И что-то важное между

      У Антона на коленях исписанная вдоль и поперёк тетрадь, из колонок на повторе лупит битами трек, а он сам, уставившись куда-то влево, покусывает колпачок ручки. Едва заметно подёргивается чёлка в такт, а в голове бесконечный мыслительный процесс из несвязно-зарифмованных строк. Парень в очередной раз зацикливает трек и закуривает — всё не то и не о том. Нужно жёстче, горше, глубже. Нужно, чтобы он услышал, чтобы его задело. Запомнилось. Шастун откладывает сигарету, промахиваясь мимо пепельницы, и пишетпишетпишет. Перечёркивает и пишет поверх. Строк много, тех самых — перечесть по пальцам. Он соединит их все, соберёт и выплюнет под бит. Но это чуть позже. Сейчас — четырнадцать строк, четыре на глаголы, а шесть зачёркнуто.       Для Антона это всё привычное: строчки, рифмы, диссы, очередной трек на повторе и десятки исписанных листов. Он может выдать хоть по тексту в день, но сейчас хочется особенно глубоко пройтись по нему не то с маниакальной жестокостью, не то прямо в рёбра загнать острые слова-клинки. Повод-то, сука, особенный — новый трек спустя сколько? год? Шастун чуть ли не вгрызается в своё любимое занятие — написать очередной дисс, привлечь внимание, заставить заметить, похвалить, послать нахуй, предложить увидеться, написать что-то в ответ… Да что угодно! Пусть только заметит как равного. Пожалуйста, просто заметь…       — У твоего этого наверняка же беды с башкой и вдохновением, — сухо замечает Дима, проходя мимо. Они вместе перебрались в Питер и живут в этой двушке уже года три. Рэпом сильно не заработаешь, если ты не Оксимирон или не Граф.       — А у меня с сердцем — и дальше что? — Парень дёргает плечом, будто пытается отделаться от Позова как от назойливой мухи, но другу только дай начать высказывать своё мнение…       — У тебя, Антошка, не с сердцем проблемы, а с ним. Тут ни один психотерапевт не поможет уже. Терминальная стадия, блять!       — Улететь уж точно не получится, я только кукухой отлетаю.       — Пиздец. Прекрати ты его уже слушать!       Дима громко хлопает дверью своей комнаты, а Антон пожимает плечами: как он тогда дисс закончит, если выключит трек Арсения? Ему же нужно разозлиться, а какую-то сопливую поеботу он уже писал — тоже не заметил. Наверное, нужно было ещё громче орать, что это всё постирония, чтобы запомниться — кому-то помогло ведь. До Попова хочется добраться до абсурдного сильно. Не понятно, Шастун настолько мазохист, или там настолько чувства, что дальше только оплачивать койку в рехабе. У парня шарики за ролики заходят, стоит только Графу мелькнуть в медиаполе. Да даже когда он молчит, хочется задеть, мол, ну и хули ты бездельничаешь, не торгуешь ебалом, не выпускаешь до пизды концептуальные треки? У Антона профдеформация — о чувствах только с матом, как в самых лютых диссах. Хотя о каких чувствах, когда у них с Арсением на двоих — вечное молчание в одностороннем диалоге. Один пытается задеть всеми правдами и неправдами, второй — делает вид, что не замечает. У них, сука, стабильность. Шастун её готов проклясть, мимоходом зацепив и Попова. Его графская задница просто не может себе позволить игнорировать все эти насмешки, диссы, упрёки, сравнения и шутки. Не могут его менеджеры и приближённые не сообщать ему про это. Парень отказывается в это верить.       Не было ни дня, чтобы Антон не представлял, как Арсений отвечает что-то колюче-выёбистое в своей манере на очередной его выпад. Они перекидываются панчами у всех на глазах, а потом переходят в личку. В мыслях парня они почему-то сводят всё к шуткам, а потом договариваются встретиться. В каком-то богом забытом баре они выпивают по два «белого русского», и Шастун безбожно виснет на голубизне глаз напротив, пока Попов рассказывает какие-то невъебенно бесполезные факты, делающие его в глазах других беспросветным интеллектуалом — а дальше парень никогда не фантазирует. Боится, что если однажды зайдёт дальше в мечтах, то захочет большего. Не трожь, просит себя Антон — и молчит. Прикрывает глаза и тихо выдыхает. Даже в мечтах между ними искры, и ими бы огонь зажечь, а получается только подпалить жопу для очередного дисса. Не будет так у вас, Антошка, окстись, звучит всегда голосом не то Димы, не то графских прихвостней. Шастун берётся за шариковую ручку.       Рифмы и Панчи       #ПремьераТрека@rhymes       Всем нам известный, но от этого не менее таинственный Бигснейк продолжает противостояние с Графом и выпускает очередной дисс       Антон приезжает к «1703» на такси, словно показывает, что тоже «из тусовки», что может быть частью всего этого движа — и похуй, что на тачку он потратил почти косарь, на который мог питаться несколько дней. Похуй даже, что своим он в этой питерской тусовке вряд ли станет. Парень неловко убирает руки в карман джинсов и смотрит на разномастную кучку народа у входа в бар. Закуривает. Даже пижонский «Парламент» с кнопкой выглядит тут чужеродным, равно как и сам Шастун. Ему неуютно и хочется в такую же неуютную кухню дома, пить с Димкой неразбавленный коньяк и постоянно переходить на частности. Но кто-то пустил слух, что на тусовке будет вернувшийся из творческого кризиса — и, возможно, запоя — Граф. И кто Шастун такой, чтобы не приехать сюда и не отыграть расписанную по нотам роль Джокера. Парень выкидывает окурок и, нацепив на лицо маску улыбающегося дурачка, идёт к «Семнашке». В конце концов, ведь именно этого от него ждёт рукоплещущая публика, верно?!       В баре не протолкнуться и чересчур накурено, будто нет никакого запрета на курение в помещении. На полу липкие лужи пролитого пива, а из колонок лупит Канье. Антон жмёт все тянущиеся к нему руки, ловит респекты от кого-то из толпы и слышит перешёптывания. В очередной раз ловит себя на мысли, что сохранять анонимность и менять маски — лучшее его решение. Вряд ли очередной орущий «Бигснейк, ты прям заебись!» догадается, как Шастуну здесь некомфортно и чуждо. Внутряковые тусовки уже давно не вызывают желания нестись туда, только получив приглашение или проходку. То ли новый слой брони горит от нежелания быть стянутым, то ли в этих тусовках нет никакого смысла — ни за чей счёт не хочется самоутверждаться. Искать случайных-неслучайных встреч тоже не хочется. Какой в них смысл, если графская задница забила на них несколько лет назад?       Парень просит у бармена виски-колу, и он расспрашивает его про треки, пока кидает лёд в стакан. Антон отвечает, отшучивается и вкидывает очередную шутку про Графа. Парень за стойкой смеётся и отдаёт напиток со словами, что первый коктейль бесплатно. Антон кивает и ныряет в толпу. Его повсюду пихают локтями любители вспомнить давно похороненный под пластами времён тектоник, пока за диджейским пультом чувак не врубает «Harlem shake». В баре слишком многолюдно для того, что в сообщении было озаглавлено «внутряковой тусой». Отовсюду до Шастуна долетают обрывки чужих разговоров, в которых он с мазохистским упоением слышит своё имя. Улыбается. О нём говорят, ставят его имя в одно предложение с Графом. Значит, все они замечают, понимают, догадываются. Однажды дойдёт и до него.       Спустя почти час бесцельных скитаний по бару, Антон оказывается за барной стойкой, когда слышит, как рядом кто-то шёпотом передаёт другому, что, кажется, Граф приехал. Парень едва не давится «белым русским». Тут же вскакивает со стула и благодарит всех богов за свой высокий рост — он может, глядя поверх толпы, рассмотреть Попова. Тот находится в компании своей вечной свиты и всех тех, кто едва не выстраивается в очередь, чтобы хотя бы минуту провести в лучах Арсения. Шастуну тошно. Он двигается в сторону идолопоклонничества.       Сам точно не знает, когда началось это всё. В голове он предпочитает называть это «историей». Пока все пытались быть как Оксимирон, копировали его флоу и дрочились над квадратными рифмами, Антон услышал Графа. Да, он тоже пытался в хитровыебонные римфовки, читал о себе, примерял десяток метафор на сотню аллюзий, но в нём было что-то особенное, чего парень до этого не слышал ни в чьём творчестве. В Графе была какая-то непосредственность пополам с загадкой — в нём хотелось покопаться, снимая слой за слоем, чтобы понять, какой же он. Там было что-то глубже, чем сотни каламбуров в ответах на любые панчи оппонентов на баттлах. Для Шастуна это стало идеей фикс — дойти до истины, снимая слой за слоем брони. Хотелось не то помочь Графу, не то ещё глубже закопать его в собственную яму, не то получить одобрение и респект, не то по ебалу. С пониманием этого парень начинает сам плести рифмы, выдумывать колкие панчи, поначалу отдающие лишь восхищением и не слишком приемлемым в тусовке обожанием. А Арсения хотелось заставить измениться, сделать что-то из ряда вон — хоть одну строчку о нём.       Антон днями и ночами листает его соцсети, где фотографий больше, чем выпущенных треков. У каждой фотографии хитровыебанная подпись и хэштеги, где каламбур смешивается с отсылкой — и наоборот. Парень даже с фейка подписывается — боится, что за диссы Попов его заблокирует. Но он не замечает ни единой колкой строчки, даже когда появившиеся фанаты засирают ему комментарии. Граф блокировал лишь их авторов, никак не тронув Шастуна. Димка Позов ржёт, что это исключительно в творческих целях — без соцсетей Арсения у Антона не будет контента для написания треков. Парень, конечно же, громко шлёт друга нахуй, но отлично помнит, как пытался как-то написать трек по хэштегам в профиле Попова. Где-то на седьмой строчке он заебался угадывать их смысл и забросил черновик этого творения.       Шастун подходит к нужному столику, когда вся свита куда-то испаряется, а их места занимают крутившиеся рядом девчонки и какие-то рэперы. Парень по памяти может угадать имена лишь двоих. Он ставит на стол свой стакан и едва не задевает какую-то барышню, которая, закатив глаза, освобождает место рядом. Арсений бросает в его сторону взгляд и продолжает едва ли не шептаться с сидящим рядом рэпером. Антон прожигает его взглядом, пока парень недоумённо не поворачивается в его сторону. Поднимает бровь, будто спрашивая, что не так, на что получается кивок головой: не важно. Но разговор становится громче. Обсуждают новый альбом Канье. Попов сыпет восхищениями в сторону исчезновения самого Веста, что за всеми его масками и перфомансами до и после лежала огромная метафора — пусть говорит музыка. Шастун кивает, потому что согласен: музыка всегда говорит больше, чем артист, но у парня неоднозначное отношение к самой фигуре рэпера. Да и поставить слово против Графа хочется до покалывающих предвкушением кончиков пальцев.       — А мне кажется, альбом хуйня. — Фраза едкая, точечная, но манера речи ленивая, будто его мнение — одолжение. Антону самому нравится.       — Почему? Приведи аргумент, — Попов тут же на него переключается, смотрит в упор. Глазища огромные, блестящие и синие.       — Два часа не то проповедей, не то съехавшей кукухи. Тяжело столько продираться сквозь всего Канье.       — Зато ты точно поймёшь после прослушивания, почему альбом такой, почему Канье такой. Мне, например, кажется, что надо это считать перформансом больше, чем музыкальной пластинкой.       — Ну, тебе, наверное, виднее, — усмехается парень.       — Тебя как зовут?       — Антон.       — Очень приятно, меня зовут Арсений. — У него улыбка на лице до смешного светлая и широкая. Антону нравится.       — Да там половина альбома про развод с Ким, — встревает сидящий рядом парень, на которого тут же устремляются все взгляды. — Тупо у чувака шарики за ролики закатились из-за бабы.       — Ну да, я бы столько про женщину не смог написать, — усмехается Арсений, но голосом выделяет слово «женщину», показывая, что другой.       «Это потому что ты педик?», думает Шастун.       — Никто так в душу не запал? — с издёвкой произносит Шастун.       — Не в моём стиле о таком писать.       «Ну да, ты ж только про себя пишешь».       — Арсюх, у тебя песни только о тебе и, дай подумать, о себе. — За стол плюхается Скруджи, едва не расплёскивая «кровавую Мэри». Антон удивлённо пялится на приятеля, который даже не предупредил, что тоже будет здесь.       — Эдик, не пизди, — закатывает Попов глаза и пихает парня в плечо. Улыбается тёплой улыбкой, краем глаза следя за обстановкой вокруг.       — О, Антоха, и ты здесь! — Эд обнимает Шастуна. — Не знал, что вы знакомы.       — Только что познакомились, — слегка напряжённо улыбается он, пока Выграновский не сказал ничего лишнего. По крайней мере, пока что Антон уверен, что Арсений не узнаёт его. Потому и Эд должен молчать.       — Давно приехал?       — Час назад.       — Видел Крида?       — Я видел, — встревает Попов, когда понимает, что все уже и забыли о его существовании здесь. Две удивлённые пары глаз направляются на него. — Он пару минут назад к бару прошёл, пока вы тут обжимались.       Шастун кривится, а Скруджи раздражённо закатывает глаза — они с Кридом планировали пересечься после тусовки, но у Егора, видимо, другие планы. Парень с нескрываемым недовольством ставит на столик напиток и поднимается на ноги. Вполоборота бросает, что ещё, может быть, подойдёт, а потом уходит к бару, разрезая толпу. Антон переводит взгляд на Арсения, смотрящего другу вслед, и думает, что мужчине каждую секунду хочется находиться в центре внимания. Ему необходимо, чтобы его слушали, на него смотрели, ему отвечали. Парень его чи-та-ет и усмехается тому, как всё-таки сильно хорошо научился понимать Попова за столько лет. Вот сейчас они на расстоянии меньшем, чем социальная дистанция в полтора метра, но между ними одновременно километры и ни единого миллиметра. Шастун у него и под кожей, и на другом полушарии.       — А вы давно знакомы с Эдом? — как бы невзначай интересуется Арсений, глядя из-под ресниц. Задевает.       — С какой целью спрашиваешь? — Антон в кресле разваливается и смотрит надменно. В духе самого Попова настолько, что аж смешно.       — Мы с ним друзья.       — Мы тоже.       — Напомни, как там тебя?..       — Антон.       — Точно.       Мужчина затыкается, хлопает своими глазищами, глядя по сторонам, и попивает коктейль через трубочку. Парень хватается за неоткрытую бутылку пива, оставленную кем-то, равнодушно обводит взглядом бар, неизменно возвращаясь к Арсению. Он красивый что пиздец, и Антон отрицать это не может. Он впервые видит его настолько близко, что может вытянуть руку и коснуться острых коленок в прорезях драных чёрных джинс. На правой и левой руках по одному кольцу: печатка и перстень. Шастун внутренне усмехается: вот где-то здесь он должен хватануть мужчину за руку и заорать, что у него тоже есть кольца, а потом, как в мечтах девочек о краше, они сосутся прямо под неоновым лого Versus’а. Но он так, конечно, не делает. Просто продолжает сканировать сидящего напротив Попова, пока не ловит вопросительный взгляд почти серых в таком освещении глаз.       — Дыру прожжёшь, — бросает мужчина, отворачиваясь.       Парень фыркает:       — Неприкосновенный, что ли?       — Вслушайся, какой там корень. От слова «касаться» происходит. А ты меня не трогаешь — смотришь.       — Мне начать тебя трогать?       — Напомни, как там тебя?..       — Антон.       — Точно.       «Господи ебаный блять, он что, флиртует?!»       Арсений вновь цепляется глазами за что-то на противоположной стороне бара, но не уходит, сидит, попивает коктейль и иногда фыркает куда-то в стакан. Шастуну смешно, но это льстит — он его чем-то зацепил. Как ни разу не смог зацепить комментарием, треком или интервью. Какая же ты сука, Попов. В голову парня закрадывается мысль, что из этого дурака вышел бы отличный актёр, если он, конечно, не перенаправляет всё адресованное ему своим менеджерам и свите. Вряд ли его держат — или ещё хуже, он сам так делает — в вакууме, куда не проникает ничего из внутряков тусовки или прочие движухи. Не может Попов быть далеко от инфоповодов. Что точно Антон понял о нём за это время, так это то, что мужчина голодный до информации: ему точно нужно знать, кто, где, как и главное — что говорят о его светлой фигуре и графской заднице. А семнадцать диссов, три стрима, два интервью и целый раунд баттла он вряд ли пропустил бы.       — Антоха, здорово! — Из мыслей выбивает хлопок по плечу и голос Рудбоя. Парень на секунду замечает удивлённый взгляд Арсения, прежде чем посмотреть на улыбающегося во весь рот подошедшего.       — Ванчо, — улыбается парень и встаёт поприветствовать его. Даёт пять и приобнимает. С Ваней они познакомились около года тому назад, когда совершенно случайно пересеклись здесь же, в «Семнашке», когда Рудбой подошёл к нему после баттла, чтобы обсудить раунд Антона, полностью построенный на неймдропинге баттловиков с «King of the Dot», «TopTier Takeover» и ещё нескольких площадок, которые даже половина аудитории Versus’а не знает.       — Давно приехал? Сидишь как сыч, даже не написал, что будешь.       — Часа два уже здесь, поймал только Эдика.       — Кингста тут, что ли?       — Да нет, Скруджи.       Рудбой корчит лицо, будто не то наступил в говно, не то вместо нюдса ему кинули дикпик.       — Это уже на твоей совести, — усмехается Ваня. — Не теряйся, придурь.       — Кто б говорил, — подкалывает Шастун, намекая, какая Ваня редкая птица на подобных тусовках в последнее время.       — У меня альбом, творчество.       — А у меня типа нет.       — А твоё творчество зависит не от тебя.       Парень делает страшные глаза, внутренне обращаясь ко всем богам, чтобы Ваня ничего не сказал, но он продолжает:       — Ладно, братан, мне Рестора надо найти. Про тебя Райтраун спрашивал, обкашлять что-то хочет или пиво с тебя содрать. Ещё увидимся.       Парень кивает, и они прощаются. Переводит взгляд на Арсения, в глазах у того какая-то сумасшедшая, горящая смесь из удивления, восхищения, любопытства и чего-то особенного, арсеньевского.       — Дыру прожжёшь, — слегка грубо возвращает Шастун.       — А вы давно с Рудбоем знакомы? — говорит, улыбаясь, вперёд аж подаётся.       — Где-то год.       — Как познакомились?       — Тебе зачем?       — Ну Антон. — У парня чуть не открывается рот от возмущения. Значит, как что-то нужно, так он его имя выучил сразу, без всякого кокетства пытается выведать. Какая же ты сука, Попов!       — После баттла перетёрли за «King of the Dot».       — А я Органика знаю.       — Поздравляю тебя.       — А ты..?       — Нет, с Оксимироном меня Ваня не знакомил, — перебивает уже раздражённо Антон. Надо же, блять, к Оксимирону ему надо.       — Может, я не это хотел спросить, — упрямится мужчина, вспыхивая.       — Все об этом спрашивают.       — Я вообще хотел про Джарахова спросить.       — Ты ж его баттл судил.       — А познакомиться не получилось.       — Какой же ты пиздун.       — Не суди по себе, как там тебя.       — Антон.       — Точно.       Шастун откровенно смеётся, и через несколько секунд его смех подхватывает Арсений. Парень думает: он красиво смеётся, по-настоящему, не те выжатые смешки, как во многих интервью или баттлах, а смех. Неуместно громкий, поразительно чистый и удивительно красивый. Так смеются, потому что смешно по-настоящему, а не чтобы сделать приятно тому, кто пошутил. От этого в помещении становится светлее, а в груди жарче. Не думал парень, что сможет так залипнуть на чей-то, казалось бы, обычный смех, но и Попов ведь не обычный — вслух в этом Антон, конечно же, никогда не признается, привычно добавит, что он «не обычный придурок, а сказочный ебанат». Потому что о чувствах только с матами — они часть его, без них дисс не напишешь.       Парень берёт свою бутылку, салютует ею и уходит, не проронив ни слова. Потому что изо рта точно вырвется что-то сопливое и честное, а он такого не хочет — это не про них, они незнакомцы. Уходит прямиком в толпу, чтобы найти не то знакомых, не то забытье. Его отовсюду продолжают узнавать, хватают за плечами, пихают в руки ещё одну бутылку пива, в ухо кричат «красавчик» и «бля, брат, респект тебе». Кроме друзей никто в стенах «семнашки» не знает его имени. Это было чем-то личным, чем-то из его настоящей прошлой жизни, в которую не хотелось пускать чужие любопытные носы. Оппоненты на баттлах пытались раскопать его настоящее имя, но он мастерски вкидывал им совершенно другую информацию, и они называли его то Валерой, то Никитой, то Ефимом, то Женей. Это была дань той какой-то воображаемой жизни, в которой он не выбрал баттл-рэп, а стал кем-то серьёзным, чтобы приезжать домой к маме в Воронеж, привозить подарки и рассказывать об успешных успехах в карьере. Это всё для Антона Шастуна, для чужих ожиданий, которые он не оправдал к своим двадцати пяти. А здесь, в духоте бара, среди потных тел и рек алкоголя он был парнем с псевдонимом, который он придумал в восьмом классе, когда по приколу зарегистрировался на «hip-hop.ru», а потом начал сочинять рэп, думая, что копировать флоу Гуфа — пик мастерства.       — А вот и Бигснейк! — Парень пробирается к знакомым, и первым его узнаёт Похоронил.       — Здорова, Пох, — улыбается Антон и отвечает на рукопожатие. Несколько незнакомых парней кивают.       — Мы слышали, Граф приехал.       — Я в курсе.       — Уже виделись? — Их «отношения» были известны всем в тусовке, и это было одной из ключевых тем для подъебок.       — Ой, Серёг, завали!       — Как скажешь, Жек. — Похоронилу перед баттлом Антон через знакомых слил, что его якобы зовут Женей. Естественно, оппонент повёлся, а после баттла они заобщались, и Шастун сказал, что его зовут, конечно же, не так. Сергей сначала обиделся, но вскоре вспомнил, что, в таком случае, Хэллоуин торчит ему пять тысяч за проигранный спор по поводу имени Бигснейка. С тех пор он иногда подъебывал «Женю» этим именем.       — Слушай, чувак, — привлекает его внимание Алфавит, — смотрел уже крайний баттл на RBL?       — Через пару минут выключил, — честно признаётся Антон. Дело даже не в приверженности Versus'у — баттл откровенно тухлый с второсортными панчами.       — Я твои треки так же слушаю, — гогочет из-за плеча Хэллоуин.       — Спасибо тебе, братан.       Тусовка идёт своим чередом, кто-то уже давно оккупировал всё свободное пространство у диджейского пульта, танцуя, кто-то курит у открытых дверей бара, кто-то донимает бармена, выпрашивая очередной бесплатный коктейль, кто-то сосётся на диване, а кто-то обсуждает предстоящие ивенты и баттлы. Отовсюду слышны знакомые имена, мелькают пьяные лица бывших или будущих оппонентов. Но пока все дружелюбны друг к другу, потому что знают, как Лёша Москвин ненавидит потасовки в баре. Шастун успел ещё раз пересечься с Рудбоем, обсудить рекомендованный им документальный фильм, а потом получить пиздюлей от Скруджи за последний выпущенный дисс. Криду пришлось успокаивать Эда, пока он обещал запихать Антону в жопу стоящую неподалёку бутылку виски. Было не понятно, шутит он или просто заранее предупреждает, чтобы парень не строил других планов на вечер. Выграновский всегда был против всех этих диссов, он считал, что если есть какие-то претензии, то лучше сказать их человеку прямо в лицо, а не выкидывать трёхминутные обсасывания чужого чиха в интернет. На это парень отвечал, что делает этим сразу два дела: кидает претензию и зарабатывает со стриминга. У Эда всегда была готовая обойма возражений, и они спорили до угроз запихать другому куда-нибудь что-нибудь. Или их разнимал Егор, когда оказывался в эпицентре срача.       Но они всё равно были друганами. А Скруджи ещё и оказался другом Арсения, за что ему Антон, естественно, предъявил, сразу же, как они встретились взглядами в полуметре от барной стойки. Эд тут же беспечно кинул, что это вообще-то Крид приятель с Арсением, поэтому они и познакомились. А потом они начали ругаться.       — Та шо ты говоришь, хлопец, — перебивает Выграновский, — а кто мне в уши ссал, что как только твоя принцесса тебе ответит, ты этот конвейер говна забетонируешь?       — Я бухой был, — кипит Антон, в очередной раз мысленно проклиная феноменальную память даже бухого в жопу Эдика.       — Тебе же Крид по-русски сказал, что Поповский твои некоторые диссы слышал.       — Не помню я такого!       — А я помню. Значит, было. Егор спиздеть не даст, да, булка?       — Прекращайте уже, заебли, — отбивает парень, когда спорящие зыркают на него. — Мне Арс написал, чтобы я пришёл. Вы либо со мной, либо ты, Эд, потом сам себя будешь тащить домой.       Булаткин забирает со стойки приготовленный барменом «олд фэшн» и утекает в толпу. Выграновский, выругавшись сквозь зубы, хватает Шастуна за локоть, вышвыривая его куда-то в район удаляющегося парня. Попов сидит всё за тем же столиком, как и в начале вечера. Вокруг него разномастная толпа, в которой несколько лиц бывших оппонентов, знакомые по временам «hip-hop.ru» рэперы и абсолютно незнакомые люди. И в центре этой вакханалии восседает Арсений, сверкая бледными коленками. В голове Антона вся эта картинка сама достраивается до известного мема со светленькой девушкой в окружении темнокожих парней. По обрывкам фраз становится понятно, что обсуждают они незавидную судьбу русского баттл-рэпа. Кто-то пытается оспорить культовость некоторых баттлов, другие обсуждают, куда дальше свернёт вектор. Пару раз парень улавливает своё имя, но Граф на это никак не реагирует. Это почему-то успокаивает. Шастун углядывает, что его недавнее место напротив мужчины освободилось, плюхается туда и втягивается в разговор.       Через полчаса толпа редеет, через ещё столько же говорить продолжают лишь Антон с Арсением. Они углубляются в обсуждение и анализ самых просматриваемых баттлов. Парень ловит себя на том, что никто из слушающих не пытается встрять в диалог. Вокруг тишина человеческих голосов, несмотря на грохочущую музыку и крики с танцпола. Они говорят как два разных в мнениях человека, Попов внимательно вслушивается в аргументы, а Шастуна просто ведёт с того, как мужчина серьёзно рассуждает, отвлекаясь лишь чтобы отпить из стакана. Незаметно они остаются в окружении Скруджи, Крида, ХХОС’а и какого-то паренька, кажется, из графской свиты. И тут парень ловит себя на мысли, что Арсений воспринимает его как равного. Это то, чего Антон хотел так долго, а здесь, получается, взял своё, но это его не радует, наоборот — ему противно от того, как всё складывается. Он замолкает, и Попов произносит его псевдоним:       — Многие, например, я знаю, прям тащатся с баттлов Бигснейка, а я не думаю, что там что-то стоящее.       — Погоди, — перебивает его парень, — то есть, ты не знаешь, кто я?       — Антон, разве нет? — Глаза у Арсения поразительно чистые и удивлённые. Не сращивает.       — Арс… — Шастун вздыхает, словно мир резко обрушился тяжестью ему на плечи, поправляет кудрявую чёлку и вскидывает взгляд. — Это я Бигснейк.       — Правда? А не скажешь — кажется, вполне приятный человек по общению. — Голос до мерзкого снисходительный. Взгляд в свою сторону Антон не ловит.       Из «семнашки» он уезжает на вызванном Эдом такси где-то под утро. Больше с Поповым они не пересекались. Кажется. По крайней мере, всю ту часть ночи, которую Шастун помнит отчётливо, мужчины в ней не было. Была лишь горькая обида и сладкий алкоголь. В них парень нырнул отчаянно, не задержав даже дыхания — ведь зачем утопленникам дышать? Этим снисходительным тоном и пренебрежительным взглядом Антон будто бы утвердился в своём давнем и потаённом — он никогда не поднимется на одну ступеньку с таким как Граф. Всегда будет ниже, хуже, неинтереснее, глупее, наивнее, неизвестнее, бесполезнее. Будет проигравшим в любом соревновании, каким бы элементарным оно ни было. Несмотря на высокий рост, он не дотягивается — и не дотянется. Это Арсений точно дал понять. Сначала будто подпустил ближе, говорил как с равным, а потом спустил по этим ступенькам вниз, близко к самому дну, в котором разливаются алкогольные реки, на волнах которых не ощущаешь своё тело, а эмоции становятся лишь отражением чего-то на чужих лицах. Такое дно принимает Антона с распростёртыми, пока оттуда его не выдёргивают — он распахивает глаза, видя перед собой экран телефона в пальцах Позова.       — Это че? — И тычет прямо в глаза.       — Блять, Поз, — стонет парень, потому что для звука настоящего голоса надо прилагать недюжее усилие, на которое он пока не способен.       — Сосались? Я по глазам твои бесстыжим увижу, если соврёшь.       — Че ты вообще от меня хочешь?       — Чтобы ты ответил на мои вопросы.       — Я ни одного не понял.       — Так ты глаза открой хоть, придурь, — шипит Дима и, пихнув друга, садится к нему на кровать. — Открываю утром твиттер, а мне первым делом прилетает вот это в лицо. Думаешь, у меня теперь доброе утро?       — Я даже не знаю, утро ли сейчас, — кряхтит Шастун, приоткрывая глаза, чтобы привыкнуть к свету. Экран телефона горит ещё ярче, заставляя прищуриться. — Сколько времени?       — Полдень.       — Я бы ещё поспал…       — Поспишь, когда удосужишься мне объяснить, какого хуя.       — Только ты можешь в одном предложении употреблять «удосужишься» и «какого хуя».       — Вот что ты вчера употреблял, я точно знать не хочу. Шаст, я жду!       Парень угукает, разлепляет глаза уже полностью и садится, протягивая руку, чтобы Позов вложил в неё телефон. Сначала на экране он различает капсом написанное «ОХУЕТЬ, ОНИ ВМЕСТЕ», а уже после вглядывается в фотографию, от которой глаза сами распахиваются, забирая с собой остатки сна. На ней он сам, сидит буквально в миллиметре от Попова и смотрит на него с открытым ртом. Вот прям реально с открытым, слюна разве что не капает на пол. Пиздец, думает Антон. Ещё раз смотрит на экран, потому что, ну, вдруг галлюцинация, или это пары алкоголя как-то витиевато сложились. Но нет, на фотографии сто процентов он и Арсений. А на этом твите около сотни ретвитов. Сука.       — Сука, — загробным тоном тянет парень, начиная скролить реплаи к твиту. Все как один радуются тому, что они встретились, кто-то строит абсурдные предположения про любовь до гроба, а кто-то просит рассказать больше. Шастун бы тоже не отказался узнать побольше о том, какого, собственно, хуя.       — Ну? — нетерпеливо произносит Дима, забирая телефон. — Где объяснения?       — Поз, веришь или нет, но я ничего не помню.       — Даже не помнишь, сосались вы или нет?       — Ты придурок, что ли? С хуя мы сосались?       — На этой фотке вы такие, что есть некое наитие, что после вы в дёсны жахались в туалете.       — Ну че за мерзость, фу.       — А, точно, с Арсением же у вас может быть только романтический тихий секс при свечах, а потом свадьба, общая фамилия и золотистый ретривер.       — Фу, — вырывается у Антона. Какие нахер свечи?       — Че фукаешь, я уверен, ты такое перед сном представляешь — или о каком будущем с любовью твоей жизни ты мечтаешь? — стебётся Позов.       — Сгинь, блять!       — Чур только не читай свой поздравительный рэп ему на свадьбе, а то он с тобой разведётся!       Летящий в Диму кроссовок ударяется о дверь. Антон думает, что он бы запомнил, если бы поцеловал Арсения — или нет? В этом парень не уверен. Он вообще когда-то слышал, что уверенность в завтрашнем дне это про дно, а его уверенность как раз ютится на том дне, в которое он влетел с ноги и с фанфарами. Парень шарит по кровати в поисках телефона и, к собственному удивлению, обнаруживает его стоящим на зарядке. Обрадовавшись своему невероятному пьяному мозгу, он надеется, что FaceID распознает в нём человека, а когда это происходит, так и роняет себе на лицо мобильный. На экране открыт контакт, который подписан лаконичным «Арсений пидор». Тут даже без дополнительных подсказок легко догадаться, чей это номер. Только вот ни единой мысли, как этот контакт появился в телефоне. Возможно, он попросил номер у Крида — эта мысль Шастуна успокаивает, он с улыбкой крутит её в голове прекрасные, ни с чем несравнимые пятнадцать секунд, пока не открывает мессенджер, где от «Арсений пидор» висит незамысловатое: «Ну что, Бигснейк, как самочувствие?».       Исходя из всего этого, у парня уже нет уверенности, что они не целовались.       На сообщение он отвечает спустя полчаса и болючий подзатыльник от Позова — он назвал друга припиздёнышем и посоветовал брать быка за рога, а Арсения за яйца. Переписка как-то завязывается, и до самого вечера они обсуждают какую-то незначительную ерунду по типу того, чем сейчас занимаются. В параллельном диалоге с Эдом Антон восстанавливает какие-то подробности вечера, среди которых то, что они с Поповым всё-таки не целовались, а просто о чём-то долго разговаривали на том диване, никого к себе не подпуская. Также узнаёт, что он вызвал Графа на баттл, и кто-то снял это на видео, тут же растиражировал в твиттер и по пабликам. Номерами они, очевидно, обменялись когда-то в процессе, а из бара парня утаскивал в такси Выграновский, потому что Арсений уехал первым, после чего Шастун в считанные секунды превратился в мешок с костями, которые больно потом бились о бедро Скруджи, пока он придерживал тело друга у такси. Перед ним парень извиняется и переключается на чат с мужчиной, где они обсуждают «Ведьмака» и спорят, кто был бы кем. Антон настаивает, что точно должен быть Геральтом, а вот Лютиком должен быть Арс — они же буквально похожи внешне. Через всё это Попов напрашивается на комплимент, что ставит парня в тупик — они общаются будто хорошие приятели, и это не вяжется с тем снисходительным тоном и пренебрежительным отношением. Возможно, ответы кроются в их ночном разговоре, но его парень не помнит от слова совсем. Интересоваться сейчас в переписке кажется несуразно глупым, поэтому он юморит, ведётся на попытки вытянуть комплименты и рассказывает, как они с Димой живут в этой съёмной квартире.       Они начинают общаться, и эта мысль каждый раз приводит Антона в детский восторг — он общается с человеком, которого столько времени пытался задеть, вывести на эмоцию, достать и встать с ним на одну ступень. А теперь у них в диалоге есть свои шутки, любимый набор стикеров и неприкрытый флирт, в который они почему-то скатываются изо дня в день. Парень даже забывает обо всех своих обидах, которые годами холил и лелеял — они теперь кажутся несмышлённо-детскими, в отличии от того, что он сейчас имеет. Это даже больше всего, что он представлял, когда выпускал только первые диссы, после десятка которых был до краёв наполнен отчаянием: Попов его никогда не заметит, они никогда не выйдут в круг против друг друга, чтобы плевать в лицо напротив колкие панчи, выдумывать сумасшедшие вордплеи и рыть всю подноготную на оппонента. Но они общаются, и Шастун думает, что во всём этом, наверное, был смысл, раз столько лет он был невидимкой в глазах Графа, а сейчас они обсуждают, что на ужин нужно приготовить что-то не жирное, пока парень в воображении рисует картинку, как Арсений практически бесшумно двигается по своей жутко выебистой кухне, хлопает дверцей холодильника и неторопливо нарезает овощи для салата.       И уж точно Антон не представляет, как однажды он будет готовить ужин ему.       А через три месяца Бигснейк выпускает самый сопливый трек в своей жизни. Интернет кипит, гадая, кому посвящены строчки «почему так сильно хочется всё, что нельзя?», «без тебя — значит, вовсе не с кем, без тебя, но не навсегда». Админы «Рифмы и Панчи» предполагают, что рэпер наконец-то обзавёлся отношениями и через строчки песни показывает свою любовь. Твиттер пытается в каждой букве найти отсылки к Графу. Позов, послушав, закатывает глаза и говорит, что Шастун долбоеб и влюблённая нищенка. А Арсений звонит с самого утра.       — Я послушал, — голос у него взволнованный, хоть он и пытается придать ему безразличный тон.       — Что скажешь? — Парень своего волнения не скрывает: каждые три секунды вытирает потные ладошки о домашние штаны.       — Звучание… интересное.       — Тебе понравилось?       — Понравилось бы больше, если бы ты не забыл моё имя. Шаст, я Арсений.       — Арс… — Вздох обрывается где-то на рычащей и протяжной «р». Понял, вот так просто взял и понял. Так себе из тебя конспиратор, Шастун.       — Ты же не думал, что я куплюсь на эти россказни в пабликах, что ты нашёл-таки даму сердца, — смеётся мягко Попов. — Я ведь знаю, что ты треки только обо мне выпускаешь.       — Тешишь своё чсв?       — Хочу увидеться. Приедешь?       И парень едет. Вызывает такси за неоправданные шестьсот рублей, впрыгивает в штаны, меняет футболку на худи, на ходу оповещая Диму, что приедет, возможно, вечером. Позов скептически поднимает бровь и напоминает, что нужно заниматься только защищённым сексом. Вместо прощания Шастун тычет ему в лицо среднем пальцем и, не завязав шнурки на левом кроссовке, вылетает из квартиры. В такси он пытается успокоить сердцебиение, но выходит из рук вон плохо. Пытается глубоко дышать, из-за чего водитель подозрительно смотрит на него через зеркало. Парню сразу хочется извиниться за громкое сопение из-за заложенного носа, но таксист прибавляет громкость радио, и он молчит.       Антон думает, что на его месте любой бы человек переживал. А последнее время переживал он часто: переживал, когда сообщения в чате с Арсением стали становиться всё более личными; переживал, когда они флиртовали друг с другом как влюблённые дураки, а потом устроили состязание самых тупых подкатов от рэперов; переживал, когда понял, что все их разговоры уже не такие безобидные, как в самом начале; переживал, когда за ночь ему приснилось несколько снов с Поповым, а тот в первом же сообщении утром поинтересовался, что ему снилось; переживал, когда поддавшись какому-то дурацкому разгону, отправил курьером Арсению букет цветов на занятые у Позова деньги; переживал, когда понял, что дружба с Поповым ему не нужна; переживал, когда вместо привычных хлёстких строчек на белый лист начали выплёскиваться чувства; переживал, когда просил Эда свести трек как можно быстрее; переживал, когда, не делая анонсов, готовил релиз в тайне ото всех. Все эти переживания так или иначе связаны с прошедшими тремя месяцами, в которых Попова было ещё больше, чем за все предыдущие годы, хотя тогда Шастун думал, что ещё больше просто невозможно. Парень будто выиграл обзорную экскурсию по стране сомнений в каждом своём шаге или мысли, но настолько долго протоптался на первой же развилке, что его затянуло навсегда.       За всё это время они с Арсением виделись трижды: на вечеринке Крида, в «1703» на ивенте и на дне рождения Ресторатора. Все эти встречи были случайными, потому что ни один не говорил, что будет там. Но они пересекались, болтали буквально считанные минуты и расходились. А на утро Попов писал, что это судьба, раз они продолжают где-то пересекаться, несмотря на то, что оба могли проигнорировать любое из этих приглашений. Антон с этим соглашался, хоть и не сильно верил в эту самую судьбу, про которую ему твердили. Но всё это звучало до тошноты романтично, а в душе он был тем ещё романтиком. Ну или так происходило только рядом с Арсением. В каком-то смысле, это было одно и то же.       На нужный этаж парень поднимается за какие-то несколько секунд, в течении которых не успевает даже как следует разволноваться или успокоить рвущийся наружу пульс. Дверь в квартиру приоткрыта, слышится шум работающей кофеварки и приглушённые шаги. Шастун плавно прикрывает дверь, стягивает кроссовки, не отрывая взгляда от коридора, — ждёт, когда сможет увидеть хозяина квартиры. Попов влетает в коридор, поправляя чёлку, улыбается тепло, и парень думает, что он только что переодевался после душа.       — Привет, — произносит Арсений, бегая взглядом по фигуре парня.       — Привет, Арс. — Шастун это сокращение каждый раз смакует, произнося, потому что ему дана эта привилегия.       — Завтракать будешь? Проходи в квартиру, не стой там.       — Ты завтрак приготовил?       — Заказал, — признаётся мужчина, морщит нос, будто смущается.       — Буду, если можно.       — Шаст, ну что за выражения! Конечно можно, я же предложил! Ванная вот там, мой руки и проходи на кухню.       Парень цепляет взглядом интерьер квартиры, и он абсолютно соответствует тому, каким он ему представлялся: светлые стены, минимум мебели, практически стерильная чистота и тёплые полы. В ванной повсюду десятки баночек разных цветов, и это очень веселит Антона, у которого с Димкой на двоих один шампунь (не при лысине Позова будет сказано), три геля для душа (два из которых были куплены по скидке), канистра мыла для рук (экономно вообще-то) и одна на двоих пена для бритья (подаренная кем-то на 23 февраля). Парень усмехается, что ему бы потребовалось несколько часов, чтобы все их изучить здесь, но на кухне его ждёт завтрак с Арсением. Эта мысль какая-то из другой жизни, с чужой планеты и совсем не про быт парня, но мысль правильная, отчаянно тёплая и с запахом влюблённости.       Кухня тоже такая, как Антон её себе рисовал. На столе от чашки кофе поднимается пар, еда выложена из контейнеров в тарелки, а Попов стоит у окна, подпирая подоконник поясницей. Улыбается, стоит парню поравняться со столом. Двигает ближний к себе стул, садится, ждёт Шастуна — и всё это в тишине.       — Приятного аппетита. — Тихо и спокойно, под стать атмосфере.       — Тебе тоже, — в тон отвечает Шастун.       После завтрака они идут в гостиную, потому что Антон порывался вымыть посуду, но мужчина запихнул тарелки в посудомойку и подтолкнул парня к выходу. Они садятся на диване, всё так же молча, и эту пустоту разбавляют только звуки, доносящиеся с проспекта, на который выходят окна. У Арсения уютно, но всё это кажется лишь выверенной демонстрацией того, что мужчина может позволить себе показать — на стенах и полках ни одной личной вещи, поэтому кажется, что эта квартира может принадлежать кому угодно. В любом треке Шастуна Попова больше, чем в этой безликой гостиной, где единственным оплотом искренности можно считать лишь книжный шкаф. В нём разномастные корешки кажутся абсурдно неидеальными и отчаянно живыми. Парень с лёгкостью может представить, как мужчина в свободные вечера рассматривает эти полки, выбирая, что прочитать, а потом, устроившись в кресле, листает страницы.       — Мне, если честно, немного неловко, что мы так молчим, — признаётся Антон, чувствуя себя отчего-то неуютно.       — Я думал, что сразу с порога спрошу у тебя про твой трек, — усмехается Попов, — но как-то всё пошло не по этому сценарию.       — А что ты хотел узнать?       — Почему, Шаст? Почему «если нам не дано быть вместе»?       Антону безумно хочется спросить, сколько раз он переслушал песню, но вместо этого говорит:       — Потому что это то, что я чувствую. Оно получилось какое-то…       — Слишком личное.       — Честное. Я хотел сказать, честное.       — Мы ни разу не говорили…       — Почему ты решил, что это о тебе?       — А? — Губы Арсения складываются в букву «о», а брови удивлённо взмывают ко лбу.       — Ты так уверенно утром по телефону сказал, что это о тебе, — смущённо произносит парень. По смущению они сравнялись — им обоим безмерно неловко от этого разговора.       — Все твои треки обо мне, — отшучивается мужчина. Отводит глаза на секунду, а потом вскидывает вновь, смотрит в глаза: — Разве нет?       — Ты прав.       Попов издаёт смешок, пока парень чувствует, как по-дурацки краснеют кончики ушей. Он в этом треке впервые честен — в первую очередь, сам с собой. Настолько привык, что о чувствах по-другому не умеет, всегда должны быть колкости, отрицание и непринятие на сдачу. А здесь строчки сами складывались, пока чат с Арсением был открыт на самых дурацких сообщениях, которые, ко всему прочему, парень ещё и хранил в скриншотах, специально запаролив папку. Казалось, что вот эти две минуты он просил у самого себя, чтобы их потратить на осознание того, как глубоко Попов влез под кожу, миновав рёбра и практически взял в осаду сердце. Потому что внутри сумасшествие кружит с ненужным азартом — выгорит или нет. Пока Антон ощущал, что выгорает лишь он — в треке усталость между строк, там же ощущения, что на подобную искренность он едва ли способен.       Это совершенно не то, чего от него ожидали фанаты и любители его баттлов. Это отличалось от всего его творчества, которое видел свет. В черновиках и паре демок были подобные треки, но их выкладывать казалось неправильным — они не для широкого круга, они для того, чтобы вспомнить их в плохие дни и сделать себе ещё хуже. И это уж точно не то, что Попов мог себе предположить. Парень уверен, что его дружки уже давно обсосали каждую строчку этой песни. Возможно, и сам Арсений не в восторге от того, что стал героем подобных од. Но так Антон ощущает, что стал чуточку честнее с собой, а Эд, послушав, сказал, что если Попов не будет рыдать в подушку при прослушивании, то у него нет сердца.       Арсений прав, что так или иначе всё творчество Шастуна — правильнее будет сказать Бигснейка — крутится вокруг Графа. Это даже не кокетство, а факт. Разве что баттловые строки не относятся к мужчине, но и баттлит парень реже, чем выпускает диссы. Забавно, что он потратил столько сил, времени, чтобы Попов его послушал, а он опять сделал финт ушами — послушал, считай, признание в чувствах. А сейчас сидит на расстоянии меньшем, чем предполагает ситуация, крутит печатку на пальце и что-то высматривает в обивке дивана.       — Мне, наверное, лучше поехать, — разрезает тишину Антон. Не то чтобы он воображал, как они начнут с порога целоваться, но кажется, что здесь всё зашло в тупик, и ему заранее обидно за то, как они всё проебали.       — Почему? — Мужчина вскидывается, упирается взглядом, бегающим по всему лицу. — Прости, Шаст, я всё думаю про твой трек… Ты меня поразил.       — Навылет?       — Как раз-таки в яблочко.       — Если попытаться дёрнуть — пойдёт кровь?       — И заденет что-то жизненно важное.       Шастун замирает. Говорить метафорами — странно, но это так, сука, по-арсеньевски. И так правильно. В метафорах — ответы.       — Если я тебе сейчас скажу то, о чём думаю, ты можешь уйти — я дверь не запер, — говорит Попов, продолжая неуверенно прокручивать в голове сотню мыслей и сценариев, что буквально отражается на его лице.       — Арс… — парень порывается вперёд, но мужчина выставляет руки. — Хорошо, я тебя слушаю.       — Это самое неожиданное, что когда-либо я получал. Я привык, что все высмеивают меня, моё творчество, баттловые строки и образ жизни, а здесь ты говоришь совершенно другое — и я впал в ступор. Потому что я знаю, какое у тебя отношение ко мне, я помню твой взгляд в ту первую встречу в «1703». Но потом ты назвал свой псевдоним, и я вспомнил, кто ты. Забавно, что мне ты назвал своё настоящее имя. Эд говорит, ты так никогда не делаешь. А потом мы с тобой почти до утра говорили о всякой ерунде, словно знакомы долгое время, и мне понравилось. Потому что ты был честный. И бухой, конечно, но больше всё же честный, настоящий какой-то. Я хотел довезти тебя до дома, но Эдик отговорил — сам вызвал тебе машину. А утром мне показалось таким естественным написать тебе, спросить, как твоё самочувствие. И всё как-то закрутилось, что мы стали общаться каждый день по много часов. Обсуждать всё на свете, шутить, флиртовать. Я так испугался, когда закинул какое-то двусмысленное сообщение, а ты не отвечал какое-то время. Но ты не послал меня, не кинул в чёрный список, и я подумал, что ты мне понравился ещё в тот вечер в «семнашке». Детское слово, но оно хорошо сюда подходит — понравился. Поэтому я всё ещё прокручиваю в голове твои строчки из этого трека, Шаст. Забавно, как они вообще не вяжутся с твоими баттловыми — как там было? «Ты как-то говорил, что баттлы для тебя как автогонки. Так знай, сегодня твою машину спасут только иконки».       — Погоди, ты… — Антон широко распахнутыми глазами смотрит на мужчину. — Ты что, смотрел мои батлы?       — Мне нужно было узнать врага в лицо, прежде чем пустить его на порог своей квартиры, — хитро улыбается Арсений.       Шастун тянется вперёд, даже не пытаясь стереть восхищённую улыбку. Где-то на середине дивана они сталкиваются губами, и у мужчины вырывается удовлетворённое мычание прямо в губы. Парень умещает руки на чужой шее, пока Попов сжимает его предплечья, и кожа под прикосновениями горит. Они осторожно исследуют губы друг друга, переходя на короткие поцелуи-ожоги в уголки рта, то в верхнюю, то в нижнюю губу. Мужчина жмётся ближе, прикосновениями перетекает на бока парня, пальцы рвутся под ткань худи. Антон пальцами исследует линию челюсти, направляет аккуратными прикосновениями, словно пытается усмирить всё нетерпение Арсения одними кончиками пальцев. Он надавливает на шею в своих руках, заставляет немного отклониться, чтобы получить больше — больше пространства, больше доступной кожи, больше касаний губ, больше чувств. Покрывает поцелуями нижнюю губу, переходит на подбородок, чертит прямую к щекам и спускается к линии челюсти. Целует рядом с мочкой уха, и мужчина громогласно втягивает воздух.       Губы вновь сталкиваются, умело прячут улыбки в поцелуе. Перед закрытыми глазами отпечатки чужих эмоций, на губах вкус чужих губ, в них обоих слишком много рвущихся наружу чувств. Прикосновения становятся напористыми, губы уже горят. Одно дыхание на двоих. Антон приоткрывает рот, и Арсений скользит в него своим языком. Касания рук голоднее, прерывистее, отчаяннее, словно пытаются ухватиться друг за друга, чтобы спастись от падения. Но чужие руки держат слишком крепко и требовательно, чтобы позволить упасть или отстраниться. Шастун думал, что мужчиной нельзя восхищаться ещё сильнее, но рядом с кристальным восхищением в этот момент всё остальное меркнет. Попов в его руках ласковый, напористый, мягкий, горячий — миллион оттенков, раньше недоступных. Они целуются самозабвенно, выучивая наизусть чужие губы, которые уже кажутся продолжением собственных.       Прихватив зубами нижнюю губу Антона, Арсений разрывает поцелуй и ловит воздух. Кажется, что в комнате, ещё горящей от их поцелуев, его недостаточно.       — Всё ещё думаешь, что я могу уйти? — хрипит парень, глядя в сияющие синевой глаза.       — Всякое может быть, — хохочет мужчина, дёргает плечами, словно действительно сомневается.       — Поверишь, если я скажу, что хотел этого уже несколько лет?       — Где-то между «видно, круто средь нулей побыть единицею» и «много рэпа слышал, но питерский — залупа»?       — Ты их слушал?..       — Если честно, на рандоме открыл пару текстов. Но если хочешь, я послушаю. Всё-таки ты старался.       — Не нужно, не слушай. А то вдруг разочаруешься во мне.       — Это будет трудно. — Попов улыбается до невозможно красивых ямочек на щеках. Парень безбожно залипает. — Получается, у нас впереди целый день.       — И что будем делать? — спрашивает Шастун, пока губы покалывает от одной мысли, на что они могут потратить всё время.       — Будем разговаривать.       — Разговаривать?       — Шаст, ты произнёс это так, будто разговор со мной — худшее, что может произойти в твоей жизни.       — Но ведь есть десятки вариантов, что мы можем делать!       — Тогда напиши весь список, пока я пошёл в душ.       — Ты собираешься..?       — Ты только что потерял эту возможность, Шастун. Разговаривать, — по слогам растягивает Арсений и, чмокнув парня в макушку, удаляется в ванную.       «Невозможный», думает Антон, и эта мысль ни на секунду не выходит из его головы последующие четыре месяца, за которые их взаимоотношения становятся настоящими отношениями. Номинально парень всё ещё живёт с Позовым, но он сам, если честно, не помнит, когда последний раз проводил там больше нескольких часов. Бóльшая часть его вещей уже спустя месяц перекочевала в квартиру Попова, и он смог разглядеть все баночки в чужой ванной, а потом и перепробовать половину. Они всё так же самозабвенно целовались в свободные минуты, когда оба не были заняты работой, творчеством или домашними делами. Шастун с уговоров мужчины готовил собственный альбом, в котором он выливал всю свою рефлексию, которую пачками перерабатывал с самого начала отношений — оказалось, что над ними нужно работать и не сливаться с партнёром, а быть вторым равноправным партнёром. Всему этому Антона научил Арсений, и это было одно из многотысячного списка, о чём парень думал с приставкой «невозможный».       Тексты для альбома выходили рваные и болючие — парень иногда соединял их из каких-то обрывков строк из заметок в айфоне или старых черновиков. Но они все отражали именно то, что Шастун так ревностно столько времени охранял от толпы зевак, смотрящих его баттлы и слушающих диссы. Всю глубину в нём открывает Попов и просит, чтобы парень осмелился показать это и другим. Тем самым, кто не знает имени и видит только маски, потому что они, скорее всего, поймут и примут. В каждом есть это потаённое, чего не выложишь человеку при знакомстве, но оно зудит и ползёт вверх по рёбрам, щекоча горло комком непроизнесённых фраз. И человек решается открыться глаза в глаза лишь немногим, только тем, в ком он уверен, что весь груз тёмных и светлых дней в нём примут, не обесценят и поймут — или хотя бы сделают вид. Для Антона таким стал Арсений — они оба были с десятками изъянов, изъеденными душами и израненными смыслами. Но они встретились с ними лицом к лицу и не испугались. Потому чёрные и белые полосы в итоге можно превратить во что-то ценное; и мужчина был уверен, что альбом таковым и станет — нечто хрупкое и вместе с тем монументальное, глубокое и нужное.       Если бы не Арсений, этого всего не было — парень это точно знал, словно очередная заповедь на глиняной табличке. Антон чувствовал, как его поменяли эти месяцы. Но не его одного — мужчина тоже поменялся. Ему было сложно подпускать кого-то настолько близко, чтобы обнажать себя. Первое время он держал Шастуна на дистанции, несмотря на вечно сплетённые конечности каждый вечер. Но со временем он стал показывать больше себя — не маску самоуверенного рэпера, а уязвимого человека с тем же базовым набором эмоций, которыми обладает каждый человек в этом мире. С каждым отброшенным слоем шелухи он становился настоящее и сильнее. Эту перемену Антон любил в нём больше всего, он слышал эту перемену в демках, которые Попов иногда крутил в машине, чтобы представить, каким должен быть конечный вариант трека. Он крепко сжимал руку Арсения, целовал в висок и шептал в волосы «я тобой так горжусь».       Шастун сидит в кресле, копается в твиттере, где кто-то опять выпустил какой-то трек, в котором сделал какие-то отсылки на кого-то. Он закатывает глаза на каждый восхищённый твит и пишет свой, в котором проходит катком по незыблемому лику творца — эту часть своей жизни он точно не смог бы изменить, потому что ему кайфово накидывать хуев за шиворот любому, кто выпускает всякий шлак под видом шедевральной композиции.       — Опять делаешь вид, что тебе есть дело до чужих строчек, — усмехается Попов, посмотрев уведомление о новом твите Бигснейка.       — Не всё же твои поносить, — хитро улыбается парень валяющемуся на диване мужчине.       — Тебе, кстати, писал Ян?       — Полчаса назад.       — Согласился?       — Как только увидел там твоё имя.       — И я.       — Обожаю, Арс.       — Ещё бы, Шаст, — светит Арсений, — мы же родственные души.       — Родственные души? — удивлённо, со смешинками в морщинках у уголков глаз переспрашивает парень.       — Ну да, а ты не знал?       — Расскажешь?       — Как-нибудь потом.       — Слушай, Арс, а почему мы с тобой так и не вышли на баттл?       — А зачем? Не вижу в этом смысла.       — Почему?       — У тебя ещё не готов альбом, у меня синглы пока черновые, — жмёт плечами мужчина, словно говорит самые очевидные вещи.       — То есть, ты хочешь использовать баттл как площадку для промо? — недоумевает Антон.       — Шаст, ну ты с луны свалился? А зачем он нам ещё? Мы с тобой вместе, у нас всё отлично, а баттл только привлечёт к нам ненужное внимание.       — Ну да, а если будут треки и концерты, то баттл ебать нужен.       — Обычный маркетинг, Шаст.       — Я хочу баттл не ради маркетинга. Я хочу баттл с тобой, потому что я тебя вызвал.       — Слушай, — на выдохе произносит Попов, — твои пьяные выкрики тогда никто всерьёз не воспринял. Считай, этого вызова и не было.       — Он есть на видео.       — Скажешь, что много выпил.       — С хуя ли? Я хочу баттл. — Голос парня уже практически заполняет всю комнату. Он чувствует, как от злости и обиды потряхивает руки.       — Ну зачем оно нам, Шаст?       — Да потому что я баттл эмси, ты тоже баттл эмси. У меня два десятка диссов о тебе, я столько лет делал всё, чтобы ты меня заметил, и мы вышли в круг!       — Тебе мало того, что есть сейчас? — мужчина выглядит растерянным и бегает взглядом по чужому лицу в поисках ответов.       — Мы сейчас говорим о баттле, — огрызается парень.       — Мы сейчас всё ещё говорим о нас.       Арсений смотрит с разочарованием, и это злит Шастуна ещё больше. Он никогда не давал поводов, чтобы на него смотрели так. Он настолько привык видеть глаза мужчины светящимися, улыбающимися, поддерживающими, любящими, что сейчас это вызывает отторжение. Антон смотрит на него, и желание отвернуться пересиливает здравый смысл. Парень вперивается взглядом в пол, пытается собрать мысли в кучу, но не нашедшая выхода злость всё ещё клокочет между рёбер, и он практически капитулирует перед ней. Замечает на журнальном столике несколько листов с черновиками последней, недостающей на альбоме песни, хватает их каким-то чуждым ему, почти животным движением и комкает в руке. Сейчас их лучше занять ни в чём невиновной бумагой, чем дать им волю и навредить тому немногому, что вообще имеет смысл. Пересечься взглядами с Поповым он боится — изнутри может рвануть что-то неподконтрольное и то, что парень так усердно прячет каждый день своей жизни. Ему тошно от самого же себя, но он ничего не может поделать, пока услужливый внутренний голос шипит, что подавленные эмоции всегда выплёскиваются гневом, когда ты не знаешь, что чувствовать. У Шастуна эмоций — спектр, но сейчас он им не знает названия и не даёт выхода.       — Я пойду, — произносит с трудом, слова начинены свинцом.       Видит боковым зрением, что Арсений подрывается следом, и взмахивает рукой, останавливая. Сейчас они оба первым же словом подпишут смертный приговор. Антон никогда в бога не верил, но сейчас осоловело молится всем ему известным богам, чтобы он смог уйти в тишине. Молитва сопровождает его, пока он выходит в коридор, пока ещё сильнее комкает листы невиновной бумаги, пока обувает кроссовки, пока нажимает на ручку двери и пока прикрывает её с обратной стороны, навалившись на неё весом всего тела — у него больше нет сил. Такси вызывает у подъезда, пока первая сигарета уныло тлеет в свинцовых пальцах. Водитель подъезжает слишком быстро — к докуренной до фильтра третьей сигарете.       Позов встречает друга удивлением и в одних шортах. Говорит что-то о том, что не ждал, хоть Антон и имеет полное право появляться дома в любое время. Потом замечает стеклянные глаза и осторожно касается чужого плеча. Антон сбрасывает кроссовки, но от поддержки друга не отмахивается. Смотрит на него и не может ничего сказать, будто слова растеряли всю ценность и лишились смысла — но только в словах Шастун и мог обрести себя. Они выкуривают в тишине кухни по паре сигарет, Дима предлагает чай и заваривает себе кофе. Обе кружки остаются остывать на застеленном клеёнкой столе. Парень заходит в свою комнату, берёт в руки давно отброшенный блокнот и делает то, что умеет лучше всего.       Антон вновь пишет дисс. Складывает колючие слова в строки, и ему становится легче. Трек он не выкладывает даже в день баттла, на котором они оба с Арсением будут плечом к плечу стоять в толпе, подмечая удачные панчи и провальные куски раундов у баттлящихся. Вся злость парня, конечно же, сводится на нет уже на следующий день, но осадок остаётся. Ему хочется довести дело до конца, закрыть этот гештальт с тем, как долгие годы он изводил себя, выплёвывая строчки только для того, чтобы повторить это всё в последний раз вживую в кругу. Чтобы смотреть в серо-голубые глаза и видеть кнопочный нос, который он целовал последние несколько месяцев каждый день. Сука. Ему принципиально нужно в «1703» с Графом. Чтобы крики, пот, слёзы, кровь — всё в лучших традициях жанра. Чтобы другие тоже признали, что они равны. Чтобы другие увидели, что он может лучше. Но Попов упрямый, его не вытащить уговорами. Шастун практически смиряется.       Как и почти смиряется с тем, что невероятно скучает. Всю дорогу до «семнашки» он думает лишь о том, что сейчас встретится с Арсением, и они, возможно, даже не поприветствуют друг друга. Парень считает, что им извиняться друг перед другом не за что — ничьей вины нет в том, что они по-разному смотрят на эту ситуацию. Но ведь разногласия не могут убить чувства?.. Они оба точно не смогут выкинуть на помойку проведённые вместе дни, недели, месяцы. В них было слишком многое, что было для обоих впервые — и это, безусловно, важнее баттлов и карьер.       В «1703» вход по спискам, и несколько человек толпятся на улице в ожидании не то расторопности организатора в поиске фамилией, не то кого-нибудь, с кем можно покурить. Парень дожидается в стороне, пока они все разойдутся и подходит к входу. Со списком стоит Дэн, бармен, в одной руке у него зажаты сигарета, ручка и телефон, а в другой — планшетка с бумагами. Они приветствуют друг друга, и парень пропускает Шастуна, даже не сверяясь со списком, лишь хлопает по спине и, улыбаясь, желает хорошего баттла. Забавно, что когда он сам выходит в круг, то его никто так не поддерживает. Он окидывает взглядом барную стойку, которую облюбовали практически все находящиеся в помещении. Решает, что возьмёт себе пиво чуть позже, когда толпа начнёт собираться. Видит, как операторы расставляют камеры и свет, проходит, поздоровавшись, мимо Ресторатора, проверяющего звук петличек для записи рекламной интеграции, и уходит в самый непримечательный угол, откуда хорошо видно вход и не видно его самого. Антон переживает, и это настолько забытое чувство, что ему смешно — рядом с Арсением он ни разу этого не испытывал. Он уже и забыл, каково это переживать.       Постепенно бар заполняется зрителями, становится теснее и жарче. Парень перемещается к бару, заказывает пиво и мимоходом интересуется, не приехал ли Граф. Бармен пожимает плечами, окидывает взглядом толпу, говоря, что не видел. Шастун кивает, оплачивает напиток и идёт к собравшейся толпе — первые баттлеры приехали вместе со своими компаниями. Выставляется последний свет, оператор расставляет толпу, даются последние рекомендации по тому, как встать и кому передать воду. Эмси в последний раз пробегают глазами по текстам раундов, и Ресторатор командует начало. Свет софитов слепит непривыкшие к нему глаза.       Антон отпивает пиво, краем глаза замечая движение рядом с собой. Близко к нему протискивается Попов, довольно улыбается и хлопает Ресторатора по плечу, показывая, что он на месте. Парню становится сложнее дышать — Арсений рядом, улыбается, когда Саша представляет его, жмёт руки всем, кто стоит рядом. Слишком давно они не виделись, и парню впору бы обвинить в этом себя, но он стоически выдержал всё время разлуки, чтобы не впасть в бессмысленное самокопание, и сейчас на баттле он точно этого делать не будет. Он просто рад, что мужчина не отказался от приглашения из-за их дурацкой ссоры.       Когда эмси справа начинает первый раунд, Шастун чувствует, как Попов — его касания он ни с кем не спутает — сначала касается пальцами его ладони, а потом чертит на ней круг, словно в детской игре. У парня мурашки бегут до самого затылка, и он прячет розовеющее лицо в стакане пива. Повторив махинацию ещё несколько раз, мужчина цепляет кончиками пальцев кольцо на руке парня, которое подарил ему сам какие-то жалкие, кажущиеся вечностью, две недели назад. Он крутит кольцо и, заметив смотрящие в упор глаза Антона, прикладывает палец к губам, словно просит тишины. У Шастуна пульс отбивает чечётку, отдаваясь пульсацией сразу во все части тела. Он, кажется, состоит только из прикосновений Арсения, и, видит бог, он скучал по ним каждую чёртову минуту. Хочется переплести пальцы, но он помнит жест, призывающий к тишине, поэтому пытается вслушаться в строки всё того же первого раунда. Хоть это всё и кажется невозможным, пока прохладные пальцы касаются руки — и это до отчаянного правильно.       Парень искренне старается вслушиваться в тексты раундов, подмечает очень удачные панчи, улюлюкает вместе с толпой и несколько раз едва удерживается от фейспалма. Но весь смысл происходящего сосредоточен в том, что скрыто от чужих глаз. Трепетные прикосновения перерастают в настойчивые касания к предплечью, чтобы Антон чуть наклонил голову. Арсений, почти прикасаясь к уху губами, мелет абсолютно несусветную чушь, и парню как никогда сильно хочется его обнять. Будто всей толпы не существует, а они никогда не сталкивались с разногласиями. Парень думает, что раз мужчина так легко сейчас цепляется за его руку, то, возможно, он поразмыслил надо всем тем, что они обсуждали в последний вечер. Или, может, он понял, что они оба сглупили и решил первым сделать шаг к тому, чтобы все чувства не обратились в пыль. У парня внутри подогревается надежда, и она точь-в-точь по теплоте как рука Арсения.       Баттл заканчивается очевидным перевесом в сторону одного эмси, и это даже заметно по тому, какими реакциями сопровождались последние раунды. Шастун в памяти крутит некоторые особенно удавшиеся куски у обоих, но перевес очевиден. Здесь он точно знает, за кого отдаст голос не только сам, но и судьи со зрителями. Ресторатор просит Эрнесто Заткнитесь, первого судью, огласить решение, и он, по старой-доброй традиции, открывает блокнот, который испещрён заметками о прошедшем баттле. Толпа смеётся, и Эрнесто начинает разбор раундов. Всё это время подбородок Попова практически лежит у Антона на плече, чтобы якобы лучше разглядеть говорящего — это мужчина опять же шепчет в самое ухо, касаясь губами мочки. К тому моменту, как Заткнитесь наконец-таки отдаёт свой голос, занимательную позу этих двоих замечают люди, и парень слышит перешёптывания.       Ресторатор передаёт слово Графу, и он аж весь загорается — Шастуну это каждый раз кажется невероятным. Прикованное к нему внимание делает Арсения слепящим стробоскопом, в лучи которого попасть до безумия просто — нужно просто наблюдать.       — Во-первых, я хочу поблагодарить Саню за приглашение, — начинает мужчина и жмёт Тимарцеву руку. — Во-вторых, хочу сказать, что баттл мне понравился — все же согласятся, что через экран смотреть вообще не то, а вот в баре, в толпе у круга совершенно другая атмосфера. — Толпа согласно аплодирует и улюлюкает. — Теперь что касается моего решения. Я, конечно, не вёл конспекты, как Эрнесто, но я и не витал в облаках, как Бигснейк. Весь баттл на него посматривал так краем глаза, а он то в стакане пива лицо прячет, то в пол смотрит, то ещё что-нибудь. Так и хотелось спросить, что же его отвлекает от словесных перипетий наших эмси, — хитрющим тоном произносит мужчина, и Антон натурально охуевает, ловя на себе взгляды и смешки. — Так, ладно, что мы всё о Бигснейке, вернёмся к баттлу! Если что, вот эта его минута славы была моим алаверды за годы бессчетного упоминания им меня, — добивает мужчина и начинает разбор раундов.       Шастун, выражаясь мягко, стоит в полном недоумении, а если говорить по-честному, то находится в состоянии тотального ахуя. Мало того, что этот умник каждую секундочку отвлекал его от происходящего в круге своими словами, касаниями и шёпотом, так ещё и указал всем на это, будто он здесь ни при чём! И поддеть ухитрился, что за столько лет упоминания со стороны парня, он удостоился равно одного крохотного слова сейчас, во время судейства чёртового баттла! «Какая же ты сука, Попов», мысленно восхищается парень и идеально ловит момент, когда Арсений отдаёт свой голос за того же эмси, что и Эрнесто, поэтому голос Шастуна оказывается не решающим. Он упоминает запомнившиеся панчи, в ответ подкалывает Арсения, что тот ни одного не процитировал, ведь графского цитирования кроме него самого никто не заслуживает, и объявляет заслуженные 3:0, хлопая по плечу победителя.       По окончании съёмки Антон отходит к бару, пока есть несколько минут передышки перед следующим баттлом. Берёт порцию виски-колы и, только когда отпивает большим глотком треть напитка, замечает Попова, стоящего рядом в каком-то незнакомом смирении. Мнётся прежде чем подойти, но всё же делает шаг вперёд. Улыбается с получающейся только у него смесью нежности и хитринки. Стоит парню только отвернуться, чтобы ответить на чьё-то приветствие, мужчина вжимается в его спину и касается плеча, чтобы Шастун чуть наклонил голову. Оба делают вид, что всё происходящее — не более чем случайная встреча двух едва знакомых людей. Арсений выдыхает куда-то в загривок что-то непонятное, но парень не спешит переспрашивать. Вокруг много лишних людей, к тому же Ресторатор командует, что через десять минут начнётся съёмка. Успевшие заказать напитки начинают лениво отходить от бара, и Антон наконец может понять, что в очередной раз Попов выдыхает ему в затылок.       — Может, нахуй этот баттл? — Шёпот мужчины вызывает мурашки, спускающиеся от самой шеи.       — Но ведь… — Дурацкая попытка переспорить уже всё решившего.       — Лёх, — уже громче произносит Арсений, привлекая внимание бармена, — кинь ключи от подсобки.       — Если ты там собираешься… — начинает Лёша, но тянется к ключам.       — Ничего противозаконного. Знаешь же, что я там иногда отсиживаюсь.       — Только не отлёживайся там, христа ради.       Попов на лету ловит ключ и подталкивает Антона в сторону нужной двери. Парень беспокойно оглядывается по сторонам, пытаясь поймать направленные на них взгляды, но все заняты своими делами. Мужчина быстро отпирает дверь и так же быстро захлопывает её, стоит только парню переступить порог. В подсобке довольно-таки просторно, но Арсений всё равно вжимается в Антона, припечатывая его к двери.       — Ты чего? — парень немного ошарашено тормозит мужчину, схватив его за плечи. — Зачем мы здесь?       — Мы не будем сосаться в грязном туалете, — без капли вопросительности утверждает мужчина, сверкая тёмными глазами.       Шастун позволяет Арсению вести, когда он, приподнявшись на носочках, впивается в его губы. Целует губы напористо, без капли нежности, практически сразу пропихивает язык в чужой рот. У мужчины руки горячущие, и они проворно лезут под футболку, скользят по выступающим рёбрам и соскальзывают на подвздошные косточки. В них он вцепляется насмерть, толкаясь бёдрами вперёд. Шастун чудом избегает удара копчиком об дверь и тормозит Попова, ровно на секунду разорвав поцелуй, чтобы самому перехватить инициативу и вовлечь мужчину в тягучий поцелуй, попеременно покусывая то верхнюю, то нижнюю губу. Арсений чуть успокаивается и стонет в губы, снова толкаясь бёдрами вперёд, чувствуя жар чужого тела.       Антона ведёт; он касается руками спины мужчины, проводит ими до ямочек на пояснице и просовывает пальцы под пояс штанов. Попов воспринимает это как сигнал, вжимается своим пахом в чужой, и оба стонут в унисон. Мужчина первым расправляется с замком на джинсах, ныряя в них рукой, чтобы сжать член парня через бельё. Он начинает тяжелее дышать, уже даже не пытаясь продолжить поцелуй, а лишь жарко дышит в чужой рот. Шастун издаёт первый стон, когда рука мужчины обводит головку, забравшись под резинку трусов. Парень толкается в руку, и Арсений размашисто проводит по всей длине, распределяя естественную смазку. Но её оказывается мало, и мужчина совершенно порнушно, полностью высунув язык и глядя Антону в глаза, облизывает свою руку, прежде чем вновь сомкнуть пальцы на члене. Вторую руку он запускает в собственное бельё, пока парень, вжимая его в себя, мнёт его ягодицы.       Для разрядки Шастуну хватает нескольких рваных движений, и он толкается в кулак Попова, кончая. Додрачивая парню, мужчина кончает сам, изливаясь себе в руку. Они вновь сталкиваются губами, сминая их больше, чем целуясь, в попытках заполучить желанный воздух. Арсений утыкается взмокшим лбом в грудь парня, и он зарывается носом в его волосы. Как же, сука, он скучал.       — Надеюсь, нас никто не слышал, — шепчет Антон.       — Так похуй, — вторит ему мужчина, оставляя поцелуй где-то в районе сердца. — Я скучал.       — Я тоже, Арс. Просто с ума сойти, как скучал.       — Ты правда так сильно хочешь этот сраный баттл?       — Арс…       — Скажи, Шаст.       — Хочу.       — Может, хотя бы комплиментарный? — выдыхает Попов, отходя на шаг, чтобы смотреть в глаза.       — Арс, я говорил, что хочу обычный баттл. — Все эмоции резко разворачиваются на сто восемьдесят градусов — только в груди была лишь непроглядная нежность, как она вмиг меняется на ледяную колкость.       — Шаст, ну в этом нет смысла! Мы вместе, у нас всё хорошо, какой нахрен баттл?       — Комплименты я могу говорить тебе и за пределами круга.       — Тогда это вообще не имеет смысла!       — Да почему ты не хочешь меня услышать?       Между ними вновь ледяная стена, через которую они видят друг друга, но совершенно не слышат — читают по губам, не зная вводных, и это просто ебаный сюр. По всем законам жанра этим вечером они должны были поехать к Арсению и заниматься любовью, как и все предыдущие месяцы, но этот чёртов баттл! Он висит словно дамоклов меч, и Шастун знает, что ещё чуть-чуть и полетят головы. Всё их непонимание упирается в то, что этот баттл для Попова — формальность, бесполезная трата времени, которая обязательно должна быть приурочена к релизу его треков или концертам. Для Антона это спорт и желание утвердиться в том, что как баттл-эмси, как рэперы они равны. Он никогда не примешал бы к этому их чувства, но мужчина пытается оперировать именно ими, и это вызывает тошноту. Парню нужен слепящий свет софитов в кругу, потеющие ладони и шум пульса в ушах — он этим живёт.       — Арс, послушай, пожалуйста, — Шастун хватает его, притягивая к себе. — Я не хочу выносить в круг наши чувства, нас. Я хочу, чтобы там были Бигснейк и Граф. Мне это нужно.       — Я не вижу в этом смысла, Антон.       — Это твой последний ответ?       — Это бессмысленно. Я не выйду.       Парень кивает и, повозившись с замком, распахивает дверь. Окрик Попова тонет в улюлюканье толпы, возвещающей о чьём-то отличном панче. Антон на ходу вызывает такси, даже не заботясь о ценнике машины в такое время, — похуй, на всё похуй. В нём кипит злость, и она подмывает сделать любую мелочь, которая даже пусть косвенно заденет Арсения. С чувством вины он разберётся позже, когда попустит, а пока он открывает твиттер, чтобы официально вызвать Графа на баттл. Запись за пару секунд улетает в ленту, и парень вдыхает вечерний воздух, пытаясь почувствовать хоть толику облегчения, но внутри зияющая пустота. В неё проваливаются эмоции, чувства, вся личность парня, оставляя только вакуум, в котором он сжимает изо всех сил в руке телефон, пока ветер холодит щёки. Бар кажется чем-то несуществующим, миражом в бесконечной пустыне, пока Шастун пытается вновь научить организм дышать. С пятым вдохом к горлу поднимается крик, который сдержать получается лишь заткнув рот обеими руками. Слишком много чувств одновременно, слишком много всего для одного дня. Без чувств было бы легче, но сейчас это кажется сравнимым со смертью.       Парень плюхается в такси и лишь со второй попытки подтверждает водителю, на какой ему адрес. Дома становится чуть легче, но недостаточно, чтобы Позов не заметил. Он оглядывает друга с беспокойством, предлагает умыться ледяной водой и лечь, пока сам уходит на кухню, чтобы заварить чай и добавить туда немного коньяка. Он за Шастуна переживает — он же дурачина, слишком много думающий, иногда ещё и чувствующий что-то гипертрофированно сильное. Дима боится, что таким образом жизни он эту самую жизнь своими же руками укорачивает. Натянув на лицо улыбку, идёт к другу в комнату, чтобы отвлекая его от тьмы в голове, влить ему в организм чай. Антон выпивает до дна, просит перевести телефон в режим «не беспокоить» и отворачивается к стене.       Утром ему лучше, Позов повторяет, что так бывает из-за эмоционального перенапряжения, скоро станет хорошо и подливает в остывший чай ещё кипятка. Антон кивает: конечно будет, но пока в его пустоте танцуют черти, оставляя от себя только чёрные тени. В этих тенях парень и ищет успокоения. За ночь пишет целиком первый раунд, а утром набирает Эду с просьбой свести трек. На телефоне несколько пропущенных от Арсения, но они ничего не значат — сейчас решит всё только баттл, и это становится навязчивой мыслью. Шастун как одержимый перерывает все черновики, чтобы найти темы, вспомнить панчи и добавить в текст прежнюю озлобленность на Графа, а не на Попова. Это получается — и вот второй раунд выходит из принтера несколькими листами А4. Выграновский присылает трек и спрашивает, всё ли хорошо и уверен ли Антон. Он отвечает, что всё под контролем. Включает сведённый дисс, наслаждаясь тем, как бит красиво подводит к первой строчке: «задирай подол, королева».       После дисса твиттер и все медиа кипят: все пытаются угадать, что чувствует теперь Граф и примет ли он вызов. Через неделю Ресторатор пишет сообщение, что Попов согласен на баттл, на подготовку у них полтора месяца и по пять проходок для друзей. Шастун практически чувствует облегчение, сразу же переводя телефон в режим полёта. Он оглашает эту новость Позову, и друг действительно беспокоится из-за того, как нездорово у парня блестят глаза. Не может же он так запросто откинуть их отношения, поставив на первое место баттлы. Но если баттл будет таким, как он хочет, то Дима Антона не вытянет — он видел, как баттлит Граф, если он в кураже. Он не оставляет от оппонента и следа, а Шастун хочет признания, победы. Они либо оба рассыпят друг друга на части, либо кто-то падёт жертвой — и это, скорее всего, будут их чувства.       В день баттла Шастун просыпается по будильнику, потому что последние несколько дней вывозит только благодаря одобренному Позовым коктейлю из успокоительных и снотворного. Парень просыпается с мыслью, что любит Попова, и этот день — ебучая ошибка. Но пока это главный день в его, Бигснейка, жизни, и всё это вызывает лишь головную боль, от которой спасают закинутые в такси таблетки обезболивающего. Позов с недоверием поглядывает на друга, весь день отмахивающегося на вопросы о настрое. Невооружённым взглядом видно, как его разрывает на части, одна из которых — та самая его настоящая суть, отброшенная несколько лет назад в угоду рэпа. Тот самый Антон Шастун, которому чуть больше, чем возраст, в котором родители обычно хвастаются перед друзьями и родственниками успехами своих детей. Его успехи мать не отслеживает, делает вид, что не понимает всю эту грязь, но днём присылает короткое «удачи, родной». Другая же его часть, безжалостный, голодный до побед и одобрения баттл-рэпер, который идеально помнит свой текст, буквально выхарканный на листы. Обычно эти части его жизни находятся в мнимом согласии, позволяя совмещать. А сейчас ему кажется, что после баттла он будет блевать в туалете «семнашки».       У бара огромная толпа, несмотря на довольно раннее время. Все перешёптываются, завидев парня, выходящего из такси. Кто-то выкрикивает «Биг, разъеби», и Антон, растянув губы в усмешке, кивает. Конечно он вынесет Графа. Но вряд ли вынесет смотреть час Попову в глаза и не сойти с ума от того, как ему тошно. На входе, сверившись со списком, ему желают удачи и пропускают. Позов напоминает, что всегда есть вариант начать фристайлить безобидные вещи, которые не будут вызывать желания заткнуть самому себе рот. Шастун отмахивается — ему нужна блядская победа. Себя он уже чувствует поверженным собою же.       Он выходит в круг, отдаёт стоящему позади Диме солнцезащитные очки и бутылку воды. Позов всегда за спиной на каждом баттле, и это успокаивает парня. Антон просит друга ударить ему по плечам, пока толпа поддерживает его. Судьи уже на месте, их состав Ресторатор прислал неделю назад, не хватает только сегодняшнего оппонента. Но вот откуда-то сзади слышатся крики, по которым становится понятно, что Попов в баре. Шастун чувствует руку Позова на плече, оборачивается, чтобы улыбнуться ему, мол, всё ок, не ссы. Улыбка выходит ненатуральной даже для лица-маски последних недель. Она больше пугает, чем успокаивает Диму, но он не показывает этого — только ещё шире улыбается в ответ, шепчет, что здесь ему нет равных. Это лишь на секунду дарует спокойствие, которое испаряется, стоит Графу зайти в круг. За его спиной — его свита, он переговаривается с ними, то и дело поглядывая на Антона. Взгляд равнодушный, слишком стеклянный даже для синих глаз в обрамлении чёрных ресниц и таких же чёрных кругов под глазами.       — Салют, с вами Ресторатор! — начинает Тимарцев, отдав последние указания толпе и скомандовав съёмку. — Это Версус баттл, пошумим, блять! — Толпа ревёт. Арсений отхлёбывает воды. Антон опускает в карман джинс кольцо. — Мы этого ждали, вы этого ждали, поэтому не будем тянуть. Сегодня наши судьи — Дмитрий Егоров экей Габонская гадюка, полуфиналист второго сезона «Versus fresh blood», Рики Ф и его бывший оппонент по турниру, Хип-хоп одинокой старухи!       Попов вместе с толпой хлопает на представление каждого судьи, пока Шастун сохраняет хладнокровное выражение лица. Ему кажется, что стоит только проявить одну эмоцию — и другие накроют его волной, похоронив под собой всё его самообладание. Его кроет.       — Также не будем тянуть с представлениями сегодняшних участников. Эмси справа, представься!       — Граф, Санкт-Петербург, — произносит Попов под громогласные крики толпы. Все беснуются, стоит ему улыбнуться, хоть эту улыбку и видят максимум первые ряды. Он людей влюбляет в себя своим присутствием.       — Эмси слева.       — Бигснейк, Воронеж, — представляется Антон, отмечая, как толпа реагирует практически идентично тому, как они приветствовали оппонента. Это подстёгивает.       — Начинает эмси слева. Пошумим, блять! — Ресторатор бьёт себя по груди. Толпа улюлюкает. Наступает момент, ради которого были все прошедшие несколько лет. Бигснейк против Графа. К горлу подступает тошнота, пока по телу разгоняется адреналин, сочащийся от толпы.       — Бля, я не верю, что мы наконец-то против друг друга, а, Граф, веришь? — ядовито цедит Шастун, меняясь буквально на глазах. Это его жизнь, его баттл, его грохочущее в груди сердце. Он ради этого въебывал, пачками кидая в нокаут нерадивых эмси, жаждущих встать с ним в круг. Только чтобы этот выскочка заметил, только чтобы озарил своим графским светом.       Раунды плотные, толпа реагирует на каждый панч, громко аплодирует и ревёт. Но Антону кажется, что раунды Попова слабее. Текст практически не касается Шастуна, будто ему не хотелось даже копаться в том, какой он рэпер, какой он баттл-эмси, какой он в том, что получается у него лучше всего. В какой-то момент Позов привлекает внимание и шепчет едва слышно: «ты тоже заметил, что он не читает о тебе?». Парень кивает, и это его задевает. Он хотел, чтобы они оба кидались претензиями, разбирали оппонента и выдумывали разгромные флипы. Но это делает только, кажется, Бигснейк. Он флипает на каждый раунд, толпа скандирует, Ресторатор смеётся, — и парню хорошо. Он купается в этом ощущении, улыбка сама трогает губы, но стоит столкнуться с холодным взглядом синих глаз, улыбаться больше не хочется. Попов будто не здесь — мысленно он уже где-то там, пьёт «текилу санрайз» на баре и фотографируется со всеми, кто подходит с респектом. Антон хочет, чтобы они вгрызались друг другу в глотки, а не он один пытался вновь и вновь пробить броню безразличия на лице мужчины. Всё повторяется, стираются все годы попыток получить внимание и признание. Шастуна это злит, он часто срывается на хрип и знает, что завтра, скорее всего, проснётся без голоса. Но сейчас он видит только равнодушие и отчуждённость в лице напротив.       Антон хотел получить всё то на баттле, за что цеплял Графа столько лет. А пока он получает только второсортные панчи про то, как русский рэп проседает по качеству текстов. Ему хочется помахать рукой перед лицом мужчины, закричать прямо в эти дурацкие глаза: «Арс, я здесь, давай про меня». Но он сдерживается; стоит, внимательно вслушивается в чужие строчки, где-то на периферии крутит финал третьего раунда, потому что это единственное, что он поменял буквально на днях. Слышит позади смешки Позова и улыбается сам: как же глупо было рассчитывать на то, что Попов снизойдёт до него и попытается выпотрошить то, чего ещё не коснулись предыдущие оппоненты. Поэтому Шастун копит всю свою колючесть, сматывает её в тугой клубок, чтобы постепенно его разматывать, пока панчи слетают с губ. Все поддерживают его, и он кожей ощущает, что перевес пока в его пользу. Он входит в кураж и выплёвывает последние строчки, нависая над Графом, что получается так обыденно и привычно:       — Я ебал тебя в рот примерно раз двести и, бля, братан, это даже не повод для лести. Смотри сюда, мы подходим друг другу как чётки к священнику, жертвы к авгуру, как к пиву колбаски, как к ЧМ подходит Катар. Ты думал, забыл? Так я повторю: твой рот я ебал. Ты же не думал, братан, что я могу трахать девчонок на серьёзных щах? Послушай-ка правду: во сне я вижу твои ноги на своих плечах. Раунд!       Толпа скандирует его псевдоним, Димка хлопает по плечам, и он улыбается как умалишённый. Ресторатор кричит что-то о том, что они вырежут эти финальные строчки нахуй, но тут же смеётся и передаёт слово Графу. Попов выглядит сбитым с толку, и ради этого вида Шастун готов вновь и вновь повторять эти чёртовы строчки. Никто ведь не запрещал между строк говорить о том, чего действительно хочется. Арсений собирается за считанные секунды, и парень готов поставить весь свой сегодняшний гонорар, что это изменение заметил только он. Потому что знает мужчину. Потому что они, сука, одинаковые. Он читает свой финальный раунд, вызывая в толпе единичные смешки. Перевес становится до того очевидным, что Антон цепляет на нос солнцезащитные очки и светит улыбкой, похожей больше на судорогу мышц лица. Он под эйфорией, которая вскоре накроет его всем тем адом, доступ к которому был открыт ему последние недели. Прежний коктейль из успокоительных и снотворного вряд ли поможет. Жалкий, блять, какой ты жалкий.       — Финальные раунды закончены, время спросить наших судей, как им батл. Первый отдаст свой голос Рики Ф!       Рики хвалит обоих эмси, подмечает, что раунды Графа были пространными — такие он мог написать на абсолютно любого оппонента, на что Попов кивает. Хвалит плотность у Антона, признаётся, что удивился финалу его раунда и на память повторяет парочку его удачных панчей. Свой голос он отдаёт Бигснейку. Следующий получает слово Хип-хоп одинокой старухи. Он смеётся, что ожидания были гораздо мощнее, чем получилось в итоге противостояние, потому что панчи Графа не были об оппоненте. Счёт становится 2:0. Толпа практически ревёт, не сомневаясь, что третий голос тоже будет в его пользу, хоть это и не имеет значения — он уже выиграл. Позов хлопает его по спине, улыбается во весь рот и кричит что-то, растворяющееся в общем шуме. Ресторатор, утихомирив толпу, даёт слово Габонской гадюке, и он подтверждает всеобщий гвалт — однозначная победа Бигснейка, 3:0.       Толпа скандирует его псевдоним так громко, что кажется, каждый голос отдаётся у него во внутренностях. Парень сам издаёт победный клич и осматривает бар. Со всех сторон его окружают люди, радующиеся его победе. Жаждущие его победы. Они шли сюда, предполагая, что Граф вновь станет победителем, но по ходу раундов поняли, что сегодня вектор сменился. Шастун победил. Он получил то, чего так сильно жаждал, но весь его мир сжимается до размера крошечного островка, на котором они стоят с Арсением. Мужчина улыбается. Нежнее, чем, наверное, парень представлял. Протягивает руку, говорит что-то, но это тонет в улюлюканье. Антон практически по губам читает: «Ты победил, поздравляю». Тянет свою руку в ответ, улыбается, и его самого пугает эта улыбка: она больше похожа на гримасу не то ужаса, не то осознания. Они сделали это, а сейчас разъедутся по домам, зарыв общие воспоминания в дощатый пол «семнашки». Парня переполняет почти животный ужас — это всё не должно закончиться так, они ведь любят…       На баре каждый тянется заказать Антону пиво или виски. Все поздравляют его, бывшие оппоненты жмут руки, а будущие просят сделать фото. Но вся эта вакханалия проходит мимо него. Парню хочется нескольких минут тишины, чтобы наконец осознать всё происходящее. Рядом на барном стуле сидит Позов и контролирует каждый его жест, каждую улыбку и морщинку на лбу. Пихает в бок, если парень откровенно залипает в пол. Ресторатор подходит, приобнимает за плечи, говорит, что не ожидал такой мощи. Передаёт гонорар и уходит, улыбаясь. Шастун понимает, что после чьей-то очередной улыбки его стошнит. Он просит ключ от подсобки, как это почти два месяца назад делал Попов. Дверь поддаётся не сразу, но так кажется даже лучше — никто сюда не сунется.       Шастун садится на пол, наваливается на стену головой и прикрывает глаза. Руки ходят ходуном от схлынувшего адреналина, и он вытирает их о джинсы. Замечает, что на пальце нет кольца. На секунду пугается, но вспоминает, как сам перед баттлом убрал его в карман. Достаёт его оттуда и надевает. Дверь приоткрывается с тихим скрипом.       — Привет, Шаст. — Тихий голос Арсения пульсирует в черепной коробке. На какое-то время это кажется галлюцинацией, и парень думает, что, в принципе, это не самое худшее, что он мог увидеть.       — Привет, — едва шевелит губами Антон.       — Ты плывёшь.       — А ты пришёл…       — Потому что видел, как тебе плохо. Ты как? Ты принял что-то перед баттлом?       — Обезбол.       — Сильный?       — Арс…       — Обезбол был сильный?       — Да нет, ерунда какая-то. — Когда получается сосредоточить взгляд на Попове, на его лице отчаянное беспокойство и бегающий взгляд. — Мне Димка его дал, а он врач. Со мной всё ок, просто не привык.       — Ты победил, — произносит мужчина, усаживаясь рядом. — Поздравляю.       — Ты слил баттл.       — Не слил. Просто… сам виноват. Решил, что ты не сможешь написать чего-то принципиально нового, всё будет как раньше, всё то, что я уже слышал тысячу раз. А ты разобрал меня на молекулы. Я не ожидал.       — Ты решил, что я не достоин твоей подготовки. — Усмешка горькая, послевкусие от неё поганое. Шастуна снова тошнит.       — Я так не решил. Это твоя честная победа, за которой ты сюда пришёл. Ты этого хотел.       — А почему тогда у меня ощущение, что все произнесённые в твой адрес строчки я выблюю в туалете «семнашки»?       — Поезжай домой. Хочешь, я найду Диму?       — Ты ничего не прочитал про меня.       — Потому что кому-то из нас нужно прекратить. Если не сможешь ты, то это сделаю я. Сегодня был мой последний баттл, я больше не вернусь в круг.       — Это из-за меня?       — Это из-за нас.       — Нас?.. — Парень поворачивает голову на мужчину, в надежде прочитать ответ в его глазах. Но там он видит лишь то, что уже почти успел позабыть. Любовь.       — Ты не сможешь отказаться от баттлов, — произносит он с улыбкой. — Ты хотел победить, и ты это сделал. Я проебался и получил по заслугам. Я тобой горжусь, Антох. Но это нужно прекратить. Я не смогу продолжать тебя любить, пока тебя тянет вытащить меня в круг. Мы сделали, как ты хотел. Победа в твоих руках, ты смог обыграть меня, ты стал лучшим. Слышишь, лучшим! А теперь кто-то должен принести жертву, и баттлы — та жертва, на которую я готов. Чтобы мы были и дальше, помимо подписи к видео на ютубе.       — Но ведь тоже любишь всё это.       — Но тебя я люблю больше.       — Даже после всего этого? Даже вот сейчас, здесь, когда мы сидим на полу, ведём этот разговор, а до этого не общались два месяца? Арс, это ведь всё из-за меня.       — Если бы я не был уверен, не пошёл бы на этот шаг. Ты меня знаешь: я бы даже на этот баттл не согласился, если бы не знал, что будет. Тебе стало легче?       — Честно? — Антон задумывается, прикрывает глаза. Внутри пусто, ничего. — Я не знаю. Я думал, всё будет по-другому. Мне никак.       — Завтра на тебя накатит, — говорит Арсений, переплетая свои пальцы с пальцами парня. — Пойдём отсюда.       — Может, ещё пару минут?       — Конечно, Шаст.       Попов целует его в плечо и крепче сжимает руку. Шастун выдыхает, кажется, весь воздух из лёгких — он хочет оказаться где угодно, но не быть здесь. Его прибивает к полу осознание того, что это всё, он закрыл гештальт, он сделал то, к чему стремился. Но пока он не чувствует ни облегчения, ни свободы. Его тошнит от осознания, что он сидит на грязном полу подсобки бара рядом с Арсением и ощущает пропасть. У них сплетены пальцы, он ощущает фантомные касания его губ, но этого кажется катастрофически мало. Он хочет, чтобы мужчина даже не признал его равенство, а ещё хотя бы раз произнёс, что у них всё хорошо, и он его любит. Все баттловые строки стираются перед тремя словами-признаниями, и Антон чувствует себя обезоруженным, побеждённым.       — Я люблю тебя, — словно прочитав мысли, говорит Попов. — И баттл этого не изменил.       — Прости меня. — Парень, повернув голову, касается губами его волос.       — Мне достаточно, что мы рядом.       — Я люблю тебя.       Эти три слова им не перестаёт казаться важным произносить даже через почти год отношений. Тот баттл давно забывается — только редкие интервьюеры осмеливаются вбросить что-то об этом, или фанаты отмечают в соцсетях на очередном видео. Но они оба знают, что в тот день произошло гораздо более важное событие, чем те бессмысленные 3:0 — тогда Антон понял, что всё не имеет смысла, если они с Арсением не вместе. Он столько времени считал, что баттл и победа подарят ему свободу, успокоение и ощущение, что он лучший, но оказалось, что на следующий день это перестало иметь смысл ровно в тот момент, когда Шастун открыл глаза и увидел разглядывающие его синие льдинки, в которых плескались смешинки и солнечные блики. Смысл был в кнопке-носе, который он боднул своим, прежде чем произнести «доброе утро». Смысл был не в победе или закрытие гештальта. Смысл был даже не в Графе. Смысл был в Арсении.