Разочарование

Юго не извиняется. Ему не стыдно за то, как собственный кулак с силой и без предупреждения врезался в чужую скулу; за то, что лицо Килби теперь в лучшем случае угадывается за грязно-зелёными синяками и дышать ему приходится с присвистом через опухшую переносицу. О чём он действительно мог бы сожалеть, так это о том, что позволил так быстро оттащить себя от этого надменного упыря. Или, может, о том, что не успел оставить ещё пару болезненных гематом. Юго скрипит зубами, вспоминая: — Этого следовало ожидать. Он чувствует, как к горлу подкатывает горькая злоба и не может сделать ничего лучше, чем не спровоцировать новой драки по просьбе Мины. Он ещё молод, но даже ему нельзя сейчас так оплашать. — Идиоты никогда не меняются. Прошло всего несколько дней с тех пор, как Адамай погиб, прикрывая отступление. И неделя же после того, как Килби был избит прямо в медицинском отсеке. Лучше, чем хотелось бы, Юго помнил тот день. И вместе с призраком остывающей крови на руках он чувствовал, как внутри всё глубже пускает корни горячая ненависть. Ярость, с которой ещё недавно он едва мог совладать, через несколько дней смолкла, раздавленная горем. Наедине с с собой всё отчётливее ощущалась безвозвратность того, что случилось и время не играло ему на руку. С мыслью о том, что Адамая действительно больше нет, сживаться приходилось долго и насилу, но выбора у него не было. Не легче это бремя стало нести, когда до Юго, наконец, дошло, что теперь он остался один. По-настоящему и навсегда. Потому, что ближе брата, каким бы тот ни был, у Юго никого не было. Со своим трауром ему тоже очень скоро пришлось встретится один на один - в отличае от него, элиатропы на Зините от потери оправились через жалкие две недели. Теперь, когда жизнь разделилась на "до", в котором остаться было нельзя и "после", которое Юго не мог принять, он застрял где-то посередине и дни текли мимо него. Ни через месяц, ни через два, смирение так и не пришло. Ни со смертью брата, ни с тем, как быстро она была забыта. Винить в этом, однако, было некого. Впервые по-настоящему очнуться Юго пришлось, когда горстку выживших снова настигла смерть. Память играла с ним злую шутку и в какой-то момент его накрыло сильным дежавю. Пылал огонь, со страшным треском проглатывая кривые деревья, сухие ветки и ссохшуюся траву. Дрожала выжженая земля. Небо затянуло густым дымом, от которого драло горло. Он замер на месте, забывая где находится, и время словно замерло вместе с ним. Всего на мгновение, Юго показалось, что он вернулся в прошлое. Перед глазами встал тот самый день. Оглушительный залп, один из многих и кровавые разводы, которые уже никогда не сотруться из памяти. А потом время двинулось вперёд слишком быстро и рвануло его вслед за собой, выдёргивая в такое же охваченное огнём настоящее. Где-то рядом закричали знакомые голоса и особенно отчётливо тот самый, который раньше заставлял сцепить от ядовитой ненависти зубы. Пламя на несколько секунд запылало сильнее, обжигая покрасневшую кожу. А следом оглушающе-громко взревела Шинономе и Килби вместе с ней. В голове словно лопнула натянутая струна и когда огонь осел, Юго почувствовал, что противорчеиво холодеет. Как-будто во сне, он видел, как Бальтазар с усилием пытается удержать Килби, совершенно обезумевшего. Сердце болезненно заныло, когда в чужих глазах вместе с отчаянием росло понимание. Юго мог лишь наблюдать, как Килби рвётся к умирающей посреди пылающей бездны сестре. Он был так же беспомощен, как в прошлый раз. Следующие несколько дней остались в памяти серыми мутными пятнами - они снова бежали и Юго, раненый и совершенно бесполезный, не представлял куда себя деть. Под напором свежих воспоминаний, ненависть стремительно таяла. Однако, всё ещё опустошенный, он не мог заставить себя хоть немного побеспокоиться об этом. Килби изменился. Сильно. Сильнее, чем... Он мог представить. Высокомерие и спесь слезали, словно ссохшаяся чешуя, обнажая поблекшие глаза и посеревшую кожу. Юго видел, как под грузом потери ссутулились плечи и с неприятным осадком узнавал себя. Он мог бы не вмешиваться, но соврал бы, сказав, что ему всё равно. И не простил бы себе, если бы оставил этого нового Килби одного. Оставалось надеяться, что желания и упрямства будет достаточно, чтобы компенсировать их специфические отношения. Насколько наивна была его вымученная надежда, Юго пришлось понять всего через неделю. С непривычной для себя осторожностью, Юго пытался найти способ подступиться, но этого, конечно, было недостаточно. Килби оказался не менее упрям в своём стремлении отгородится ото всех и запирался в лаборатории. В странном, подвешенном состоянии, они оба теряли терпение. Усиливающееся напряжение чувствовали все, кто оказывался рядом, но отступать было некуда. А потом было собрание, на которое не явиться было нельзя. Килби вылез из своей норы и Юго едва не упустил его, когда Чиби распустил совет. Успел поймать за руку буквально в двух шагах от дверного проёма. Слова шли тяжело, но говорил Юго с лёгким сердцем. Он понимал: решиться всё должно либо сейчас, либо никогда. Знакомый высокомерный взгляд, от которого тело сковало колючими ледяными иглами, решил всё раз и навсегда. И сказанное затем было приговором: — Чего ты от меня хочешь, Юго? — злобно спрашивает Килби. - Решил поиграть в героя? Или, может быть, тебе нужна нянька? Когда ответа не следует, Он с силой вырывает свою руку из ослабших пальцев и с почти ощутимым презрением выплёвывает: — Я никогда не считал тебя слишком умным, но, кажется, преувеличивал и то немногое, что в тебе было. А затем добавляет ещё: — Ты редкостный идиот, если действительно думаешь, что можешь понять меня. Оглушённый, Юго на мгновение замирает там, где стоял. Смотрит из-под шапки на отдёрнутую руку и чувствует, как внутри с горечью зацветает разочарование. А ещё колючий стыд. Потому что это было невероятно глупо - показать себя уязвимым перед ядовитой змеёй. Веру, которая почему-то трепыхалась внутри все эти дни в один момент словно обрубило. – А знаешь. - болезненно цедит он удаляющемуся Килби в спину. - Я действительно круглый идиот, если вдруг решил, что ты когда-нибудь изменишься. Юго кривит лицо и, больше не оглядываясь, разворачивается на пятках, чтобы как можно быстрее покинуть зал совещаний и с грохотом захлопнуть тяжёлую дверь. Обратил ли вообще на это внимание сам Килби ему без разницы. Хочется оказаться как можно дальше отсюда и оттого Зинит кажется как никогда тесным. В груди всё ещё ноет что-то сострадательное, что-то смягчённое чужими знакомыми метаниями, но Юго игнорирует это чувство с той настойчивостью, с которой потакал ему раньше. Он не хочет позволить себе совершить одну и ту же ошибку дважды.