Anticipatio

      День был холодным. Не то, чтобы Тэхёну нравились холодные дни. Он просто находил их романтичными почему-то. Наверное потому, что в такие дни он мог по уши закрутиться в свой любимый выцветший красный шарф и шагать по ледяным тротуарам Сеула.       Каждый раз, когда Тэхён выходил из дома, его окутывала сладкая истома. Он поднимал голову и жадно вдыхал в себя морозный воздух, горький от выхлопных газов. После этого разворачивал неизменно клубничный чупа-чупс, всегда зажимая его между резцами. И падал в снег, взмахивая руками наподобие крыльев. Ему так нравилось. А потом, пресытившись зимой, закоченелый поднимался на четвёртый этаж маленького невзрачного серого здания, садился всегда на пятую ступеньку из семи и слушал. За дверью его 34 квартиры всегда стояла оглушающая тишина. У соседей плакали дети, гремела музыка, смеялись и пели люди. А за его дверью — ничего. Будто там чёрная дыра, которая медленно высасывала из его жизни всё человеческое. Будто радости в его душе никогда не существовало. Будто не было того страшного дня. Будто он всю жизнь был безэмоциональным.       Тэхён натянул на пятки свои старые темно-синие кроссовки. Ключи звякнули друг о друга, когда он, собравшись с мыслями, закрыл дверь и побежал вниз. Его ждал Юнги у их маленького цветочного магазинчика на углу дома. Этот парень, его невозможно было назвать чьим-то другом: вечно закрытый, неразговорчивый и совершенно точно красивый владелец магазина цеплял каждого покупателя и, будучи вместе с тем продавцом, вполне успешно зазывал людей вновь прийти за букетиком молодых акаций. Он изо дня в день молчал, а Тэхёну не требовались разговоры.       Тэхён ничего не знал о Юнги, он мог лишь догадываться о том, что происходит в жизни парня. Он всегда выглядел сосредоточенным, и Киму никогда, ни разу на его памяти не приходилось видеть его несобранным. Лишь только один раз он видел, как тот улыбался. Искренне, как ребёнок. Парень тогда возился с гипсофилами, окрашивая их в светло-желтый. Тэхён наблюдал из-за двери в складское помещение и стоило ему войти, Юнги вновь нацепил на себя маску холодности и равнодушия. Тогда на следующий день Тэхён приготовил ему маленький букет нежно-жёлтых гипсофил; окрашивал сам, так, что руки покрылись россыпью жёлтых пятнышек. Юнги не поднялся с места, не улыбнулся, не поблагодарил. Только забрал букет, задев грубой широкой ладонью Тэхёнову, и ушёл за вазой. С того дня, Тэхён заметил: нелюдимость, присущая Мину по отношению к нему, стала понемногу ускользать. Он начал спокойно говорить с ним, обсуждать дела магазина и даже затрагивать другие, менее важные темы. Но тема личного всегда оставалась табу между ними. И Тэхён в душе радовался тому, что может стать для Юнги хотя бы тем, при ком можно не скрывать эмоций, а не молчаливой причиной держать при себе улыбку.       С того дня, в магазинчике «Прагма» стало теплее.       Внезапно тишину улочки разрезал крик. Оборвавшись так же резко, как и начался, он пустил холод по спине Тэхёна. Сразу вспомнились родители, как они учили не оставлять в беде никого. И хотя рассудок твердил, что это не его дело, что вмешиваться не стоит, Ким замер, обернувшись, и забегал глазами по домам, машинам, людям, в поисках чего-то не того. Он сам не знал, что ожидал найти, но был уверен, что ему удастся заметить нуждающегося в помощи.       Ему искренне стало страшно, впервые за последние три года его посетила не паническая атака, а настоящий лютый ужас, когда в обратной стороне от магазина, через дорогу заметил дорогую иномарку. Чёрную, наглухо тонированную. А за ней, чуть наискось, в проулке, молодого парня на коленях перед высоким мужчиной в дорогом костюме. Тэхён рванулся туда, чуть не угодив под пронзительно сигналящую машину, которую почему-то не видел, пока голос пожилого мужчины над ухом не ворвался в мозг раскаленным лезвием. Если бы он ещё хоть что-то слышал. Парень не мог оторвать глаз от тёмной картинки перед собой. Тошнота накатила упрямо и быстро, прочно закрепляясь в горле желчным комом. Стало трудно дышать, по высокому лбу заструился пот, попадая каплями в глаза. Он бы упал, если бы не стойкое желание защитить.       Как только сигнал сфетофора ознаменовал зелёный свет, парень сорвался с места, спотыкаясь, задевая людей и забывая извиниться — он видел только блестящий бок дорогого матового мерседеса карсен. В последний момент, стоя почти вплотную, парень услышал щелчок и ему сорвало крышу. Он дернулся, попал кому-то в руки. В попытке вырваться замахал кулаками и, кажется, смачно заехал кому-то по носу — послышался мерзкий хруст сминаемой кости. За ним глухо простонали и хватка ослабла ровно настолько, чтобы вырваться, предварительно наступив мужчине на ногу. Телефон вылетел из руки куда-то в сторону. Тэхён, весь дрожа, упал на колени перед мальчишкой. Лицом к лицу. Настолько близко, что услышал его хриплое дыхание — у него самого точно такое же, у него самого сейчас лёгкие порвутся об острые края рёбер.       Тэхён не думал, что умрёт, когда мчался сюда, не думал, что умрёт, когда падал на колени, не думает об этом и сейчас, судорожно сжимая парня у себя в объятиях. Но начинает думать, когда разворачивается и сталкивается с тяжелым изучающим взглядом тёмных глаз. Не насмешливо, но тягуче, обволакивая животным страхом, изобличая все недостатки смотрят холодные карие, видимо, пытаясь вырвать душу. И Ким начинает дрожать, колотя вместе с собой и мальчишку, который сам по себе похож на лист осиновый. Их дрожь, его — мелкая, частая и Тэхёна — крупная, смешивается, показывая людям перед ними оголенный клубок нервов и глубочайшего страха. Тошнота становится невыносимой, Тэхёна рвёт желчью в сторону: стоит сказать себе спасибо, что сегодня не стал завтракать.       Чонгук стоит и глядит, как парня выворачивает, как он поднимается, утирает тонким запястьем рот, вновь прижимая к себе Чимина. Честное слово, как маленький. Он не знает ничего: ни ситуации, ни людей, но искренне борется за чужого человека так, словно он роднее всего на свете. Чон встречает его взгляд: голубые глаза огромны настолько, что в них можно разглядеть море. Только это не море — это океан разъедающего страха. И на заднем фоне, где-то с проезжающими машинами мелькает мысль: он боится Чонгука, его людей, стоящих скалами по периметру или пушки в его руке?       — Кто ты? — вопрос звучит одновременно от двоих. От Чонгука громкий, глубокий и властный к Тэхёну. От Тэхёна тихий и покорный к Чимину. Чимин показывает заплаканное красное лицо из-за чужого плеча, что-то шепчет на ухо парню и вновь сникает, прячась в затертом старом шарфе. Парень понятливо кивает и его голова, кажется, просветляется. Он смотрит на него открыто, но с нескрываемым ужасом. Отвечает спокойно и понятно: «Тэхён. Ким Тэхён», и Чонгук готов поклясться, что Чимин нашептал ему что-то вроде: «Я Чимин. Этот парень Чонгук и он мог меня застрелить сейчас. Лучше отвечай ему честно, иначе крышка». Он всегда был трусом. Но вместе с тем и безбашенным настолько, что мужчина вечно удивлялся, как тому удаётся и лютую дичь творить, и бояться вместе с тем пройти мимо бездомной собаки, голодной, с надеждой в глазах смотрящей на лаклмство в человеческой руке. Чон усмехается, окидывая взглядом тощее тело в потрепанном пальто, поднимает руку с пистолетом на уровне чужих глаз. Тэхён зажмуривается, прижимает к себе юношу и чуть склоняет голову вперёд, пытаясь укрыться от томительного ожидания пули. Слышит, как сердце колотится так, что скоро не выдержит и осыпется к замерзшим ногам бордовыми лохмотьями.       — Пах — вырывается у Чона, с тёплым воздухом поднимаясь вверх к небу. Он бросает на землю визитку, знаком даёт понять своим людям, что они едут. Садится в машину, и Тэхён слышит мягкий кат шипованных шин по заледеневшей дороге. Открывает глаза: перед ним на тротуаре валяется чёрная лакированная карточка, на которой алым вензелем выведено «Чон Чонгук» большего он разобрать не может — его вновь рвёт. Тэхён давится и чувствует, как рука паренька участливо и тепло поглаживает его по спине.       Этот мальчишка, сказавший ему: «Пак Чимин. Не переживай сильно, отвечай честно, он тебя не тронет, ты ему приглянулся», Тэхёну понравился. Он не умел ошибаться в людях. Он сел, вновь пытаясь вытереть губы рукой, но Чимин осторожно перехватил её, доставая из кармана пачку салфеток. Пока он мягко стирал с чужого лица пот и желчь с губ, Ким заметил, что паренёк больше не дрожит, и его спокойствие передалось ему самому.       — Тэхён-а, тебе звонят. Только сейчас Тэхён обратил внимание на гаджет, беспокойно вибрирующий на асфальте.

***

      Юнги хмурится, окидывает оценивающим взглядом Чимина, который поддерживает его напарника под мышками. Приходит к какому-то своему выводу, выхватывает из слабых пальцев Тэхёна ключи и отпирает дверь, призывно качнув головой. Про себя морщась, отмечает, что неплохо бы сделать ещё один комплект, мало ли. Чтоб вот так не меняться каждый раз посменно. Вообще так неправильно, но у них всё всегда было нормально. Они люди, которые не влипают в неприятности. По крайней мере Мин так думал. Краем глаза Ким отмечает, что Юнги так и не перевернул табличку «закрыто», изнутри два раза проворачивая замок.       Чимин ведёт его к тёмному кожаному диванчику, кассир, не отрывая внимательного цепкого взгляда, заваривает крепкий чай, аккуратно растворяя в нем таблетку успокоительного. Пак вздрагивает, будто от пощёчины при звуке его тихого голоса и с шипением выдыхает сквозь зубы.       — До дна пей. Должно помочь. — и Юнги спокойно отправляется за кассу, ничем особо не интересуясь. Чимин накрывает пледом колени Кима, уложив его, а после движется к стойке за которой стоит парень. Юнги не обращает на него особого внимания. Ему его достаётся ровно столько, сколько требует незванный гость: особой радости на лице нет, но и омерзения тоже. Только убийственное хладнокровие, вежливое до невероятности.       — Вам нужен какой-то букетик? Если присмотрели — упакую, если нет — могу проконсультировать.       — На кой чёрт мне букетик ваш? Меня сейчас чуть не застрелили. Скажи лучше, как тебя зовут? — взрывается Пак, хмуро разглядывает продавца, невольно цепляясь зорким глазом за стальную серьгу в ухе и бледно-белый шрам, уходящий за воротник болотной водолазки. Мин упрямо молчит, не отрывая взгляда от ряда рулонов упаковочной бумаги и плёнки. Для него этот незнакомец не больше, чем покупатель. Его жизни мало для чужих. Ему не нужны друзья, родные, отношения. Только этот тихий паренёк, его коллега по работе, может быть, занял какое-то отдалённое место в его судьбе. Может быть. Юнги ни в чем не уверен.       Парень вздрагивает, когда Чимин кладёт ладонь на его руку. У того пальцы длинные, красивые, на среднем пальце блестит тонкое металлическое кольцо. Запястье в несколько рядов охватывает аккуратная татуировка змеи. Юнги сглатывает: он хотел, очень хотел что-то подобное себе. Скользит дальше — выше. Выше — ключицы, которые под тонкой майкой почти вспарывают тонкую кожу плеча. Всё кажется смутно знакомым. Юнги как-то пропустил момент, когда паренёк остался без куртки, но ему это неважно.       — У тебя всё нормально? — голос младшего скрадывается сопением, но он мелодичный и, вроде как, приятный.       Мин небрежно сбрасывает чужую руку, поднимая глаза выше, сталкиваясь с карим взглядом. Молча кивает, только чтоб отвязаться, аккуратно кладёт перед парнем визитку магазина. На нем указаны оба номера: и Юнги, и Тэхёна. Конкретно с этим посетителем привычно объясняться не хочется. Он владелец. Ему позволительно. Внезапно парень улыбается, обнажая клыки чуть более длинные, чем у остальных людей:       — Ты Юнги, верно? Я Чимин. Будем знакомы. — протягивает изящную руку. Юнги пожимает её, для себя отмечая, что она сухая и тёплая. А ещё чересчур женственная. Его руки исколоты шипами от роз, в них въелся краситель, каким опрыскивают сверху белые гортензии, чтобы придать им уникальный вид. — Мне пора. Я обязательно позвоню.       Он улыбается, а Юнги сдвигает брови, наблюдая за тем, как мальчишка подхватывает куртку и скрывается за дверью магазина. Мин позволяет себе расслабленно выдохнуть, когда он остаётся наедине с собой и спящим Тэхёном. Все же Ким успел стать его негласным другом, мелькает запоздалая мысль, и Юнги жалеет о том, что дал Чимин визитку. С другой стороны, тому, может быть, захочется купить букет Мало ли, что этому парнишке взбредет в голову.       Мин не задумывается о том, что у знакомого Тэхёна наверняка должен быть его номер. Мин не хочет задумываться о том, что надеется на звонок.

      Потому что ему никто не может быть нужен.

***

      Чонгук прокручивает в голове недавнюю ситуацию. Он заинтересован. Тот голубоглазый тронул его, ему захотелось узнать больше. Чон не собирался убивать Чимина. Он не чудовище. Чонгуку хотелось припугнуть малыша, посмотреть на то, как тот, дрожа от страха, будет искать способы выбраться из западни, словно мышка. Он не рассчитывал на то, что кто-то рискнет вмешаться. По крайней мере не думал, что его охрану способен будет вывести из строя левый пацан.       Чонгук заливается хохотом, интересуя Хосока, сидящего на переднем сидении. Тот вздрагивает и оборачивается, вопросительно выгнув бровь. Несколько секунд рассматривает, затем тихо приказывает водителю затормозить у ресторана «Delectatio». Их любимого «Восхищения». Ехать до него ещё минут сорок, так что Хосок откидывает сиденье и достаёт планшет, чтобы провести предварительную бронь. Когда дело сделано, устало вздыхает, теребя пальцами переносицу.       — Гук, ты собираешься сегодня быть нормальным?       Вопрос звучит неожиданно и Хосок чуть ли не пугается своего голоса, когда Чонгук давится смехом и удивлённо замолкает.       — Всмысле?       — Ты сперва пытаешься до смерти напугать нашего Пака, после нахер увольняешь Тэмина, между прочим, лучшего твоего охранника, теперь ржёшь, как конь. Что с тобой творится?       — «Нашего Пака» я пугаю за дело. Меньше будет шариться по кому не надо. А Тэмина я уволил, потому что ему какой-то перепуганный… — щёлкает пальцами, делая вид, что забыл. — Ким Тэхён нос обработал так, что у него кость сместилась на сантиметр где-то. Мне не нужен в охране тот, кому любой подросток может морду набить. Кстати, подними мне сведения об этом мальчишке.       — Уже. Двадцать один год. О родителях ничего не известно, живёт в двушке, недалеко от того места, где ты Пака стращал, отучился на флориста и сейчас работает в магазинчике на углу. Еле сводит концы с концами, но коммуналку выплачивает в срок. Да-а. Яйца у пацана железные. Чонгук? Чонгук!       Чонгук не слышит. Всё, что нужно, он уже услышал. Стучит по коленке в дорогих чёрных брюках пальцем, задумчиво выхватывая из толпы за окном силуэты прохожих. Время течёт незаметно. Спустя полчаса машина мягко тормозит у «Delectatio» и водитель услужливо открывает дверь сперва Чон Чонгуку, владельцу кампании, затем Чон Хосоку — совладельцу. Братья, одинаково роскошные, уверенно проходят за столик, и к ним сразу же, суетясь и одергиваясь, подскакивает молоденькая официантка. Принимает заказ, недовольно проскальзывает взглядом по золотому обручальному кольцу на безымянном пальце Хосока, но не особо огорчаясь по этому поводу, масляным взглядом ведёт по фигуре старшего, с удовольствием отмечая, что он явно свободен. Удаляется, виляя бёдрами настолько сильно, что становится смешно. Но то, как старательно она пытается зацепить, Чону нравится. Чонгук не противясь порыву улыбнуться, подхватывает бокал с полусухим красным. Он не спит с кем попало, лишь только флиртует. Но этого достаточно.

      Этот вечер обещает быть насыщенным.

***

      Тэхён открывает глаза спустя полтора часа, всё на том же диване. Рядом сидит Юнги, и Ким сразу же отмечает посеревшее лицо. Переводит взгляд правее и видит перегоревшую лампочку. Теперь понятно.       — Юнги, лампочка. — звук выходит тихим, слабым, но Мин вскидывается, сперва вглядывается в беспокойное лицо, а уже потом переключается на лампочку. Сухо обещает:       — Завтра сменю.       И Тэхён ему верит. Он хочет всё объяснить честно рассказать о том, что случилось утром, но ему не хватает или смелости, или желания. Юнги сам начинает разговор. Сам спрашивает обо всём, что его интересует. Тэхён отвечает как есть. И про себя радуется количеству голоса, который слышит. Ему сейчас нужно слышать. Голос Юнги спокойный, размеренный и тихий. Но его слышно абсолютно внятно и чётко. В голове у Тэхёна другой голос. Властный и сильный, сражающий наповал. И он пугает, потому что такое цеплять не должно. Потому что такое страшно. Потому что Тэхён помнит такой голос. Голос отца, из-за которого все случилось три года назад.

      Потому что Тэхён такие голоса ненавидит.

      Юнги замечает парню, что тому стоит отдохнуть, разрешает не выходить завтра на работу. Но в восемь часов все равно встречает Тэхёна у дверей магазина. Тот выдерживает чужой взгляд, принимает второй комплект ключей и ведёт плечами, мол, не могу находиться дома, и всё тут. В руке у него набор лампочек, и Юнги напоминает себе отдать ему две с половиной тысячи вон за четыре штуки. Тэхён отказывается, Юнги настаивает, и парень сдаётся под чужим взглядом. И ничего не понимает.       Юнги заговаривает. Они говорят о выручке за месяц, о лампочках и закупке новой партии цветов. Мин не вспоминает вчерашнее. Тэхён не противится. У них разница в три года. Не так и много. Поэтому решает, что Юнги его чувствует.       Юнги хочет провести свои оставшиеся два года более менее сносно. Для этого ему необходимо говорить. И говорить с Тэхёном, оказывается, легко. Он сам сменяет лампочку, пока Тэхён обслуживает старушку, заказавшую алые георгины, почему-то в чёрном оформлении. Она говорит — для мужа. В чёрном — потому что умер. Георгины — потому что он их любил. Алые — потому что ей его не хватает. Ким урезает цену вдвое, потому что он знает, как сложно терять любимых. Юнги ничего не говорит, потому что знает, что для него цветов не купят.

      И все, вроде как, чувствуют, что поступают правильно.

      Бабушка улыбается, открывая в улыбке редкие жёлтые зубы, желает всего самого лучшего и выходит. А Тэхёна завязывает в узел. Тэхёну больно настолько, что он падает на колени, хватаясь за стойку, в попытке встать, но ноги не слушаются. Тэхена ломает и корёжит. Тэхёну раскрывают изнутри ребра, и он мечется с разорванной грудью, словно сумасшедший. Ему голову сжимает тисками, ему дышать трудно. Он чувствует только боль.       Юнги заставляет его не дышать, закрывает рот и нос ладонью. Глядит, как по лбу катится пот и отпускает, даёт вздохнуть и сразу же снова перекрывает воздух. Внимательно наблюдает. Зорко следит за тем, чтобы зрачки, в панике раскрывшиеся почти на весь глаз, дрожа, вернулись в нормальное состояние. Приносит воды. И разрешает уйти. Но Тэхён не уходит. Измученно благодарит, но не уходит. Умудряется даже улыбнуться. Считает хриплым голосом, приходя в себя окончательно.

      И Юнги считает вместе с ним, потому что ему тоже нужно.

1.

2.

3.

4.

5.

      В тишине раздаётся шёпот младшего.       — Не плачь — ты разучишься жить.

      И Юнги понимает, что действительно готов заплакать.

***

      Чимин сидит на незаправленной кровати и курит. Вдыхает в себя дым так глубоко, как может. Его ведёт, когда губы шепчут в дыму цифры. Наизусть.       Чимину хочется позвонить. Он набирает номер. И в трубке звучит голос:       — Цветочный магазин «Прагма», консультант Мин Юнги, какой букет хотите заказать?       Чимин молча выпускает ещё два кольца дыма, прежде, чем глухо произносит:       — Здравствуй, Юнги. Какие у тебя любимые цветы?       Голос в трубке молчит, Чимин вздыхает. Он знал, что пытаться не стоит, но попытался. Юнги все равно не ответил бы.       — Я хочу лилии. Мои любимые белые лилии. С фиолетовыми гортензиями. Не полностью, только сверху фиолетовыми. Заберу через полчаса.       Пак бросил трубку не удосужившись даже узнать цену. Цена не важна, Чонгук платит ему достаточно, чтобы оплатить самый дорогой букет в этом магазине. Затянулся настолько сильно, что рябью прошлось по глазам. Чёртово спокойствие. Ему дико не хватает чёртова спокойствия. Тушит сигарету почему-то не в пепельнице, стоящей рядом на тумбе, а на руке, прямо под змеиным телом. Вскрикивает и зажмуривается. Забылся.       Нужно забрать цветы.       Спустя двадцать минут он стоит у стеклянной двери. Дышит на замерзшие пальцы и наблюдает за парнями. Они разбирают недавно привезенные цветы. О чем-то негромко, для него совсем неслышно, переговариваются.

       И вдруг Юнги улыбается.

      И вдруг у Чимина замирает сердце.

      Пак не даёт себе времени оправиться. Он распахивает дверь, лучась спокойствием настолько, что заметь его сейчас тот же Чонгук, упал бы замертво — никогда такой серьёзности не было на молодом лице. Юнги отрорвался от пионов, которые расставлял в вазы по семнадцать штук и взглянул на вошедшего.

      Холодно. Безэмоционально. Профессионально.

      Прошёл за кассу и из-под стойки достал букет, обернутый бумагой на пару тонов светлее, чем гортензии. Поправил цветки, разгладил бумагу, с профессиональной точки зрения оценил свою работу и протянул его Чимину. Тот скользнул взглядом по рукам, отметил, что чужие пальцы покрыты фиолетовой краской: Юнги сам опрыскивал цветки. Протянул свою руку, чтобы забрать букет. Запястье обожгло саднящей болью, и Пак запоздало сообразил, что покрасневшая кожа ничем не скрыта. Юнги мазнул глазами по запястью, прищурился, передал букет.

В полнейшей тишине.

      Чимин улыбнулся. Открыто, светло, как всегда умел и, забрав букет, развернулся к двери. Затянулся цветочным запахом и понял, что этот запах пьянит сильнее, чем никотин. Выложил на стойку сумму. Бросил из-за спины «Спасибо», не оборачиваясь, не встречаясь взглядом с Юнги, и зашагал прочь в полной уверенности, что сигареты ему больше не понадобятся. Скрылся за стеклянной дверью, поднял глаза к небу, ловя поваливший снег ресницами, и засмеялся. По-настоящему, счастливо, звонко. Просто засмеялся.

А Юнги осознал, что не готов снова его увидеть.

      Чимин не знает, что у Юнги просто нет любимых цветов. Его не спрашивали настолько давно, что любое упоминание чего-то любимого стёрлось из памяти.

***

      Чонгук теряется. Он не взял водителя, а навигатор включить не смог и теперь, кляня всё и вся, ощупью да наитием пробирался по тесной улице. Его мерседес жалобно качнулся, когда Чонгук в порыве злости резко затормозил и откинул голову на кожаное сиденье.       — Чёрт, — выдох сквозь плотно сжатые зубы, — чёрт.       Чона трясёт, он злится настолько, что хочется проклясть каждого, кто с интересом рассматривает дорогую иномарку — зрелище столь редкое в этом захристанном захолустье. Чону хочется вырваться из тёмного, душащего салона и кричать от разочарования в самом себе. Это его вина. Бросил визитку так, будто был уверен, что ему позвонят.

      Кто в здравом уме позвонит потенциальному убийце?

      Чонгук хватается за голову. Приводит в норму сперва дыхание, затем сознание, а потом уже мысли. Его Джин научил. Нужно будет заехать к нему. Чон в очередной раз чертыхается, когда проскакивает мимо нужного поворота. Обещает себе быть максимально сосредоточенным. Краем глаза цепляет вывеску цветочного, и в его голове раздаётся щелчок. Он настолько реальный, что Чонгук рвано дёргается, глядя в окно. По ту сторону стекла маячит мужчина, жадно пожирая автомобиль и его водителя. От липкого взгляда становится не по себе, и Чонгук жалеет, что не взял охрану. Отбросив дурные мысли, мужчина выходит из карсена собранный, светящийся богатством и уверенностью.       Он ступил на порог цветочного в тот момент, когда Тэхён балансируя с горшочками герани, задом вышел из подсобки, держа ногой дверь. Остановился у кассы. Увидел чью-то макушку и, получив отказ в помощи, стал рассматривать различные варианты букетов. Какие-то были строгими и сдержанными, какие-то — тёплыми и нежными. Особенно Чонгуку понравился цветочный бум, иначе и назвать сложно: гиацинты, розы, пионы, лилии — всё в одном, и всего в достатке. Он немного разбирался во флористика, однако сейчас думать о значении не хотелось ни капли.       — Мне нужен букет. — рука метнулась к цветам, вытаскивая их из воды и бережно укладывая на стол, — алая упаковка. Тёмно-бордовая лента.       Паренёк обернулся, и Чонгук обрадовался, что стоит далеко. Иначе сейчас же потянулся бы, сжал хрупкие плечи и, хорошенько встряхнув, спросил, почему его номер так и остался ненабранным. Заставил бы объясниться. Заставил бы дорожать от страха за свою жизнь. Заставил бы захлебнуться болью. Просто заставил бы. Он был властителем: ему хотелось обладать. Хотелось подчинять себе, подминать чужую волю, лепить кого-то угодного себе. Чонгук не был монстром, просто иногда становился одержимым. Чонгук не был глупым, он понимал, что люди — не машины, не вещи. Понимал, что люди имеют собственные интересы, мысли, жизни. Понимал и всё же хотел обладать.       Тэхён расставил горшочки на витрине, обернулся и застыл. Ему захотелось кричать от ужаса. Он узнал его. Того самого человека, который так сильно хотел сломать беззащитного мальчишку. Ким прекрасно понимал Чимина. Сейчас, сам оказавшись один на один с этим призраком прошедшего, он яростно хотел спрятаться, укрыться где-то далеко-далеко, так, чтобы его не достали, чтобы его просто не обнаружили. Чтобы на него сейчас не смотрели снова эти холодные пытливые глаза. Тэхён сглотнул вязкую слюну и, пересиливая себя, шагнул за стойку, храбро выдерживая взгляд. Он не признался бы никому, что ему страшно до одурения. Что он готов упасть от того, как резко ослабли ноги.       Парень осторожно ухватил охапку цветов, аккуратно сложенных чужой рукой на гладкую поверхность стойки. Провёл по цветкам, разглаживая, оборвал сморщенные вялые лепестки. После неуловимым движением обернул в бумагу, и бережно, чтобы не смять больше необходимого, перевязал лентой. Букет вышел поразительно шикарным. У Тэхена заныло сердце: как бы ему хотелось получить такой же. Он закрыл глаза, неуловимо трепеща. И побоялся открыть, знал, что наткнется на испытующий взгляд, который не сможет выдержать. Знал и почувствовал, как по телу поднимается удушающая волна страха. Как его пальцы колет нехорошие предчувствием. Как букет ускользает из его рук.       Ким распахнул глаза. Мужчина что-то спросил, кажется, сколько стоит «эта алая красота». Тэхён промямлил цену, задыхаясь, схватил деньги. Каким-то образом сумел включить мозг, сразу завопивший о превышении запрошенной суммы по крайней мере втрое. Всунул лишнее обратно в руки мужчины. Он взял, улыбнулся, покачав головой. Уже на выходе развернулся, помахав на прощание рукой. И Тэхен с ужасом понял, что он вернётся. Юнги не будет по крайней мере две недели, он уехал в Пекин, по вопросам получения новых видов и более дорогих экземпляров цветов. Ему придётся самому встречать его каждый раз, как мужчине придётся заходить в этот цветочный. Ким молился, чтобы он больше не вернулся никогда, потому что такие люди не забывают. Если они хотят — они получают, их не страшат ни цена, ни средства. И Тэхён не хотел стать человеком, кем будут одержимы люди вроде Чон Чонгука — владельца самой большой в мире строительной кампании.        Дрожащими пальцами, он залез в карман рабочего фартука, доставая из него порядком истрёпанную визитку. Перечитал текст. В панике метнулся в подсобку за железным поддоном, мимолётом захватив с собой зажигалку. Подпалил картон, и тот, занявшись ярким пламенем, съёжился, опаляя жаром нежные пальцы. Тэхён держал до последнего, пока огонь не коснулся кожи и только тогда выпустил остатки визитки, дыша настолько глубоко, насколько позволили скованные лёгкие.       Уничтожить. Нужно уничтожить всё до последнего. Не позволить вернуться. Не позволить завладеть его страхом. Его мыслями. Его жизнью.       Тэхён не понимал, что уже поздно, что он уже принадлежит Чонгуку. Потому что такие как он, одержимые, не отпускают то, что их цепляет. Потому что он Чонгуку манией въелся в мозг. Потому что он стал его панацеей.

Его. Грёбанной. Мечтой.

      Чонгук вышел из магазина максимально расслабленный. На выходе обернулся, зацепившись глазом за название. «Прагма» — Любовь-Рассудок. Она была ему известна в каждой своей грязной подробности. Его родители болели такой любовью. Каждый момент их жизни был подвержен рассудку. Он привык считать прагму любовью-расчётом. Его мать после рождения сына ушла к другому, предварительно сколотив неплохое состояние. Отец был помешан на генофонде. Хотел себе совершенного наследника, потому и принял к себе мать. Бедную, но красивую женщину, до безумия коварную. Взамен сына он дал ей всё: статус, деньги, власть. Она отдала ему отпрыска, свалив с каким-то актёришкой заграницу. Чонгук её даже не знал.       Отец воспитал его в строгости, регулярно избивая под предлогом закаления воли. В итоге, когда передал ему кампанию, наверно, не пожалел. Чонгук сделал всё, чтобы отец не разочаровался в нём: стал жестоким, бессердечным, закрытым. Его остановил младший брат. Хосок, отпрыск его мамаши, отыскал их, став своеобразным якорем. Чонгук был уверен, что возненавидит любое упоминание этой женщины в своей жизни, но этот солнечный ребёнок, всего на два года младше него, подарил ему покой. Чонгук перестал срываться, перестал травить людей. Но не смог противиться своему желанию обладать. В конце-концов, своей воле, той самой незыблемости, в которой был воспитан, он подчинил и отца. Воздал по заслугам, как говорит иногда Хосок, вспоминая полные страха глаза. Чон тогда впервые и почувствовал наслаждение чьим-то ужасом. Однако с этим парнишей было иначе. Этим мальчиком он хотел обладать всецело, но по его доброй воле. Он хотел, чтобы Тэхён нашёл его самого, среди чужих масок и угольных набросков. Он хотел, чтобы Тэхён его разгадал. Он хотел, чтобы Ким Тэхён — мальчик, которого он тогда встретил — был единственным, кому позволено его не бояться.       Чон Чонгук — глава самой престижной в мире строительной кампании, улыбнулся в букет, который сделал Ким Тэхён — самый бедный человек во Вселенной.

      Чон Чонгук захотел вознести Ким Тэхёна до небес.