Призраки настоящего

Санс дёрнулся, отворачивая голову от рассыпающегося тела очередного монстра. В луже под ногами отражался потолок пещеры, где фальшивые звёзды сияли белыми дырками. Разлетевшаяся пыль пустила изображение рябью, и скелет посчитал это знаком идти дальше. Ватерфолл никогда не был шумным местом. Чужое тихое копошение на свалке, пение Смурёны в углу, даже уроки готовки Андайн – это и многое другое делали водную часть подземелья оживлённой, но никак не шумной. Таковым можно было назвать Хотленд, или центр Сноудина. Не всю территорию, но самый центр. В Ватерфолле мало кто задерживался надолго. Возможно, из-за конденсата, что подобно дождю срывался именно сюда, может, по другой причине. Тихий шёпот эхо-цветов, негромкие шлепки подошв обуви по мокрой дороге, всплески воды. Признаки жизни тут и там, создающие лишь чувство уединения. Поэтому, агонию умирающего монстра бы точно услышали. В Сноудине, если ты не в непосредственной близости от города, хоть глотку раздери, но на помощь никто не придёт. Поэтому все псы-стражники базировались там: по запаху отлавливать людей легче. Крики теряются в завывании метели, звуки тонут в хрусте снега, но кровь и пыль оседают тяжёлым облаком на белой простыне. Застывают в свежем морозном воздухе на долгие часы. Санс помнит, как дрогнуло на мгновение запястье. Он гладил последнего из выживших собак-стражников за ушком, играючи оттягивая ошейник и заряжая Бластер. Малый Пёс счастливо вилял хвостом, принимая дружескую ласку. Эта жизнь, учащённый пульс за слоем меха, скелет чувствовал даже сквозь перчатки. Маленький друг не погиб от выстрела, потому что Санс свернул ему шею. Он помнит постепенно угасающие глаза, застывшие пуговицами на пушистой морде. Тогда что-то колыхнулось в душе, заставив тело трястись в бесполезных рыданиях. Он просидел над трупом ещё достаточно долго, до продрогших костей. Хотленд, Лаборатория, Новый Дом. Избавляться от некогда близких, знакомых, а то и попросту забавных монстров было на удивление не так сложно, как Сансу казалось вначале. Когда единичные всполохи угасающих жизней тонули в океане тысячи голосов, у него даже промелькнула мысль, что Человека можно понять. Когда оживлённое бурчание улиц сменилось гробовой тишиной, Санс улыбался. Лава, шипя и переливаясь алым к центру ядра, как кровь по венам, уносила безвозвратно отблески разбитых душ. Переваривала, словно ненасытная змея большую и сочную мышь. – ооох…. прости…… я помешал?…………. Неуверенный тонкий голос прервался звуком бьющей на поражение кости. Санс дёрнул головой, резко оборачиваясь. Он кого-то пропустил? Нет, не может быть. Все мертвы, он- – извини….. я не хотел………… я…. пойду……… – С Т О Й! Крик подбитой птицы, почти мольба. Но призрак исчезает прежде, чем скелет успевает придумать способ заткнуть его навсегда. Как? Как он мог забыть? Приведения не умирают просто так. Холод осознания пробежался по спине. Санс вцепился фалангами в капюшон, прикрывая глазницы. Скелет захохотал, почти раздирая куртку в крепкой хватке. Гаркающие звуки лихого безумия эхом отразились от стен Подземелья. Санс подумал, что если это был намёк от судьбы, бога или даже самой Бездны, ему. Плевать. Никто не встанет у него на пути. Альфис, Андайн, Азгор… Скелет помнит их лица, но с трудом отделяет их образы друг от друга. О чём они мечтали, чего желали? Свободы? Возможности увидеть настоящие звёзды? Их угрозой ныне был Санс, но стали бы они сопротивляться, если бы узнали, насколько их стремления бессмысленны? Раз за разом, надежды оправдывали себя. Раз за разом, они лопались и крошились, как стеклянный пузырь. День ото дня, чуть больше года. Родной потолок спальни возникал перед глазами вслед за каждым увиденным впервые закатом. Санс устал. Заря или ясное дневное небо – уже без разницы. Когда твой брат умирает триста с лишним раз подряд, даже повышающийся LV у Человека не делает погоды. Поступает ли Санс благородно, пытаясь прервать череду повторяющихся Геноцидов? Он бы ответил, что нет. Санс никогда не считал себя добрым или справедливым. Эгоистичным – да, вполне. В конце-концов… – С-санс, мы можем решить всё мирно, пожалуйста, – голос Папайруса дрогнул, выдавая неуверенность. Его взгляд был полон смятения и надежды. Он не был похож на сотню Папайрусов, что теряли головы и жизни в схватке с Человеком. Этот, лежащий в снегу и на грани смерти, скорее до боли напоминал маленького скелета, за которым Санс приглядывал с самого детства. Вылечивал незначительные ранки, искал свитера в полоску на свалке, приносил кучу вредной еды на ужин. Сансу в тот момент отчаянно хотелось верить, что Папс уже перестал видеть в нём своего ленивого брата. Насколько сильно он изменился за эти месяцы, годы? Совсем не тот монстр, которого его младший брат обожал еще вчера. Не тот старший брат, каким он был еще несколько сотен одинаковых дней назад. Санс не остановился. Он был… То, чего ему не хватало для ответа… Санс… Он… Полон решимости Ненавидит себя – сорян, папс. завтра будет лучше, обещаю. – Улыбка ровная и пустая, как и глазницы. Санс малодушно спрятался за иллюзией безучастности. Он не мог позволить себе допустить ещё одну ошибку. Выстрел Гастер-Бластера – меньшее, Санс мог утешить брата. Быстро и безболезненно. Возможно, не для Папайруса – Я… Я понимаю. Если ты действительно этого хочешь, то я верю в тебя, б-брат, – хриплый, едва слышный ответ. Кости Папайруса обратились прахом, смешиваясь со свежим снегом. Санс замер. Он смотрел на то место, где секундой ранее лежал его брат. Душа, словно бы налившаяся свинцом от тяжести грехов и бесчисленных убийств, задрожала. Он всё ещё Был Полон Решимости Но почему ему так плохо? Санс сипло выдохнул, падая на колени и сгребая в руки красный шарф. – Это не моя вина. Прости… Прости. Я убью человека. Это его вина. Это его вина. Его вина. Е Г О В И Н А. Трясущееся тело упало мешком костей в снег бессильно, проваливаясь в бессознательную агонию. Он пролежал так сколько? Минуту? Две? Возможно, что и целый месяц. Если человек сбрасывал в Руинах, то его предположения могут быть не так уж далеки от правды. . . Серость окружения поглотила даже чёрные пробелы деревьев. Его тапочки всегда были такими грязными? . . . В черепе, под одеждой, скрипит между костями. Не тает, но застревает накрепко. Нарастает новым слоем на носителе. . . . . Как его зовут, ещё раз? . . . . . …эй, почему у скелета испортились зубы? он ел слишком много праха. ЭТО БЫЛА УЖАСНАЯ ШУТКА, САНС! . . . . . . . я знаю, бро Санс плюхается в лужу Ватерфола внезапно, как мячик для пинг-понга. В вихре телепортации окружение смазывается, мешая белый и голубой. Где-то на периферии маячит красный, и скелет цепляется за повязанный на шее шарф, как за последний оплот благоразумия. Одежда липнет к телу и Санс хмыкает. В таком виде он представляет из себя жалкое зрелище, только посмеяться. Через секунду он осознаёт, что тихо хихикает наедине с собой. БРАТ, ИГНОРИРОВАТЬ МЕНЯ ОЧЕНЬ ГРУБО И ГЛУПО! Голова Па… его бро витает в воздухе. Санс хрюкает и почти задыхается от смеха, когда призрак пихает его обратно в воду. С таким же успехом, он мог бы утопиться. Или прекратить перекладывать ответственность на других. НУ, ЧЕГО ЗАМЕР? У НАС НЕТ ВРЕМЕНИ ПРОХЛАЖДАТЬСЯ! ДАЖЕ ЕСЛИ ЧЕЛОВЕК ЕЩЁ НЕ ПРИШЁЛ, МЫ МОЖЕМ ПРОВЕСТИ ВРЕМЯ С ПОЛЬЗОЙ И НАВЕСТИТЬ СТАРОГО ЗНАКОМОГО. …или оставить всё как есть, за исключением имени. Папайрус мёртв, без лишних оговорок, но Санс всё ещё не может избавиться от привычки полагаться на своего любимого бро. Немного растерянно, скелет оглядывается. Аккурат позади него пещера, ведущая к ферме Блуков. Любопытство и больной интерес мелькает голубым в глазнице, когда Санс натягивает капюшон обратно и шагает к дому. – тук-тук. –……. – ну же, приятель, не обламывай мне сетап. Тук-тук. –……………….. – ок-ок, не удачное время, я знаю. пустишь? – Неожиданно добродушно и почти лениво произносит Санс, наваливаясь на дверной косяк. Мёртвая тишина Ватерфола почти режет ему слух на фоне собственного дробящего голоса. Дверь открывается с тихим щелчком и скелет понимает, что она была не заперта. Внутри довольно пусто, а в паутине в углу свалены какие-то брошюры и объявления. Санс почти пускает слезу симпатии и понимания. Напстаблук парит над полом возле барахлящего телевизора, где на повторе стоит реклама лапши МТТ. Он не оборачивается, чтобы поприветствовать гостя, но и не делает ничего, чтобы его прогнать. Белая прозрачная фигура кажется безучастной и отстранённой, как прифотошопленный фрагмент чужой истории. Санс помнит, как Папайрусу нравилось иногда навещать Напстаблука: подкладывать под дверь спагетти дружбы с надписью «усынови меня», сделанную кетчупом. Иногда, когда человек проходил Подземелье никого не убивая, Напстаблук работал диджеем на местном радио. Иногда, он просто исчезал из виду, как ненужная деталь пазла. Санс не сожалеет и не сочувствует этому парню, но он может быть благодарен за проблески воспоминаний, не приносящих эмоционального урона. – знаешь, я часто слышал твои треки, когда отсиживал зад на посту ватерфола. дашь послушать? Напстаблук кивает. Санс молча включает пластинку. Под звуки жуткой мелодии, скелет чувствует себя почти вменяемым. Таким же, каким он был ещё – ха – день назад. Ленивым мешком мусора, проходным персонажем в череде нескончаемых повторений. Случайно застрявшая пылинка в сложном механизме времени. Когда у Человека заканчивается Решимость, когда Папируса протыкают кости в последний раз, когда Санс чувствует себя на грани самоубийства. Он возвращается. В одиноком доме, в опустевшем Подземелье, лежали два мешка мусора. Но только один из них видел третьего.