладким деревянным панелям, оставляя разводы, и со звучными шлепками падали, отлипая от потолка, особенно много, как Том и планировал, зацепилось за люстру.       Он прошёл по скользкому полу и остановился прямо под ней. Том поднял голову, и его губы расплылись в самодовольной улыбке. Ошмётки мышц и органов, висящие на светильнике до сих пор обильно сочились кровью и секрецией. Хрустальные вензеля переливались красным, желчно-жёлтым, мутно-белым и прозрачными разводами.       Риддл развёл руки в стороны ладонями вверх, подставляясь под смывающий нанесённую этими магглами обиду дождь. Люстра была настолько огромная, что на каждую ладонь подали капли и кусочки тел. Том закрыл глаза, но не смыкал губ. Он ждал, — хотел, чтобы это случилось — пока почувствует на языке вкус родной, почти своей собственной крови, хотел попробовать, что сегодня было у Риддлов на ужин. Он был уверен, что видел прямо над собой часть чьего-то желудка. Почти семейный ужин.       Тёплый дождь успокаивал, заставлял пощипывать раны от острых разлетавшихся в стороны костей на теле, но заживлял раны душевные. Редкие крупные капли смывали клеймо магглолюбцев, поставленное Меропой на всей семье. Едкая желчь разъедала обиды Тома, вместе с ней по его пальцам на пол стекали предательство и одиночество, в котором Риддлы его оставили. Вместе с кровью по губам на зубы и язык стекала справедливость. Всё промокшее тело было согрето ещё не остывшими секретами внутренних органов и чувством отмщённости, восторжествовавшей справедливости.       Горькая гарь, солёная кровь, кислая желчь и сладкая месть — Том успел прочувствовать весь спектр ощущений к моменту, когда за окном послышались голоса мракоборцев.