до боли нежно

      Для справки: Санджи не в бешенстве. Ни в беспорядочной тревоге, накатывающей удушающими волнами, ни в подчиняющем себе ужасе, который сжимает желудок, грозясь вырвать его с корнем, ни в лихорадочной ярости. Нет. Он просто немного волнуется, потому что его накама проливают кровь на этом дерьмовом острове, потому что Луффи сражается с проклятым Фламинго, потому что за Усоппом охотится толпа безумных головорезов. То есть, конечно, сначала беспокойство за Робин-тян, за Виолетту, потом за Луффи, потом за остальных.       Усоппа, кстати, прозвали Богом. Неплохо, конечно. И проклятый пернатый назначил за его голову награду в пятьсот миллионов — это вообще-то больше, чем за Луффи. Славно, но милая Робин всë ещë на первом месте. За Усоппом охотится толпа головорезов. Усопп не один, там капитан, там дерьмовый мечник, там Ло и те странные пираты Бартоломео. Нами даже не вздрагивает, когда в стену врезается тарелка, раскалываясь на десятки частей. — Они будут в порядке, — руки у Нами дрожат, когда она сжимает страницы журнала, но голос почти спокоен. По крайней мере, она надеется, что так и есть. — Конечно, но за У… — Санджи выдыхает. — Извини меня, Нами-сан. Я сейчас всë уберу. Просто смогут ли они защитить Робин-тян? Связи так давно нет. — Не недооценивай Усоппа, — отвечает девушка, внимательно вглядываясь в лицо Винсмока. — Он же теперь чëртов Бог. Освободить толпу рабов, заполучить признание воинов Колизея и внимание Дофламинго. Пять звëзд из пяти.       Нами мысль до конца не доводит, думая, что зря она вообще это сказала. Лицо Санджи мрачнеет. — В конце концов, он не один.       Да, он не один. Всë в порядке. Дерьмовый мечник должен же заниматься чем-то, пока Луффи выбивает дерьмо из Фламинго. — Там должен быть я, — голос у него севший, глухой, царапающий слух и горло, как наждачная бумага.       Нами не соглашается. — А кто бы нас тогда защищал? Мало ли что произойти ещë может. Я понимаю, что ты его любишь, но, пожалуйста, прекрати уже ходить из стороны в сторону. У меня голова кружится от этого.       Санджи вздыхает, убирает осколки и возвращается к плите. Нож в рыбу втыкает с такой силой, что еë голова едва не отлетает на другой конец камбуза, а лезвие оставляет на разделочной доске длинную трещину. Нами тихо хмыкает — не спорит — и собирается вернуться на палубу, чтобы посмотреть, всë ли в порядке, да и угроза получить рыбным хвостом по голове не прельщает, когда Чоппер радостно визжит, почти заглушаемый криком Брука и тонким голосом Момо. — Возвращаются!       Санджи вздрагивает, кидает нож в раковину и быстро моет руки, но зависает, вытирая их, когда Нами скрывается за дверью — что она сказала? К радостному хору прибавляются чужие счастливые голоса — очень много голосов, гораздо больше, чем есть людей в их команде. Ни намëка на что-то ужасное, поэтому Винсмок откидывает полотенце и выбегает следом, выискивая среди незнакомых лиц одно единственное. — Жив… — выдыхает, только сейчас понимая, что не дышал.       Усопп улыбается им с чужого корабля и выглядит очень неплохо для человека, за которым вроде как охотились. Перебинтованный, конечно, но жив и в порядке. Усопп замечает Санджи и вскидывает руку в приветственном жесте. — Санджи! — и этот голос, этот взгляд, улыбка, адресованная не им, а ему, пробуждает что-то в Санджи. Что-то тревожно-жаркое, что-то, что Винсмок старательно закрывал, прятал от чужих глаз и растил с заботой, какой Усопп выращивает свои безумные растения с того сумасшедшего острова. Что-то, оголившееся от долгой тревоги после последнего звонка.       Тело двигается само, а в голове звенящая пустота. Он отталкивается от воздуха с такой решительностью, будто от этого зависит чья-то жизнь и спустя несколько мгновений врезается в Усоппа, выбивая кислород из его лëгких. Удивлëнный вздох-вскрик — полегче, у меня всë тело болит — Санджи ловит губами. Прижимается, целуя с жадностью голодного человека, наконец дорвавшегося до еды — это чувство ему знакомо очень хорошо. Ладони он кладëт на щëки Усоппу, телом вжимается ближе — ближе. Кусает за нижнюю губу, дрожащими пальцами оглаживает скулы, виски, напряжëнную шею и плечи.       Он не хотел делать этого сейчас и таким образом. На самом деле, он хотел этого так давно, что и не может вспомнить. Бесконечные два года на том треклятом острове в окружении чокнутых окам, на Сабаоди, на Панк Хазард, на подводном острове. И ещë раньше. Он хотел этого так сильно, что отрывается от губ только для того, чтобы вдохнуть и снова сцеловать зарождающийся в чужом рту вопрос. От Усоппа пахнет бинтами, лекарствами, пылью и немного кровью. И его мягкий, тëплый рот, раздувающий в желудке Санджи тлеющие угли, на вкус медикаменты и кровь. А на ощупь совсем такой, как Винсмок себе и представлял, и зарываться пальцами в волосы настолько же приятно, и чувствовать сбивчивые стуки сердца сквозь бинты — слишком хорошо.       Санджи понимает, что он натворил, когда приподнимает веки и натыкается на широко распахнутые глаза Усоппа, а вокруг настолько звенящая тишина, что шаг назад звучит набатом, звучит, как первый комок земли о крышку гроба. Санджи отшатывается и каждый шаг по палубе — новый комок. Похороны. Усопп выглядит удивлëнным. А на Винсмока, кажется, смотрят все. Даже Брук, а у него нет глаз, йо-хо-хо. — Ха, — нервно выдыхает Санджи и больше не может произнести ни звука, не может дозваться до голосового аппарата, будто язык так и остался во рту снайпера. Вместе со связками и остатками мыслей. Он разворачивается на пятках и скрывается на камбузе Санни. — Боже, что я сделал? Что за кретин, — бормочет себе под нос, перемывая чистые тарелки. Неразделанная щука лежит на треснувшей доске рядом, поэтому Санджи выключает воду и берëт нож. — Адреналин. Я волновался за него, вот и всë. Навлечь на себя гнев шичибукая, вот идиот же! Бесит, — и оглядывается. На камбуз никто не заходит.       То есть, Санджи, конечно, этому рад, потому что у него есть время подумать и приготовить больше еды. Намного больше. Тех блюд, что он приготовил, пока ждал новостей явно не хватит на такую ораву пиратов. Но их команда никогда не отличалась тактичностью — особенно некоторые из неë, а значит что-то происходит. Он старается не думать над чем-то, кроме щуки перед носом, чтобы не признаваться в себе в том, как сильно он хочет, чтобы хоть кто-то зашëл и сказал — всë в порядке. — Щука — его любимая рыба. Он меня простит же? Глупости случаются. А эта ничего не значит, так?       Руки дрожат так, что Санджи едва не снимает вместо рыбьей чешуи кожу с ладоней. — Санджи, — выдыхает знакомый голос за спиной и заставляет снова откинуть нож, чтобы помыть руки и схватить сигарету. — Еда ещë не готова. — Санджи разворачивается без особого интереса и голос его без эмоций. Ну он верит, что всë именно так.       Усопп уже в чистой и целой одежде, нервно сжимает джинсовую ткань комбинезона перемотанными пальцами. За дверями шумят голоса, Нами приказывает осторожнее нести алкоголь, а Брук играет на рояле под нестройный хор счастливых людей, пока Чоппер и Ло переругиваются с Луффи и Зоро. Всë, как всегда. — Давай поговорим, — тихо бормочет под нос снайпер и не совсем понятно, спрашивает он или просит — умоляет. — О чëм, длинноносый? Я тут занят, — Санджи поджигает вторую сигарету, несмотря на тлеющую в уголке его губ. — О том, что ты сделал. — Хм… Дай-ка подумать, — Санджи отворачивается, чтобы потушить окурок и вернуться к рыбе. Когда ж она закончится? — Ты о том, что мы уплыли с Дрессрозы без вас? Вы же справились. — Санджи, — Винсмок спиной чувствует, как Усопп закатывает глаза. — Я не об этом. Я о… кхм… том, что произошло на палубе. Поцелуй?       Санджи не отвечает долго (по меркам Усоппа). — Ха, очень смешно. Ты просто выглядел дерьмово. Мне показалось, что тебе срочно нужен кислород. Как это называется… Искусственное дыхание. Поцелуй, насмешил, — он наконец отправляет рыбу в печь. Да я просто гений. — Санджи, — повторяет Усопп с тихим смешком, и Санджи кажется, что его напряжение спало на пару единиц по Шкале Винсмока, разработанной им лично для определения нервничания снайпера. — Тебе стоит поучиться ещë. — Неправда, это была идеальная отговорка, — Винсмок кусает себя за язык. — Потому что это правда.       Усопп вздыхает и косится на горы мяса. — Я вынесу это на палубу. — Ага, спасиб. — Я вернусь. Придумай что-то получше, — и выходит, не дожидаясь ответа.       Он и правда возвращается. Слишком быстро. Встаëт неподалëку и молча наблюдает, как нож Санджи стучит по разделочной доске. Винсмок не знает сколько времени, но чужое присутствие успокаивает — по крайней мере, Усопп вроде бы не хочет подорвать его вместе с камбузом одной из своих бомбочек. — Я тебе нравлюсь?       Санджи кашляет, чудом не ударив ножом по пальцам. — Конечно, ты же мой накама. — Санджи. Я тебе нравлюсь, как… — он нервно выдыхает, вытирая влажные ладони о джинсы. — Как девушка?       Винсмок молчит, борясь с желанием свести всë в несмешной бред-шутку. Сказать, что Усопп себе льстит, сказать, что бородатых девушек не бывает, сказать какую-нибудь хрень, чем тупее, тем лучше, чтобы Усопп наконец отстал. Но он молчит, вытирает руки и разворачивается к снайперу, вытаскивая из коробочки сигарету. Усопп снова нервничает — по Шкале Винсмока скоро он преодолеет отметку, когда не может контролировать слëзы, а голос его начинает повизгивать.       Нужно исправлять. Санджи всë ещë хочет сказать нелепую отговорку, списать на эмоции, адреналин, алкоголь, которого в его крови не было ни капли, но Иванков говорил — будь смелым. И старый хрыч Зефф говорил то же самое. Ещë он говорил носить шапку и держать кухню в чистоте, но Санджи трясëт головой, прогоняя скрипучий старческий голос из головы.       Зефф говорил, что иногда мальчикам нравятся девочки, а иногда мальчики, говорил, что иногда девочкам нравятся мальчики, а иногда девочки. А иногда им могут нравиться и те, и те. Санджи фыркал, корчил презрительные рожи, по-детски говорил бе, а потом снова долго смотрел на какого-нибудь посетителя или молодого официанта, который скоро уволится. Потому что бывают красивые люди — бывают красивые мужчины, как бы Санджи не было неприятно думать о таком. Бывают изящные парни, похожие на девушек — Винсмок правда старался убедить себя, что засматривается на них только поэтому. Бывают харизматичные мужчины, хорошо одетые, приятно пахнущие, в меру мускулистые — ни капли не похожие на женщин. Бывают разные и они не то, чтобы нравились Санджи. Просто на красивых людей смотреть приятно, не так ли?       А бывает Усопп. Длинноносый, даже почти тощий сначала, врущий, плачущий, трясущийся от страха. Санджи снова вздыхает. — Как парень. — Что? — Нравишься, как парень. Понимаешь?       И выдыхает нервно, скрываясь за чëлкой и сигаретным дымом. Усопп молчит так долго, что Санджи чувствует необходимость что-то сказать, иначе он просто сойдëт с ума. — Я тебя не прошу о взаимности. Не прошу ничего менять. Я почти три года с этим живу, всë нормально. Даже не нужно ничего говорить. Если тебе не противно, то мы бы могли забыть этот разговор. — Три года? — голос Усоппа взвизгивает. — Чуть меньше, но да, — Санджи затягивается, сжигая сигарету до фильтра, и тушит еë. Руки почему-то не дрожат, и чувствует он себя по-странному спокойно. Будто на плахе, когда лезвие уже над шеей — ты можешь молить о прощении и мочить штаны или умереть достойно. — Я… я… — Усопп вытирает глаза. — Мне нужно немного подумать, хорошо? Извини, я должен… должен понять или типа того. То есть, я имею ввиду, что это слишком неожиданно, и я запрещал себе думать, поэтому сейчас… если ты не против, просто дай мне немного времени.       Санджи хмыкает и отворачивается. — Думать, это по твоей части, длинноносый. — Точно не по твоей, бровастый! — взвизгивает Усопп. — У всех на глазах! Они точно будут пялиться на меня. — Разве ты не любишь внимание, Великий Бог Усопп-сама? — Санджи подхватывает блюдо и кивает, когда Усопп открывает ему дверь.       Тот сокрушается ещë о чëм-то, заглушаемый криками и пьяным смехом пиратов, облепивших палубу Санни, а Санджи чувствует, как до боли нежная улыбка не сползает с его лица.       Усопп сказал — дай мне немного времени.