***
детство На улице солнечно, по-летнему жарко, вокруг море яркой зелени, всё цветёт, живёт и благоухает. Чуть вдали слышатся детские крики, полные беззаботности и расслабленного веселья. Лёгкий ленивый ветерок шевелит Серёжины рыжие пряди, привнося в его прическу чуть больший беспорядок, чем уже есть. Серёжа сидит на земле и методично складывает тетрадный листок на лежащей на коленках книжке. Он вымеряет каждый миллиметр и уверенно делает новый сгиб. Закусывает от усердия нижнюю губу, что очень забавляет Олега и невольно заставляет его взгляд быть прикованным к Серёжиному лицу. — Готово! — Серёжа победно демонстрирует своё творение. Самолётик. Какая-то модернизированная и усложнённая версия личного Серёжиного изобретения. — Должен летать очень далеко, — голос Серёжи твёрдый, полный уверенности. — Давай запускать. Он поднимается с земли и шустро подходит к обозначенной у стены здания линии старта. Олег идёт вслед за ним. — Нужно дождаться момента, когда ветра совсем не будет, чтобы было честно… — Серёжа замирает на месте и внимательно следит за слабыми ветреными порывами. — Ага! — момент находится очень быстро, Сережа поднимает руку, сгибает в локте, зажмуривает один глаз, другим щурится, примеряясь, и наконец запускает самолётик. Тот пролетает с десяток метров, Олег не знает точно, глазомер не настолько развит, чтобы правильно определить расстояние. — Ты видишь, ты это видишь, он так далеко улетел! Я знал, нужно было только немного сместить центр тяжести! — Серёжа возбужденно прыгает на месте и радостно смотрит на Олега блестящими от восторга глазами. В такие моменты Серёжа выглядит настолько ярким и полным жизни, что не подзарядиться его энергией невозможно. Олег улыбается в ответ: — Что, будем складывать ещё? — Да, да, мы должны проверить мою теорию! Серёжа плюхается обратно на землю и подбирает книжку с лежащей на ней чистой тетрадкой. Вырывает из середины лист, рвет по сгибу на две половины и протягивает одну Олегу. Олег садится рядом, берет в качестве подставки ещё одну предусмотрительно взятую книжку и начинает складывать на ней замысловатое оригами. Серёжа был бы не Серёжа, если бы даже что-то такое простое, как обычный бумажный самолётик, не усложнил по-своему, и Олег всё время поглядывает за движениями ловких Серёжиных рук и пытается повторить все его действия. В итоге получается не так аккуратно, как это возможно, но Олегу нравится даже такой результат. — Дай посмотрю, — Серёжа выхватывает у Олега самолётик и крутит во все стороны. — Вау, очень круто получилось! Ты молодец, — кивает одобрительно и отдаёт самолётик Олегу. Потом опять резко вскакивает и несется к старту. Олег как обычно не поспевает за его резвостью, неугомонностью и быстрым полётом мысли. Серёжа слишком радиоактивным становится, когда хочет показать результаты своих трудов, но также умеет и уходить глубоко в себя и сосредотачиваться лишь на новой идее. Олег становится рядом. — Давай, на счёт раз-два-три, — они не обращают внимания на ветер и одновременно выпускают самолётики. Серёжин ожидаемо улетает дальше. Он победно улыбается. Олег не может не улыбнуться в ответ. — Я победил! — Серёжа вскидывает вверх руки, танцует на месте, а Олег совсем не противится поражению. Он готов уступать снова и снова, лишь бы видеть Серёжину улыбку во все зубы, лишь бы понимать, что тот ценит этот момент и живёт в нём. Живёт ради таких моментов. Серёжа ловит улыбку Олега и зеркалит её в своём сознании, он хочет запечатлеть её где-то в глубине памяти, чтобы мысленно возвращаться к тем редким мгновениям, когда его дорогому Олегу бывает действительно хорошо. Он бежит за упавшим далеко за линией старта самолетиком, поднимает его, мчится обратно, целится на сей раз куда-то в сторону солнца. — Я ведь могу постараться сделать такой самолёт, что он долетит до солнца! — уверенно заявляет Серёжа. — Настоящий, не бумажный! Он будет только наш, личный, и мы вдвоем тоже прилетим на нём к солнцу и даже не сгорим! — Серёжа очень хочет пообещать что-то такое оригинальное и необычное. — Или к звёздам! — И звезду с неба достанешь? — спрашивает Олег. — Конечно, — серьёзно кивает Серёжа, — если ты захочешь. Олега умиляет подобная решимость. Серёжа первый в его жизни, кто обещает ему что-то такое глобальное, кто обещает ему хоть что-то, и Олег очень хочет верить — Разумовский просто не может соврать — когда видит такой яркий и честный блеск в Серёжиных глазах. Серёжа знает, как трудно вырвать у единственного — и лучшего — друга улыбку, он каждый раз пытается, и только теперь начинает понимать, что для этого по-настоящему нужно, но всё ещё хочет экспериментировать, хочет найти больше причин для искренней радостной улыбки Олега рядом с ним, — и для него. Серёжа готов изобретать всё новые и новые способы удивить и изумить Олега, только бы тот правда был рад и правда понимал всю значимость его присутствия рядом для Серёжи. Серёжа порой буквально из шкуры вон лезет ради Олега, но старается совсем не обозначать это явным. Надеется, что у него получается. Сейчас он правда готов сделать всё для Олега, придумать тысячу новых вариантов складывания самолётиков и вообще чего угодно, только бы Олегу нравилось. Только бы оценил. Только бы видел смысл. Хотя, иногда кажется Серёже, Олег бы ценил и намного меньшие усилия, но всё равно важно показать и доказать, что Серёжа тут и Серёжа всегда поможет, развлечёт, всегда придумает для этого много-много способов. Серёжа набирает в легкие побольше воздуха и орёт: — Давай ещё раз! Запускай!***
Самолётики как-то западают им обоим в сознание и душу. Становятся одним из символов, что связывает обоих теснее, вместе, с каждым годом сильнее, хотя каждого со своим определённым оттенком смысла, но всё же. Самолётики сыплются на парту Серёжи, на парту Олега, на их общую парту, просто по привычке, но почему бы нет, они же всё равно часто сидят на уроках друг с другом, это удобно в качестве средства безмолвной коммуникации. — Слишком скучно на этой литературе, — зевок Серёжи, старательно изображенный человечком на крыле самолётика. — Понимаю. Хочу жрать, — грустный кривой волк в ответ от Олега. — Как же она бесит! — страдальческое Серёжино на уроках географии, хотя учительница тихо и ненавязчиво продолжает вещать о природных ресурсах страны в другом конце класса, но всё равно медленно выводит из себя Серёжу. — Потерпи, скоро перерыв. С обедом! — воодушевленное от Олега. Серёжа вздыхает, сцепляет зубы, но продолжает покорно ждать перемены. Однажды на уроке физики на парту Серёжи приземляется аккуратно и привычно необычно сложенный самолётик. Он, конечно, сразу понимает, от кого тот прилетел, на то и ведь и был расчет. Серёжа разворачивает оригами, на внутренней стороне крыльев которого написано: — Скучал по мне? Сегодня в 9, за главным зданием. Серёжа хмыкает, хотя сердце невольно пропускает удар. Что бы там ни замыслил Олег, он всегда готов. Пусть даже то будет самый изощренный план побега из опостылевшего детдома. Выбраться на улицу не так-то просто, но Серёжа знает способ. Ровно в 9 вечера, после ужина и незадолго до отбоя, он с готовностью ждёт у фасада здания, спрятавшись в тени водосточной трубы. Олег точно придёт, он знает. Олег правда появляется, быстро, поспешно, с оглядками, он выскакивает внезапно, словно из ниоткуда, тащит за собой угловатую в тень, подальше от оконного света. — Зачем такая секретность? — взволнованно бормочет Серёжа. Смотрит на странно взбудораженного Олега. — Ты чего такой? Вместо ответа Олег ловит в свою ладонь ладонь Серёжи, та кажется такой холодной, тонкой, беззащитной, что Олег уже и не думает её отпускать. — Так что случилось? — Серёжа хочет получить ответ, а Олег хочет получить Серёжу. Как-то быстро оказывается очень близко и склоняется к лицу Серёжи. Ловит его изумленный вздох. Ловит его губы, аккуратно, но уверенно. Серёжа замирает на мгновение — слишком неожиданно — слишком много — он даже не смел мечтать о таком. Олег накрывает его губы своими, и Серёжа не в силах отступить. Он так изумлен и обескуражен, правда, просто Олег такой внезапный, такой по-новому раскрывающийся, что хочется замедлить мгновение, рассмотреть поближе, поглощать и принимать по каплям, неторопливо, тягуче, как самый сладкий и необычный сироп. Серёжа не готов к такой резко рухнувшей на него гамме новых ощущений. Но как же ему интересно и хорошо. Олег пытается раскрыть губы Серёжи, пустить в его рот свой язык, и тот поддаётся, согласно урча в ответ. Серёжа чувствует влажный жар на своих губах, в своем мозгу, в своем паху, и выдыхает громко и страстно прямо в рот Олега. Он никогда не думал, что его первый поцелуй произойдёт ТАК, но сейчас Серёжа совсем не против всего происходящего. Олег, видимо, тоже, потому что выпускает Серёжин язык, но продолжает зацеловывать его тонкие губы и шепчет: — Что думаешь? Может, теперь я́ бы смог достать для тебя звезду? Серёжа готов согласиться с этими словами, как с самой неоспоримой аксиомой, ведь перед глазами у него сейчас действительно танцуют и взрываются ослепительные звёздочки, а в душе загораются новые.***
Конец перемены, уже прозвенел звонок, все разошлись по классам. Сейчас в коридор выйдут припозднившиеся учителя, но этих двоих данный факт не останавливает. Серёжа затаскивает Олега в боковой коридор, откуда их в первые мгновения точно не будет заметно из основного, и жадно припадает к губам Олега. Не то чтобы они немного целовались в последнее время, но этого всегда кажется недостаточно, слишком мало, слишком на грани, а им ведь всегда нужно чуть больше. Они очень рискуют быть застигнутыми в неловком положении. И тем не менее Серёжа шепчет: — Я скучаю, Олег. Мне так тебя не хватает… — Да, — выдыхает в его горячий рот Олег. — Я знаю, правда, я пытаюсь быть рядом чаще... Им бы лучше сейчас спрятаться, не стоять так открыто, но адреналин жаром опаляет вены, желание выше их, совсем не хочется прятаться, хочется только шептать: — Люблю тебя, — во влажные ждущие губы. Серёжа так и делает, раз за разом с новой силой, словно боясь, что без этих слов чересчур легко потерять. — И я тебя, — жаркий выдох Олега. Так рядом, так близко, что кружит голову. Однако Серёжа не поддается совсем, до конца. Открывает глаза, отстраняется от крепких рук, засовывает свою правую в карман джинсов. — Вот, — достает и протягивает на ладони Олегу значок. Маленький белый бумажный самолётик, символ их… Серёжа не знает, чего. Хотел бы он сказать, что любви, но донельзя странным кажется давать такому значительному слову такой маленький и словно детский, игрушечный символ, поэтому он не молвит ни звука. — Ты сам сделал? — спрашивает Олег. Серёжа кивает. Олег прицепляет маленький алюминиевый самолётик себе куда-то под сердце. Не торопится, точно выверяет место. Серёжа смотрит на движения Олега зачарованно. Хочет верить, что Олег не считает значок какой-то дурацкой несерьезной мелочью. И Олег, прицепив значок на футболку и глядя на него сверху вниз, удовлетворенно кивает. Ему правда нравится. Уже минут пять как начался урок. Серёжа смущенно смотрит грудь Олега. Олег смотрит на Серёжу. — Хм, ну это на самом деле такая маленькая штука… Просто захотелось что-то такое сделать, вот, но я могу и более интересное придумать, — бормочет себе под нос Серёжа. — Классный значок, мне очень нравится, — серьезно говорит Олег и подтверждает это взглядом, подняв лицо Серёжи за подбородок, чтобы тот видел его глаза. — Значишь ты будешь его носить? Сохранишь? — Конечно. — Олег в последний раз впечатывается в губы Серёжи, прежде чем поспешить в класс, снова сославшись на опоздание по какой-нибудь любой причине. Серёжа после ухода Олега ещё пару минут стоит в коридоре, прижав к заалевшим губам пальцы, глядя вслед Олегу, храня поцелуй и думая, почему ему кажется, что Олега он рано или поздно потеряет.***
Интуиция никогда не смеет подводить Серёжу, и он неминуемо теряет Олега. Сначала это повторяется — раз за разом — во снах, и Серёжа склонен списывать всё на нервное напряжение, на постоянные стрессы, тревоги, переутомление — но нет. Но нет, сны, где он раз за разом самыми изощрёнными способами теряет Олега, становятся всё ярче и реалистичнее. Он просыпается с заходящимся сердцем, дрожа, обливаясь холодным потом. Находит в темноте всегда лежащую рядом руку Олега, сжимает ее крепко и отчаянно, но так, чтобы не разбудить, выдыхает в подушку. Олег тут. И Олег не спит, он всегда просыпается от Серёжиных ёрзаний и задушенных вздохов, не отстраняется, понимает, что в такие моменты Серёже важно ощущать его присутствие. Он хочет спросить, что за сны мучают Серёжу, но так и не решается. А потом и самые жестокие сны превращаются в жизнь — Олега больше нет — это стоит принять как истину в новой реальности, но Серёжа не может. Не сможет никогда. Каким-то шестым чувством он знал ещё тогда, в пятнадцать, что Олега не стоит выпускать из поля внимания, заботы и любви ни на минуту, не стоит давать ему даже повод для мысли, что он может не быть нужен рядом Серёже всегда, что у Серёжи как-то получится существовать без него, что в этом всём будет смысл. И ведь Серёжа не давал, кажется, но всё пошло совсем не так, как хотелось. Серёжа не должен был отпускать ни на мгновение, не должен был терять контроль. Но он не смог удержать, не смог справиться и показать, что ему очень нужен Олег. Так нужен. Что без него совсем пиздец. Ещё когда он уезжал в эту ёбаную Сирию — Серёжа не остановил, не заставил остаться. Он хотел, так хотел, все его чувства кричали, что нужно не дать Олегу уйти, но он видел в лице Олега решимость, он слышал его непоколебимый голос — и как бы не протестовал, не мог давить слишком сильно, не мог препятствовать Олегу в его, казалось, искреннем желании. Сейчас он понимает, что лучше бы он это сделал, вцепился в Олега всеми конечностями и зубами, молил любыми словами, только бы Олег никуда не ушёл. Только бы не случилось то, что случилось потом. Но Олега нет — и больше не будет — никогда. Только лучше бы не было Серёжи. Лучше бы его следы и все его признаки существования стерлись с этой мерзкой земли. Что толку от его достижений, от его перевернувшего мир создания «Вместе», если Олега с ним нет, он никогда больше не посмотрит в Серёжины честные глаза, не улыбнется в ответ, не кивнет уверенно, уже одним движением головы разрушая все страхи и сомнения. Так ломающе, опустошающе, Серёжа бы несколько десятков лет своей жизни отдал, да даже всю свою жалкую жизнь, за лишние полчаса жизни Олега, с Олегом, но нет, его уже не вернуть. А ещё эти гадкие самолётики, так назойливо возникая из ниоткуда, напоминают о неисполненных пустых обещаниях, жгут символами прошлого ещё живые куски сознания… Серёжа жмурится, отворачивается от окна, вдыхает глубоко и открывает глаза. Он здесь и сейчас, он не будет думать об этом. Хотя бы до одинокого и безмолвного до определенного момента вечера.***
Когда Олег возвращается — живым — Серёжа долго не может поверить, что это правда, по-настоящему, происходит. Что это всё не очередной глюк его воспаленного, измученного, истерзанного сознания. Что все его способы саморазрушения, перешедшие и в разрушение других людей, в разрушение города — как будто были напрасны, но нет. Нет, если бы не они, он бы не смог продержаться до этого столь необходимого момента. Он дождался, хотя уже почти перестал верить. Теперь же он точно не тот, что был до ухода Олега, он очень пытался учиться жить в одиночестве, очень не мог забыть Олега, и так старался не натворить ничего ужасного, но, конечно, не справился, — и ни на секунду не чувствовал себя цельным и правильным, пока снова не увидел Олега. Пока с новой силой не осознал, как он его любит. Олег спасает Серёжу в очередной раз — ещё немного, и Серёжа сделал бы что-то по-настоящему плохое, что-то безвозвратное. Олег всегда обязательно спасает. — Боже, я не мог без тебя, я не справился, — шепчет Серёжа в тёплые ладони Олега. — Ты ведь не хотел бы, чтобы я дошёл до такого. Прости. — Хэй, не нужно извиняться, я понимаю, как тебе было тяжело, я бы тоже на твоем месте дошёл до края. – Олег поднимает лицо Серёжи за подбородок, после берёт его руки в свои. Смотрит на него уверенно и ласково. — Я больше не уйду. — Никогда? — Серёжа выцеловывает каждую фалангу пальцев Олега, посматривая на него из-за свисающих рыжих прядей. — Никогда. Теперь точно. — Олег притягивает Серёжу к себе, тот утыкается носом в его шею, вдыхает такой родной и любимый запах. Верит, что Олег говорит правду. Теперь точно всё будет так, как хочется им обоим.***
Самолёт набирает высоту. В окнах мелькают огни удаляющегося всё дальше города, хотя для них не имеет значения, близко ли он, далеко ли. Они-то сейчас рядом. Чем выше, тем больше по нраву Серёже, тем более, что на борту частного, специально арендованного им самолёта их никто не посмеет побеспокоить. У пилота есть чёткие инструкции, а у них с Олегом есть точно пара-тройка часов. — Ты так и не сказал, куда мы летим, — Олег произносит полуотчётливо в непослушные рыжие волосы, запах чистоты которых вдыхает снова и снова, все лёгкие им наполняя до краёв. — Не всё ли равно? — отвечает Серёжа. — Помнишь, я обещал тебе однажды, в детстве, что когда мы вырастем, у нас будет самолёт, на котором мы долетим до неба? Правда, я сам хотел его построить, но конструктором не стал, увы, — усмехается. — Оу. — Олег внезапно вспоминает. — То есть ты не забыл и вот так вот решил выполнить давнее обещание..? Хочет добавить что-то, но внезапно замолкает, потому что самолёт в этот момент начинает чуть потряхивать, и им приходится отстраниться, вжаться в спинку роскошного кожаного диванчика. Впрочем, через несколько секунд это проходит, и они вновь оказываются слишком близко. Надеются — воля турбулентности их больше не побеспокоит. Губы Серёжи ловят губы Олега. Сколько раз он делал это, когда Олег вернулся, сколько раз вкладывал в поцелуи всю невыраженную нежность, всю выстраданную и пережитую боль. Вот и сейчас он целует так отчаянно, словно в последний раз, словно кто-то может отнять и этот поцелуй, и все последующие. Серёжа просто не умеет не вкладывать всего себя, всё своё самое сокровенное. Олег с готовностью отвечает. Он мечтал о губах Серёжи долгими душными днями, ночами, мечтал о вкрадчивых руках Серёжи, мечтал, конечно, о самом Серёже в целом, так близко и так тепло, по-родному. Серёжа углубляет поцелуй, делает его голодным, жадным, раскрывает рот Олега шире, захватывает его язык. Переплетает свой язык с его, засасывает сильно, тянет, чем вызывает у Олега сдавленные стоны удовольствия. Серёжа, довольный, не отступает, продолжает довлеть над губами Олега, и тот быстро и верно втягивается в поцелуй так глубоко, как только можно и нельзя. Как позволяет оставшаяся капля приличия. Впрочем, зачем она, думает Олег, и уже стонет без стеснения в пылающие жаром и желанием губы Серёжи. Тот, поняв, что для рта Олега, возможно, немного чересчур ощущений в данный момент, переходит на его шею. Вспоминает, как в шестнадцать оставлял на шее Олега неаккуратные и нарочито вызывающие засосы, и ухмыляется прямо в блестящую от слюны и пота кожу. Тогда он хотел озадачить девчонок, явно заинтересованных Олегом: кто же та единственная и таинственная, что нашла путь к сердцу и шее неприступного Волкова. Вопросы, которые никогда бы не получили прямого ответа. Сейчас Серёжа чередует поцелуи с громкими возбужденными выдохами в шею Олега и ловит слухом каждый его полустон-полувздох, падающий в искрящийся от желания воздух. Серёжа, вылизывая кадык, поднимаясь до линии острого подбородка, аккуратно расстегивает пуговицы на рубашке Олега, пока тот, по обыкновению, ещё не решил перехватить инициативу на себя. Ему открывается потрясающий рельеф торса, на который потрачено достаточно времени и усилий, хотя Олег всегда был хорошо сложен сам по себе, и Серёжа припадет к разгоряченной коже, пытаясь осенить каждый её участок поцелуем сохнущих от жара губ. Олег такой податливый под губами его и пальцами, словно из глины состоит — фигурку можно слепить — да только надо ли. Краем ещё не потонувшего в желании сознания вспоминается, что они сейчас в нескольких сотнях километров над землей, и от этого у Серёжи невольно совсем сбивается дыхание. Да, он летал уже на самолётах, но чтобы вот так, в таких обстоятельствах… Странно, хотя и самолёт его, и организовал всё он, но мгновение понимания накрывает вдруг плотным густым облаком. Олег, он, самолёт, головокружительная высота, и всё так, как он представлял когда-то давно в самых смелых фантазиях. Как раз тогда же Олег, видя секундное колебание Серёжи, тянет его вверх, приближается к его лицу, ищет, находит, невесомо касается губ своими и идёт ими к уху, шепчет: — Ты такой горячий… Эти слова отрывают Серёжу от внезапно охвативших мыслей, он буквально садится Олегу на колени, надеется, что не очень давит на него своим весом, жмётся еще сильнее, хотя казалось, куда уж более, притягивает его к себе ещё ближе, так боясь снова отпустить, снова потерять навсегда. Если случится такое, то он уже никогда не переживёт, и плевать, до каких опасных пределов он дойдёт — без Олега больше не будет ни единой капли смысла, он слишком, жизненно необходим. Целует ещё раз глубоко, но бережно. Сползает с Олега, разводя его ноги, встаёт перед ним на колени. Вновь касается груди Олега губами. Олег тихо стонет и кладёт руки на задницу Серёжи, сжимает сильно, но почти сразу отпускает, прогибается в спине, поймав экстатическую волну, откидывается на спинку дивана. Серёжа пальцами и губами словно выписывает на теле Олега слова о самом главном и самом личном, самом необходимом им обоим, он помнит все чувствительные точки, уверенно обращается с ними, чем доводит Олега до какой-то почти крайней стадии наслаждения. Олег такой мягкий и чудесный, такой любимый и единственный. Серёжа рад, что сейчас инициатива полностью у него. Он, пройдясь по зацелованному и зализанному торсу короткими, но ощутимо острыми ногтями и вырвав у Олега охуенно сладкий стон, медленно начинает расстегивать ремень его джинсов. — Серёж… — Олег подвывает от отчаянного желания. И Серёжа прикусывает поочередно соски Олега зубами, ловя его отрывистые стоны, пока руки делают своё дело, вжикают молнией, стягивают джинсы с приподнявшихся с сидения ягодиц, и в ладонь Серёжи утыкается колом стоящий, ощутимо перевозбужденный — даже сквозь ткань трусов — член Олега. Серёжа всегда любил целоваться. Серёжа всегда любил учиться целоваться как-то иначе, с языком ли, без, но он всегда старался сделать каждый поцелуй особенным и запоминающимся, не самым стандартным и обыкновенным. У него всегда получалось. Как и сейчас. Пока Олег жалобно-жадно стонет в рот снова припавшего к его лицу Серёжи, тот сжимает член Олега сквозь трусы, заставляет его рвано выдохнуть в Серёжины губы. Серёжа, ожидая подобной реакции, сдавливает член чуть сильнее, а потом просто стягивает трусы Олега одним движением и берет в руку его уже обнаженную, обжигающую желанием плоть. Олег отстраняется от Серёжи, сжимает зубы, зажмуривая глаза и втягивая совсем уж душный воздух. Просто сейчас слишком мало кислорода, просто настолько близко с Серёжей всегда было сложно дышать. Но Олег всё же пытается вдохнуть. И в этот момент губы Серёжи опускаются на член. Подвижный влажный язык тут же размазывает каплю смазки по головке, очерчивает ее по окружности раз, другой, третий, а Олег уж как-то и совсем забывает про дыхание, и ни одной мысли и образа в мозгу не остается, только лишь о Серёжином языке, который всё быстрее и увереннее играет с головкой, а потом и весь рот Серёжи опускается на член Олега. Берёт сразу глубоко, обхватывает стенками рта плотно, как будто с желанием проглотить. Выпускает тут же, чтобы захватить через мгновение, пройтись языком по всей длине, и ещё раз, и ещё. Так жарко, так сильно, так блядски круто. Олег не понимает, где его руки, но они, видимо, сами по привычке зарываются в волосы Серёжи, пока тот снова и снова берёт глубоко, вызывая горлом вибрации, языком выделывает нечто невероятное. И движения вверх-вниз не кажутся хаотичными, в них есть определенная закономерность, есть смысл, есть истина. Серёжа движется всё быстрее, заглатывает и выпускает с пошлыми звуками. Олег понимает, что самые отчаянные стоны сдерживать стоило бы ради сохранения хотя бы грамма достоинства, но когда Серёжа какую-то пару раз очень уж глубоко берёт в себя… Олег не выдерживает, и с губ срывается что-то донельзя неприличное. Впрочем, Серёже можно слышать всё, можно делать всё, можно быть всем, чем он сейчас столь уверенно и занят. Олег уже не может мыслить в разных привычных плоскостях, все его переживания и смыслы окончательно сходятся в одной точке — той, где сейчас так сладко и так охуенно делает рот Серёжи. Серёжа чувствует, как стоит и горит его собственный член, как упорно упирается в ткань джинсов, но первоочерёдно — как плавится и подаётся одновременно под его ртом Олег. И как Серёже нравится доставлять удовольствие для него. Как он хочет быть рядом сейчас и всегда. Серёжа совершенно ускоряется, отчасти помогает рукой, насаживается уже не так глубоко, сжимает губы, сосредотачивается на головке. Чувствует, что разрядка Олега уже близка. Олега колотит, Олега трясёт, все стоны, которые он давно не в силах сдерживать, уходят в окружающее пространство, уходят в воздух, который кажется чересчур разреженным, хотя не мудрено, высота над землей же — сотни километров, и это ещё сильнее будоражит, ещё сильнее кружит Олеже голову, заставляет совсем уж почти терять себя и чуть не отключаться, благо есть от чего. Так это всё чересчур, так много, так блядски охуенно ощущается Серёжа и его губы, так круто ощущается это в полёте, что Олега совсем уж ведёт и доводит до высшей грани. Он понимает, что сейчас достигнет её, понимает это и Серёжа, чувствует, как Олег вбивается сам в его рот и чуть содрогается, как близок он к той самой черте… Ещё один рывок, одно острое движение — и Олег изливается прямо в рот Серёже, после чего обмякает, дрожит весь, как после самой отчаянной гонки, как после самого нервного в жизни потрясения. Сползает медленно по спинке дивана, всё ещё не смея открыть глаза. Капли пота стекают по вискам, волосы все мокрые, он в дичайшем мандраже. Серёжа, довольный, такой же разгоряченный и мягкий, всё ещё стоит на коленях, уткнувшись Олегу в живот, но всё же подаётся вверх, садится рядом, приникает ближе, обнимает Олега за подрагивающие плечи. Он тоже не открывает глаза, боясь разрушить момент столь острой интимности. Дышит в обнаженное плечо, медленно касается губами. Олег, наконец, распахивает глаза, и сразу их режет ослепительно яркий свет окружающего всего. Он щурится, видит перед собой рыжую Серёжину макушку. Целует медленно. Серёжа поднимает голову, глядит в глубокие, добрые, еще немного затуманенные глаза Олега. Видит там отражение себя. Видит там отражение важности. Улыбка сразу ползёт на губы, Серёжа не сдерживает её. Олег улыбается в ответ. Просящим движением рук тянет Серёжу сесть к нему на колени. — Ты представляешь, наверное, как мне тебя не хватало… — шепчет ему в висок. — Ага, — отвечает Серёжа, — а я уже и не верил… До сих пор с трудом понимаю, что ты правда тут… Да, думает Серёжа, после такого самолёты и связанное с ними снова будут вызывать в душе искреннее тепло, останутся в правильном смысле связующим их символом. Спокойно и тихо, хотя они на огромной высоте над землёй, но это не имеет ровно никакого значения, ничто не имеет, кроме того факта, что сейчас они рядом, и плевать в какой точке планеты, солнечной системы или галактики. Главное, что теперь уже вместе, и не разлучит их ничто, никогда.