Save Me

Он задыхается. Перед глазами — алые всполохи, алые реки крови, алые, бесконечно ползущие по рукам ленты. Он кричит, бьется в агонии, пытается выдавить из себя хоть слово, но всё, что он слышит, когда открывает рот — дикий, нечеловеческий хохот. В нем самом уже не осталось ничего человеческого. Кожа на руках расползается, словно её изнутри разрезали скальпелем, словно она лопнула, не в силах сдержать под собой божественную мощь. Чуя и сам не в силах. Он не подвластен силе Арахабаки, он не может остановиться, не может, не может прекратить этот ад наяву. Он чувствует, что его кости трещат, ломаются, руки выгибаются под непонятным углом, а в груди булькает кровь, что заполнила все легкие и рвётся, рвётся наружу, как вырвалась Порча. Он опускает взгляд на ладони и видит, мутно, будто через пленку, как на его руках собираются из ниоткуда черные сгустки материи, пылают алым маревом, а потом срываются с кончиков поломанных пальцев и стремительно разрушают всё вокруг. А вокруг… Он едва находит в себе силы сильнее распахнуть белые глаза и перевести взгляд выше — нет, не так, это Арахабаки поднимает его взгляд, полностью владея его телом и не давая даже шанса на контроль — и Чуя видит. Чуя ужасается. Он видит Акутагаву, видит верную ему Хигучи, видит весь отряд Чёрных ящериц, что пытаются спастись, закрываясь щитами — но против Арахабаки это лишь пустой звук. Формальность. Видит даже Мори и малышку Элис, его воплощение способности, которая стоит с огромным шприцом наперевес и с ужасом в ясных глазах смотрит на Чую. Нет. Чуи здесь больше нет. Смотрит и Мори, пока его алый шарф на шее колышется от ветра, а потом вдруг исчезает в огромной чёрной дыре, что врезается со скоростью света тому прямо в грудь. Он убил босса Портовой Мафии. Паника усиливается в сто раз, когда он видит непрекращающиеся атаки черных дыр в его коллег, в его дорогих друзей из Мафии. Он кричит и плачет внутри, но Арахабаки не слышит. Он кричит — пожалуйста, остановись, пожалуйста — он зовет единственного человека, который может его спасти и прекратить этот кошмар. Дазай! Он убивает Акутагаву. Он убивает Хироцу. Взлетает ввысь, кашляя, задыхаясь кровью, кожей чувствует страх, витающий в воздухе, чувствует, как этот страх затмевает даже его собственный. Да, он тоже боится его, чёрт возьми! Если бы он только мог остановиться… Чувство вины за то, что он не в силах контролировать, затапливает его сильнее, чем физическая боль, которую Чуя ощущает каждой клеточкой своего тела. Он снова заходится кашлем, смеется зверем, что жаждет лишь крови, лишь убийств и хаоса. И наконец видит Дазая. У него появляется надежда. Вот, сейчас, ещё немного и Дазай его поймает, он обнулит его, остановит Порчу! И как в замедленной съемке видит, как чёрная дыра летит прямо в бледное, испуганное лицо, обрамленное черными кудрями. Нет, нет, нет! На него ведь не действуют никакие способности, значит, он обнулит этот сгусток сжатой энергии? Значит, он не причинит ему вреда? Причинит. Все надежды Чуи рушатся в одну секунду. Он видит перед собой только разорванное чёрной дырой тело Дазая, который не успел ничего сделать. Он видит его в момент обескровленное лицо, видит, как тот валится на землю мертвой тушей, мешком с пережеванными костями. И Чуя кричит. Он подрывается с кровати, на переферии сознания ощущая, как горло болит от крика, как его тело трясется в горячке. Подрывается, тут же поднимая руки к лицу и рассматривая — ему чудится, что на бледных запястьях всё ещё расползаются узоры Порчи, красные с чёрным, и он не понимает, что творит, не понимает, что всё было простым ночным кошмаром. Он бежит на кухню — ему кажется, что бежит, но на самом деле он еле плетется на ватных ногах, запинаясь, едва ли не падая. У него нет сил стоять, и Чуя падает на колени. Нащупывает на столе баночку со снотворным — оно сильное, мафиози пьёт его не так часто, только чтобы заснуть быстро и без лишних мыслей. Желательно ещё и без снов. Мори прописал их Чуе пару лет назад, когда после ухода Дазая из мафии у него началась страшная бессонница и кошмары. И это совсем не связанные между собой факты. По крайней мере, Чуя предпочитал так думать. Он высыпает горсть себе в ладонь, не понимая, что творит, не соображая вообще, в его голове лишь дикий страх и отвращение к самому себе. По щекам ручьём текут слёзы, и из-за влаги в глазах Чуе всё ещё кажется, что он смотрит сквозь мутный взгляд Порчи. Руки дрожат, не слушаются, и он просто роняет всю банку на пол, запихивая горсть таблеток в рот. Не знает, чем запить, даже не думает, пытается проглотить прямо так, но в горле будто ком, только слышно глухие рыдания. Он дотягивается до одиноко стоящей на столе бутылки вина, недопитой со вчерашнего вечера, и это, к его сожалению, было единственное, чем можно запить уже полурастворившиеся горькие таблетки. Он глотает остатки вина, совсем не чувствуя вкуса, оно стекает по уголку губ, но Чуе всё равно. В грудь будто взвинчена арматура, его трясет и никак не отпускает, и даже в полутьме ночной кухни ему кажется, что руки в красных узорах. — Нет, нет, нет, пожалуйста… — шепчет он, царапая кожу слегка отросшими ногтями, пытаясь стереть фантомные отпечатки Арахабаки на его запястьях. Он раздирает руки, царапая до крови, и ему кажется, что этого мало, что кровь, теперь стекающая по запястьям, и есть последствия Порчи. Словно она никогда не исчезнет, пока не поглотит его полностью, без остатка. Чуя перестает контролировать свою Смутную Печаль, и комната вокруг него заполняется едва заметным алым свечением. Он пугается этого ещё больше, и в этот момент бутылка рядом разбивается, взрывается от гравитации, и острыми осколками ввинчивается в бледную кожу. Чуя чувствует секундное облегчение от резкой боли, что вспышкой ударила в его руку, и хватается за новый осколок, сжимая его в ладони. Он даже не слышит щелчка входной двери, не слышит тихих шагов, которые в какой-то момент замирают. Не слышит обеспокоенного голоса внезапного ночного гостя. Слышит только шум в ушах и свое бешеное сердцебиение. — Чуя! Чуя, посмотри на меня. Голос, так сильно похожий на голос Дазая. Но ведь… Он убил его своими руками, он видел! Или нет? Он не с ним. Он где-то не здесь. В голубых глазах слезы, голубые глаза смотрят куда-то сквозь, а не на Дазая. Он не воспринимает, где реальность, а где его больное воображение, сон, что угодно. Снотворное начинает действовать, и сердцебиение Чуи со страшной скоростью замедляется. В какой-то момент он даже ощущает на своих щеках ледяные ладони и, наконец, смотрит более осознанным взглядом. — Дазай?.. — шепчет он бессильно. И теряет сознание.

***

Дазай натурально испугался. Определенно не это он ожидал увидеть, когда по своему излюбленному обычаю вламывался в квартиру напарника. Он подозревал, что тот не спит — пришёл он всего в двенадцать с чем-то, а у мафиози завтра выходной, что предполагало вполне себе милую встречу бывших коллег. Если не считать того, что Чуя обязательно попытается если не выгнать, то прибить Дазая. Он даже был готов к тому, что Чуя уже спит, или его вообще не было дома — мало ли, по барам шатается. Их встречи, на самом деле, не так часты. Чаще всего Дазай приходит не просто так, и это для Чуи обиднее всего. Каждый раз он хочет, чтобы его здесь не было. Каждый раз он впускает бинтованную мумию. Не всегда понимая, нет, даже боясь принять тот факт, что предлоги, по которым его занесло в квартиру мафиози, в большинстве своём придуманы на ходу. Взяты из воздуха. Потому что Дазаю нравится уютная и просторная квартира Чуи. Ему нравится чувствовать себя не одиноким холодными вечерами. Не оставаться иногда наедине с собой в пустой комнате общежития. Чуя никогда не задавал вопросов, словно всё понимая по одному взгляду. И, что ж, как бы он ни хотел, чтобы Дазай не появлялся в его квартире, он продолжал впускать его. Однако, Дазай точно не ожидал… этого. Он услышал тихие всхлипы на кухне, сразу же заподозрив, что что-то не так. И когда зашел, даже замер на секунду в ступоре. Чуя сидел на полу кухни, в полной темноте, его тело и предметы вокруг вспыхивали красным цветом способности, а вокруг валялись разбросанные таблетки и разбитая бутылка вина. И кровь. Его кровь, Чуи. Дазай тут же складывает все кусочки пазла, и ему срывает крышу. Какого, чёрт возьми, хрена? Он никогда не видел Чую в таком отчаянии. Осаму падает перед ним на колени, хватаясь за руки, осторожно вытаскивая из ладоней осколки стекла, чтобы тот не навредил себе ещё больше. Он чувствует, как его руки дрожат, чувствует его горячую кожу и стекающую кровь. Видит его состояние и сразу понимает — паническая атака. Дазай зовет его, кладет ладони на щеки, обхватывает лицо, пытаясь вернуть Чую из капкана мыслей, успокоить, но сам начинает паниковать. Сколько таблеток он успел выпить? Он чувствует дрожь Чуи и его замедляющееся сердцебиение и понимает, что у него мало времени. — Дазай?.. Чуя, его маленький глупый Чуя, всегда такой сильный и самоуверенный, сейчас, черт возьми, чуть не убил себя. Он отключается у него на руках сразу же, как узнаёт человека напротив, и Дазай хмурится, поднимая его и пытаясь привести обратно в чувство. Чуя судорожно дышит, пока Дазай несет его в ванную, хлопая по щекам и что-то говоря про то, чтобы не отключался и потерпел ещё немного. Накахара почти ничего не чувствует, но лениво открывает глаза, и тут же ощущает приступ тошноты от чужих пальцев во рту. Его рвет таблетками вперемешку с вином и желчью, и Дазай ужасается, видя, сколько их. Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт. Чуя тихо хнычет, пока из него не выходит ничего, кроме белой пены. Его лицо бледнеет ещё сильнее, губы обескровленые и сухие — он дико обезвожен. Он сам подползает к ванне, открывая холодную воду и пьёт прямо из крана. Надолго его сил не хватает и он снова оседает, упираясь руками в бортик. Дазай поднимает его голову и умывает его всё той же холодной водой, потом смывает кровь с рук, после вытирая мягким полотенцем. Чуя ничего не говорит, даже глаз почти не открывает, пока его руки осторожно обрабатывает Дазай. Он заматывает их в бинты, а после снимает с Чуи мокрую футболку. Он поднимает его и несет в спальню, переодевает в чистую одежду и даже завязывает мешающиеся волосы в какое-то подобие гульки. Чуе плохо. Он воспринимает всё обрывками, находясь в полусне, почти не ощущая реальности происходящего, но теперь это его не пугает. Он просто хочет спать. Он едва находит в себе силы сказать об этом Дазаю, но тот затыкает его, прося помолчать. Чуя падает на подушку без сил и мгновенно засыпает, не чувствуя уже, как Дазай укрывает того одеялом и нежно поглаживает по растрепанным волосам. Пробуждение было не из приятных. Чуя глухо стонет, поворачиваясь на кровати и ощущая боль сначала в голове, а потом в обеих руках. Состояние ниже плинтуса. Ощущение, будто его череп закатали в тиски и со всей силы давят, не останавливаясь. Он открывает глаза и тут же закрывает их, жмурясь и пытаясь успокоить головокружение. Медленно поднимается на локтях, отмечая едва заметную тянущую боль в запястьях. Снова открывает глаза. Что вообще произошло? Он видит свои забинтованные руки, и воспоминания, словно картинки, вспыхивают перед глазами. Половины он даже не помнит, но точно знает, что Дазай в его квартире, обрабатывающий раны и перетащивший его на кровать не был галлюцинацией. В комнате никого. В квартире тихо, будто никого и нет. Только спустя секунд тридцать медленного пробуждения Чуя ощущает, что на него кто-то смотрит. Он резко оборачивается к приоткрытой двери в комнату и замечает Дазая. Он стоит, скрестив руки на груди, устало прислонившись к косяку, и смотрит. Пронзительный взгляд, полный какой-то непонятой злости, ввинчивается под кожу, и Чую даже передергивает. Дазай в гневе страшен. Он мог бы сказать, что угодно, но он просто молчит, наблюдая за тем, как Чуя сонно жмурится. Совсем как котенок. Его хочется обнять, накормить и согреть, а потом лежать в обнимку, перебирая рыжие кудри. Но Дазай упорно подавляет в себе эти чувства и ждёт. Ждёт, пока у Чуи кончится терпение, конечно. — Что ты тут делаешь? — спрашивает он наконец, и его голос звучит так устало и хрипло, что у Осаму поневоле сжимается сердце. Всю ночь и полдня он старательно давил в себе порывы разбудить Чую и допросить, какого он тут устроил, а потом врезать пару раз, чтобы даже не думал о таком. Теперь он мог не сдерживаться. — Что я тут делаю? Это ты что делаешь?! Какого хрена я вчера видел? Чуя мог спросить всё, что угодно, но выбрал самый тупой вопрос, который, к тому же, срывает бошку Дазаю. Он морщится от его громкого голоса, не особо желая отвечать ему и вообще влезать в перепалку в таком состоянии. Чуя молчит и отводит взгляд, но чувствует, как Дазай подходит к нему. Даже вздрагивает от неожиданности, ожидая, что тот сейчас отвесит ему затрещину, но он лишь непривычно мягко касается его лба, удрученно вздыхая. — Как ты себя чувствуешь? — вдруг спрашивает он. — Нормально, — фыркает Чуя, но Дазай хватает его двумя пальцами за подбородок и заставляет посмотреть в глаза. И сидят, смотрят, один пронзительный взгляд и второй, упрямый. — Ты же вкурсе, что я знаю, когда ты врешь? Чуя молча продолжает играть в гляделки, но вскоре понимает, что Дазай нихрена от него не отстанет, пока не замучает своими вопросами. — Голова болит, — сдаётся он. — Кофе будешь? — вдруг спрашивает Дазай, и в его интонации нет ни капли той злости, что бушевала ещё минуту назад. — Буду. Он отпускает его и уходит на кухню, возвращаясь через несколько минут с кружкой горячего кофе. Чуя благодарно кивает, принимая напиток из его рук, и тут же делает глоток. Дазай садится на постели рядом, и Чуя замечает его взлохмаченные волосы и синяки усталости под глазами. Зато бинты чистые, видимо, успел поменять, пока мафиози дрых без задних ног. Сам он похоже не спал вовсе. — Ну и что это было? — снова спрашивает детектив, пока Чуя медленно пьет кофе. Он слегка тушуется, будто ему стыдно говорить об этом. — Мне… приснился кошмар. — И поэтому ты решил сожрать банку снотворного и запить это всё ебаным алкоголем? Ах да, ещё и вскрыться заодно, — язвит Дазай. Нет, он точно не напасется терпения. — Да блять! Я запаниковал, ясно?! Я даже не помню, что я там делал, я вообще не думал ни о чём. Я просто хотел, чтобы этот кошмар закончился. Какого вообще тебя это волнует? Дазай позволяет себе закатить глаза. — А если бы я не пришёл? Вообще-то, из нас двоих роль суицидника играю я, если ты забыл. Забудешь о таком, как же. Чуя тихо фыркает себе под нос, а потом отставляет пустую кружку на тумбочку. Он зарывается руками в волосы, распуская растрепавшийся после сна хвостик. — Ты спал вчера? — Что?.. Спал. К чему это? — Ладно, спрошу по другому. Когда ты вообще нормально спал последний раз? Чуя поднимается с кровати и тут же чуть не падает, будто спотыкаясь об воздух. В глазах на минуту темнеет, и когда черные точки расступаются, он обнаруживается себя сидящим на полу, пока Дазай держит его за талию. — Ясно, можешь не отвечать. Тебе надо поесть. Он устало облокачивается на колено бинтованного мудака, который, черт возьми, вечно видит всё, что ему нужно и не нужно. На самом деле, Чуя благодарен тому за эти проявления заботы. Он с трудом вспоминает, когда нормально ел в последний раз. Весь его режим состоял только из работы. Он мало спал, отключался на пару часов, а потом, просыпаясь в какой-то горячке из непонятных мыслей и с кашей в голове, снова принимался за работу. Накахара не мог сказать боссу, что не справляется с нагрузкой — какой из него исполнитель, если даже исполнить свою работу он не может? Потому скрипя зубами, не жалуясь, он погружался в эту пучину, в это болото с таким простым названием — рутина. А еда… Что ж, обычно Чуя перебивался только кофе и сигаретами, отчего его чувство голода притуплялось, и он мог только на автомате съесть какой-нибудь бутерброд, но точно не мог вспомнить, как давно это было. Боже, неужели всё настолько плохо? Он замечает, что сказал это вслух, только когда слышит тихий смех Дазая откуда-то сверху. — Не настолько. К тому же, у тебя есть самый лучший и верный напарник, который всегда поможет! — О, нет, избавь меня от этого счастья, — кисло бормочет Чуя, пока его поднимают с пола. — Давай, вставай, а то мне придется кормить тебя через трубочку, — весело щебечет тот, ни на секунду не отпуская вяло плетущегося мафиози. Они доходят до кухни, и только сейчас Накахара чувствует запах еды. На столе стоит ещё дымящаяся тарелка супа с лапшой, а рядом парочка не очень аккуратных онигири. Он думает, когда Дазай успел заказать это всё, а потом замечает кастрюлю. На плите. — Ты это сам готовил? Он в ахуе. Он натурально в ахуе. В культурном шоке, если можно. — О, конечно нет, я попросил Ацуши приготовить это всё, но он уже съел большую часть. Ты бы ещё дольше спал, тогда бы тебе вообще ничего не осталось, — саркастично подмечает Осаму. Чуя смотрит на него, как на идиота. Серьёзно, блять? Приводить кого-то в его квартиру, чтобы приготовить еду? Дазай видит, что Чуя уже купился на такую очевидную ложь, и считает своим долгом прояснить ситуацию. — Да, это я сделал, сам, а теперь сядь и поешь по человечески, пока у тебя совсем мозги не атрофировались. Тот удовлетворенно качает головой, садясь за стол. — Ты же не умеешь готовить. Он даже не спрашивает, констатирует факт, потому что Дазай никогда не умел готовить. Обычно он всегда что-нибудь портил, когда они одно время жили вместе, ещё во времена мафии. Тогда Чуя просто бесился и принимался за дело сам, не подпуская этого бинтованного придурка к кухне. Ненароком убьётся кухонным ножом ещё. Всё то время готовил только Чуя, потому что Дазай, как он понял, умел только бесить окружающих. — Вообще-то я всегда умел, — отвечает Дазай и хитро улыбается. Вот уебок. Чуя, очевидно, злится. И это он вынужден был всё это время готовить еду на них двоих, когда Дазай вполне себе умел как минимум сварить суп и не умереть от пищевого отравления?! — Боже, как ты бесишь, — ворчит он, закатывая глаза, но ест. Ему вкусно. Придурок Дазай, оказывается, довольно неплохо готовит. — Чего ещё я не знаю? — Секрет фирмы, — продолжает улыбаться Осаму, складывая хитрые ручки под подбородком. — Расскажу, если расскажешь, что тебе снилось. Чуя тут же мрачнеет. Он только отвлекся и перестал думать о произошедшем, как его тут же бросают обратно. На самом деле, в этом ведь нет ничего такого, правда? Он просто устал, вымотался, вот все его переживания, что душили, слились в один кошмар. Трудная выдалась неделя, вот и всё. Он замечает, что завис, глядя в одну точку, пока его не отвлекает прикосновение. Прикосновение одного пальца к его ладони. Словно обезболивающее. Дазай молчит, всё ещё ждет ответа. — Порча, — наконец отвечает он. — Порча? Чуя кивает. И… резко весь его запал пропадает. Он не хочет ничего рассказывать. — Я… Ай, это тупо. — Я же слушаю, — Дазай пытается успокоить того, даже не пускает ни одной шутки. Удивительная стойкость. — Это не отменяет факта, что это был тупой сон. Ничего не значащий. — Чуя, — пальцы осторожно поглаживают кромку бинтов, закрывающих запястья, совсем как у него самого. — Если бы это был тупой и бессмысленный сон, ты бы не словил паничку, не думаешь? Он молча рассматривает свои руки, на одной из которых покоится ладонь Осаму, и чувствует себя так странно, так тошно, будто этого не заслужил. Будто это не по настоящему. Лишь игра. И одергивает руку, пряча обе под столом и откидываясь на спинку стула. — Вообще, что бы там ни было, я думаю, дело не в самом сне, а в том, что ты просто заработался. Замучал свой организм, и это был, так скажем, своеобразный крик о помощи, — продолжает Осаму, нисколько не обращая внимания на то, как Чуя сбежал от тактильного контакта. — Да там рассказывать особо нечего. Я не помню, как использовал Порчу, она как будто сама вырвалась. Я не мог ничего контролировать, как обычно, зато всё видел будто своими глазами. Там были люди. Из порта. Вообще все. Я… я убил их. Видел, как они все погибают в черных дырах, Акутагава, Хироцу, Мори. Все. Даже ты там был. Когда увидел, я подумал, что сейчас ты обнулишь меня, как обычно, и всё закончится. Но, — он мотает головой, всё ещё не поднимая взгляда, рассматривая свои бинтованные руки. — Но я убил тебя тоже. Потом проснулся, не помню особо, что я делал и что мной руководило, но мне казалось, что Порча никуда не исчезла. Что её узоры всё ещё на моих руках. Наверное, поэтому расцарапал. Больше я ничего не помню. Только тогда он поднимает глаза, сталкиваясь с коньячными напротив, видя, как они наблюдали за ним всё это время. — Ты наглотался снотворного и запил вином, потому что оно было ближе всего, я думаю. Когда я пришёл, ты уже сидел тут в крови, среди кучи разбросанных таблеток. Ещё ты разбил бутылку, осколки стекла были у тебя в руках. Так что я застал не очень интригующее зрелище. — Ты подумал, что я собирался убить себя? Вот оно. Дазай даже ощутимо вздрагивает, вспоминая тот момент, когда он увидел перед собой плачущего Чую. С разодранными руками. С разбитой бутылкой. С непрекращающейся дрожью и диким, испуганным взглядом. Вообще-то да, именно так он и подумал. Потому и испугался. Что может так довести Чую, чтобы он впадал в такую панику? Что с ним случилось? Что случилось с тем Накахарой, который всегда рвался в любые опасности, а здесь — потерялся в работе и перестал понимать даже свои базовые, физиологические потребности? — Я не собирался, если что, — добавляет мафиози, наблюдая за потерянным взглядом Дазая. — Верю, — просто отвечает он. — Кстати, ты ещё кое-что забыл. — Что? — хмурится Чуя. Даже предположения делать не хочет. — У тебя завтра день рождения. Он замирает. И правда забыл. Обычно он праздновал, выпивая в баре, или один, или с Акутагавой. Но иногда к нему заходил Дазай, и тогда они пили вместе дома. А потом ходили куда-нибудь за порт, на набережную, гуляя до рассвета. Словно они друзья. Словно они не по разные стороны баррикад. Наверное, в этот раз Дазай тоже ожидал чего-то такого. — И зачем тогда ты пришёл на сутки раньше? — спрашивает он. Дазай загадочно улыбается. — Затем, Чуя, — начинает он, подпирая голову рукой. — Я, как твой любимый напарник, отпросил тебя на недельку у Мори, и он великодушно согласился, потому что нельзя отказать мне, Осаму Дазаю! Чуя недоуменно хлопает глазами и пытается перебить Дазая, спросить, какого хрена он это сделал, но тот не даёт ему вставить и слова. — И конечно, конечно, ты спросишь, зачем же ты понадобился мне на целую неделю сразу после дня рождения — и я с радостью тебе отвечу! Мы едем во Францию! Что. Он продолжает хлопать глазами, находясь в ступоре. В дичайшем, если можно. Такого он точно не ожидал. Чуя молчит, нахмурившись, и пытается высмотреть в карих глазах напротив малейший намёк на шутку, на то, что это всё большой пранк, розыгрыш, смешной прикол, но никак не правда. Он никогда не делал ничего такого. Чуя даже друзьями их назвать не может, едва ли их редкие встречи раз в год могут считаться дружескими. Так, старые знакомые, напарники, когда-то работающие вместе. — Дазай, — наконец подаёт голос Чуя, неверяще наблюдая за его реакцией. — Ты прикалываешься, да? Нихуя не смешно. О, ну конечно, Чуя ему не доверяет. Никто не удивлён. Вот сейчас Дазай рассмеется над ним и скажет, какой Чуя доверчивый придурок, и что он никогда бы не поехал с ним никуда вместе. Что он просто решил пошутить, чтобы разбавить обстановку после неприятного рассказа сна, чтобы Чуя отвлекся и наверняка снова разозлился на Дазая, как обычно, как было всегда после его идиотских шуток. Что он не собирается проводить с ним время в его день рождения и, по сути, даже не должен этого делать. Или скажет, что на самом деле пришёл, чтобы рассказать о какой-либо новой миссии, на которой нужен Двойной Чёрный. Что угодно, но только не то, что они и правда куда-то поедут. Вместе. — Я не шучу, — Дазай улыбается, и улыбается искренне. — Можешь спросить у Мори. Я тебе даже билет могу показать. Он мотает головой, всё ещё отказываясь принять этот факт. — И… зачем? — Затем, что ты заработался. Даже не помнишь, какое сегодня число. Уже даже Акутагава жалуется Ацуши, а он мне, что ты из своего кабинета сутками не выползаешь. Но я не думал, что всё настолько плохо, так что возражения не принимаются! Чуя усмехается. И верит. Верит Дазаю, потому что именно он спас его от кошмаров. Выдернул из непрекращающейся рутинной работы. И он верит, что у них всё обязательно будет хорошо. Они будут гулять по узким улочкам Парижа, кушать вкусные миндальные круассаны по утрам, а вечерами распивать одну бутылку вина на двоих. Самого дорогого, как любит Чуя. И они будут подшучивать друг над другом целый день, а потом смеяться с какой-нибудь глупой шутки про французский багет. А потом Дазай обязательно украдёт у Чуи поцелуй в самом романтичном городе на этом свете. И Чуя ему ответит, задыхаясь от переполняющих его чувств. Потому что Чуя ему верит.