Шестерёнки

***

У Пугода была интересная внешность. Совершенно обычная, но при этом с чем-то таким, что могло его выделить. Что-то с первого раза незаметное. У Модди всегда цеплялся за него взгляд. Как бы невзначай скользил по стройной фигурке человека вверх, пока не упирался в омут больших карих глаз. Ресницы у Пугода были длинные, черные, будто кукольные. Он легко чувствовал чужое присутствие рядом и оборачивался, чтобы узнать, кто его беспокоил. И каждый раз реагировал так ярко только для Модди. Широко улыбался и сам подходил, стремясь обнять или, если повезет, повести под руку куда-нибудь, завязав диалог. У Пугода были всегда теплые руки. Большие ладони с длинными пальцами. И тот никогда не стеснялся брать в свои руки чужие, не обращая внимания на то, как Модди, смутившись, давил улыбку, притворяясь, что его это вовсе не волнует. Пугод был элегантным и аккуратным. Юрким, быстрым, а когда они оставались вместе, еще и громким. С этой своей черной шляпой и блестящей золотой полосой, обернутой вокруг цилиндра. С такого же цвета галстуком, чистой белой рубашкой и, как будто в противовес, чернильным костюмом, на который цеплялась всякая пыль и шерсть, потому что кое-кто не мог удержаться от того, чтобы погладить бродячих котов. Как жаль, что Модди не мог ценить те мгновения, когда Пугод говорил чуть ли не взахлеб своим еще молодым, неровным голосом. Он всегда стыдливо примолкал, когда какая-то из букв получалась слишком писклявой. Но Модди не обращал на это внимание, спокойно отвечая. Но теперь они не говорили так много. На самом деле, не говорили вовсе, только Модди кидал на друга взгляд с засевшей глубоко грустью. Не смел вымолвить проклятое «мне жаль», что все сильнее пыталось вырваться. Мужчина только сжимал челюсть, уходя, когда механизмы в чужом организме щелкали – Пугод вновь принимался куда-то идти. Он не мог так просто его бросить. Спокойно делился ресурсами, отдавая их практически безвозмездно. Потому что видел, как Пугоду было тяжело. Как мало он мог сделать для самого себя, как много не сказал ему. Чуть поржавевшие шестеренки, казалось, опечалено стонали каждый раз, когда несколько капель глухо ударялись о сухую землю, предвещая дождь или, что еще хуже, ливень с резким ветром. Каждый раз, когда железные руки вновь не слушались и роняли какую-нибудь деталь, важную в механизме. Модди был молчаливой и слабой поддержкой в такой, без споров, тяжелой ситуации. Только помощь у него была едва ощутимой. Единственное, чем он действительно мог помочь, это продолжать поддерживать с Пугодом хоть и редкий, но контакт. Просто потому что нужно было доставать ресурсы на себя и на продолжавшего быть достаточно идейным друга. Зарабатывать алмазы заведомо не очень человечным образом. Модди сомневался, не терял ли собственного лица, вечно наблюдая за примером перед глазами. Странные идеи нужно было откладывать. Пугод больше не говорил взахлеб. Только щелкал, скрипел железным позвоночником. Глаза его больше не передавали эмоций. Улыбка не появлялась на лице. Не могла. Он ходил тяжело, будто прихрамывая. Модди не понимал почему так вышло, злился безнаправлено. А вправду, кого в этом было винить? Единственное, что Пугод мог – кривым, еле читаемым подчерком выводить буквы на табличках. Модди измученно вздыхал, видя очередное «я взял <…> скоро верну, честно». Первое и последнее, что Модди мог слышать от друга, была тихая, скрипучая фраза. «Мне жаль, Модди, все будет хорошо, но позже» Он лишь отряхнул свой плащ, уходя. Пугод вновь щелкнул пластиной на лице, но остался один на том их мосту. Слова его были горьки и подобны легкому сквозняку на полу и без того холодной избы. Легче ведь не стало. Только хуже. Игнорировать больше не выйдет. Модди не пытался остановить растущую внутри бурю с мерзким привкусом вины. Почему это случилось именно с Пугодом? Тем, кто меньше всех был такого достоен? С тем, кто был Модди так дорог, что видеть его мучения он не мог. Просто не мог смотреть и как-то помочь. Порывисто хлопнув дверью, он прислоняется к ней спиной, тихо сползая вниз. Была ли то полностью вина Модди, что сломалось не его тело? На глаза, как на зло, попадается все еще окровавленный топор, который мужчина не успел отмыть с прошлого заказа. Где-то там же, в тени шкафа, лежит грудой остальное снаряжение. Он будто вновь почувствовал на коже теплую липкую кровь и схватился руками за голову. Лучше бы его тело тогда сломалось и не пришлось бы видеть, как потухал Пугод. Как гнил он сам от своей новой жизни, своего выбора. От того, как новая жизнь не собиралась принимать его давнего друга. Но Пугод не соврал. Лучше было, но так поздно, что Модди практически растворился в своих же грехах и действиях. Ему вновь улыбаются. Не так, как раньше, нет. Нежно, вымучено. С дрожащими губами и чуть прищуренными глазами. Модди заглядывает в них, не находя себе места от чувства в груди. Он смотрел перед собой и узнавал того Пугода. Болтливого, шумного, солнечного до рези в глазах. Что больше не щелкал и не скрипел. В неверии вытянув вперед руку, он касается чужой щеки, но тут же одергивает себя. Имитация кожи бархатная, будто чуть накрахмаленная, даже теплая. Но не настоящая. И не могла быть. Пугод аккуратно возвращает ладонь Модди себе на скулу, накрыв ее своей. И вновь улыбается. Мужчина готов бросится в ноги и бесконечно много извинятся, что Пугоду теперь приходится побираться между телами из-за несдержанного обещания защищать его. «Модди, я чувствую» От этих слов еще больнее и названый горько кривится, в попытках выдавить из себя улыбку. «Это пока лучшее, что может быть моим телом, но, кажется, этого будет достаточно» Не смея двигаться, Модди давится новым пугодовым видом. Как тогда, давно. Он почти жив телом, почти такой же, почти дышит по-настоящему. Цепляется взглядом за картинку перед собой, будто едва он шелохнется, все перед глазами рассыпется. А ведь он почти забыл, как Пугод выглядел. Почти смирился с тем, что тот остался фактически инвалидом. С тем, что придется вечно подкручивать гайки его совершенно металлического тела. «Ты такой красивый» Пугод расправляет самодовольно два своих крыла с золотыми, сверкающими перьями. И все же он не изменился. Модди видит и чувствует, как тот пытался как можно точнее передать черты своего изначального тела. «Я тебя очень сильно люблю» Признание срывается легко, будто это что-то обыденное. Пугод замирает телом, как задумавшись. Модди чувствует, как осторожно сжались пальцы на его руке, заставив убрать ее от лица. Он едва не теряет чувств, когда его губ осторожно касаются чужие. Совсем невесомо уткнувшись, будто на пробу. Губы у Пугода мягкие и им не мешает быть таковыми факт, что они ненастоящие. Он медленно отстраняется. У Модди получается зарыться рукой в чужие волосы, перебирая локоны между пальцами. Они просто стояли рядом, перекидываясь взглядами. Этот ребяческий поцелуй мужчина засчитает как короткое подтверждение ответных чувств. Теперь ничего не препятствовало тому, чтобы они стали наконец счастливы. Вместе.