Сложности взаимодействия

Словарь: Модус — обобщенное название для определения людей с конкретным социальным (сабмиссивным или доминантным) поведением. Людей с модусом около 20% на Земле. Определяется тестами в подростковом возрасте. Учёные ещё спорят: характер определяется модусом, или модус — характером. Дом — Доминант, Человек с доминантным модусом. Имеет желание и потребность властвовать, подчинять. Имеет Доминантную Силу, к которой очень восприимчивы Сабы и люди с слабой волей. Саб — Сабмиссив, Человек с сабмиссивным модусом. Имеет желание и потребность быть ведомым. Может иметь определённую власть над своим Доминантом. Сессия — психоэмоциональная практика между Сабом и Домом, в результате которой обе стороны получают удовлетворение своих потребностей. Может не иметь эротических/сексуальных действий. БДР — принципы БДСМ, на которых должны строиться здоровые отношения участников сессии. Б — безопасность, Д — Добровольность, Р — разумность. Ломка — состояние, когда Модусный человек долгое время не удовлетворяет свою потребность. Может привести к нервным срывам, вспышкам агрессии, депрессии и в особо тяжёлых случаях — к самоубийству. Подавители — седативные лекарства, подавляющие потребность подчиняться/подчинять. ДС-отношения — 1) Межличностные отношения между Домом и Сабом. 2) Подкрепленные контрактом отношения между Домом и Сабом. Контракт — юридический документ между Домом и Сабом, закрепляющий определенные права друг на друга. Указываются границы для каждой из сторон в отношениях. По сути: юридическая защита от недобросовестных/опасных/абьюзивных отношений. Для многих является практически признанием в своих серьезных намерениях, так как контракт заключается преимущественно на долгосрочной основе. Сабспейс — особое трансовое состояние нижнего, возникающее в процессе сессии, и сопровождающееся выделением эндорфинов на фоне эмоционального подъема. Применяется с фразами «упасть/уходить в сабспейс», иногда без уточнения — просто «упасть/уходить»

***

      — Класс, — сквозь зубы выдавил Антон.       Перспектива оказаться запертым наедине с Завулоном на целую неделю, а то и больше, совсем его не прельщала. Антону хотелось надеяться, что Завулона тоже. Так, может, будут меньше видеться. Разойдутся по разным комнатам, каждый по своим делам. Антон — в телефон, в соцсети, коль образовались внеплановые выходные, а Завулон… Наверное, что-то такое же. Ну не интриги же ему плести, сидя на подоконнике?       — Не понимаю отсутствия у тебя энтузиазма, Городецкий. Неделя отдыха! — Завулон блаженно потянулся на диване.       — От тебя отдохнешь, ага, как же. Поубиваем друг друга раньше, чем отдохнуть успеем, — пробурчал Антон, шарясь по шкафам.       Холодильник, слава Богу, полный. В шкафах под столами есть крупы, соль, сахар, что тоже не могло не радовать. В наличии были и чай с кофе, и даже какой-то алкоголь.       «Какая радость, ну хоть спиться можно», — как-то отстранëнно подумал Антон.       — Брось, напрасное насилие это не в стиле Светлых, разве нет? Обойдемся без убийств, тем более, можно заняться чем-нибудь более интересным, — Тёмный хитро прищурился, протягивая последнюю фразу явно с намёком.       Городецкий хмыкнул:       — О, неужели пытки? Да, намного интересней.       — Вообще-то я думал о приставке. Но раз уж тебя занимает нечто другое… Пойду на уступки, так и быть. Так, ты какие предпочитаешь?       — Моргенштерном, — брякнул Антон, не задумываясь.       — Исполнителем или оружием?       — Сам догадайся, мне ещё тебе подсказывать? — возмутился Городецкий. — Но давай пока без пыток?       — Давай, — легко согласился Завулон. — Тогда начнем с чего-нибудь поприятнее. Тащи вино, будем отмечать.       Всё это было до одури обычно, будто они с Завулоном не застряли на служебной квартире из-за мудрëного заклинания без магии, а действительно пересеклись на чьей-то хате.       Пока Антон лез за алкоголем, Тёмный, кстати, уже успел обжить гостиную: пододвинул стол, включил телевизор. Вид у него при этом был максимально довольный. Антону настроение не передалось, он всё ещё был на взводе из-за случившегося, но это отвлекало от идеи холодной войны и от тревожности с паникой по поводу покинувших их силы и Сумрака.       — Какое вино? — спросил Антон, осматривая содержимое бара. Взгляд цеплялся к сливочному ликёру и коньяку, но начинать своё заточение надо было действительно с вина.       — Выбери на свой вкус, — ответил Завулон из холодильника. Как он нашёл там виноград, для Антона осталось загадкой.       Пробежавшись ещё раз глазами по бутылкам, Антон выбрал «Мускат» Массандры — отдал дань единственному русскому вину в этой эскадре.       «Завулону точно не понравится», — подумал он про себя, аккуратно вынимая бутылку, но разумно поразмыслил, что Завулон не маленький и если захочет — нальет себе другого.       На столе уже были какие-то закуски, всего по чуть-чуть. Видимо, пить сильно Завулон сегодня не планировал. А Антон, может, и напьётся, чего уж ему?       — Белое? — риторически спросил Завулон, принимая бутылку и бросив беглый взгляд на этикетку.       — Нет, чёрное, — буркнул Антон, — тебе принести другое? — как-то слишком спокойно и естественно спросил Антон, даже не думая об этом. А когда подумал, нахмурился.       — Не надо, — покачал головой Тёмный, разливая мускатное вино по бокалам. Потянуло сладостью, — хороший выбор, по Фрейду.       — Господи, он ещё и про сами вина что-то говорил? Я уж думал, что только про бутылки… — поддельно удивлённо протянул Антон, принимая бокал из рук Артура. Тот хихикнул.       — Чтоб этот отдых был таким же сладким, как это вино! — торжественно произнёс Тёмный, чокнувшись с Антоном.

***

      Сидели долго.        Иногда замолкали полностью, лениво слушая вполуха телевизор и сидя в интернете, иногда снова возвращались в беседу с полпинка.       Мускат был выпит в первые десять минут и в основном Антоном. Завулон мускатное вино не особо любил, а вот наблюдать за Городецким в домашней обстановке, не огрызающимся и даже удовлетворённым — наоборот.       Несмотря на сюрреалистичность ситуации и понимание, что завтра придётся более подробно разбираться с Инквизиторами по телефону (ну не орать же через дверь), давить в себе ощущение беспомощности и пытаться найти общий язык в быту, сейчас всё было спокойно, практически идеально.       Антон сам не заметил, как ситуация перестала быть напряжённой и как он смог просто не думать о Завулоне, хотя первые полчаса у него были практически параноидальные мысли. Почему-то в подсознании надёжно засело, что у Завулона каким-то образом был доступ к Сумраку, поэтому Светлый перед ним совершенно беззащитен.       Пытаясь отогнать от себя, очевидно, беспочвенные мысли, Антон принёс себе несколько подушек из комнаты и бутылку того приглянувшегося ему сливочного ликёра, снова устроился на диване, на этот раз полулежа, придвинув под спину и голову по подушке, а другую засунув куда-то сбоку, до лучших времен.       В таком положении и пили. Сливочный ликёр Антону понравился, хоть и ударил в голову слишком сильно, что удивительно, учитывая градус — всего 15 промилле. После второго бокала Антон отчётливо осознал, что надо прекращать, если он хочет запомнить остаток вечера — желание напиваться пропало. Тем более пить без возможности использовать антипохмельное заклинание — самоубийство.       Осталось приятное ощущение вялости тела и окружающего тепла. Третий бокал он цедил ещё полчаса, обсуждая с Завулоном какую-то незначительную мелочь, типа возможного устройства НЛО.       С удивлением Антон начал отмечать, что ему более чем нравится разговаривать с Завулоном. Слушать его, дискутировать с ним даже по поводу самой бессмысленной чуши на свете, просто наслаждаться его компанией.       В Дозоре между ними не было… Ничего? Осознав, что Завулон не абсолютное зло, ещё в середине девяносто девятого, он в принципе перестал относиться к нему как-либо по-особенному.       Время текло. Они иногда пересекались, спокойно разговаривали либо по работе, либо ни о чем и расходились. Иногда встречались в рабочее время, иногда нет. Это быстро стало чем-то настолько привычным и обыденным, что когда Завулон улетел куда-то на юга, стало как-то скучно.       Антону нравился Завулон. А Завулону, определённо, нравился Антон. Всё. Ни больше, ни меньше, только правда. А вот что под этим каждый из них подразумевает — только его дело.       Разговор шел медленно, завлекая обоих, до тех пор, пока Завулон не сказал:       — Принеси ещё фруктов, пожалуйста. — и Антон встал, чтобы принести их. Причем даже не задумываясь. Хотя, вообще-то, Антон был внутренне уверен, что больше никуда не встанет, кроме как к концу вечера, чтоб дойти до кровати. Но ноги сами понесли его в сторону холодильника. А мысли — не туда.       Замерев перед открытой дверцей, он, наконец, осознал, что произошло. И этот факт заставил его сильно скривиться. Они планировали командировку на три дня. Сегодня должен был быть последний день, но они застряли тут на неделю без возможности выхода из квартиры. А подавителей хватит ещё, дай бог, на несколько дней.       Антон вздохнул, доставая первое попавшееся из холодильника — он даже не был уверен, что достал именно фрукты.       Несмотря на печальное осознание очевидного, пока что это не грозило стать проблемой. Завулон — не Дом, значит, справляться будет легче. Хотя рациональная часть трубила, что Антон все-таки поднялся за фруктами, хотя это даже не было прямым приказом, если оно вообще таковым было.        Антону хотелось надеяться, что Завулон не станет приказывать ему — все-таки не имеет никакого права, он не его начальник и даже не коллега. А то, что он имеет вполне реальную возможность, Тёмному знать необязательно.       Антон вернулся, пропустил мимо ушей слова благодарности, от которых по-противному становилось тепло в груди, и плюхнулся обратно на диван, согнув ноги в коленях.       Уставился в телефон, что-то листал, куда-то смотрел, но мысли были об одном: почему же его так сорвало? Очевидный ответ: из-за воздержания. Но, к сожалению, в корне неверный.       Сам хер знает как, Антон за свои полвека умудрился избежать хотя бы одних постоянных отношений с Домом, а поэтому, голод его не был подкреплён дополнительным психологическим опытом, который доказывал, как же это хорошо — отпустить себя в чьи-то руки, быть чьим-то Сабом.       Нет, сессии у него, конечно, были, но давно и нечасто: с левыми людьми, пару раз — из интереса, ещё несколько раз, когда ломило так сильно, что не спасали ни подавители, ни седативные. Пару раз было даже с Домами: один раз с девушкой и один раз — с парнем. Сессии были быстрые, на одну ночь и полностью секретные. В первый раз из-за стыда Антона, второй раз — из-за статьи за мужеложество.       Но в основном: Антон всегда достаточно хорошо следил за своей Сабьей сущностью, чтобы не позволять ей появляться в обычной жизни и как-то на неë влиять.       Да, иногда было сложно. Например, Гесер был без какого-либо модуса, как, в общем-то и восемьдесят процентов населения Земли, но мужчиной был… скажем так, влиятельным. По крайней мере, для Антона.       Противиться его воле было сложно, но возможно. Правда, после этого Антон выходил из кабинета шефа с головной болью, которая мучила всех Сабов после очевидного неподчинения. Но это было мелочью, так как Гесер был просто Иным и отказывать ему было легче, чем Дому. Точнее, в принципе было возможно отказать.       Но в основном с ним проблем не было, кроме авралов или случаев, когда Антон отличался не в хорошем смысле. С содроганием Городецкий вспоминает, как однажды Гесер не вытерпел очередного геройства, чуть ли не за шкирку притащил в свой кабинет и хорошенько наорал. Антон сам не понимает, каким образом вообще тогда остался стоять на ногах с сухими глазами: чудо, не иначе.       Всё-таки шеф имел на него куда большее влияние, чем Антону этого хотелось бы. Поэтому после очередного хлесткого высказывания, Антон буквально из последних сил подавил в себе желание скулить и начать вымаливать прощение на коленях, как будто шеф был его Домом.       Всё закончилось благополучно: Гесер перевёл дух, сказал, что просто беспокоится за Антона (желание скулить возросло до немыслимых пределов — один раз он даже не сдержался, но замаскировал это под начало какой-то фразы) и что Городецкому впредь стоит быть аккуратным. Ну и, списывая бледность на лице и судорожно поджатые губы на последствия приключений, отпустил домой.       А дома было плохо, потому что дома впервые за долгое время Антона сильно ломало. Лишь мысль о том, что его кастрирует Ольга, остановила Антона от очевидного решения проблемы. Городецкий был грешен, но, по мнению большинства Сабов, не дрочить, представляя себя в руках подобного мужчины, было куда более тяжким грехом, чем обычная дрочка на начальника, даже если он — Сын Неба.       К другим в Дозорах, кстати, такого отношения не было: он не чувствовал ни желания, ни потребности подчиняться. Что очень облегчало ситуацию: Антон просто не видел в них ничего такого, поэтому отлично держался в обществе.       А вот со Светланой у них что-то получалось…хотя Антон сразу, конечно, не поверил в утку про «Вы связаны судьбой, Антон», потому что, насколько ему было известно, ни судьба, ни Сумрак никогда не связывают Саба с человеком без модуса. Но ради приличия сделал вид, что поверил.       Тем более Антону нравилась идея их возможных отношений. Света была яркая, жизнерадостная и активная — Антон восхищался еë внутренней силой, а не возможным статусом Великой. Можно сказать, ему очень повезло, что Света оказалась именно такой, потому что можно было хоть немного, но отпустить себя — не только в сексе, но и в быту.       Единственной, кто знал, была Надя. Он сам не понял, как и почему, но, видимо, на уровне Сумрака для Абсолютных это читается.       Дочка узнала, когда Света инициировала еë: просто посмотрела на отца сквозь Сумрак впервые и что-то поняла, кивнула с очень серьёзным выражением лица. А потом, подкараулив отца, забралась к нему на руки и очень серьёзно, глядя Антону в глаза, сказала: «Я никому не скажу». На растерянный вопрос «Почему?», который вылетел сам собой, Надя посмотрела на отца так, будто он сморозил какую-то глупость. И, пожав плечами, ответила: «Ну ты же не хочешь, чтобы об этом кто-то знал. А я узнала без твоего разрешения. Прости, кстати…», и так невинно посмотрела, что Антону показалось — сердце не выдержит.       Антон тогда тихо сказал «Спасибо», поцеловал дочку в лоб и отпустил к маме, потому что «обед не волк, съест — не поймаешь» (Надя любила говорить поговорками, пусть и не знала их. Решила проблему Абсолютная гениально: придумала свои).       Антон после слов дочери задумался о том, почему не хочет, чтобы кто-то знал: всё-таки 21 век, век толерантности. Это раньше, мать рассказывала, Сабов за людей не считали: ни контрактов, ни возможности использования стоп-слов. Держали у своих ног на людях, как простых рабов, и могли заставить рухнуть на колени где угодно — сейчас же у Сабов вполне обширные права, а жесткое с ними обращение номинально уголовно наказывалось.       Но, несмотря на это, желания открываться перед кем-либо всё равно не было.       Когда Надя немного подросла и ей стукнуло целых восемнадцать, она выдвинула теорию, что отцу, выросшему в патриархальном и маскулинном обществе России, просто подсознательно стыдно быть Сабом, поэтому он пытается отделить эту часть от себя.       Теория была здравая, тем более Надя приводила ещё какие-то аргументы и статистики. Последнее Антону было не нужно: он и так знал, что на территории постсоветских стран девушек-Саб было намного больше, чем парней. Так же, как и мужчин-Домов.       В Америке на это смотрели чуть проще: там даже какие-то законы и палаты по защите прав людей с модусами, но в России всегда были проблемы с правами и их осознанием у населения.       Поэтому, к сожалению, быть Сабом в России это практически то же самое, что быть женщиной в России: лучше ходить оглядываясь, потому что непонятно, какой Дом захочет поставить тебя на колени в подворотне. И если у женщины была возможность убежать, то у Саба — практически нет. Один приказ «стой на месте» Дома и — всё.       Нет, конечно, это было скорее исключением из правил, чем правилом, так же, как и в любой социальной группе.       Конечно, насилие порицалось (адекватным большинством), но случаи всё равно бывали. Антон искренне восхищался Сабами, которые носят специальную ленту, показывающую их статус в обществе. Свою Антон даже не удосужился получить.        А сейчас уже не было смысла — он Высший, служит в Дозоре, заместитель Гесера. Открывать себя с новой стороны означало подставить и себя, и Дозор, потому что игры Великих — грязные игры. Если тот же Гесер решит воспользоваться его модусом ради Общего Блага, Антон вряд ли сможет что-то с этим сделать. А как Светлый ещё и согласится.       Единственный раз, когда он чуть не спалился, был с Игнатом. Они со Светланой к тому времени уже несколько лет были в разводе, так что с моральной точки зрения ничего не жало.       Это был очередной раз, когда ломка грозила стать проблемой общей, а не только Антона, поэтому он пришёл к Игнату. Инкуб нисколько не обиделся, наоборот, воодушевился. Сказал, что вообще-то Антон красивый, и он совсем не против заняться сексом.       Антон высказал свои пожелания, на что получил насмешливо-возбужденное: «Не знал, что тебе нравится так. Хотя я догадывался».       На самом деле Городецкому не нравилось так. Просто иначе нельзя было унять самого себя — для полного контроля нужен постоянный Дом, а вот сбить спесь поможет и один раз с кем-нибудь без модуса, но пожестче.        Игнат потом ещё неделю бегал и периодически извинялся за оставленные синяки, но Антон пропускал извинения мимо ушей. Боль и немного отметок на теле — как раз то, что было нужно. Обычно он, конечно, добивался этого с помощью работы, благо оперативникам всегда прилетало, — но в этот раз на вероятностном поле был штиль.       А сейчас ему что было нужно? Антон оторвался и посмотрел на Завулона. Тот что-то увлечённо печатал, отставив свой бокал. Мысли текли слабо, но хотя бы были.       «Ломка была не настолько сильной, чтобы подавители переставали действовать вот так досрочно, значит, что-то еë спровоцировало…», — думал Антон. А потом мысленно хлопнул себя по лбу: ну конечно! Сидеть без Сумрака и любого доступа к магии было опасно, и Антон просто-напросто не мог долго скрывать свою тревожность по этому поводу. Сейчас еë не было из-за того, что он, наверное, не до конца осознал, что происходит, плюс действовал залитый внутрь алкоголь.       А вот Сабья сущность всё поняла раньше него: и забеспокоилась. Да, беззащитным быть классно, но не когда эта беззащитность может грозить смертью или чем-то неприятным. А отсутствие Сумрака Городецкий ощущал именно так.       — Городецкий, всё нормально? Ты пытаешься открыть в себе способность к пирокинезу? Иначе не могу объяснить твоё внимание к моей скромной персоне, — Завулон оторвался от телефона.       — Да, подумал, что жаренное мясо будет хорошим завершением вечера, — Антон не до конца осознавал, что говорил. Но и ладно: главное говорить хоть что-то. Так хоть можно отвлечься от себя самого и совершенно дурацких мыслей.       — Это правда, но не думаю, что тебе придётся по вкусу моё мясо, — хохотнул Завулон. — Лучше разморозить курицу и приготовить что-то более традиционное. Каннибализмом будем заниматься к концу недели, когда нормального мяса не останется.       — Хочешь сказать, ты слишком жёсткий? — хмыкнул Антон, пропустив мимо ушей слова про каннибализм. А потом прикусил собственный язык, осознав, как это прозвучало. Гребаное подсознание.       — Ну почему же, — ситуация Завулону явно нравилась, он довольно прищурился, глядя на Антона. — Для тебя я могу быть достаточно мягким.       — Что? — переспросил Антон, надеясь, что ему послышалось. Живот как-то подозрительно закрутился узлом, а тело обдало жаром — ну вот только подкатов ему сейчас не хватало для полного счастья! Хотя желание поверить было более чем велико.       — Я думал, мы выпили достаточно, чтобы флиртовать, — с улыбкой заметил Завулон.       — Не думаю, что флиртовать с классовым врагом — хорошая идея, — буркнул Антон, прижимаясь боком ближе к краю дивана — чисто психологическая реакция.       — А у тебя разве когда-нибудь были хорошие идеи? — философски заметил Завулон, пожимая плечами.       Стало не то что обидно… хотя кому он врет? Обидно. Очень. И вот ведь самое что неприятное — эмоции настоящие — сущность Саба лишь чуть усиливает эмоции, а не диктует их — действительно обидно из-за слов какого-то там таракана трёхметрового.       — Нет конечно, в таком обществе хороших идей по определению не водится, — огрызнулся Антон. Хорошее настроение как рукой сняло. — Извините, что помешал строить злостные планы, — Светлый надеялся, что это прозвучало едко, а не жалко.       Под звук чужого вздоха, Антон принял сидячее положение.       — Вот и приехали обратно в девяносто восьмой, а ведь начиналось так хорошо, — Завулон поморщился, — в чем дело, Антон?       «В том, что ни в чем» — с горечью подумал Антон, но вслух ничего не ответил. Одним глотком допил остатки ликера, взял телефон.       Хоть и Завулон был просто Иным, но рядом с ним из-за отсутствия Сумрака начинало лихорадить. А это значит, что надо срочно сократить любые взаимодействия, чтобы подавителей хватило на неделю, ведь заказать новые совсем не было возможности.       Из-за ликера немного мутило, но рассудок оставался достаточно ясным, поэтому в теории добраться до своей комнаты можно было без потерь. Но на практике…       — Антон, в чем дело?       Ноги предательски подкосились, но удержали. По спине пробежал табун мурашек, заставляя судорожно дернуться. Быть такого не может — просто показалось. Действие подавителей будто пошло к чёрту — практически буквально. Убежать хотелось ещё сильнее.       — Я не хочу тут больше оставаться, — с трудом сказал Антон правду с какой-то стороны.       Тот, если что-то и заметил, то явно списал это на проявление пассивной агрессии — всё-таки в чем-чем, а в пассивной агрессии Антон всегда был хорош, и знали это все.       — Подойди, пожалуйста.       И Антон пошёл, с мысленным стоном, потому что рационально он этого совсем не хотел.       Завулон был прав: они действительно оказались в девяносто восьмом году. На крыше, когда Темнейший примерно так же приказал ему «Иди ко мне». И Антон пошёл. И пошёл бы он, даже если бы с ним был тот чертов амулет. Как пошёл и сейчас, несмотря на то, что он — Высший, и влиять на него Завулон уже не может. Да и не имел возможности — Силы-то нет. С Иной точки зрения. А вот с другой… Ой как может.       Антон встал перед Завулоном, практически еле сдерживая себя, с трудом даже определяя, чего в нём сейчас больше: желания убежать, желания прямо сейчас встать на колени или желания врезать Завулону по лицу.       — Всё так хорошо начиналось, Антон. Прекрасный вечер, давай не будем портить его? Посиди со мной ещё.       Антон сел, как Завулон и просил. Правда, на колени. А ведь это даже был не приказ.       — Бля-я-я-ять, — практически мученически протянул Антон, присаживаясь до конца на пятки. Чего уж тут рыпаться — «пойман с поличным, как с перебитыми крыльями птичка». От осознания происходящего противный жар разлился по телу, а дыхание сдавило в тиски. Он попал.       — Городецкий… — безэмоционально прозвучало сверху.       — Замолчи, Завулон, — довольно резко рыкнул Антон, сжимая зубы от накатившей волны боли в голову. Надо было сразу уходить, чтоб не допустить этой ситуации. — А лучше — вовсе забудь.       Городецкий попытался встать, но его оборвали:       — Замри и посмотри на меня.       «Ебанный баритон» — мысленно заскулил Антон, практически теряя связь с реальностью. На автомате он замер, уже оторвав задницу от пяток, но не успев встать с коленей. Поднимать взгляд далеко не пришлось, голова Антона была где-то на уровне подбородка Тёмного.       И только подняв глаза на Завулона, тот понял: у Тёмного был модус. Доминантный модус.       — Бля-я-я-ять… — Городецкий обречённо выдохнул, с болью прикрывая глаза, смея ослушаться прямого приказа. Тело начало ощутимо потряхивать.        Ни за что он не заставит смотреть Антона ему в глаза. Ещё чуть-чуть и Городецкий даже сможет встать, чтобы… чтобы что? Через дверь не выйти… Зато предательская мысль выйти в окно теперь казалась безумно привлекательной.       — Повторяешься, — прозвучало сверху заинтересованно. От такой заинтересованности захотелось взвыть — ну вот, пожалуйста, вырваться из категории успел, а из статуса шута — нет. И так противно от этого, так тошно.       — Иди ты, — рыкнул Антон. Пусть лучше убьёт за неприемлемое поведение, чем будет издеваться или приказывать.       — Пойду, — с ноткой веселья произнёс Завулон совершенно без злобы. Попытка натравить на себя гнев не увенчалась успехом, — подумать только, Антош… Никогда бы не поверил, что ты — Саб.       На волосы легла рука, делая какое-то странное движение, похожее на поглаживание. Антона как током ударило или кипятком окатило — он дёрнулся, распахивая глаза и стремительно вскакивая. Голову пронзило такой острой болью, что в глазах потемнело, но равновесие Антон удержал. Колотило его, по ощущениям, нормально так.       Даже если Антон от ломки помирать будет, а Завулон останется единственным Домом на Земле, всё равно не пойдёт. Никогда. Ни за что. Даже если на цепь посадит — Городецкий вырвется, шею себе сломает, но вырвется.       Голова кружилась — из-за головной боли, алкоголя и, наверное, какого-то количества страха, который любой нормальный человек, любящий себя настолько, чтоб признать очевидное, назвал бы «паникой». Ну и ещё, наверное, от непреодолимого желания вернуться обратно к коленям Тёмного и уткнуться в них, ища спасительную ласку.       — Антон? — Завулон нахмурился, медленно поднялся со своего места.       В голове набатом било, что злить Дома — плохая идея. А ещё громче орало сердце, которое заходилось (или почти не двигалось?) из-за того, что он расстроил Дома. Это был не его Дом, это был Завулон, Сумрак его подери! Но такое отчаянное желание быть хорошим и самым лучшим, присущее любому Сабу, плевало на все условности Иного мира.       — Не смей подходить ко мне! — рявкнул Антон, быстрым шагом выходя в коридор.       «Иначе я точно не сдержусь» — жалобно стонал Светлый про себя. Его потряхивало, сознание расплывалось, но главное — он ушёл от раздражителя. А тот откат, который пойдёт после осознания всего, что произошло, Антон надеется, никто не увидит. Завулон — тем более. Хотя, кому тут, кроме Завулона, ещё быть?       В коридоре было несколько дверей. Одна — на выход, которая была недоступна, другая — в кабинет, ещё одна в ванну и последняя, из которой Антон вышел, в гостиную с кухней. Удивительно здраво рассудив, что надо бы привести себя в порядок, Светлый устремился в ванну.       «Если стресс возьмёт своё — есть куда блевать…», — как в прострации подумал Светлый.       — Городецкий! — прилетело сзади совершенно неожиданно, при подходе к нужной двери. Названный отшатнулся от источника звука, как от огня, и оказался в тупике — с закрытой дверью за спиной и с Завулоном перед лицом.       — Что тебе непонятно? Поиздеваться пришёл? Оставь меня! — голос, слава Сумраку, не срывался, но какие-то нотки истерики явно прослеживались.       — Антон, — глубоко произнёс Завулон, заглядывая в глаза, будто разговаривая с ребёнком или душевнобольным. И то, и то для Завулона, в какой-то степени, было правдой, — Давай поговорим с тобой. Я не буду на тебя давить.       Сердце очень мешало в этот момент, конечно, но вырвать его было нельзя, поэтому Антон просто тяжело дышал, пытаясь привести судорожное дыхание и сердце в норму. Сам не заметил, как оказался в углу, прикрывая бока и спину. Завулон, к счастью, остался на том же месте.       — Ну, говори, — криво хмыкнул Городецкий.       — Как давно у тебя не было Дома? — неожиданно спросил Тёмный.       Антон нахмурился. Отвечать не особо хотелось — это было для него слишком интимным, куда больше, чем просто секс. Подчинение это куда большее, чем любое физическое проявление, это в первую очередь — в голове.       — Недавно был.       Завулон чуть наклонил голову, всё так же смотря Антону в глаза. Закрыть их было страшно — накинется ещё.       — Это ведь неправда, — заметил Завулон, как будто Антон сам этого не знает.       — Время относительно, — огрызнулся уже по привычке, прижался ближе к стене.       — Сколько у тебя не было доминанта, Антон? — ещё раз, но мягче, спросил Завулон.       «Приручает, тварь», — мысленно застонал Городецкий. А сам, не в силах противостоять ни себе, ни Тёмному, склонил голову, как будто был прилежным Сабом, прошептал как-то вопросительно:       — Около тридцати лет?       И тут же пожалел об этом. Куда только сила воли делась? Развоплотилась, не иначе.       — Городецкий… — выдохнул Завулон с таким видом, будто Антон сейчас признался в чем-то ужасном. Шокированно и как будто… с злостью?       Антон закусил губу, чтоб не заскулить. Немигающий взгляд упёрся в пол — так легче было сдержать непрошенные слезы.       — Ты понимаешь, что это опасно, Антон? Отсутствие сессий для Саба может вылиться в нервные срывы, неконтролируемые приступы и депрессию. Ты знаешь, что так до суицида было недалеко? Ты вообще чем думал? И более того, чем занимался всё это время без Дома? Абсолютную растил? По подворотням бегал с ломкой? — Антон перестал вникать в суть слов, как только понял, что его отчитывают. Ругают. Сердце так противно сжалось, не давая дышать и думать. Он ведь ничего плохого не сделал — за что тогда?       — Себя убить пытался, — измученным шёпотом огрызнулся Антон, обхватывая себя ладонями за плечи. Всё-таки надо было прятаться в ванну. Там вроде какие-то успокоительные были. Да и лезвия имелись, если бы вдруг успокоительные не сработали.       — Антон… — возможно, Городецкий и был бы рад увидеть искренее удивление на лице Завулона, но явно не в этой ситуации, — Извини, пожалуйста, — вдруг сказал он, тон его сменился на мягкий, на такой, что так и захотелось делать всё, что Завулон захочет — лишь бы продолжал говорить таким голосом.       Рационально Антон пытался как-то усмирить самого себя, но не получалось: он безбожно плыл. Сразу видно: Завулон был безумно опытным Домом.       — Ты ведь понимаешь, что нам придётся провести сессию? — этот вопрос Антона ошарашил. Городецкий никогда не жаловался на умственные способности, но именно этот пункт почему-то даже не продумал.       — Мы можем не проводить, — упрямо тряхнул головой Антон.       — Можем, — не стал спорить Завулон, — но тебе с каждым днём будет только хуже. К концу недели будешь падать от любого моего взгляда. Вряд ли ты этого хочешь.       — Зато тебе наверняка только этого и хочется, — устало вздохнул Антон. Он уже стал бороться со своей нервной системой, которая раз в десять минут последний час норовила дать сбой.       — Не хочется. У меня выдержки не хватит просто смотреть на это — меня так давно никто не изводил, — Артур улыбнулся.       — Изведешь тебя, как же, — покачал головой Антон, а потом сдавленно прошептал, когда голос все-таки сорвался: — Я…я не хочу.              Как бы сильно не было желание Завулона игриво сказать «изводить меня?», он взял себя в руки.       — Хорошо, — Антон поднял на Завулона шокированный взгляд и посмотрел в глаза. Тёмный не шутил, и не иронизировал, принимал, как есть, — только ответишь на один вопрос? Ты боишься меня?       Антон нахмурился. Первое желание было сказать «Нет», потому что признаваться в собственной слабости перед Темнейшим было нельзя. Второе желание было сказать «Да», потому что сабмиссивность требовала сказать правду — правду, что сейчас ему, Антону, страшно.       — Нет, — сказал Антон, потому что он боялся совершенно не Завулона.       Темный кивнул.       — Боишься не меня, а того, что я с тобой сделаю?       Сердце пропустило удар. — Мам, а что с тетей Ксюшей? — Ох, Антош… — сказала мама, поднимая его на руки. — Они с дядей… немного повздорили. — Тётя Ксюша плачет из-за него. Значит, он плохой. Но она говорит, что он хороший. — логическая загадка была слишком сложна для маленького Антона. Мама улыбнулась. — Видишь ли, Антон… пока человек в отношениях с любимыми может контролировать себя и принимать их как равных — он хороший. Но если человек считает себя выше, считает, что может сделать с любимым, что угодно… Это отравляет, Антон. И чем больше — тем хуже. — А дядя? — А дядя… дядя — Дом. Такие люди считают себя выше, потому что им дана власть. Но сколько бы власти в твоих руках не было — главное оставаться человеком, Антон. И уметь слышать. Потому что это важно. Дядя… дядя не услышал Ксюшу, поэтому она плачет. — Но как тогда она может говорить, что он хороший? — Потому что для неë он — хороший. — Не понимаю, — Антон нахмурился, — так дядя хороший или плохой? Мама печально посмотрела на спящую сестру. Исхудавшую за то лето, что она была с Домом. Побитую и лежавшую на животе, потому что лежать на спине было невозможно. — Для неë — хороший. И это плохо.       Конечно, потом Антон узнал и о Домах, и о Сабах. Но всегда жизнерадостная тётушка в побоях и кровавых подтеках почему-то запомнилась навсегда, как и еë история. Потом вслед за дядей это сделал его отец. Потом — кто-то из тех, кого Антон считал друзьями. А потом это как будто стало нормой при работе в Дозоре. И Антон тогда понял: в сущности, бояться стоит только тех, кто имеет над тобой хоть какую-то власть. Потому что страшен не человек, а то, на что он способен.

***

      Приходил в себя Антон медленно и нелинейно: будто сознание металось в лихорадке. Ощущение происходящего вокруг было, а вот возможности проснуться или провалиться в бездну сознания не было.       Ощутил себя на том диване в гостиной. Через какое-то неопределённое время ещё и то, что на нём был плед. Как он терял сознание и вообще последние минуты бодрствования — он не помнил. Почему-то только вспомнил тётю Ксюшу, которая умерла тридцать лет назад. При чем она тут — Антон так и не понял.       Городецкий перевернулся на спину и застонал: голова раскалывалась, а тело почему-то жутко ныло, даже функционировать не хотело. Со вздохом протирая глаза, Антон пытался не думать о Завулоне.       Получалось, очевидно, плохо, потому что попасть в такую нелепую ситуацию видимо действительно под силу было одному Городецкому.        Надо было выстроить линию защиты, решить, что делать, и как относиться к Тёмному. И более того — понять, чем может обернуться для него раскрытие модуса. То, что ничем хорошим — явно.       Антон открыл глаза: свет был приглушен, стоял мягкий полумрак, который рассеивался свечением с кухни. Телевизор молчал.       Завулон нашёлся в том же кресле. Они молча смотрели друг другу в глаза, но Тёмный быстро сдался первым:       — Поговорим?       Антон нервно хохотнул с сходства Завулона с тем мемом «Спишь?». Но вслух ответил:       — Поговорили уже вроде.       — Не особо, — пожал плечами Завулон, — ты решил ретироваться с места разговора весьма интересным способом.       Антон скривился, голова раскололась от новой вспышки боли. Во-первых, он так и не понял — издёвка ли это? Потому что если да — Антону захочется умереть прям на месте, потому что это слишком больно, слишком берёт его за самое важное. Не хочется выслушивать этого — и так уже наслушался на работе. Неужели он настолько ужасный? А во-вторых, ну вот что ему на это отвечать? «Да, я грохнулся в обморок, потому что последнее, что я хочу — общаться с тобой про сессии? Чел, ты мой враг, какие сессии?»       — Можно? — Завулон кивком указал на место рядом с Антоном.       Тот совсем этого не хотел, но кивнул, не в силах сказать что-то вслух. Рационально он понимал, что идея объективно говно, потому что действие подавителей вот-вот полетят в далёкое эротическое, потому что у Антона ломка, и он буквально держится из последних сил. Но всё это было ничтожным в сравнении с тем, что внутренне ему этого очень и очень хотелось.       Артур поднялся с кресла, в несколько шагов преодолел расстояние между ними и приземлился где-то чуть выше головы Антона. Слишком близко, слишком.       Городецкий думал, он сядет на подлокотник или хотя бы к краю дивана, но нет — стоит только немного потянуться, и голова упрется в бедро. Кажется, Антон даже ощущает жар, исходивший от Дома. Или это от него?       Антон прикрыл глаза, стараясь выравнить собственное дыхание. Вот Дом, рядом, практически вплотную к Антону, стоит только попросить… Ещё никогда не было так сложно сдерживать себя, идти против инстинктов и очевидных желаний.       Повернувшись на бок, лицом к Завулону (Маленькая-маленькая слабость, которая все равно ничего не изменит — убеждал себя Городецкий), Антон подтянул колени к груди. Так всегда было проще переносить ломку — просто свернуться калачиком и лежать в полусознании, не двигаясь.       Золотое правило, которое знала вся детвора советского времени: больно — замри. Чем больше двигаешься, тем больше боли. Поэтому если она постоянна — просто не двигайся. Боли это не убавит, но убережёт от новой. Работает особенно при стоянии на гречке и другой крупе.       В Дозорах это правило тоже, кстати, работало первоклассно. Но не в физическом, а в моральном плане.       Волос что-то коснулось, прошлось дальше, поцарапало кожу головы, немного помассировало. Антон застонал. Вот теперь подавители окончательно слетели напрочь. Остался только незащищённый комок оголенных нервов. Внутри пульсировало, щемило от такой простой ласки — захотелось раствориться в ней полностью, никогда больше не существовать без этих ощущений.       — Это нормально, что ты сорвался, — сказал Завулон, продолжая поглаживать чужие волосы, — это естественная реакция организма на стресс, и я удивлён, что ты не сделал этого раньше.       «К Мерлину всё на свете», — обречённо подумал Антон, прижимаясь лбом к чужому бедру и склоняя голову.       Да, совершенно скоро он будет ненавидеть себя за это, но пока что он слишком устал бороться с собой.       Энергия и то, как Завулон умел управлять, даже не прибегая к Силе, просто сводили с ума. Ощущения, как от Гесера, но в тысячу раз мощнее, а ведь это даже не сессия. Хотя в таком состоянии вряд ли стоило еë проводить.       По голове провели ещё раз, и Антон тихонько заскулил: его никогда не гладили вот так. Да и в принципе никогда не гладили. А так иногда хотелось, так же, как хотелось просто снять с плеч всю ответственность, просто прекратить думать на некоторое время, забыться где-то за пределами всех этих игр, тревог и забот, зная, что от тебя ничего не зависит, но что ты в безопасности.       Это было то желание, которое Антон подавлял всю жизнь с шестнадцати лет и то желание, в котором не признаешься даже самым лучшим друзьям в самую пьяную вечеринку.       И вот: это желание как будто рядом, но при этом такое недосягаемое. Всё в одном комке и непонятно: где какая эмоция, настоящая ли она или нет — слишком много всего, казалось, Антон сейчас взорвётся изнутри из-за клокочущего внутри чего-то.       Тело замерло в защитной позе в попытке не усугубить состояние, дыхание сбилось, глаза противно защипало — ну что такое! Как же быть Сабом отвратительно.       — Тише, Антон, всё хорошо… — проводит ещё раз по голове, — надеюсь, это от удовольствия, а не от большого желания меня убить, — улыбается Завулон — Антон этого не видит, но явно чувствует какой-то Сабьей стороной, потому что сознание и сердце перестают биться загнанным зверем, и Антон практически распадается на атомы. — Как ты себя чувствуешь?       — Отвратительно, — честно шепчет Антон куда-то Завулону в ногу. Был нормальным Светлым, а тут какой-то черт (буквально) одним щелчком пальцев из него какую-то побитую собаку сделал, которая из последних сил хвостом машет в надежде на ласку.       — Успокойся и не думай так много, — посоветовал Завулон, второй рукой натягивая плед повыше, — расскажи лучше что-нибудь. Например, о своих Домах.       — Ага, — слабо усмехнулся Антон, — может, тебе ещё какие-нибудь секреты Ночного дозора выдать?       — Не откажусь, но думаю, что все, что ты мне скажешь, мне уже известно, — тепло отозвался Завулон. — А вот о тебе я бы послушал.       — Я не собираюсь проводить с тобою сессию, — отрезал Городецкий, очень надеясь, что это вышло не особо жалобно.       — Пришли к тому, на чем закончили. С чего бы вдруг? Свихнешься же тут, — в подтверждение слов, рука спустилась с волос к уху, очертила скулу. И видит Бог — Антон чуть снова сознание не потерял — так его тряхнуло.       — Ты специально, да? — еле слышно прошептал Антон, напрягая плечи и защищая шею. Шея — место интимное, шея абы кому не даётся.       — Что «специально»? — не понял Завулон, но руку со скулы убрал, продолжая поглаживать Светлого по голове.       — Ну… всё это, — Антон неопределённо махнул дрожащей рукой, очерчивая круг.       — О Тьма, Городецкий. У Вас в Дозоре ещё и курсы по паранойе есть? Это много объясняет, — он хмыкнул.       — Да, конечно. Подстроил это все: и Саба получил, и право что-нибудь потребовать взамен… — отстранённо сообщил Антон, будто констатировал факт.        Потом очень захотелось заплакать от разочарования: рука в волосах остановилось. Но такие правила игры, раз уж козыри на стол.       — Так, тише, Антон, притормози… — удивлённо попросил Завулон, но Саб даже не обратил на это внимания, продолжая логическую цепочку:       — Или вообще шантаж, излюбленный метод. «Сделай, Городецкий, то-то или все узнают твоем модусе», — столько горечи в голосе, но что делать, если так всё, скорее всего, и случился? Дозоры – грязное поле боя, и противно было осознавать, что тут в ход шли любые методы.       — Городецкий, — сказал Завулон, и Антон рухнул.       Его как обухом по голове ударили, а потом в кипящую лаву скинули, столько силы было в этом голосе, а ведь Завулон сдерживался! Даже не давил, а так, прикоснулся немного Доминантной силой.       Антон заскулил: если Тёмный прикажет, у него не будет ни единого шанса. А если он прикажет что-то такое, то, скорее всего, и желания сопротивляться не будет.       — Антош, а ты вообще знаешь, как у Иных отношения Саб-Дом регулируются? — спросил он мягко у замершего тела.       Пальцы в волосах снова зашевелились, перебирая пряди. Антон в ответ промычал что-то нечленораздельное.       — То есть тебе Гесер не рассказывал? Совсем ничего?       — А должен был? — непонимающе спросил Антон.       Завулон помолчал, задумчиво глядя на Городецкого и медленно поглаживая его по голове. А Антон даже не знал, что делать: наслаждаться или стараться быть в рассудке.       — Значит, он не знает… — как будто самому себе объяснил Завулон. Потом сказал Антону: — У Иных ДС-отношения регулируются отдельными правилами, иногда — негласными. Например, отношения между Иными Сабом и Домом зачастую не могут нести за собой каких-либо правовых последствий, только если это не прямое нарушение Договора или контракта…       Антон напряг слух: он о таком совершенно не знал, так как думал, что регулирование такого мелкого вопроса у Иных точно такое же, как и у людей. Да и спрашивать было как-то глупо: для всех же он Иной без модуса.       — Если коротко… то в каком-то смысле такие отношения чуть выше обычных правил. Если бы Иной помог Иному по работе — возможную ответную просьбу могли бы регулировать Дозоры, ну и Инквизиция, если вдруг что — это ты знаешь, обычная процедура. Если бы отношения были бы частными — просьба бы регулировалась этими Иными, тоже дело понятное. А вот если отношения между Сабом и Домом… При официальной помощи — ни одна из сторон не имеет права просить что-либо взамен, а при личной — это даже моральное табу.       Шестеренки медленно крутились в голове у Антона, он переваривал эту новую для него информацию.       — Хочешь сказать, что…       — Как Дом, я не имею права требовать от тебя что-то взамен за свою помощь. Если бы ты попросил меня в рамках работы или личной просьбы — тогда да, но не сейчас. Хотя, Антон, у меня этого даже в мыслях не было. Также не могу причинить тебе какой-либо вред — и не хочется, и предстать перед Иным Трибуналом можно за такое.       — Врешь же… — обречённо вздохнул Антон. Разобраться было более чем сложно в нынешнем состоянии, но Городецкий честно пытался. Лишь бы совсем рассудок не потерять.       — Не вру. Можешь поискать соответствующие документы у вас в базе данных — у тебя же точно есть доступ к ней через телефон. Вот и поищи, почитай. А до того момента, как не ознакомишься, трогать не буду.       — Это же такая правовая дыра, Завулон! Дома можно подставить, ситуацию — приукрасить, и раздражающего Иного нет! Как Инквизиция могла на такое пойти? Это немыслимо и слишком странно. Среди Иных — с модусом только сто пятьдесят тысяч. Хочешь сказать, все они могут договор обойти? Что за бред.       — Не обойти, — мягко поправил Завулон. — Тем более, модусные Иные редко заводят отношения с другими — на твоём веку, кажется, ты их даже не встречал.       — Ещё лучше. Зачем Инквизиции исключения из правил ради нескольких отношений между Иными?       — Видишь ли, Антон… Ты историю хорошо знаешь? Значит, в курсе, что раньше и людей, и Иных было меньше. И энергии тоже — меньше. А Сумрак тот же. Это сейчас энергии для питания становится больше за счёт количества людей, а раньше… а раньше было хуже. Ситуацию спасали Доминанты и Сабмиссивы — просто за счёт модуса их связь была крепче, контакты — эмоциональнее, трава — зеленее. За одну сессию энергии в Сумрак выделялось столько же, сколько за убийство. И это только если сессия людей. А представь сессию Иных? Понятное дело, что насыщать Сумрак или брать энергию через сессии куда лучше, чем через убийства. Но Человечество на месте не стоит — Иным требовалось больше энергии, а значит — больше людей. Первый миллиард, второй, пятый и вот — почти восьмой. Сумрак тянет в обычных количествах, Иным тоже много не требуется — и ДС-отношения стали-то не особо нужны. По сути, Сабмиссивность и Доминантность это рудимент, который в своё время помог Иным и Сумраку выжить.       — Ого… — Вообще, не было принято говорить о том, как возникли люди с Модусами. Кто-то из учёных отстаивал версию эволюции, кто-то — мутации, кто-то — религии. Ни одна из них не была общепринятой.       — Да. И сейчас такие отношения среди Иных ценятся в принципе: не только как возможность, если что, быстро восстановить Сумрак за счёт их энергии. Инквизиции последнее столетие ровно не сидится: вроде как они доказали наличие чего-там в Иных ДС-отношениях. Вот и пекутся. Да и в принципе… ты должен понимать, что на деле нет никакой правовой дыры за счёт того, что никто не станет ей пользоваться. Как идеальный мир у Достоевского во сне смешного человека: эти люди просто не знают, что такое грех. Вот и Иные с Модусами — также в этом плане.       — Но ведь… — всё ещё не укладывалось в голове, что за всë время существования Дозоров, ни один из них не воспользовался очевидным полем для ведения боевых действий.       — Антон, ты бы смог оболгать Дома? Сказать, что он нарушил договор или что-то из контракта, если это не так? Опусти то, что ты Светлый. Хотя, в конце концов, можно было бы оправдаться, что надо было убрать этого Дома ради целей Света. Ты бы смог?       Антон выдохнул. Попытался представить. И… Не получилось. По-любому выходило, что это слишком неправильно (Даже если для Высшего Блага. Хотя ради него, конечно, вещи и поужаснее делали и оправдывали…). Ответил честно:       — Нет.       — И никто не сможет. Да, бывает, что кто-то из Иных серьёзно нарушает — и тогда всё по строгости закона. Но специально в эту сферу отношений никто не полезет в своём уме ради своей выгоды или ради победы общего блага. Неприкосновенная вещь.       — Ох… — понимал Городецкий всё, но еле-еле. Мда, полвека живи — полвека учись.       — Почитаешь завтра документы — поймёшь, ты мальчик умный.       — То есть…       — Не спеши. Просто скажи, когда будешь готов. Ну и постарайся не слишком рефлексировать по этому поводу, мои вкусы не особо специфичны, поэтому тебе не стоит пугаться раньше времени.       — Да что Вы говорите, Мистер Грей? — устало огрызнулся Антон. Несмотря на всё, что сказал Завулон, сомнения по поводу всего этого у Светлого всё ещё были.       — Только если вы не захотите этого, мистер Стилл.* Антон судорожно выдохнул, прижал колени ближе к себе. Потом чисто абстрактно спросил:       — Учитывая, что мы оба Высшие — мы не с аннигилируем во время сессии? Ну или… Сумрак не схлопнем?              Завулон засмеялся:              — Не думаю. Себя я сдерживать умею, а тебя с радостью подержу, — в какой раз за этот вечер Антон заскулил?       — Не забывай дышать, — ласково напомнил Тёмный, и Городецкий понял, что действительно не дышал. Но когда он попытался сделать вдох, лёгкие обожгло огнем. С трудом выдохнув через сжатые зубы, Антон прижался ближе, уже в полусознании чувствуя поглаживания.       — Почему я не понял, что ты Дом, раньше? — спросил он слабо. Именно такой была ломка: болело все, мысли текли слабо, если вообще были, а дышать было невозможно.       Завулон пожал плечами:       — Я не афиширую и не пользуюсь привилегиями Доминанта вне сессии. Вот у тебя и не было возможности узнать. К тому же ты, видимо, сидел на подавителях? — Антон еле кивнул. — Ну вот. А за мной и так целый Дозор ведомых — мои потребности удовлетворяются каждый день, — хмыкнул Завулон. Потом пояснил серьёзно: — Мне хватает несколько сессий в месяц, чтобы быть в порядке. А вот твой модус…       — Надо идти в разведку, — тихо выдохнул Антон.       Завулон улыбнулся:       — Я серьёзно. Удивил, Антон, честно. Представить сложно, что ты сумел поддерживать определённый упрямый и взбалмошный образ через всю работу, учитывая модус. Ты невероятный.       Антон надеялся, что не было слышно очередного скулежа. Сознание предательски расплывалось: хотелось в это верить, хотелось быть невероятным хоть для кого-то.       — Я раньше почему злой был? Да потому, что у меня Дома не было, — пробормотал Городецкий, как в забытье, смаргивая слезы.       — Так тебе похвала нравится? — заинтересованно протянул Завулон. — Хорошо, я учту, мой хороший.       Пальцы почесали макушку.       — Да ты издеваешься надо мной, — простонал Антон, тыкаясь сильнее в бедро, — прекрати.       — Тише. Ты такой восприимчивый, мне нравится, — Завулон улыбнулся, смотря на мелко дрогнувшего Антона. Ох, сколько идей и сколько слов вертится в голове… — Всё, тише, больше пока не буду.       — Ты — Дом… — как-то неверяще протянул Антон. С одной стороны, сила, которую Завулон источал, была невероятно привлекательной. А с другой стороны… Не хотелось повторять судьбу ни тёти Ксюши (Сабы), ни Алисы (любовницы Завулона).       — А ты — Саб, — вторил ему Завулон. — Переживаешь?       — Пока не знаю, что чувствовать ко всему этому.       — Не спеши и дай себе время. Сейчас — не лучшее время для каких-нибудь заключений. Просто отдыхай.       — Я даже как-то не думал о том, что среди Тёмных бывают Домы, — признался Антон.       — Поверь мне, Сабов среди Тёмных намного меньше.       — Серьёзно? Я думал… ну… наоборот. Лежишь себе, ничего не делаешь, пока о тебе заботятся. Ну, в общих чертах.       Завулон хохотнул:       — Теперь я знаю, какой сценарий использовать первым. А если серьёзно — Саббинг имеет под собой психологическую основу, ты же знаешь. Тёмные же если и прогибаются, то только ради собственной выгоды или удовольствия. На самом деле по-настоящему мало Тёмных, которые имели бы Саб-модус. Ты знал, что Эдгар тоже был Сабом?       — Да ну? Оу… это много объясняет. — Почему-то Антон даже не удивился. Эдгар всегда ему нравился, даже когда Городецкий сидел с котом Шрёдингера на шее из-за него.       — В самом деле? — посмеялся Завулон.       — Да, с ним было намного приятнее работать.       — Да, мне тоже, — с намёком хмыкнул Завулон.       — О Сумрак, нет. Молчи. — простонал Антон. Он не хотел про это думать.       — Я ничего не сказал, Антон. У тебя просто очень хорошая фантазия, — Завулон, кажется, в открытую над ним издевался.       — Я не хочу об этом думать.       — Как скажешь, — Завулон посмеялся. — Сабов больше среди Светлых, Антон. Сам должен был это заметить, — Антон кивнул. В Ночном Дозоре действительно было трое (не считая его) Сабов на одного Дома… было. До событий с Рогозой. После этого на Одну Дому стало меньше. — Модус определяется в юном возрасте, и мало кого успевают к этому моменту уже инициировать. По большому счету, вероятность становления Светлым Сабом наиболее большая — у вас… Слишком много общего.       — А Тёмные Домы?       — А что тебя смущает?       — Ну…со стороны ты не выглядишь как тот, кто может быть заботливым Домом.       — О Тьма, Лапа, я буквально самый лучший Дом — ты вообще видел, как я забочусь о деле Тьмы?       — Лапа? Дедуль, это так ужасно, — сквозь смех сказал Антон. — Да, теперь я вижу.       Смеялись они оба: Тёмный умудрился посмеиваться баритоном, а Антон — измученно, но искренне.       — Не переживай об этом, — отсмеявшись, сказал Завулон. Антон готов был поклясться, что сейчас он прищурился, как довольный кот. — Считай, что просто узнал мою слабость. Я точно в таком же восторге от тебя, как и ты от меня.       — Правда? — как-то по-детски переспросил Антон.       — Абсолютно. Ты и так давно меня привлекал, даже без модуса. Я не знаю, что меня впечатляло больше: образ, за которым ты скрывался обычно, или ты настоящий. А тут… мне тоже нужно немного времени. Зато моё желание позаботиться о тебе и сделать всё правильно и хорошо — Тьма прости — может найти отклик, не так ли?       — Уже нашло… — пробормотал Антон. — Я не могу выкинуть образ Алисы из головы, — честно признался он, — и по поводу…       — Я знаю. Мы поговорим об этом в следующий раз, ладно? Ты слишком устал, Свет мой. Тебе что-то нужно?       — У меня болит голова, — тихо сказал Антон, выдыхая.       — Я принесу тебе обезболивающего.       — Не уходи! — Антон вцепился в ногу Завулона быстрее, чем успел осознать это. Потом через силу немного расслабил пальцы и добавил тихо: — Пожалуйста…       — Всё хорошо, Антон. Я сейчас вернусь и буду рядом, — Завулон ещё пару раз провёл но голове. — Просто не намерен оставлять тебя с головной болью — не беспокойся, ладно?       — Ладно… — прошептал Антон, прикрывая глаза. Без ощущения чужой ладони стало некомфортно, боль как будто вернулась с новой силой. Кстати, про боль… — Завулон! Пусть это будет парацетамол, ладно? У меня привыкание к нурофену…       Завулон выразительно на него посмотрел, но принёс парацетамол. Стало неловко, Антон попытался оправдаться:       — У меня частые мигрени, а постоянно тратиться на авиценну нет смысла, и…       — Антош, всё в порядке, — мягко сказал Завулон, возвращаясь на своё место. Погладил по голове, — я понял, что это из-за ломки. Не волнуйся, решим эту проблему. Привстань.       — Не только… — Завулон помог Антону приподняться, чтобы тот смог запить таблетку обезболивающего.       — Расскажешь? — спросил Завулон. Антона всё ещё немного штормило, поэтому Тёмный придерживал его одной рукой за горячее плечо, а второй держал стакан.       Запив таблетку, рухнул обратно, на этот раз умещая свою голову на колени Дому.       — Ну как же… неисполнение прямых приказов и прочие недостойные штуки… — устало пробормотал Антон.       Колени были тёплые, плед — тоже. Всё способствовало ощущению комфорта, и Антон его испытывал. Почему-то в голову не приходили никакие мысли: было только ощущение безопасности и тепла. Такое хорошее ощущение, захотелось раствориться в нём, слиться с одеялом, теплом, собственной слабостью, которая воспринималась так правильно и хорошо — впервые за… всю жизнь?       — О да, точно, — улыбнулся Завулон, — такой своевольный, бойкий и ласковый, сильный и упрямый мальчик, ты умеешь удивлять. Особенно тем, что за этой маской немного напуганный котёнок, который хочет немного ласки.       Антон заскулил — стало неловко. Ситуация была странной и как будто неправильной от начала до конца. Он, оперативник Ночного Дозора, сейчас лежит на коленях у главы Дневного Дозора, и тот нежно хвалит его за всё подряд? Мир сошёл с ума, мы в матрице, не иначе. Но, несмотря на это, это ощущалось намного правильнее, чем всё на свете.       — Всё в порядке, расслабляйся. Тебе стоит отдохнуть, я буду рядом.       Завулон говорил что-то ещё, продолжая перебирать чужие волосы. Его слова превратились в белый шум — Антон слышал, но разобрать не мог. Поэтому внимал тому, с каким тоном он говорил — и, видит Сумрак, если бы Городецкий был в сознании, он бы скулил не переставая. Ощущение душевного спокойствия разливалось по телу и даже грёбанная головная боль не могла помешать. Не до конца вышедший алкоголь тоже придавал телу лёгкость, будто вот сейчас Антон немного упустит осознание своего тела — и оно рассыплется, растечется, и его уже нельзя будет собрать.       Примерно так и происходило: Городецкий то ли расщеплялся на атомы, то ли медленно уходил в Сумрак под мягкий баритон откуда-то из реальности. Сама она, реальность, в какой-то момент времени, который Антон не сумел зафиксировать, вовсе пропала.

***

      Проснулся Антон от очень странного ощущения. Во-первых, у него ничего не болело. Во-вторых, он выспался.       Эти два события периодически происходили по отдельности, а вот вместе произошли только один раз за всю жизнь, когда Антон однажды умудрился проснуться внутри сна.       Шторы в гостиной были плотные, поэтому всё ещё стоял полумрак, но кухня, озаренная светом до рези в глазах, как бы намекала, что уже давно не ночь, и более того — даже не утро.       Вспомнились события вчерашнего вечера. Захотелось материться долго и много — просто по инерции.       Глубоко вздохнув, Антон поднялся. И тут же он понял, почему у него ничего не болело: ловушка Джокера похмелья. Пусть благодаря вчерашнему парацетамолу голова болела не так уж сильно, но полностью болевых ощущений таблетка не убрала. Может быть, это было к лучшему: хотя бы что-то стало как обычно.       «Ну, хоть не тошнит», — невесело подумал Городецкий.       Завулона в помещении не было — это помогло немного подумать о ситуации в общем.       Пока Городецкий пытался привести себя хоть в какое-нибудь стоячее положение, он почему-то со странной ясностью мысли решил, что, в принципе, ничего страшного не случилось. Хотя вчера ему бы так не показалось.       Во-первых, ничего уже не поделаешь. Нет, можно было бы, конечно, убить Завулона. Но а) вряд ли бы ему, Завулону, это понравилось; б) вряд ли бы это понравилось Инквизиции; в) вряд ли бы это понравилось Светлой стороне Антона. Поэтому вариант с убийством пришлось отложить, как несостоятельный. А во-вторых, действительно надо покопаться в базе данных. Если всё так, как сказал Завулон вчера — значит, он может просто… Ну… Потребовать неразглашения? Он же может?       Антон вздохнул: срочно, срочно в документы. А знал бы раньше — сейчас бы спокойно завтракал. Ну, или обедал… на часах было два часа дня.       На самом деле, Антон анализировать любил. Документы, соглашения, искать правовые или логические дыры. В своё время они с Надей могли долго обсуждать Российское право — оказывается, теперь с 10 класса этот предмет в школах шёл обязательно.       Вот и сейчас, Антон был в достаточно хорошем настроении, чтобы немного покопаться в Инквизиторских писанинах, выискивая суть.       Быстро приняв душ и наскоро сообразив себе завтрак в виде бутерброда и нескольких печений с кофе, Антон погрузился в чтение: слава Сумраку, всë регулирование Иных ДС-отношений было в одном документе — заключении от… Антон аж присвистнул: от 1865 года. Интересно-интересно. Надо будет у Завулона спросить, связано ли это как-то с отменой крепостного права в России…       Антон быстро пробежался глазами: Заявлений о рудиментности модусов не было, зато было о юридической силе документа и месте в иерархии нормативно-правовых актов. Хорошо, что Антон иногда брал конспекты Нади ради интереса — так бы понять было бы сложнее.       В общем-то, всё, что Завулон ему сказал, было правдой. Ещё Антон узнал, что, оказывается, все разбирательства в Инквизиции, связанные с ДС-отношениями, рассматриваются отдельно и более тщательно. У Антона глаза на лоб полезли, когда он увидел список экспертиз и прочие пункты этапов и условий рассмотрения дела.       Наверное, у него в этот момент было очень комичное лицо, потому что пришедший со стороны спален Завулон, немного подвис:       — Что случилось? Пока мы решили свалить в отпуск, начался зомби-апокалипсис? — Завулон был в домашних мягких штанах и на этот раз в светлой футболке.       Антон улыбнулся, а от этого слащавого «мы решили» в груди стало как-то тепло.       — Да, МКАД уже оцепили, а Рязань уже полностью съедена. Долго ты спал.       — Ну и поделом Рязани, — хмыкнул Тёмный, двигаясь к кухне. — Да я и не спал. С Инквизиторами разговаривал.       — Я думал, мы будем разговаривать с ними через дверь, — задумчиво протянул Антон, отпивая кофе. Конечно же, он так не думал. Просто настроение было чересчур хорошим.       — Ага, как же, «разговаривать». Если бы они пришли, я готов поспорить, ты бы сказал им, что взрослых нету дома и пусть они зайдут через недельку.       — Хочешь сказать, что я был бы не прав? — возмутился Городецкий. Потом уже спокойнее поинтересовался: — Что они сказали? Вы долго разговаривали.       — Сказали, что постараются сделать всё, что в их силах. Если я всё ещё не разучился читать между строчек, то, кажется, их там Гесер морально насилует. Прикрывается тем, что без меня Тёмные с ума сойдут — я, кстати, так не думаю, это скорее Светлые без меня с ума сойдут от паранойи, — а на самом деле, беспокоится о том, что ты со мной наедине остался, — весело рассказывал Завулон, делая себе кофе. Потом повернулся к Антону и спросил мягко: — Ты как?       Сердце приятно защемило.       — Мда, жалко этих добряков. И что же значит это их «всё, что в их силах»? — пробормотал Антон, отгоняя наваждение, но всё ещё внутренне улыбаясь. На этот раз из-за заботы Гесера. Хотя, вполне возможно, что тут забота о Завулоне — всё-таки, кто ещё с кем остался заперт, но приличия ради Пресветлому стоило беспокоиться именно за Городецкого. — Я в порядке, спасибо. Изучаю собственные права, — Антон помахал телефоном. — Интересное чтиво, но у меня есть пара вопросов.       — Оперативно, — хмыкнул Завулон, присаживаясь напротив. — Какие?       — Они так, неважные. Подождут. Лучше расскажи, что там Инквизиторы нынче радиофонируют.       — Обещаются выпустить нас через три дня, — пожал плечами Завулон. — И то, после того, как я на них надавил. Ситуацию с амулетами, кстати, решили — нашли, вывезли куда-то в поле и уничтожили. Варвары, — Тёмный печально вздохнул.       — Тебе бы всё равно не дали бы ими воспользоваться. А так хоть в плохие руки не попадут, — хмыкнул Антон. Подумал-подумал, потом спросил: — То есть, ты не имеешь права попросить что-то взамен помощи?       Завулон закатил глаза.       — Городецкий, у вас курсы паранойи Гесер преподаёт? Или это у вас семейное? Хотел бы — взял бы уже, — фыркнул насмешливо.       Антон чуть не подавился бутербродом.       — В смысле? Ты ещё ничего не сделал!       — Ну почему… — протянул Завулон. — Мне казалось, ты вчера упал в сабспейс — сегодня даже чувствуешь себя хорошо. По сути, это уже является помощью с ломкой, нет?       — Погоди, что? — не поверил Антон.       — Ничего необычного в этом нет. При долгом отсутствии вообще Дома в жизни становится всё легче проваливаться в сабспейс, потому что тело и сознание слишком остро реагирует на любое действие и практику. Ты ушёл быстро, да, и только от тона с простой лаской, но ничего в этом такого нет. Тем более, ты был на взводе и немного выпивший. Так что…       — Оу… ладно, мне неловко, — не в силах смотреть на Завулона, он спрятал лицо в собственных ладонях.       — Не думаю, что должно быть. Мне понравилось, — Завулон улыбнулся.       — Да, податливый Городецкий — слишком невероятная вещь, чтоб ей не наслаждаться, — выдохнул Антон.       — Ты мне нравишься и обычным, — повседневным тоном заметил Завулон. Это было вне понимания Антона хотя он, наверное, просто слишком мало для этого пожил — так легко сказать о симпатии к кому-то… ещё и Тёмному… это было что-то из разряда фантастики.       — Я… эм, ладно, — нервно хмыкнул Городецкий.       — Что ты хотел узнать, солнце моё? Вижу же.       Антон кашлянул.       — В общем-то… о моём модусе…       — Боишься, что расскажу?       — Не имеешь права, — выдохнул Антон. — Но мне хотелось бы, чтобы ты в принципе не хотел этого делать, а не не мог.       — С чего это не могу?       — По Инквизиторскому наказу. Но для уверенности я этот пункт в контракт впишу, — пробурчал Антон.       Завулон посмеялся:       — Да-да, ты прав, Антон, действительно не могу. И чтоб тебя успокоить: не особо-то и хотел, твой модус — твоё дело. Я уже слишком старый для того, чтоб кичиться чьим-то расположением или властью над кем-то. Хотя мне было бы приятно обозначить это. И, погоди, — Завулон весело сверкнул глазами. — Ты сказал, что не против заключить контракт?       Антон растерялся.       — Светлые-Светлые, когда же вы ртом научитесь пользоваться. И не в том смысле, о котором ты подумал, пошляк маленький. Я имел ввиду говорить о своих желаниях через рот.       — А у нас коллективный разум, личных желаний быть не может, — огрызнулся Антон.       Завулон нахмурился.       — Ладно, извини. Глупая шутка, — неловко пробормотал Антон, закусывая губу. — Я пока не знаю, как к этому отношусь, да и…       — Всё нормально, Антош. Думай, сколько хочешь, тем более я вовсе не настаиваю на своей кандидатуре, — как будто переступая через себя, сказал Завулон. — Но если что, у меня нет постоянного Саба.       — У меня тоже, — брякнул Антон. Потом спохватился: — в смысле… эээ… ты понял, — пробурчал он под чужой смех. Подождал, пока он немного стихнет и продолжил: — На самом деле, спасибо…я бы не хотел, чтобы кто-то знал о моём модусе. Пока что.       — Всё в порядке, — со слезами на глазах и сквозь смех сказал Завулон. Потом глубоко вздохнул и попытался продолжить уже нормально: — Я рад, что ты это обозначил. А то ходил бы потом, избегая меня. А я ведь не вселенское зло, да и не зло вовсе.       — Ты бы знал, каких усилий мне это стоило, — театрально вздохнул Антон.       — Ну хочешь, за ушком тебя почешу? — с мягкой улыбкой спросил Завулон, но было видно, что он не шутит.       — Да иди ты! — у Антона, кажется, даже кончики ушей красным загорелись.       Он вылетел из кухни в сторону спальни, на самом деле думая о поглаживании за ушком и…содрогаясь, потому что представления были слишком яркими.       За спиной раздавался мягкий смех.

***

      Завулон больше не пытался давить, а все просьбы озвучивал так, чтобы это не звучало приказом — давая Антону право выбрать.       Немного посмеявшись, он также дал почитать со своего телефона другие документы о ДС-отношениях, которые не были в общем доступе. Больше всего Антона заинтересовали записи с Трибунала — к удивлению, их было не так много, и все — из ряда вон выходящие. В одном случае, например, Тёмный Саб убил своего Тёмного Дома. И его оправдали!       Поразбиравшись немного ещё в тонкостях судебной науки и делах, Антон пришёл к выводу, что решения там выносились больше по моральной стороне, а закон эту общепринятую мораль поддерживал.       Причем, очень редко выносились приговоры с развоплощением, даже при делах с убийством. За всю историю, таких приговоров было всего два — и это самые ужасные дела, которые приходилось читать Антону, наверное, потому, что волей-неволей, представлял себя на месте этих Сабов.       После проглоченной информации пошёл мозговой штурм — Антон лежал в своей кровати, смотря в потолок, и думал. О Дозорах, о модусах, о Инквизиции, о Завулоне…       Завулон ему нравился — скрывать было нечего. С ним было интересно и, к удивлению, иногда даже спокойно. То, что Антон испытывал, нельзя было назвать даже «влюблённостью». Но без Завулона в жизни начинало становиться как-то не так, будто вынули важную часть из быта. С ним Антон позволял себе то, что не позволял при других. Завулон не осуждал, не давил, не насмехался — просто был. И это было правильно, это было так… Привычно?       Он вспоминал то, что сказал Завулон. Тёмный так спокойно говорил это, принимая и вообще… А принимает ли Антон?       Он подумал. Это было странно, воодушевляюще и совершенно невероятно. Будто ты никогда не видел мир, сидя в пещере, а тут решил выйти: по сути, такого опыта никогда не было, никогда не было представлений о том, что вне холодных стен. Из-за привычки не думать или из-за веры, что всё равно ничего не получится. Не получится увидеть свет.       А свет пришел сам. Выгнал в реальный мир, заставил посмотреть по-другому. На себя, на него, на всё вокруг. И это было прекрасно. Будто какая-то новая ступень в осознании этого мира.       Загонит ли Антон себя обратно в пещеру? Не теперь. Антон увидел свет однажды, и он ему очень понравился.              Мысли о сессии не лезли в голову. Точнее, лезли, но не так, как надо. Неизвестность тревожила — все-таки, в тихом омуте черти водятся. А что водится в тихом омуте у самих чертей — страшно было подумать.       Он видел несколько раз Домов-Тёмных. Не сказать, что это было хорошим зрелищем. Во время какой-то операции среди оцепления Антон заметил одного Тёмного Дома, который был со своей Сабой. И Антона поразило то, с какой простотой он переступает принципы БДР. Девушка явно не хотела вставать перед ним на колени в общественном месте, Антон готов поклясться, что сначала он услышал «Жёлтый», который Дом проигнорировал, а потом еле среагировал на «Красный», обещая Сабе, что накажет еë за неуважительное отношение.       И если бы это был единичный случай…       Выросший в хорошей семье, с развитой эмпатией, Антон просто не мог понять, почему БДСМ в России такой… Такой неправильный, полностью изменённый, изувеченный. Со скрипом зубов он слушал, читал, смотрел на всё это и не мог понять, откуда столько злобы. Да, власть развращает, но это всё равно казалось таким… Неправильным?       Однажды он увидел, как Дом, пользуясь ломкой Сабы, приказал ей поползать перед ним на коленях и полаять. Он называл еë собачкой. Антона тогда не то что тряхнуло, скорее просто разразило желание исчезнуть навсегда с лица Земли.       К сожалению, более-менее нормальных Домов он встречал намного меньше. А Домов абсолютно адекватных, с которым можно было бы провести сессию – только пару раз в жизни.       Да, Завулон не поставил его на колени и не назвал собачкой, хотя имел реальную возможность это сделать (Антона передёрнуло от отвращения). Но никто же не говорит, что это не произойдет при первой же сессии.       С такими мыслями Антон вышел на ужин. И с порога заявил: «Ты принципы БДР соблюдаешь?». Ответил Завулон не сразу, так как после вопроса Городецкого подавился макаронами.       Когда откашлялся, Тёмный маг удивлённо ответил: «Нет, просто показываю», а потом добавил нахмурившись: «Антон, что за вопросы? Конечно, соблюдаю, как иначе?»       Антон кивнул, и весь оставшийся ужин не сказал ни слова, перебирая в голове какие-то варианты, изредка косясь на Завулона. Тот тактично молчал, иногда подливая Светлому сока.       В конце вечера Антон решился. Сказал: «Я не знаю, как это будет выглядеть, но я хотел бы попробовать с тобой сессию», потом поспешно добавил: «Без жести».       Завулон выразительно посмотрел на Антона, потом мягко, возвращаясь к вчерашнему тону, сказал, указывая на кресло перед собой:       — Садись.       От тона немного повело, а дыхание сбилось. Что, вот прям уже сейчас? С ходу? Антон аккуратно сел на предложенное место.       — Молодец.       — Ты издеваешься? — сдавленно выдохнул Антон. — Я просто сел в чертово кресло!       — Ты мог отказаться садиться, — легко пояснил Завулон. — Сейчас не сессия, я не приказывал. Мне нравится, что ты слушаешь меня и принимаешь то, что я говорю, даже если это кажется тебе неразумным действием.       — Хорошо… — с трудом кивнул Антон. Дышалось чуть тяжелее чем обычно, по спине снова бежал горячий пот. А ведь ещё ничего не случилось!       — Я рад, что ты решился. Сегодня мы не будем еë проводить, нам обоим нужно время, чтобы подготовиться. Но я хотел спросить несколько вещей.       — Стоп-слова и практики? — предположил Антон.       Захотелось сесть поудобнее в кресле, но в голове возникла предательская мысль спросить разрешение на то, чтоб забраться на него с ногами.       Антон даже удивился самому себе: когда только успел стать таким послушным? Потом решил, что сам себе даёт разрешение. Забрался с ногами, подтянув к себе колени и уперевшись на подлокотник. Так было намного комфортнее.       — Нет, это мы обсудим завтра перед сессией, чтобы войти в нужное состояние, — улыбнулся Завулон. Перемещение Антона он никак не прокомментировал.       — Не думал, что простое обсуждение может привести в нужное состояние, — хмыкнул Антон.       — А кто сказал, что мы будем просто обсуждать? — загадочно протянул Завулон. Антон сглотнул, видит Сумрак, ожидание завтрашнего дня будет долгим и нестерпимым…       — Учти: я приму все твои табу и пожелания с полной серьёзностью, даже если будет казаться что мы играем. Подумай над своими желаниями, кстати.       — Я… да, хорошо, ладно, — кивнул Антон.       — Умница, — опять этот тон, о Све-е-ет…       — Ты точно издеваешься, — несчастным шёпотом заметил Антон, пряча щеки в коленях, — мне неловко.       — Я в любой момент могу остановиться, просто скажи это. На самом деле, проживание эмоций — дело сложное, тебе неловко, потому что ты не знаешь что чувствуешь к этому, да?       — Не совсем. Просто этого…слишком много.       — Всё нормально, — ободряюще улыбнулся Завулон. — Во-первых, я правда так считаю. Во-вторых, ты можешь реагировать так, как тебе будет удобнее выражать эмоции. Хоть кресло царапай, я не против, всё равно квартира Инквизиторская. В-третьих, ты в любой момент можешь остановить меня, если ты поймёшь, что этого «слишком» много для тебя, солнышко.       — Солнышко? Какой ужас, Темнейший, — пробормотал куда-то в колени Антон.       — Мне по статусу положено, — хихикнул Завулон.       — Ладно, хорошо… ох, ладно… ладно, — чуть-чуть нервно посмеялся Антон. — А что будет… Ну… В самой сессии?       — Тебе это просто интересно, или ты беспокоишься по этому поводу?       — Наверное, второе… — честно ответил Антон.       — Я планировал раскрыть это завтра, но, думаю, можно и сейчас, чтобы подогреть твой интерес, — кивнул Завулон. — Как ты относишься к бондажу?       — Ох… — выдохнул Антон. Поерзал на своём месте, потом подумал и ответил: — Не знаю, если честно…никогда…не пробовал. Это что-то связанное с верёвками?       — Да, — подтвердил Завулон. — С помощью них либо полностью, либо частично ограничивают подвижность.       — Оу. Да, я думаю, я знаю, — начал было Антон, но остановился. — Я… я придумал шутку. Плохую, — с обреченным видом признался тот.       — Какую?       — Тебе не понравится.       — И всё же?       — Хотел сказать, что тоже знаю трюк с верёвкой, который полностью лишает подвижности. Правда, чтобы он сработал, нужно ещё и мыло, — Городецкому шутка нравилась, и он не мог еë не сказать (так же, как и любую такую шутку), но он был вынужден напрячься, ожидая реакции Тёмного. Обычно его за такие шутки не хвалили, а смеряли таким взглядом, что пропасть хотелось от стыда.       — О Тьма, Антон, — посмеялся Завулон достаточно искренне. — Я тоже знаю этот трюк. Но, надеюсь, завтра ты будешь думать о верёвке в другом ключе.       — Оу, — Антон сглотнул. По телу пробежала дрожь от осознания того, что очевидно ужасная фраза про верёвку не вызвала негатива. Антон почувствовал себя ребёнком, которому есть что рассказать. Он был готов вывалить на Завулона буквально весь свой арсенал тупых шуток про смерть. Но не сейчас уже… Потом как-нибудь.       — Как тебе? Это достаточно интересная практика, но понимаю, если ты будешь против. Она требует большого количества доверия.       — Это…звучит интересно… Но я не уверен, что выдержу, если это будет полная обвязка. Мне кажется я упаду слишком быстро? — неуверенно предположил Антон, поднимая на Завулона глаза.       — Да, это так, — кивнул тот. — Поэтому я не собираюсь делать обвязку полностью. Только в одном месте, что думаешь?       — Я… Да, это интересно, — Антон облизнул губы. — Думаю, всё нормально.       — Я рад. Остальное раскрывать не буду, но тебя не ждёт ничего интенсивного. Хотя… У тебя нет проблем с асфиксией? Не в привычном смысле, а как маленькое физическое воздействие на короткое время? Что-то вроде просто нажатия на шею.       Антон задумался. Шея была местом слишком уязвимым, и по-хорошему не стоило бы еë открывать.       — Всё нормально, если ты не будешь резок, я думаю. И только если это небольшое короткое воздействие, — задумчиво протянул Антон. Потом хмыкнул: — У меня скорее проблемы с ножами. Разговор с Максимом в подворотне получился занимательным в своё время.              — Это не у тебя проблемы с ножами, это у них с тобой, — хмыкнул Завулон. — Нет, ножи нам не нужны. Всё будет нормально, не переживай. Что-то близкое ко вчерашнему вечеру, я думаю.       — Страшно представить, сколько я буду скулить, если сессия будет близка ко вчерашнему вечеру…       — Поверь, я буду делать всё, чтобы количество было больше. Мне нравится, каким ты был вчера.       — О Боги, — Антон спрятал своё лицо в ладонях.       — Я думаю, на этом можно закончить, спасибо тебе, — Завулон встал, подошёл ближе и снова провёл ладонью по волосам. — Я позабочусь о тебе.       Антон громко выдохнул и, к своему собственному удивлению, начал ластиться. Завулон улыбнулся, щедро даря эту ласку.       — Не забудь подумать о собственных табу. Это может быть определённые практики, слова или моё поведение, хорошо? Ну и о желаниях, тоже.       — А если я пожелаю, чтобы ты был за дело Света? — прищурился Антон.       — Буду играть «Всё идёт по плану» Егора Летова, — хмыкнул Завулон.       — Ты слушаешь Летова? — удивился Антон.       Разговор плавно перетек на музыку и не стихал до позднего вечера.

***

      К собственному удивлению, заснул Антон легко. Да, поворочался чуть побольше, чем обычно, но обычная бессонница его не мучала.       А вот утром ожидание сессии навалилось на него самым неприятным образом. На решение и на сам шаг в бездну уходит одна секунда, а вот на падение туда… целый день, по мнению Антона.       Сначала он грыз себя тревожными предположениями «А что если?». «Что если всё пойдёт плохо?». «Что если он накосячит?». «А что если он окажется недостаточно хорошим?».       После получаса рассуждений Антон накрутил себя так, что понял: если он сейчас не остановится, то откажется от сессии.       Пришлось экстренно переключаться на рефлексию, что тоже было не особо хорошим решением. После следующего получаса рассуждений о наличии у него детских травм с точки зрения разных слоев населения, Антон остановился, решив, что так дело не пойдёт.       Он сходил на кухню, выпил 50 грамм ликёра (водку пить не стоило из-за соображений БДР), вернулся в свою спальню и, прикрыв глаза, начал думать, как и обещал, о желаниях и табу.       Из желаний очевидными были отпуск, небесоëбящий хотя бы пару дней Лас и на какой-нибудь концерт. А вот на сессию…       Городецкий вздохнул. Раньше его единственным желанием на сессию было, чтобы остались следы и чтобы выбило дурь из головы, но на самом деле… Это не то, чтобы было не тем, чего он хотел, просто как будто именно с теми людьми эта практика не могла принести полного удовлетворения.        Тут, как когда ты любишь работу, но специально заваливаешь себя ею, чтобы спать без снов из-за усталости — он просто совмещал околоприятное с полезным. А сейчас…       Антон напряг мозги и решил, что можно было бы пойти от обратного. Табу. С этим было легко — их он определил ещё задолго до первой сессии. Кроме очевидных табу, которые стояли по умолчанию, были ещё и те, которые стоило озвучивать. В их с Завулоном случае это, правда, можно было не делать. Ни сессионные действия в общественных местах, ни публичная/групповая сессия в заблокированной квартире были невозможны.       А какие табу озвучивать? Антон попытался представить себе самую ужасную сессию, на которую бы ни в жизнь не согласился. И ответ пришёл сам собой: унижения.       «Этого и в родных стенах Дозора хватает», — невесело пошутил Антон сам себе.       Что-то ещё из неприятного в табу можно было не относить — можно будет просто обозначить словами свою неприязнь к чему-то.       Хотя…       Антон вздохнул: слишком много мыслей у него в голове занимала тётя Ксюша в последние дни. Хотелось бы пошутить, что после неë у Антона детская травма, но, к сожалению, похоже, так и есть.       Тётя Ксюша Антону нравилась, и было грустно видеть еë периодические слезы. Пару раз маленький Антон слышал истерики, хоть и притворялся, что спит. Виной был еë Дом, который устраивал эмоциональные качели. Ну… И не только.       Хоронили тётю Ксюшу в закрытом гробу. А на него не завели даже дела.       Пожалуй, самое важное, что нужно было Антону — эмоциональная стабильность.

***

      Время подходило к семи часам вечера.       Весь день, кроме утра, когда Антон пытался в самоанализ, он переписывался с коллегами и Надей.       Лас кидал какие-то странные мемы про карантин и странных сожителей. Ближе к обеду скинул аудиофайл, сказал, что демка новой песни, которую он написал, вдохновившись приключениями Антона.       Последний включил и еле подавил в себе желание послать ученику воронку над головой: на демке была перепевка песни Виа Гры «Попытка номер пять».       «Я мало с кем мог ужиться: второй надоел, третий был тупицей, четвёртый стал вне закона, а первый сбежал от меня с балкона, но пятый мой совсем не такой, в его глазах я вовсе не псих, он будет мне любимой родной, верной псиной»* — вещал Лас под гитару.       Месть Антона не заставила себя долго ждать: он написал Гесеру и попросил срочно, прям сейчас, вызвать Ласа в дневную смену.       Оправдался Городецкий тем, что Лас, кажется, не совсем понимает смысл работы в Ночном дозоре — тем более, как бы по секрету донёс Антон, ещё и пишет не особо почтительные песни про собственное начальство. По сути, он не врал — Антон тоже в каком-то смысле начальство Ласа.       После маленькой мести (исключительно во благо!) настроение улучшилось.       Ещё писала Надя. Болтали ни о чем, пока Городецкая не отправила сообщение: «Не знаю (но догадываюсь), что там между тобой и Завулоном, но, если что — всё будет хорошо💀💀». Антон улыбнулся и написал: «Я знаю».       Ну и мем какой-то скинул, чтоб не завершать диалог на чересчур серьёзной ноте.

***

      Антон тусовался на кухне и пил чай (Завулон посмотрел на растворимый нескафе, потом ещё на какие-то банки, которые Антону даже не были знакомы, и выкинул их все, сказав, что чай тут явно лучше), листая твиттер.       Когда зашёл Завулон, в ленте попался какой-то мем про темные силы. Чай чуть не вышел носом, но Светлый в последний момент себя сдержал.       Выключив телефон, Антон отложил его подальше. Потом поднял голову и встретился с омутом чёрных глаз.       — Как ты? — тем самым тоном спросил Завулон.       — Я… — растерялся Антон, потом брякнул: — в полной боевой готовности, — и мысленно застонал.       «Правильно, образ придурка надо поддерживать, а то как-то всем скучно живется».       — Я рад. Иди сюда, – мягко позвал Завулон.       «Ох-х-х, пиздец!»       Это прозвучало мягко, но требовательно, совсем не так, как тогда, на крыше, а так, как надо, чтобы немного свело внизу живота и участилось дыхание. Даже не возникло желания противиться, потому что это кажется таким глупым — зачем?       На ватных ногах Антон зашёл за диван к Завулону. Там стоял большой зеркальный шкаф, и теперь они оба в нём отражались.       — Стоп-слова? — Завулон внимательно посмотрел прямо в глаза, и Антон не увидел ничего, кроме предвкушения и желания.       — Светофор, — отозвался Антон. Начальную процедуру знали все Модусные. — Зелёный — все хорошо и знак, что можно продолжать после Жёлтого, Жёлтый — что-то не так, Красный — стоп, — повторил он заученный текст.       — Принимается, — кивнул Завулон, заходя Антону за спину.       Да, никогда в другой ситуации Антон не дал бы ему этого сделать. Даже видя его в зеркале, это всё равно ощущалось опасным. Но только ощущалось, это не было сковывающим страхом. Скорее просто было… психологически некомфортно подставлять врагу спину.       Мягко коснувшись плеч, Завулон развернул Антона лицом к зеркалу и немного направил вперёд. Жестом показал остановится и, наконец, прижался со спины.       У Антона намечалась тахикардия и что-то с дыханием, судя по тому, как сжало грудную клетку от ощущений.       Спиной чувствовалось тепло чужого тела, спокойное дыхание, и всё это давало ощущение такой хрупкой, но безопасности.       — Всё в порядке? — мягко спросили где-тот над ухом. — Я могу делать так?       Антон постарался сфокусировать взгляд на отражении в зеркале.       — Да, просто, — Антон немного нервно усмехнулся, — если ты хотел меня обнять, можно было просто попросить.       — Учту, но не думаю, что объятья подразумевают это, — Завулон хитро прищурился, а его руки ловко скользнули по бокам, оглаживая пока что сквозь ткань футболки.       Антон сглотнул. Чужие прикосновения ощущались странно: он никогда не был до них охоч, то ли потому, что всегда был немного нервным, то ли потому что боялся, что ему слишком понравится.       Руки медленно шевелились, иногда задевая какие-то точки, от которых пробивала дрожь по телу, но это не было неприятно. Это было скорее то, чего Антон не испытывал раньше.       — Ты подумал над табу и желаниями?       — Мгм, — промычал Антон, прикрывая глаза, когда тёплые губы коснулись места между шеей и плечом, — да…       — Скажи, — бархатно приказал Завулон.       Что-то внизу живота закрутилось с новой силой, а дыхание стало глубже — захотелось застонать. Какой-то частью, которая не прекращала рационально мыслить даже сейчас, Антон понял, что Завулон приказывает, чтобы плавно возвратить сознание Антона к обычной реакции на Силу. Сейчас же он чувствительный к любым приказам.       — Табу по умолчанию и табу на… — Антон охнул, почувствовав тёплое дыхание на шее. — унижения и эмоциональные качели. Всё.       — Эмоциональные качели? — уточнил Завулон, заглядывая Антону в глаза через зеркало. — Поясни, пожалуйста.       — Просто… — Антон прикрыл глаза, пытаясь сосредоточится. — Без резких переходов от доброго к злому, от нежного к холодному внутри сессии специально, в качестве попытки стимулировать.       — Я понял тебя, Антон. — Антон еле кивнул, а потом в слепом жесте откинул голову. Приземлилась она на Завулоново плечо.       «Я очень быстро ухожу», — осознал Антон.       — Есть что-нибудь, чего бы ты хотел? Я с радостью исполню все твои желания.       — Победу Света, и чтоб ты посуду помыл, — вяло пошутил Антон. Потом непослушными губами выдавил: — Нет, просто…не знаю. Я просто хочу чувствовать себя в безопасности, пожалуйста?       — Все хорошо, — ласково заверил его Завулон, останавливая руку в районе груди, а второй проходясь по пальцам, чтоб сфокусировать сознание, — Со мной ты в безопасности.       Антон вот прям сейчас был готов заскулить. Он еле держался на ногах и только теперь отчётливо понял, почему Сабы так любят позу на коленях — просто не держат ноги от такого тона.       — А… ты? Чего бы хотел ты? — Антон немного повернул голову, уперевшись носом в чужую скулу.       Завулон улыбнулся, протягивая руку и зарываясь Антону в волосы. Антон чуть не застонал.       — Ты невероятный, — выдохнул он, поглаживая Антона по голове. — Даже в сессии умудряешься думать о других. Это трогательно, но удовольствие Дома это удовольствие Саба. Так что ты, Городецкий. Ты моё главное желание.       И все-таки Антон не застонал, чем он вполне мог бы гордиться. Потому что он натурально заскулил.       — Все хорошо, я серьёзно, — зная, что Антону некомфортно принимать комплименты, он быстро переключился. Затуманенным взглядом посмотрел на Антона через зеркало: — Знаешь, я думаю, ты будешь просто невероятно смотреться в обвязке. У тебя очень красивое тело, ты знаешь? Его можно очертить красной или чёрной верёвкой, и это будет произведением искусства, — шептал ему Тёмный, массируя голову и иногда дергая за какие-то прядки. — Посмотри сюда, — Завулон аккуратно схватил его за волосы и медленно поднял голову, направляя.       Антон приоткрыл глаза и в зеркале встретился взглядом с Завулоновым — почти таким же шальным и тёплым.       — Можно обвязать вот так, — он провёл несколько параллельных линий по груди Антона, — Тогда упор верёвки будет идти на плечи. Можно вот так, — ладони прошлись от пупка к плечам. — Если соединить это с обвязкой рук, то плечи будет тянуть немного назад, зато тебе можно будет не следить за руками и держать их расслабленными.       Антон мысленно попытался представить себе это: чувство освобождающей несвободы теплом разлилось по плечам и груди. Да, да, да, он определённо хотел попробовать и так, и так… и вообще всё, что может сейчас предложить Завулон.       — А можно зафиксировать шею, — продолжал Завулон, — можно верёвкой, можно ошейником. Знаешь, как это ощущается? Вот так, — он немного передвинул ладонь с плеча на шею, и надавил на неë над кадыком и по бокам. Подержал пару секунд и убрал ладонь. — Цвет?       Этого было недостаточно сильно, чтобы почувствовать хоть какую-то потерю кислорода. Более того: это было недостаточно для того, чтобы вообще что-то понять. Но на Антона это произвело чуть большее впечатление, чем он думал: на шее все ещё ощущалось эфемерное давление, и это было хорошо. Это буквально выкидывало все из головы.       — Зелёный, — тяжело сглотнул Антон.       — Молодец, — Антон как в замедленном действии наблюдал, как Завулон тянется губами к его шее и плечу.       Антон не сдержал тихого стона. Потом не сдержал себя и, легко извернувшись в кольце рук, затуманенным взглядом посмотрел на Завулона.       Целоваться с Темнейшим было феерически: его руки оглаживали талию, придерживая и прижимая, пока Антон зарывался пальцами в волосы, иногда, как в бреду, проводя по скулам.       Тут можно было потерять счёт времени: это было спокойно, абсолютно чувственно и так, что можно было распасться на атомы из-за собственных ощущений. Дыхание сдавливало, но не от отсутствия воздуха, а от слишком сильных чувств.       Оторвавшись, Антон заметил только очаровательные морщинки в углу очаровательных глаз, которые смотрели на него, Антона, тоже слишком очаровательно.       — Ты невероятный, я говорил? Пойдём.       Антон еле переставлял ноги, но послушно шёл туда, куда вели его сильные руки.       — Ты хочешь сесть на диван или лучше на колени? — тихо спросил у Городецкого Завулон.       — На колени, — отозвался Антон.       Ещё полчаса назад он бы не стал — было бы слишком неловко, будто Завулон унижает его. Но на самом деле совершенно не так. Ноги не держали, а сидеть на диване было бы будто… Не так спокойно? Антон до конца не мог объяснить, в чем дело, но ему хотелось этого.       — Как скажешь, — сказал Завулон, садясь, и двигая в свою сторону Антона.       Тому даже не надо было приказа: он практически рухнул на колени, ощущая наконец-то расслабленность во всём теле.       — Антон, — позвал Завулон, чтобы убедиться, что всё в порядке. — Я собираюсь связать тебе запястья, как это звучит?       — Хорошо, — сглотнул Городецкий. — А можно… полностью предплечья? Пожалуйста? — и посмотрел с такой просьбой и надеждой, что у Завулона сердце замерло.       Разомлевший Городецкий сидит перед ним на коленях и просит связать его? Он ни за что не забудет этот день.       — Хорошо, мне нравится эта идея, — улыбнулся Завулон. — Вытяни руки, ладони вместе.       И Антон вытянул. В руках Завулона оказалась красная верёвка, с которой он умело обращался. Антон засмотрелся и не заметил, как его запястья не сильно, но ощутимо сдавил первый узел.       Похлопал пару раз глазами, потом прижавшись к голени, возвёл на Завулона вопросительный взгляд.       Тот остановился, спросил:       — Всё нормально?       Антон кивнул:       — Да, всё хорошо. Просто у меня вопрос… Продолжай, пожалуйста, — попросил Городецкий.       — Что за вопрос? — спросил Завулон, возобновляя свои движения.       — Где ты умудрился достать тут верёвку? Кладовки же нет…       — Специально для тебя вожу, — улыбнулся Завулон. А потом подмигнул: — просто надо знать, где искать. Очень надеюсь, что Инквизиторы пытались повеситься на ней.       — Эй! Это я должен был шутить про это, — потерянно улыбнулся Антон, с туманом в голове наблюдая, как верёвка добирается до середины предплечья.       — Я знаю, — ласково сказал Завулон. — Просто не хочу выдергивать тебя из этого состояния. Отдыхай и не думай ни о чем.       — У меня это хорошо получается, — всё ещё как из тумана пошутил Городецкий.       — Да, у тебя это просто идеально получается сейчас, и это так хорошо, — с улыбкой похвалил Завулон.       Он оторвался от обвязки, чтобы мягким движением провести Антону по скуле, пробираясь дальше. Городецкий слепо тыкнулся навстречу ладони, прикрывая глаза. С губ слетел тихий стон. А когда тонкие пальцы почесали за ушком — скулёж. В памяти всплыло что-то про вчерашний вечер…       — Потому что тебе нужно отдыхать от постоянного процесса мышления, и я рад, что могу помочь тебе с этим. Просто дай мне сделать это, Свет мой, — Тёмный снова потянулся к чужим предплечьям.       — Угу, — сдавленно промычал-простонал Антон, без сил на хоть какие-нибудь слова.       Ощущение верёвки были необычайные: они давили, но не причиняли боли, так правильно фиксировали, что в какой-то момент Антон обо всём забыл, смотря на красную петляющую змею в тонких пальцах Дома. Невероятное зрелище, от которого сердце начинало стучать громче и горше.       — А теперь давай чуть-чуть помолчим, — вкрадчиво попросил Завулон. — Просто отдыхай.       И Антон растворился. В шуршании верёвки, в лёгких касаниях пальцами кожи, в своём собственном глубоком дыхании.       Когда Завулон закончил с обвязкой, он что-то сказал, Антон — что-то ответил. Ярким было то, что Городецкий совершенно не мог как-то сдвинуть предплечья, они были надёжно скреплены, без шансов выбраться самостоятельно.       Опустив связанные руки на собственные колени, Антон прижался щекой к чужому бедру, закрывая глаза, падая дальше.       Его гладили по волосам — иногда прочесывали, иногда перебирая пряди, иногда просто поглаживая. Что-то рассказывали мягким тоном, Антон разбирал каждое слово, но не мог понять ни одного.       Иногда поглаживали по скуле, мягко проводили по плечам.       Всё было спокойно, всё было хорошо, всё было как надо.              Из транса он вышел через какое-то время, когда Завулон мягко позвал его по имени.       Антон медленно приоткрыл глаза, проморгался, перевёл взгляд на Завулона. Тот ласково сказал:       — Давай возвращаться.       Антон кивнул, отстранился от колена. Мягко взяв чужие руки в свои, Завулон принялся развязывать узлы.       — Сколько я… так? — сонно спросил Антон.       — Минут пятнадцать.       — Ого… — удивился Антон.       Завулон откинул верёвку, помог Антону забраться на диван.       — Для начала в самый раз. Погружать тебя надолго было бы опасно.       Завулон налил стакан воды, достал небольшую милку и протянул это Антону. И только тогда он понял, насколько хочет пить. Выпив стакан чуть ли не залпом, он попросил ещё. Милка ему не нравилась, так как была очень сладкой, но он знал, что после сессии надо что-то сладкое в обязательном порядке. Почти как после каждого захода в Сумрак для новичков.       — Как ты себя чувствуешь? — спросил Завулон, сев рядом.       — Как будто у меня все мысли из головы вытащили, — признался Антон.       — У тебя раньше не было сабспейса?       — Был, но это было давно и неправдой, — улыбнулся Антон. Потом добавил: — пару раз, и то ненадолго. Это было классно. Спасибо.       — Взаимно, — улыбнулся Завулон, глаза его потеплели. — Мне понравилось с тобой работать.       — «Я был бы рад стать твоим шефом, Антон»? — насмешливо фыркнул Городецкий. Его потихоньку начало отпускать. По крайней мере, он уже был в состоянии язвить. — Не получилось так — решил проблему гениально, я в восторге.       — Ты бы знал, в каком я восторге.       — От себя?       — От тебя. Ну, и от себя тоже, конечно, мне по статусу положено.       Разговор тек медленно, Антон практически пришёл в себя окончательно, хоть для полного выхода требовалось ещё пара часов. Разомлевший Светлый пообещал себе, что подумает обо всём завтра. Сегодня не хотелось. Не тогда, когда под боком умостился достаточно тёплый и интересный Тёмный.       Когда Завулон убедился, что у Антона не будет сабдропа, он проводил зевающего Городецкого до его комнаты, а на прощание как бы случайно провёл пальцами по чужой ладони.       Спал Антон как убитый…

***

      …а на следующее утро явились Инквизиторы.       Антон даже не до конца успел проснуться, когда понял, что ему снова доступен Сумрак.       Глупо было с его стороны, но он сразу же туда залез, проверить, не изменилось ли чего за время его отсутствия. Первый слой встретил приятным ощущением прохлады и серыми чертами — стало легче. Вынырнув, он пошёл искать кого-нибудь.       Инквизиторы долго рассыпались в извинениях, видимо, и Завулон, и Гесер все же довели их до белого каления. Антону было не особо жаль — в следующий раз будут проверять собственные служебные квартиры.       И закрутилось.       Антона срочно вызвал в Москву Гесер, а Завулон решил остаться, чтобы решить дело по поводу каких-то привилегий за участие в розыске амулетов. Антон, когда узнал, чуть не умер от смеха: нашли без них, уничтожили тоже без них. Но по документам-то — с ними!       Гесер долго допытывался у Антона, что там у них было в закрытой квартире. Не вредил ли Завулон, не угрожал ли?       Антон еле сдерживал смех и фразу: «Нет, как раз таки наоборот». Но ответил сдержанно и правду: пили, общались с Инквизицией, обсуждали строение НЛО.       Гесер покачал головой и сказал, что они могли бы найти темы и поинтереснее, чем строение НЛО, тем более, как заверил Пресветлый, это давно перестало быть чем-то интересным: все нужные процессы в физике для этого и так есть.       В итоге строение НЛО обсудили ещё и с Гесером.       Началась обычная жизнь, с перерывами на мысли о Завулоне.       Было странно: они даже не успели попрощаться и поговорить. Потом Антон подумал, что так лучше — ему надо время на рефлексию. Все-таки теперь они по разную сторону одних баррикад. Один — глава Дневного дозора, другой — сотрудник Ночного…       Городецкий, в принципе, был неглупым, просто любил делать такой вид, чтобы меньше прилетало. Поэтому ответив для самого себя на все важные вопросы ещё в тот же день, когда согласился с Темным на сессию, Антон был готов выйти из пещеры. Оставалось малое: решиться.       Через месяц он написал Завулону:       «Твоё предложение о сессиях всё ещё в силе?»       «Приятный сюрприз. Да.»       «Я думаю, мой список желаний расширился на один пункт, и только ты сможешь мне помочь. Встретимся?»       «И что же это за желание? Большая Дмитровка, 22. Завтра в 18.»       «Ты, Завулон. Ты мое желание.

Не хочешь заключить контракт?»