апельсин в хуайнане

      цзин ци задорно смеётся, стряхивая с себя листья. прежде светло-голубые верхние одежды кое-где потёрлись, на боку зелёный мазок, будто краской, а вся спина и вовсе коричневая и в пыли. в воздухе чувствуется аромат свежего зелёного чая, а возле фарфорового чайника какие-то развёрнутые трактаты, свитки и пустые и набитые баночки с бесчисленным количеством лечебных трав – кажется, цзин ци своим появлением в таком виде отвлёк его от работы. — даже лу та себя так не ведёт, а ведь он многим младше тебя, — но в голосе ни упрёка, ни ворчания.       тогда, в высокой карете и с ослабшим лежащим на его коленях возлюбленным у си боялся, что наньцзян покажется приезжему из огромной и сверкающей столицы мрачным и скучным. возможно, новоиспечённый великий шаман ещё никогда так не ошибался, как тогда, нервно почёсывая спящего соболя, что столь бессовестно свернулся клубком прямо на лице цзин ци, желая завоевать внимание своего хозяина. — когда я подарил детям своего сверчка и рассказал о том, как за ним ухаживали в столице, я не учёл, что они совсем не знают, как правильно его выгуливать, вот и пришлось ловить, — его голос мягче распустившихся лепестков душистой сливы; цзин ци поправляет съехавшую шпильку и приглаживает растрепавшиеся волосы, словно это может чем-то помочь его бардаку на голове.       и пока бывший князь пытается привести себя в порядок, глядя в зеркало и продолжая свой безусловно увлекательный рассказ о поимке наглого сверчка среди травы, у си пользуется случаем, чтобы рассмотреть его таким.       лишь уехав подальше от лицемерия и подавленных чувств, от излишних вежливостей и приторно-сладких речей, я впервые вижу тебя таким.       великолепный, точно орхидея и яшма [1], его осанка ни на секунду не согнулась. некогда болезненная бледность кожи сменилась более живым оттенком золотого на плечах от постоянно палящего солнца. за несколько лет уже-не-юноша набрался столь недостающей ему, как жителю южных равнин, живости тела. кажется, он даже немного набрал, но это лишь пошло ему на пользу, позволяя заниматься самосовершенствованием при меньших затратах энергии. и, пожалуй, самая очаровательная вещь, что появилась на лице цзин бэйюаня — грушевые омуты [2] от частых улыбок и смеха. [1] душистые травы, прекрасные деревья — символы молодого человека хорошего нрава. [2] винный вихрь/грушевые омуты — ямочки на щеках.       однако сам цзин ци ни на каплю не изменился. такой же капризный, он всё ещё совершенствуется не с таким упорством, как у си в то же время. великий шаман не мог не радоваться, что его муж чувствует себя с ним в безопасности, но кому вредили тренировки? — постой, что ты сказал? цзин ци лукаво улыбается ему через зеркало, взгляд персиковых глаз с него не сводит. у си смог вырваться из плена своих мыслей лишь когда услышал со стороны мужа какие-то странные звуки, в которых едва ли узнавалась речь. — я лишь предложил подарить малышу а-линь [3]свой маленький нефритовый дворец [4] для сверчка. я удивляюсь, как пин ань додумался взять его с собой... — нет, ты не об этом говорил. [3] 琳lín — драгоценные сорта яшмы, драгоценный камень; формулировка а-[имя] имеет уменьшительно-ласкательное значение в китае, часто применимо к детям. [4] сверчки считались домашними животными. те, чьими хозяинами была знать, жили не просто в клетках, а в маленьких дворцах из драгоценных камней – игра слов в именем малыша.       цзин ци невинно хлопает длинными ресницами, тонкими пальцами развязывая атласный пояс и откладывая его в сторону, попутно снимая грязные верхние одежды. — уже и не припомню, — на лице угадывается полуулыбка, а лисий прищур лишь сдаёт владельца с потрохами. цзин ци быстро исправляется, видя, как у си направляется к нему, — ну, малыши научили меня кое-каким фразам на вашем языке. неужели этот гость из северных земель так сильно исковеркал то, что хотел сказать? — я ничего не разобрал, тебе нужно больше практики, — честно признался у си, но быстро добавил шёпотом, не позволяя цзин ци перебить, — может, повторишь, а я тебе помогу?       бэйюань. цзин ци неловко улыбается, когда в нос ударяет приятный аромат свежих трав и чая, а из волос вытаскивают наспех поправленную серебряную шпильку. у си так близко, так близко, что даже руку протягивать не нужно. вот он, великий шаман, безоговорочно отдавший власть над собой в его руки.       и разве же он заслужил своим поведением этот доверчивый взгляд в чёрных глазах напротив? — ты прекрасно слышал. — тебе так сложно повторить? — у си хмурится, смотрит почти обиженно, когда в ответ слышит смешок. цзин ци вновь его дразнил, даже попытался увернуться от ладоней с талии.       цзин ци подаётся вперёд, чуть приподнимаясь на носочках, и целомудренно касается губами нахмуренных бровей, что-то тихо шепча и лишь после этого возвращаясь на прежнее место, довольно наблюдая за чужими вспыхнувшими ушами. — я начинаю переживать, что сказал что-то не то; великий шаман выглядит несколько потерянным, — в персиковых глазах плещется удовольствие от проделанной шалости, — признаться, ни один из выученных мною языков не звучал столь чудесно, как ваш. не найдётся ли у моего супруга несколько часов в день, чтобы помочь мне в пра-       цзин бэйюань довольно расплывается в улыбке, когда на губах остаётся привкус душистых трав, с которыми возился у си до его прихода. спустя какое-то время он хлопает бессовестного по плечу, но приходится приложить небольшие усилия, чтобы разорвать поцелуй. — ты действительно большой пёс, зачем же так кусаться, — бурчит цзин ци, касаясь указательным и безымянным пальцами края опухшей губы, — и не смотри так на меня, как же я могу тебя целовать, если мне такими темпами даже разговаривать будет больно? — я тоже.       ресницы цзин ци мягко затрепетали, будто крылья ищущей спасения раненной бабочки. он даже сначала не понял, о чём речь. неужели у си согласился с тем, что он и правда собака? цзин ци собирался пожурить его за такое низкое самомнение, как вдруг понял: то был ответ на его слова. слова, сказанные на его, наньцзанском языке. — я знаю.       у си крепче сжимает ладони на чужой талии, рискуя сломать фарфорового мужчину пополам. и лишь ему, супругу бэйюаня, как партнёру по спаррингу, была известна скрывающаяся мощь мужчины. было что-то особенное в молчаливых рукопашных боях, в которых, несомненно, всегда одерживал верх именно у си.       но сейчас, в эту самую минуту у си только что проиграл, первым отведя взгляд от лисьего взгляда, чей хозяин будто затаился в тени, выжидая нужный момент.       я давно проиграл тебе всё самое ценное, но оно определённо того стоило. — ты так изменился за эти пару лет. я счастлив, что мне больше не приходится видеть твою натянутую улыбку при разговоре с другими. — а ты всё такой же прямолинейный. ну кто же говорит о таких вещах вот так в лоб? — цзин ци поправляет воротник мужчины, пытаясь стряхнуть с его плеча несуществующие пылинки, лишь бы спрятать свой взгляд. — письмо для господина цзин.       личной стражей у си выбрал ну аха, того самого сопровождающего, что прожил с ним десять лет в великой цин, ведь никто больше в наньцзяне не знал язык, привычный цзин ци; а синьлай был занят новой семьёй – совсем недавно великий шаман и его супруг наведывались в гости к новорождённым детишкам. именно тогда, наедине с бывшим князем, а синьлай и признался ему в том, что именно у си помог ему сделать шаг навстречу своей возлюбленной – смотря на крепкий семейный союз великого шамана, у него самого не осталось никаких сомнений в правильности поступка.       к тому же, ну аха быстро привык к подобным сценам под носом и никогда никого из них не смущал, в отличии от пин аня, чей бубнёж будет ещё долго преследовать цзин ци. «‎господин, да вы совсем свихнулись, я никогда не прощу вам новость о вашей смерти»‎, «‎господин, а как же ваши владения? едва у вас всё стало налаживаться, как вы умерли, а потом вывалились из кареты и похлопали меня по плечу, будто ничего не случилось»‎.       с мягкой улыбкой, обращённой к воспоминаниям этой жизни, цзин ци всё же выпутался из крепкой (кажется, даже слишком) хватки у си и пробежался взглядом по содержимому письма, после кивнув ну аха в качестве благодарности. держа письмо между двумя пальцами, он инстинктивно поднёс его к огню свечи, но его запястье было мягко перехвачено. — бэйюань, к чему такие осторожности? — ты прав, это гадкая привычка, — соглашается мужчина после краткого мига ступора. пора научиться сохранять счастливые моменты жизни, а не оставлять после них мягкий, ничего не значащий пепел. — честно говоря, я не могу разобрать ни слова, кажется, это вновь ваш язык?       у си заглядывает к нему через плечо, бросая мимолётный взгляд на улыбающегося в дверях ну аха, который тут же поспешно потупил взгляд и бесшумно удалился. шаман кивает, пальцем показывает на бумаге и объясняет каждый причудливый иероглиф, написанный резкой рукой. — мне всё понятно, здесь повторяется слово из самого начала. получается, а-линь приглашает меня на праздник вместе с его семьёй, но... а это что значит? — «но ‎я не знал, что гэгэ живёт в доме шамана и злые охранники не пустили а-линя к тебе, поэтому пришлось писать письмо»‎, — у си как-то по-особенному трогательно улыбается и всё-таки укладывает подбородок на плече мужа, беззастенчиво втягивая носом шлейф аромата хайтана от его шеи, — что ответишь ему?       цзин ци аккуратно складывает письмо и кладёт его рядом с яшмовой подвеской для пояса на стол. что же он мог ему ответить? дети его очень любили, хотя они и не совсем понимали друг друга и общались жестами. дело в том, что цзин бэйюань восстанавливался от ран слишком долго, так что ни на выходы на улицу, ни на, тем более, учёбу, сил и времени у него не было. в его распоряжении была вся библиотека прошлого великого шамана, но разве стал бы он ей пользоваться, когда рядом практически постоянно был у си?       у си, его муж, его маленькое ядовитое создание. хоть он долго злился на него, бэйюань всё ещё не мог понять, как тот вообще смог его простить. зато сейчас они до конца жизни были в распоряжении друг друга. цзин ци не мог до сих пор понять всех чувств, что испытывает к этому человеку и его маленькому соболю, который игрался на подоконнике с заглядывающими в комнату веточками юного хайтана.       их совместная жизнь с у си только началась. жемчуг не лежит на берегу моря [5], цзин бэйюань уверен – впереди их ещё ждут ссоры и тяжёлые периоды. может, он не мог сказать ту же фразу на своём языке глядя ему прямо в глаза, но он точно знал, что хочет остаться здесь. в негласном согласии они пришли к выводу, что лучшее лекарство, которое только мог предоставить наньцзян — свобода и жизнь с чистого листа. — думаю, я скажу, что мне стоит отпраздновать праздник середины осени со своей семьёй.       однако у си, кажется, остался не просто недовольным – испуганным от такого ответа. он резко развернул недоумённого цзин ци к себе, ногтями вцепившись в его локти, от чего бывший князь недовольно зашипел, но вырываться не спешил. — я понимаю, что ты соскучился, но хэлянь и думает, что ты мёртв. уезжая, ты знал, на что идёшь, так почему же ты сейчас говоришь мне... перестань смеяться сейчас же, — уверенная интонация к концу речи превратилась в едва ли не шёпот, а когда цзин ци беззаботно засмеялся, у си не выдержал и немного потряс его за плечи, улавливая посыл сказанных слов лишь когда руки обвивают его шею. — и на что ты мне свалился на голову, а-си? [5] жемчуг на берегу не лежит, хочешь достать – придётся нырнуть. китайская пословица, что-то вроде нашего «‎без труда не вытащишь и рыбку из пруда»‎