Amor caecus

Любовь зла — полюбишь и козла. Одно слово — одно объяснение морали. Мораль — басня, басня — олицетворение, олицетворение — человек, и так дальше пока вы не дойдете до трех основных пунктов жизни. А вот и один из них. Жизнь — вещь непредсказуемая, не такая как все да и вовсе владычица вселенной, неизвестная никому в свое игривое злое лицо. Ее опишут стами словами, но не один конкретный дать ей не смогут. Люди поссорятся, надерут друг другу рожи, но будут сидеть и дуться, пока на их сторону не перейдет большинство. Смерть — противоположная сторона, казалось бы однозначная вещь. Негативные слова на ум лезут, по неразрушаемым ступеням мыслей топчатся, но дойти всё еще не могут до конца. Потому что есть такие персоны, любящие полетать, ножик к ручкам приложить, веревки на шее потягать и в этом они видят одно огромное словцо: Спасение. А спасением описывают не только ходящий с косой скелет и локацию с могилами, а любовь. Вызванная феромонами симпатия приобретает множество значений для людей. Семь видов и все как на подбор. Одно осуждаемо другим. Одно восхваляемое, а за последующим идет та самая трещащая погремушка из костей. Мания. Любовь вызывает природные инстинкты — бабочек рой, пот превращается в ползущих червяков, а на глаза цепляются сердечки, но не простые, куриные. Животные. Вот кто они. Сезар не мог судить об этом с адекватной стороны. Была лишь непонятая всеми гипотеза, о которой говорят в книжках по биологии, втирают ненавязчиво в мозг на тех же уроках, но замеченным оно остается для Торреса. Его преследуют фанатки, провожая до дома без согласия жертвы. Портят Сезару парты с анонимными признаниями и смотрят теми самыми куриными глазами, только сердец у них нет. Бессердечные тела девочек, хотящие внимания от человека, вдруг проявившего эмпатию. Торрес и не знает, что они вызывают в нем. То ли смущение и страх, то ли отвращение и жалость. В голове бурлит коктейль, смешанный с термоядерными веществами, и пленка закрывает обзор. Родители — пример. Как ходить, как танцевать, бегать, прыгать, улыбаться и выражать отличия личности в действиях. Как проводить время на свете показывают мать и отец. Как говорить и обращаться с подобными товарищами по «несчастью» тоже учат. Но на их ошибках спотыкаются больше всего дети. Потому что отрицательный поступок для них не окрашен не во что. Серый, расплывчатый силуэт имеет место в копилке напоминаний, а поглядев на родителя, понимание приходит сразу. Всё прекрасно и хорошо, даже если у вас на кухне труп женщины. У Сезара отца нет. Он и не приходил, чтобы уходить, потому что когда мама его рожала тот разбился. Автокатастрофа. Пламя возвышалось над синей машиной, перескакивая с одного сидения на другое. Желтый мешался с рыжим, а красный — середина огня, поглощал мужчину заживо. Кожа чернела, блестела в отражение закрытого окна транспорта. Сезара тогда на свете не было, но он помнит кошмар. Помнит сон, приснившийся ему в семь лет, запечатавший всю злость и боязнь огня. Камин. Камин догорает на первом этаже, а Торрес вздрагивает при каждом треске бревен. Боится. Он знает любовь в мамином представлении. В нежности, в заботе, в свободе выражения и характера. Платоническая, такая какая должна быть у матери к сыну и наоборот. Как у них и есть. Сезар благодарен ей, а она ему. Торрес обожает мамины серые глаза. Они заволакивают в свое дымчатое царство, погружая в страшные омуты прошлого. Торрес слушает ее истории с тихим удовольствием, с закрытыми глазами, лежа на ее тонких коленках, как в детстве. Но уже на больных ногах, полных не сходящих синяков. Отравленные полосами вздувшихся вен фиолетово-синих и голубых. Сезар глаз отвести от них не может и не обвинить себя в появление этой проблемы. Операция. Нужна чертова операция, а денег нет. Сумма зеленых недосягаема, она висит невесомым грузом на плечах семьи и заполняет приятную тишину между ними зияющей пустотой, смешанной с отчаяньем. Сезару восемнадцать. Кто захочет в таком возрасте остаться одному? Больницы мама недолюбливает. Сторонится. Сезар замечает эту странность за очередной просьбой проверится и Торресу страшно. Пот льет ручьем со лба и капает об пол в оглушительной тиши. Капилляры лопаются в глазах. Мать выглядит как полумертвый человек и сыну ее тошно. До боли. До хрипов. До стиснутого в объятьях смерти горла. Вздохов мало. Сезару нужен спасительный кислород вне этого чертова города. Вне улиц, на которых его преследует непостижимый умственных точек испуг. По щекам ползут слезы, а мамины ладони стирают. Из тела дух вылетает и Торрес вляпывается головой в диван, ложится уставший от истошных криков в подушку. Бледные стены давили. Окна закрывались. Телевизор отдавал ужасной мигренью во лбу. В их жизни добавилось ужаса. Предупреждения о неких Альтернативах Сезар игнорировал. Чепуха, небылицы, но они так реалистичны в своей неправдивости. Люди. Существа похожие на людей. Близнецы, двойники, какая разница как называть поддельную копию себя. Ведь на свете ходит еще один такой Торрес. У Матушки тоже такой может быть. И так Сезар погружался в пучину ненавистной ему паранойи. Знакомой, родной и юродивый в своих чертах. Ты один. Один на всей планете прав и верен себе. Никто тебе не поможет. Даже родные люди. Марк прав, когда говорит такие слова ночью в тот же день. Но Торрес не воспринимает реаль. Он в тине ползает, рыщет жемчужину правды в прозрачном озере. В нем ничего нет. Однако поиски продолжаются. Сезар бьется о подделку и вновь применяет свои способы справится с нашествием чертей. Бессонница. Караулит окна, двери, щелкает пару раз ручками, проверяя надежность правды. Воспринимать себя как себя не может. Ведь в зеркале глаза мертвые, шея излишне жилистая, а тело как-то смутно быстро утончилось. Щупает подушечками пальцев чересчур бледноватую кожицу и оттягивает в проверке на пластичность. Всё так. Это он. Стекло не врет. Единственное что в доме не врет стекляшка, тонкая стекляшка на плиточных стенах ванны. А он дыша лжет, протягивая слабые в силе руки к маме, с объятьями перебарщивает. Деревянный брусок уверенности тонет в смольной лаве боязни. Страх. Шипы спарывают тонкие слои эпидермиса, кроют застывший в испуге глаз и колют сильно-сильно, словно из глаз кровь пойдет. Потечет и обляпает на своем пути. Обозначит жертву. Оставит след грязи, след слабости от которого Сезар так просто не убежит. За ним погонятся, переворачивая на пути преграды вверх тормашками. Найти еду. Съесть еду. И Торрес в очередном неоправданном испуге вздрагивает от вздернувшейся шторы. Показалось. Привидение у них частенько затаскивает, так что ничего удивительного. На рассвете Сезар приляжет покемарить. Проверит комнату на наличие внешних входов и в кровать. Остальное вторичное время потратится на установку полочек сознания. Торрес сыпется по кусочкам на каждом своем шагу в ночной темноте без матери. Безумие затаскивает в свои охотничьи сети, а Сезар качается, в состоянии обходя капканы. Топает громко, чтобы что-то слышать. Шепчет что-то, чтобы СЕБЯ слышать. И идет, идет с фонариком в пристанище возможного черта. Сам в лапы шествует. Крючковатые когти корябают стены чердака. Обводят оконце. Рисуют тонкую дорожку пути чьего-то. Отталкиваются, оставляя неоконченную тропу, и смеются по звериному. С утробной агрессией, ненавистью. Непонятной по причинам и неизведанной в мотивах. Ваша могила заключена в вашей голове.

***

Желтая луна. Так Сезар зовет солнце, лезущее своим нутром в потемки чужих домов. Белый свет ослепляет и Торрес с недовольством потирает глаза. Внутри черепной коробки расхаживают человечки. Сталкиваются друг другами, разбегаются и образуют в голове непонятные связи. Смешиваются, соединяются и извилины перерабатывают мусор информации. Жмурки. Сезар играет в нечестные гляделки со светилом, закрываясь руками и встает с постели. Проиграл. Но не так важно. Сейчас Торрес пойдет и заставит мать усесться на диван и не двигаться. За дверью он скрывается. Страх не уходит. Под светлыми небесами ему неуютно и опасность чувствуется острее, чем атаки разума на бедное тело, страдающие в мучениях судорог, плача и просьб помощи. Сезар гладит складки между бровей, чтоб подозрений не вызывать и улыбается. Притворно — уголки губ завышаются искуственным маневром, но мать не заметит. Ей боль прочувствовать свою надо. Упиться перед смертью, чтоб потом хуже не стало. Торрес по съеженному выражению видит, лежащему на мебели. Морщинки. Костяшки синие. Губы потрескавшиеся алые. Щеки впадают дырами в череп. К ней подходят, становятся ближе и заплывшие зрачки ловят Торреса. — Как ты? — Сезар бегает взглядом по гостиной и сглатывает сопли. Не плачь, — Не ела еще? Ему не отвечают. Провожают шаги, отдаляющиеся кряхтением, и кивают. В Сезаре примесь отвращения к себе. Доконал матушку. — Я-я, — Предательство. Сезар впервые в жизни запинается, — Сейчас что-то приготовлю. А кости тянутся к нему. Затягивают в невидимый тяжелый шар. Из него выйти нельзя, но это не игра — притворяться необязательно. Мать дрожью своей в Сезаре поднимает бурю помешательств и Торрес избегает родительских пожималок и тисканий. Так и повисают маленькие женские ладошки, спотыкаясь о ненужную заботу. Предчувствие кончины смягчает ее и она ни в чем сына не обвиняет. Трясется над ней, как будто последний день отдает. Дурачок. Кухня млеет в Сезаре воспоминаниями. Приятными моментами совместной готовки. Перевалившим за десятки завтраками. Яичницу и блины Торрес готовил превосходно. Ведь легко и быстро перевернуть лепешку с начинкой и вытащить сковородку вовремя с размазанным белком. Он открывает холодильник, смотрит на худую стену яиц и берет две штуки. Яркие краски. Хихиканья. Запачканные фартуки и испоганенная одежка. Ассоциации подталкивают размышлять дальше и Сезар дается. Садится на один из облезлых стульев и облокачивается о спинку дряхлую. На конце дороги жизни догорает огонек. Оранжевый, переливающий с хладным голубеньким. Перекрывают огнище, избавится от него пытаются быстренько, без усилий. А он не дается. Дышит через раз. Сворачивается клубочком на диване, копаясь в голове, но не сдается. Держится. До вечера продержится. Прогорит. Хоть чернеющим станет. Смольным трупом, как в машине своего мужа, но проживет. Для Сезара жадное явление природы выживет. Сквозь боль и тремор. Преград и травящих стен растений иглистых. Синий огонек пылает. Недопылав до ночи.

***

Гул. Кровь по телу целые марафоны пробегает. Барахтается по сосудам, расплескивая мерзкую панику. Зрачки шальные — переводятся с одного подозрительного места на другое. Вечер. Сумерки гасят закат шапкой скорой ночи. А звон и непоколебимая музыка в перепонках не прекращает удары. Набирает обороты, увеличивая темп. В кровати под куполом одеяла и очертаниями комнаты становится чуть легче. Но взгляд. Черные глаза смотрят из всех четырех углов, и Сезар зарывается обратно. Жуть. Грохот. Смачный шлепок. Катится что-то крупное, каждый раз кряхтя, а под конец вскрикивая. Торрес замирает, трясется, под аффектом мандража прислоняет тонкую ткань ближе. К себе. Чтоб успокоится и уткнуться холодным носом в ледяные руки. Лестница. Сезар разгребает из тысячи других мыслей одну. Огромную, великанскую по величине проблему. Сорок ступенек и ровно столько же мычаний и криков. Торрес вскакивает, провожает темноту и открывает в спешке двери. Быстрей, шевелись скорее к припоздавшему ужину. Существо прячется поблизости. Немигаемым безумием смотрит на упавшую женщину и следит. За громким ходом человека сверху, пытавшегося напугать. Напугать того, кто питается страхом. Того, кто проникнул к ним давным-давно и сидел, высиживал. Нужный момент подобрался к нему сам. Без помощи черных лап. Сезара преследует тени. Воздух напряженней становится, дышать нечем в посредственной среде без открытых окон. Полы скрипят. Стены слушают, смотрят, разглядывают складочки трусости в шедшем. Кусались ошметками старой краски и Торрес отскакивал от них. Пугался иллюзий нападения. Трясся от шороха живого домища. Сам больше не топтал, прислушиваясь к загробной тишине. Первый этаж. Пахнет давно приготовленным мясом, пролежавшим несколько часов на окне в жару. Сезар принюхивается, спотыкается и летит в лапы к смерти. Падает на что-то мягкое, упругое и это является источник неприятного запаха. Руки ощупывают, протрагивают дорожку для незримого зрения, чтоб понять что перед ним. Ноги, живот, голова, свернутая шея. Сезар кричит приглушенно, отшатывается, падая навзничь — как мертвец перед ним, но не с безображенными конечностями. Ладони ложатся в молитве, а глаза катятся к потолку. Выше. Выше. К ясному спасителю своему. Но над ухом смеются, заглушая всякий шёпот верующего. Трепят черные растрепанные потливые локоны, запускают острые концы ногтей и ерошат. Неприятно. С сгустком ненависти оправданной к тому самому в небе находящемуся. Не спустится Отец. Не поможет. Не оттолкнет врага угольного. Сезару транслируют. Сезара гипнотизируют. Не последует за бредом, не испоганит речь свою о Боге и унесет в могилу верность. Если опрокинет на демона свою праведную ярость. — Уйди, — Торрес вниз уходит. Падет к ногам матери в ужасе кровавом. Вся одежда в ее потрохе, — Уйди отродье нечеловеческое. Хихиканье гадкое. Терпкое, как ликёр чистый без примесей льда и облегчающего лимона. Сезар схватывает белые светящиеся белки и хаотично дышит, с полыхами и сомнениями. Не легче задохнуться на месте, прижаться к покрытому инеем телу и покрыться той же стужей? Маленькие человечки бегут и разбиваются о друг друга, так и не разрешив конфликт. Ничего не делает, кроме горьких слёз отчаянья. Соплей и сухого горла, режущего под причалом твердых комков. — Уйди, — Сезар вздрагивает от дуновений искуственных легких существа. Прячет скукоженную мать и обливает ее градом уныния. Апатии, — Оставь меня одного. Я и без тебя умру в мучениях… И его оставляют. Так легко. Просто. На последок произносят нечленораздельную речь и уползают в родную обитель. Неизведанная долина грохочет шумом. Сглатывает несущийся в Торресе адреналин. Смакует подолгу неясные пути объяснений и так же рассказывают со стороны. Слушают ушами стен. Давят малостью метров. Сужают терпение до одного чужого тихого вздоха на другом конце комнаты. Сезар один. Один. Огонек сгорает. А другой не успевает загореться, придавленный влажными днями осени.

***

Сырая земля. Перемешанная с камушками, пожухлой белой листвой и ползающими букашками. Лопата врезается в твердый ком грязи и ударяется пару раз от сильных ударов рук. Железное полотно дребезжит, отдает лязгом в неспящую сутки голову. Ладони не крепки, инструмент из них падал несколько раз чуть ли не на испачканные ноги ложились тяжелой ношей. Но Сезар подтягивал обратно рукоять и продолжал выкапывать яму. Черную, в которую заглянуть страшно будет. Даже самому Торресу. Даже тому кто совершил своевременный поступок с женщиной. Сезар тянется за упавшей лопатой, как за спасением своим. Напрягается — вены на лбу вздувается, а шея чуть побаливает. Выкидывает в кучку очередной кусок и наконец одаривает взглядом мать. Умерший цветок, не успевший расцвести из-за сборища печальных событий. Торрес вытирает пот со лба. Трясет в головой, словно только помывшаяся дворняжка, и без дела ходит вокруг могилы. Осталось перетащить тело и оставить его здесь гнить. Посреди сада. Чтобы отразить добрую натуру в распахнутом к солнце цветочку. Раз звезда решила закрыться от них вчера. Сезар забор просматривает, на маленькие дырочки. Слежки боится. Ведь нагрянут сюда люди. Посмотрят, ужаснутся. Начнут кричать, обвинять и бить — в худшем случае. Все звуки смешаются и выльются в панику и шальные дрожащие руки. А Торрес не хочет публики. Ложных слез и сожалений над телом умершей случайностью. Доломает лопату, но захоронит ее сам в гуще нежных лепестков роз, тюльпанов, лилий. Любимых отцом. Сезар оглаживает один фиолетовый лепесток и внутри щемится тревога. Неугасающая, словно наблюдают. Ищут за что взяться и растерзать парня виновного. Он же спровоцировал. Его лицо — омерзительное, уродливое и удивленное в тьме заставило мать пятиться. А после подвернуть лодыжку и упасть в низину пучины. Он крался в темноте. Он стоял над собой же в изогнутых узорах сумасшедшего мозга. Или нет? Сезар останавливается на червяке, ползущему по пожелтевшему глазному яблоку, и отворачивается в тошноте. Мерзко. Он же шёл после случившегося. Тогда откуда у него отчетливые воспоминания о чужом животном ужасе? О широко открытых глазах и приятном долгожданном облегчение от тресков женской плоти о дерево? Сезар берется за горло, сжимает в потугах остановить бред, выплеснувшийся резкими словами в голове. Глаза слезились от подступающих едких жидкостей желудка и Торрес кашляет, цепляя еще одного жучка на сухом лице. Рой. Рой муравьев расхаживает на омертвевшей коже, елозят ножками бледную женщину. Зубы затасканы жуками и Сезар не может смотреть. Но должен. Проститься с матерью и положить навечно под грунт. Без молитв. Потому что Он ей не помог в ту минуту. Торрес царапает глазами крестик на шее и отворачивается на бездонную яму, скрытую кроной яблони. — Мама, — Сезар затыкает рот ладонью, чтобы никто кроме него не слышал. Мать и без того поймет его. Его сожаление, печаль от того, что не помог. Потому что сам боялся, — Мама, мне так жаль… Сжатые окоченевшие руки матери в ладонях Сезара. Торрес чувствует отвращение, но он не отстраняется, он сухожилия одеревеневшие скрывает. Не молится, но читает запомнившийся момент из ее обожаемого завета. Губы слипшиеся не издают ни одной фразы, но прикладывая лоб к синему запястью, трогается ими трупа. — Пока, мам, — Сезар поднимается на неустойчивые ноги, — Прощай. Легкое тело ложится в дыру, как влитое. Зарывается и остается меж благоухания. Меж живого, будучи мертвым. Прощай, Мама

***

Сезар ненавидит свой дом. Родную обитель, в которой должно витать безопасность и уют. Но здесь крошится переломанные недавно кости и стоит запах крови. Железо. Вся еда кажется по вкусу железом и Торрес не ест нормально третий день. Оглядывается в бесшумном помещении и создает в вакууме свои звуки. Вздохи громкие и разговоры самим с собой. Словно рядом есть зрители, которые с ним через экран телевизора разговаривают. Опасность. Сезар ощущает ее при каждом шорохе на чердаке и не понимает куда ему стремится. Пониже, ближе к выходу, давно не запертому на три замка, а всего лишь на щеколду, или к лестнице на неофициальный этаж? К неизведанному существу. Неевшему его долгое время. Не пробовавшего приблизится пока Сезар спит. Иногда кажется, будто оно само умеет спать. Только делает это днем, когда на лучи дневные выйти возможности нет. Дряхлые деревяшки чердака дышат, издают свисты и передают тонкое сопение. Как человек, но недопонятое людьми и решившее стать отшельником в свободном кусочке чьего-то дома. Выбор пал по желанию наглой судьбины на их. Но почему оно противится своему естеству? Почему не идет просить смерти второй жертвы, загнав ее в угол еще при первом своем появлении? Оно думает? Оно размышляет так же как он, но более спонтанно, более животно? Инстинктивно? Тогда вся ситуация противоречит, потому что страх привлекает его. Торрес смотрит на телефон с помешательством и думает, что не сегодня. Еще одной смерти он не выдержит. И так лишенный всего, хоть с другом останется. Сезар лениво провожает глазами жужжащую муху у окна. Она юркает под железку и продолжает вертеть круги на улице. Сезар кивает и в голове жирнеет назревающая проблема. К нему проникнет кто-нибудь еще. И это не будет чересчур дружелюбный и милостивый индивидуум, а другой инопланетянин, не знающий пощады и доброты. Не важно — закрыты твои двери, окна, заперты ли они на сотню замочков. Они придут. Заберут и сведут тебя с ума в своем кровожадном мирке. Вязкая слюна стрянет в гортани, протягивается неприятным осадком. Полошит горечь и Сезар сглатывает отвратный вкус. Очередной день. Без очередного завтрака. Желудочный сок опаляет огненным дыханием внутренности, коптит ужин из белков и углеводов тела. А клетки кричат, бьют колом в Торреса и он сгибается. Не сладко придется, зайчику. Белый. Желтый. Голубой. Каждый имеет любимые цвета или хотя бы представление об этом. Оттенки, преусловатые тона и свет. А Ему виден черный. Белый, серый, но больше всего он видит проклятую дырень. Он живет в ней. Он родился в ней. Но раньше в сопровождение являлся голос Спасителя. Которому верили все. Молились ему. Отдавали дары, чтоб впечатлить, найти себе местечко в раю после страдальческого путешествия по рождению. А Он не впечатлился. Ниточки в полной темноте для него отличались особенным расцветом. Ни с каким ни сравнить по обыкновению его спектра, но люди зовут его алый. Тёмно-тёмно красный. Веревочки в пятнах прикреплены к ненастоящим крыльям. Хватались за шею и нажимали на хребет. Им врали. Врал тот кому они верили, тот кто не был великой сущностью — богом на проклятых землях. Он ничто. Пыль. Смоченная вата, растворенная в лагуне морей. Прислуга Сатаны и шут в одном лице. А Он знал об этом до нашествия, до шага по земле и приказаний прикончить каждого людского жителя. Но молчал и прятал тайны, потому что слепые не поймут видящего, как и глухие слышащего. Знания — сила, но не в его случае. Информация практически ничего не давала, кроме углубленного погружения в начало своего жития. Кто он? Зачем на самом деле уродился? Точно ли он копия человека, если не может определить хоть одну положительную эмоцию? Один всплеск искусственных чувств. Хоть раз бы побывать в шкуре истинного владельца тела. Побыть окрыленным счастьем, а не растоптанными чернилами. Он не такой как его братья. Он смотрит правде в глаза. Он пережевывает, а после проводит через фильтр слова недостоверного ангела. Он могуч перед ними, но становится вторым «спасителем» — означает смерть. В ряду родных. В ряду главных. Для себя так же. Не бывает двух деятелей помощи. Бывает ложный и настоящий. Первый всегда бел. Второй — черт. Чтобы стать тем кем хочешь, найти похожего на цель. Буквально. Он не производя поисков в один из темных вечеров видит те же чернистык вихри, пиджак, задранный и помятый. Сезар Торрес. Он находит «кумира» необычайно быстро, словно так называемая ими фортуна подкинула сюда божью куклу. Он прослеживает больше не за тем куда спешит убежать Сезар, а за его жестикуляцией, за странным спешным шагом, ногами, ударяющими друг друга в незрячей драке. За крупицами влаги, катящийся со лба, словно с американских горок. Шальные пожимания воздуха и невнятное бормотание. Волнение. Испуг. Страх. Он смаковал чужое беспокойство, облизывался при несуществующих фантазиях в неразумной голове о трепетах насоса. О бурлящей крови. О перебегах одного марафонца клетки до другой, отдающей эстафету следующей. Горячая кожа возгоралась, превращая человека в самоубийцу без умыслов. Ему нравилось. Но чем больше он охватывал, тем сильнее хотелось приблизится ближе. Столкнуться, вникнуть, проникнуть. Сжать до белых прожилок. Чувствовать то, что он. Дверь не закрывали. Очень долго. Он давал шанс забаррикадироваться и забыть. Не отдаваться в кошках-мышках охотнику, а уйти в мышиную нору. Но долгий час автоматически оповестил о неважной победе хищника. Он трогал деревянную хранительницу с аккуратностью — один скрип и паника начнет сеять плоды на хозяев. Ходил по коридорам, прислушиваясь к вздохам стен. Оставалось дойти до чердака и дождаться неизменной смерти. Не парня, а человека, ближайшее ему по родству. Понаблюдать за его призрачными успехами в вылечивание уже мертвого и вдоволь понаслаждаться зрелищем. Он выйдет в нужный момент. И станет одним единственным Спасителем для потерянного люда.

***

Сезар реальность не воспринимает. Глаза врут в правильности, показывая мечущиеся разноцветные пятна, а раскаленная голова взрывается во многих точках поверхности. Встать непостижимо — мир закружится и он свалится в обмороке. Кулаки держут обивку дивана, а рот чмокает, издавая успокаивающие звуки. Умиротворение днем. Смерть ночью. Сезар переворачивается, чувствует острые шипы на шее и скулит от боли. Страха нет. Он выжран из тела еще день назад и догадаться чье это рук дело не сложно. Но Торрес отрицает факт нахождения Альтернативы дома. Ведь прошла неделя. Семь дней терпеть в одном доме и не проворачивать хитровыдуманные планы с его сломленным мозгом? Заниматься такими чудными занятиями будут ученые, профессора — люди на голову помешанные на таком. Но Это? Зачем ему чужие в изучение, если им интересен он же. Сезар путается и закрывает руками голову, прячась в ящике забвения. День сменяется ночью. Тишина сыпется под тяжестью шагов и скрежета. Сезар очухивается в час ночи. Он потирает глаза в незнании, что твориться наверху и зевает в нескором сне. Ночной воздух густ, через него ни черта не видно, но ему и видеть не надо. Громкие шажки и треск чего-то крепкого. Напоминает перила лестницы. Торрес обрабатывает информацию на свой лад. На пьяный грезами лад и ложится обратно. Мама частенько просыпается ради стакана воды, ничего необычного. Кроме громких нарастающих шепотков, состоящего из множества голос и намеренной поступи в гостиную. Сезар напрягается, пытается легонько спустится с мебели и прильнуть к ее низу. Он скользит и шипит от удара об крепкий пол. Вот черт! Его, наверняка, услышали. Не оставят в живых из-за глуповатой ошибки. Сезар сжимается в комок и пытается скопировать силуэт дивана. К нему пришли. Сезар подглядывает снизу на проход и замечает лжеца. Зрачки привыкают к темноте и вовсю рассматривают знакомое лицо. Знакомые волосы. Знакомый стан и единственное отличие в огромном росте и не помещающийся в пороге макушке. Сезар затаивает дыхание. Сжимает рот и закрывается в пустом пространстве мыслей. Нельзя бояться, нельзя вздрагивать. Но кровь галдежом разносит ярый адреналин. Оно принюхивается, ходит на огромных ступнях слишком тихо. Нагибается над укрытием и опускает морду к Сезару. Если ты слепой, ты не увидишь ужас. Если ты без ушей, тебе не нужны вопли полные страха. Всё что ты поймешь — запах гнилого мяса и запах тухлых яиц. Над ним природное безобразие, которого не должно существовать. Ошибка. Но она теперь божья, потому что сотворение такой твари не подвластно госпоже животного мира. Голову сжимают черные непроглядные лапы. Ноготки царапают кожу без нежности, но и не жестоко. Мягко. Ненапирающе. Сердце метелит всё быстрее. Сезар с разочарованием сжимает одежду и всхлипывает без слез. Он и без того пойман. — Сезар, — Его имя пробуют и выплевывают с потугами унизить пуще, — Зачем ты прячешься здесь? Почему не убежишь к своему другу? А зачем? Зачем бежать от того, кто найдет тебя везде? — Правильно думаешь, Сезар, — Ухо сыреет и Торрес вздрагивает от странного ощущения теплоты хладного тела, — Но я думал, ты хотя бы попытаешься придумать, что-то более стоящее, чем прятки за диваном. Сезар краснеет. От стыда, от смущения, а еще чувства наливающегося в голове свинца. Поглаживания нежности на щеках не ожидаемы со всех сторон. — Что ты делаешь? — Сезар ничего не понимает. Почему глаза видят отражение и доверяют ему? Тело ближе хочет быть. Слиться воедино, словно они не разные существа. Торрес сопротивляется для начала себе, отталкивая голову, — Отойди от меня! Сезар устал думать. Он за дни эти напридумывал обвинения и в свою сторону, и в сторону невидимого зрителя. Всё больше не понимая, кто из них виноватый. Мама бы выжила, если бы не он. Не его свихнувшийся мозг в ту самую ночь и непонятное бредовое воспоминание об этом. В памяти появляется эпизод с чердака, и Торрес всё больше теряется. Это он? Или не он? Почему он делит мысли и голову с этим мерзким Альтернативом? — Я… я… — Сезар прыти лишается и опускает руки. Сопротивление прекращается, — Чего ты хочешь? Ужасная улыбка. Кривая и чересчур веселая. Он же ничего не испытывает, но щекотку в животе вызывает. — Тебя, — Альтернатив делает шаг, следит за выражением Сезара в случае чего, — Я хочу чувствовать тоже что и ты. Хочу быть не страхолюдиной, подобной человеку, а быть им. Не питаться страхом, а своим же счастьем, чтоб не убивать людей. Чувствовать еще что-то кроме жажды. — Чем я тебе помогу? — Сезар вздыхает истерически и моргает для фокусировки, — Я не бог и тем более не тот кто может осчастливить хотя бы себя. Смешно звучит, когда напротив тебя ты же. Только лучше, безэмоциональнее и неподверженее к потрясениям от смертей. — Он мне не нужен, — Альтернатив махает лапами в отвращением, сжимает обивку дивана, задевая когтями, — Эта сволочь изначально повела нас на вечный ад, а вдруг выбравшись оттуда, я буду просить у него помощи? Не смеши меня, Сезар. Не размазывай соплей и вставай. Иначе я уйду и на мою замену придёт не самый хороший тип. Оно зло. Сезар ощущает притупленными чувствами яростную атмосферу и кружащуюся ауру смерти. Что же надо сделать для его успокоения? Одно неаккуратное движение и его прижмут к стенке. — Хорошо, — Сезар встает постепенно, следя за каждым всполохом ненастоящей мимики Альтернатива. Направляет руки к лицу и касается тьмы на чужой скатерти. Чернильное полотно дрожит и пропускает к себе ближе, — Я тебя понял, но чем это выгодно мне? Очевидное — жизнь, мелькает в голове, но Сезар то знает себя. То что он готов в любой момент кончить всю трагедию ножом с кухни, перерубив вены на руках. Никто не помешает этому, кроме гаснущей веры в бога. А до ее исчезновения осталось недолго — еще одна неделя и Сезар решится. И если Он умён и проницателен, то должен понимать с кем имеет дело. Предлагать нужно равную по цене вещь. — Защиту, верность, безопасность, — На него смотрят без тени ранних насмешек. Перебирают с задумчивостью пальцы и проговаривают дальше всё уверенней, — Любовь, как вы говорите. — Так ты же… — «…Ничего не ощущаешь» ползет по языку, но Сезар закрывает рот. Брови домиком и один кролик догадки проскальзывает, — Если я влюблюсь в тебя, то, — Сезару мало верится в такой поворот событий, — И ты сможешь «полюбить»? Или ты будешь выполнять функции собаки? Почему он задумывается об этом? Отказ легок на помине, ему ничего не грозит кроме озлобленной морды и возможного подселения другого чудища. Зачем ему так называемая любовь? От хрен пойми чего, с его лицом, с его некоторыми манерами, а отличие предоставлено в черной половине. Сезар трет виски и пытается додуматься до трех заветных букв «н», «е», «т», но выдает глупое, но мечтательное: — Я согласен. Не дослушав ответ Альтернатива.

***

Сезар был ранней пташкой. Засыпал он вечером и просыпался в шесть утра, однако всё переменилось и он стал безумцем, не спящим больше случайного часа. До прямого диалога с Альтернативом. Сейчас он встает в пять утра, подрывая за собой сожителя и идёт заниматься домашними делами. Заменять его некому. За неделю вечной боязни Сезар забыл, что такое чистый дом и сегодня у него много планов на этот счет. Управится с полами, вытереть пыль, а перед этим пропылесосить. Торрес надевает потрепанную временем одежду — пятилетнюю футболку и шорты. Берется всеми доступными руками за тряпки и спускается вниз, начиная с гостиной. Альтернатив кажется напуганным всей переменной вида Сезара и пытается не показать своего смущения. Жмется в угол и пытается не падать голыми ступнями на мокрый пол. — Что ты делаешь, Сезар? — Альтернатив внимательно следит за шваброй, скользящей до ужаса близко. — Убираюсь, — Сезар одаривает его замыленным взглядом и спускается вниз вновь, — Ты не знаешь, что люди этим занимаются, время от времени? — Нет, — Буря эмоций. Адреналин. Испуг. Колкость любопытства, — Но мне нравится. Уборка, — Повторяет Альтернатив и радуется новому этапу очеловечения, — Тебе помочь? Сезар останавливается, но не отвечает пока. Раздумывает о чем то своем. Ему это напоминает робкий шаг Марка в его сторону, когда они остались в школьном кабинете одни во время перемены. Даже учителя тогда не было. По ощущениям всё так. — Конечно, — Сезар отдает ему швабру, а сам берется за вторую. Принесенную на такой случай. Уборка идет своим размеренным чередом и Торрес заканчивает ее не поздним вечером, а днем. Что-то изменилось Этим что-то была благодарность в сердце. И трещание камня внутри Альтернатива.

***

Недостигаемые мозгом фантазии воплощаются ночью во время отдыха. Обрабатывается всякая информация, выплывают всё новые подробности и раньше непонятная вещь, становится легкой до необычайности. Физиологический процесс живых существ. Сон. Сезара постигала участь того, кто не мог спокойно спать. Перед тем как лечь нужно проверить открыто ли окно. Потом проверить спит ли мама. И желательно выпить чашечку горячего молока, которая ничем не помогала. А лежа проверить своё давнее прошлое и порыться в залежах старья. Открывать новые для себя вещи, а на утро забыть о них навсегда. В очередной вечер, различный от других лишь присутствием Альтернатива, продвигался до скучного медленно. Стрелки часов тянули, а сидящий за спиной раздражал. Испуг за один день знакомства ушёл подавно, когда разузналось о том, что тот действительно схож с ним. Особенно в страхах. Ночная совунья пролетала над частными коттеджами, опыляя сонным порошком. Хлопала крылья, обрывая перья для удостоившихся. И выглядывала жертву недосыпа. В очередной раз выбирая самое непримечательное, закрытое в сумраке оконце. Сезар подвергался воздушным прикосновениям, невесомым. Сзади к нему не подбирались, но к новому обличию приглядывались. Словно это не пижама, а какая мистическая мантия, скрывающая тебя всего в невидимости. — Скажи уже что-нибудь, — Сезар поворачивается на бок, сверля Альтернатива, — Или мне остается выгнать тебя обратно на чердак. Смесь шумных скрежетаний о металл и воздух легчает без звуков. — Ты серьезно что ли? Даже не ответишь? — Ему не ответят, — Хорошо, ладно, я же не знаю, что ты не умеешь спать, конечно я предположу такое истечение обстоятельств. Как мне тебя называть то? Не вторым же Сезаром. Тишина. — Будешь Цезарем, — Сезар машет оттекшей рукой от долгих лежаний под вытянутой подушкой, — Тебе же нравится? Кивок. Руки обнимают подушку, а под головой неприятно пустеет. Шея побаливает. Но не жаловаться же гонящему по крови страх страшиле? — Хэй, — Сезар колупасит в воздухе ладонью и бьет место возле себя, откладывая подушку на свое истинное место, — Цезарь, ложись ко мне. Сезар не соображает совсем. Он хочет поскорее поспать. Начать новый день под рассвет и приготовить любимую яичницу, не раздумывая ни о чем. Не сиганув в озерцо неосуществимых планов и перспектив. А ближе к этому он станет лишь тогда, когда к нему ляжет живая мишень для тисканья. Его осматривают неописуемым взглядом, но упрямо садятся рядом, не решаясь лечь. Сезара бьёт ток. Оттягивается от простыней, проходя по скелету мышц. Он дрожит секунду, невидную никем, но замечаемую соседом. Цезарь жмется дальше к краю. Торрес что-то пытается понять в темных глазах, но легче ощутить. Сезар прислоняет пальцы к изгибам грудной клетки, не ощущая родного битья. Неживой. И не мертвой. От чего-то становится стыдливо и печально, Торрес хочет утешить Цезаря, без нужды. — Иди сюда, — Сезар берется за бок без инциативы, не ложа силой. Цезарь делает все сам, — Попробуй… поспать? Как самый нормальный человек. Сезар знает что Цезарь не тот, кем пытается казаться. Середина. Серый цвет промеж белого и черного в мире. Этим он привлекает к себе ближе и Торрес хочет понять, разузнать все его тайны. Почему он пришёл к нему? Откуда взялась эмпатия, зарождающаяся в бесчувственном монстре? — Спокойной ночи, — вместо вопросов выдает Сезар. — Спокойной, — отвечает приглушенный локанами Сезара голос. Холодно, тихо и до мурашек близко. Сезар укореняет возникшую связь и делится воспоминаниями, не пытаясь укрыться за стенами. Одна жизнь на двоих как и тепло в животе.

***

Желтые листья. Дорожка, состоящая лишь из красно-бурых рук деревьев и лучи не теплой богодеятельницы на небе. Облака плывут в своей очереди, отплывают от ряда с солнцем и врезаются в другого, сливаясь в одну маленькую фигурку. Цветы гаснут. Цветы расцветают. Цветы впадают в спячку. Сезар знает множество состояний этих растений. Больше всего его расстраивали тлеющие в агонии росточки, с которыми ничего нельзя поделать. Вяли без причин со всеми необходимыми средствами, а Торрес унывал над ними. Сейчас было так же. Желтый тюльпан свисал головкой уныло, примыкал к траве, пряча середину в земле. А Сезар восседал, ожидая чего то. То кончины, благовейной для страдающего. То когда к нему подойдет любопытствующий Цезарь. Спросит очередную понятную вещь и потянется потрогать, прощупать тонкую грань жизни природы. Розы один раз он так затоптал. Торрес прослеживает за партией летящей ваты и улыбается подошедшему. — Так это тюльпан? — Цезарь тычет в унылый стебель и отдергивает палец, боясь испоганить еще одни цветы. Тень его прикрывает Сезара, и он вздыхает облегченно от хождений холода по спине, — Я думал они выглядят по-другому… — Как это «по-другому»? — Ну, знаешь, — Цезарь выглядит необычайно симпатичным для Сезара. В этой повседневной одежде, а не в прирощенном к телу официальном костюме. Толстовка и узкие джинсы. Ему идет. Торрес усмехается, потому что он буквально говорит о второй версии себя, — Гордая такая, прям как те розы шипастые, только без них и с большим количеством лепестков. А тут она какая-то вялая… — Ее давно не поливали, — Сезар покрывается резким смущением и думает о том, что Цезарь это прочувствовал, — Боюсь не доживет до завтра. — Главное верить, — с знанием дела говорит Цезарь, — Так что вставай, Сез. Фраза колит причудливой своей нежностью и Сезар встает, так же медленно и тягуче как тогда. Улыбается только. И верит в плешивую помощь веры ни в бога, так в маленький цветочек без сил. А еще он думает, что эта вера не всегда работает. Ведь труп посреди кладбища даёт злаки ромашкам.

***

Сезара постигают сомнения. В себе. В своем здравие. Почему шаткая психика, все испытания выдерживает. Не ломается к чертям и не летит в пропасть безумия, а стоит с прямой спиной, с гордо поднятой головой, поглядывая на Альтернатива сзади. Искаженная формами тело глаза пугает, но тело погружается в пот и больше ничего. Сезар не бежит. Сезар не боится. Но что-то достигает голову и появляются неправильность во всём. Во всем их «пари». Оно изначально странно, а когда перед тобой выступает нечто, которое охарактеризовать никак нельзя, иначе и себя оскорбишь и его. А всё потому что Торрес начинает заботиться о чувствах Цезаря. Ему вдруг стало важно спросить как дела у него утром, когда просыпается и поговорить о чем-нибудь. Услышать важное для него мнение. А потом во многом поспорить, хотя они абсолютно одинаковы. Две чертовы капли воды, разбежавшиеся когда-то при самом рождение. Познакомить его с какой-то новой для него вещью становится традицией. Сезару только найти надо о чем еще Цезарь не знает. Это занимает много времени и день проходит не коту под хвост, а увлекательно и интересно. А Сезар эти слова произносил редко, в компании Марка или матери. Сезар думал, что мало недели. Мало находится в одном помещение, дышать одним воздухом и говорить об одном и том же, чтобы что-то почувствовать даже к человеку. А тут Альтернатив. А здесь спрятанная под боком симпатия появляется, и в Сезаре кружатся, танцуют насекомые в самом настоящем счастье. Торресу не до смеха. Его позиция рушится, а спокойно находится возле Цезаря нет возможности. Что-то делать надо, предпринимать. Но по их контракту Альтернатив сам почувствует когда наступит этот день. Молчит — значит ничего не произошло. Поднимать панику из-за черствого понятия, составленного самими людьми, что нормально, а что нет глупо, когда имеешь дело с разумным существом. В Сезаре просыпается дневная лень. Он лежит на диване, считает трещинки на потолке и крутит выбившуюся из прически прядь. Мысли непонятны, перемешиваются и выдают невкусный кисель выводов. Сил понимать их логику нет и Торрес закрывается. От себя. От мира. От Цезаря. — Что-то случилось? — Вспомнишь о нем, прискачет сразу. Хоть Сезар нечитаем, но переполох в эмоциях через километр воняет. Особенно нотки страха, собирающие во рту слюни. Сезар поворачивается к Цезарю. — Ты случился, — Сезар хватается за низ футблоки Цезаря и пытается коснуться живота, чтоб понять что-то для себя, — Цезарь, ты чувствуешь? Альтернатив останавливается, смотрит на руки снизу и сводит брови. Не нравится. Сезар убирает ладони, но их возвращают на законное место. — Нежность, любопытство и интерес, — Цезарь словно сканирует себя. Но Сезару интересна не эта деталь, — Возможно тревогу. — Почему? — Они различаются. В Сезаре горят феромоны, химия, которая не может быть между ними. Труп — не двигается, не спит, ни ест, ни пьет. Живое же делает это всё. Но Цезарь двигается, дышит, не имитирует эмоции, а производит их, как человек. А самое главное думает. Середина, которая является ошибочной для законов. Сезару от неизвестности бьет мандраж. Он испытывает другой спектр, но очень схожий с его. То есть они разные личности, — У меня совсем другое. Вопрос остается открытым. Как он чувствует, если он не жив и не мертв?

***

Прохладный осенний ветер. Середина октября. Рыжие, красные листочки падают наземь. Разбиваются в крах, переставая дышать своими тонкими тельцами. Деревья отдают их в сражение с временем года, всегда оказываясь в провальной стороне с наступлением зимы. Светлый шпион крадется за сворой облаков, не выглядывает при подозрении о наличие свидетелей. Жизнь продолжается. Благодарность в Сезаре испаряется. Ночной страх при долгом нахождении рядом с Цезарем является во снах. Тюльпан завял. А вопрос остается закрыт, без должного ответа от Альтернатива. Торрес снова гаснет под воротом одинаковых рутинных событий. И навеянная симпатия превращается в отвращение к себе. Уверенность у Сезара уменьшается. Поторапливается ускользнуть из потливых рук и оставить в бедном одиночестве. Торресу мерзливо. Торресу плохо от осознавания стольких вещей сразу и от неоправданной реакции на всё. Зачем он убегает из дома от Цезаря, от возникших чувств? А в особенности когда ему их обещали? Почему неприязнь растет в геометрической прогрессии, а сердце разрывается на части от необдуманных решений? Он боится. Боится этих чувств, потому что впервые задумался обо всём со стороны. Альтернатив и человек. Альтернатив, схожий с тобой и ты. Ни в какие рамки нормы не лезут все слова, вырывающиеся при виде Цезаря. А от действий, представляемых в голове кровь стынет и лицо окунается в смущение, стыд. Как объяснить Альтернативу обычные человеческие морали, если он не человек. С любой стороны посмотришь, он не жив. А любовь (Сезар вздрагивает от упоминания слова) не терпит связи между живым и мертвым. Она не любит несчастья, страдания, когда ты рушишь все ее планы на тебя. Ведь коварная жизнь, никогда не сравнится по хитрости с любовью, желающей одному счастье, а другому каторги с вечными побоями. А разделить на одну из сторон их отношения невозможно. Понимание, нежность, любопытство. Между ними есть тайны, секреты. Но никто от них не страдает, наоборот, хранят их для определенного момента, когда самому себе поверишь в искренности. Сезар стал думать, что правильно, а что нет. Что реально, а что нереально. Пусть это будет один огромный сон, приснившийся в ночь смерти матери, тогда Торрес все еще будет рад. Сезара одна вещь отталкивала от Цезаря. Одна отсутствующая среди грудной клетки. А еще полная тишь внутри его тела. Ни пульса, ни сердца. Сезар сомневался в душе, но внешне он трясся в страхе. Перед ним стояло холодное тело. Мертвое. Точь-в-точь Торрес, но не под грудой песка, перемешанного с грязью и мертвечиной животных, а ходящие и разговаривающие. Привыкнуть невозможно. Рассказать об этом он не мог. Боится от себя отречь, отвращение вызвать и остаться одному в неуютном доме. Остаться без еще одной веры и кончить повешенным. Ужасная судьбина, о которой раньше мечталось, а теперь снится в кошмарах. Сезар просматривает грозный взгляд неба и туч. Пусть будет, что будет! Он не таит переживаний, всегда рассказывая их Марку, тогда и ему он откроется книгой и решать будут они вдвоем. Почти умалишённый и Альтернатив, не смыслящий во многих эмоциях людей. Отражение печально. Как и владелец.

***

Сезар врывается домой весь промокший, такой же холодный, как зловонный труп матери и еле сдерживающийся от подробных россказней о своих чувствах. Самое первое, что надо сделать — выслушать Альтернатива, а после взыскать силы промолчать обо всем плохом в своем разуме. Нечистом, глухом до симпатии, идущем за зрячими правилами общества. Они вызывают в нем страх. Люди плодят ужасы и страхи в себе, чтобы отвлечься от сущности ситуации. Создают проблемы там, где их не было никогда. А после обеляются вымышленными монстрами под кроватями их жизни. Сезар садится возле Цезаря. Голова падает на его плечо и Торрес начинает рвать плотину. На вид плотную с неправильного угла, а на самом деле тончайшую — состоящую из пустоты. Слушают его внимательно. Хмурятся, но молчат. А когда дело идет к очереди существа. Все идет наперекосяк. Подробности выскакивают оленями на дорогу, перекрывающими всякий въезд по дороге. Из даже не сбить — одного прибьешь на тебя повалят стадом. И Торрес пытается верить каждому слову о том, что он чувствует. Эти рои муравьев. Эти щекотания, но ему все еще плохо от воспоминаний о бескровном лице матери и от того же списка существ на ней. Страх. Он всему мешает. Решается всё безутешно. Сезар до сих пор не понимает себя. Цезарь злится — не сильно, не агрессируя, но желваки на скулах прочерчиваются. И воздух накаляется как в пустыне. Кто-то из них должен сгореть в середине песчаного урагана. А может они сгорят вместе? В укрытии друг друга, на зло всем не рассматривая обстановку кругом? Зачем Сезару думать, если у него есть сердце. А тем более иметь бесполезный насос Альтернативу, кидающим сомнения больше чем имеющийся мозг. Он неполноценен, но ему намного легче быть полумертвым, чем оставаться полной копией кого-то. Они преодолеют барьер морали. Вместе. Заодно. Не зря существует крылатое выражение «Amor Caecus», однажды услышанное Сезаром. Означаемое всему человечество одно: «Любовь Слепа».