***
— Я не собиралась вмешиваться, но... — Но вмешалась, — Джон всегда был остёр на слова, но никогда не умел драться. В мире найдется миллион женщин и девушек физически сильнее этого мужчины, но мало вероятно, что морально. — Тебя никто не просил. Раньше он шутил больше и смеялся громче, пока не решил воспользоваться семейными связями и поступить в лучший юридический университет страны, чтобы потом застрять в родном городе, ухаживая за пожилыми родителями, которым повезло друг с другом, поэтому они, наверное, и не сошли с ума. Так и живут вместе шестьдесят первый год. Их младшему поколению повезло немного больше, даже если они поступили в разные университеты, они работают на одной должности, но в разные дни и при разных ситуациях. — Всё ещё не уверена, что наших сыновей не перепутали в роддоме, — пытается отшутиться Джульетта, подавая ответ в немного закрытой форме. Знают ли они Росена достаточно хорошо, чтобы понять, о чём идёт речь? Лана кидает немного осуждающий взгляд на Руфо, а через ещё пару секунд понимающий — на Росена, что не укрывается от глаз Джульетты и отражается в её полупечальном уставшем выдохе. — Не думаю, что здесь есть, что рассказывать, — понятно, что Лана обращается как к Руфо, так и к Джульетте, стараясь побыстрее отвязаться от заводящегося диалога. Если Джон и делает пару глотков чая в качестве приличия, то Лана этого делать определённо не собирается, а вот побыстрее выгнать незваную гостью — вполне. — Росен просто помогает нам с поимкой насильников, ничего та... — Я убил человека, — хриплым, болезненным голосом произносит Росен, заставляя Лану замолчать и раздражённо закатить глаза. — Меня никто не заставлял. Я сам это предложил. — Они бы всё равно были мертвы. Не важно, что именно ты сказал это вслух первый, — спокойно проговаривает Джон, поднимая кружку с чаем ещё раз, медленно поднося к тонким губам. После этих слов тишина и напряжение окружают кухню своими цепями. Руфо перестаёт дышать, но возвращает после подобного откровения руку обратно в ладонь Росена. Кто же знал, что для раскола хватит небольшого отстранения? Даже говорить ничего не пришлось, только отказаться от сплетения пальцев рук и другой мимолётной тактильности, как Рос сразу же понимает, что он где-то сильно накосячил. Конечно, теперь им придётся ещё раз всё обговорить. Все они имеют связи с психологами, но именно Росен, чья мать находила им наилучших и проверенных, чтобы наверняка никто не попался на мошенника, совершает какие-то очень сомнительные вещи, большинство из которых выходят за рамки адекватного. Руфо поднимает свой полуиспуганный взгляд на Росена, смотрящего на их переплетенные пальцы, лежащие на его колени. Как бы Рос не хотел, но он не мог понять, что ещё чувствует Ру, но ему самому почему-то было немного стыдно, будто он убил какого-то левого человека на улице, а не насильника, который держал Руфо за руки, пока входил и выходил из него под звук хлюпающей крови. Росен отводит взгляд, прежде чем слышит громкий хлопок от пощёчины. Его мать знала о работе своих друзей, о глобальности их связей, о некоторых взглядах на вещи, которые для обычного человека, как аксиома, будут неправильными и аморальными. Но она никогда не смогла бы подумать, что в эту деятельность будет втянут её сын, её родная кровь, её единственная причина на протяжении уже более восемнадцати лет жить дальше. Мужчина почти никак не реагирует на удар, лишь немного отшатывается, моментально дотрагиваясь до щеки и оценивая нанесённый ущерб, делает ещё один глоток чая, пока на лице расцветает отпечаток небольшой аккуратной женской ладони. — Какого чёрта?! Вы совсем охренели?! — Джульетта давно знала, что Росен слишком привязан к Руфо, и понимала, к чему могут привести их нездоровые отношения. Но пока они держат друг друга, вмешиваться просто нельзя, чтобы не нарушить это мнимое равновесие. Как бы она не хотела это признавать, но её сын смог добиться того, о чём она мечтала всю свою жизнь — искренней романтической любви. — Не смейте вмешивать в свои дела моего сына! — Я сам решу, что мне делать, мам, — на удивление, Рос не психует, даже голос не повышает, но через тон понятно — он в самом деле пытается ей противостоять в этом вопросе, будто бы в убийстве другого человека нет ничего сумасшедшего. — Ты не ребёнок, Рос, и я не имею права указывать тебе, что делать после твоего совершеннолетия! Но убийство..? Росен чувствует отголоски умершей совести только перед двумя людьми: Руфо и мамой, и так уж и быть, иногда перед парнями, хотя это уже спорный момент, так что перед двумя и иногда перед ещё четырьмя. Мама смотрит с мольбой и слезами на глазах, Росен уже видел один раз этот взгляд, когда ещё в подростковые годы рассказывал о Руфо и издевательствах, инициатором которых был сам. Этим взглядом она прощает и упрекает одновременно, будто не знает, что именно должна чувствовать к своему чаду, которого вытолкала из себя, заранее зная, что будет воспитывать одна и не подпустит отца близко к ребёнку. Это её ребенок, а не её первого и последнего любовного интереса. — Нет. Руфо чувствует, как дрожит голос, как горло сжимает от страха и боли, но этого никто не видит, кроме Росена, который никогда не должен был так поступить с ним, не должен был убивать людей из-за него. Через силу всё-таки поднимает голову и встречается с ярко-оранжевыми линзами глаз, наполненных до краёв любовью и болью. — Не останавливай меня, — Росен проводит большим пальцем по тонкой бледной коже рук. — Я не могу позволить кому-то поступать так с тобой. «Я бы и себя убил, если бы ты сказал», — Росен старается не выдавать мысли в слух, но и не может больше ничего сказать. Если Руфо ещё раз немного конкретнее объяснит, что именно он хочет от своего партнёра, — очевидно Рос уже знает ответ — то он прекратит это делать. — Я знаю, — Руфо вглядывается в чужие глаза и тянет руку к чужому лицу. Он не собирается целовать в данный момент, как бы не хотелось. Да, отцу всё равно, мама всегда рада видеть, что они счастливы, но Лане никогда не нравится видеть их проявления привязанности, которые чаще всего проявляются через прикосновения. — Пошли. Руфо одними глазами и лёгким кивком головы показывает на выход с кухни. Их кружки с ягодным чаем скоро начнут остывать, только Джон допил содержимое бокала до самого конца, женщины с самого начала знали, что ничем этот разговор не кончится, поэтому и не собирались притрагиваться к напитку. Джульетта очень хочет возразить, но прекрасно понимает, что сейчас её слова не возымеют желанного эффекта. Страх, тревога и гора сомнений одолевают её, заставляя ноги подкоситься и присесть на холодный грязный пол. Мечты об искренней любви до самого конца всегда казались ей детскими, но она всегда хотела воспитывать ребенка, иметь счастливую семью. Может быть, она не рождена для любви, но она вполне готова для семейной размеренной жизни, в которой имеют место и ссоры, и разногласия, и конфликты, а также горы счастья и радости. Главной ошибкой была любовь, и ей же она осталась. Джульетта любит ребенка ублюдка, который обещал остаться, а потом в один день спустил все деньги на алкоголь и изменил со своей бывшей, пока Джулли беременная училась жить самостоятельно. Росену о своём отце Джульетта не рассказывает только потому, что он никогда не спрашивает, что было странно для ребёнка, который видит других детей со своими папами, но никогда не видел своего. Но так было даже лучше. Сейчас, анализируя своё поведение в шестнадцать лет, Джулия понимает, что была не самой хорошей матерью, пусть и мечтала об этом всю жизнь. Конечно, худшей её было сложно назвать, в конце концов, вся любовь, оставшаяся в её уставшем сердце, уходила в ребёнка, в чертах которого видела свою первую любовь, которую также сильно ненавидела. Джульетта даже не думала о том, чтобы оставить ребёнка со своими приёмными родителями, как поступали Лана и Джон, — и суть не в том, что их были родными— в приоритет ставя карьеру, а не семейную размеренность. Возможно, в этом был здравый смысл, но в шестнадцать лет мало у кого есть полностью обдуманные мысли, а абсолютно правильных и не существует вовсе, каков бы не был в этот момент возраст, что затрудняет процесс взросления и воспитания. «Родители» Джульетты ни разу не видели своего внука с момента его рождения, потому что они были недостойны подобного счастья. Могло же за её женской спиной сохраниться хотя бы право на воспитание собственного ребёнка? Даже здесь она ошиблась. Нет ничего сильнее любви, особенно платонической. Любовь к Руфо всегда была сильнее, чем к ней. Пусть она и не смогла сполна насладиться романтическими светлыми чувствами, о которых так расписывают в художественных книгах, но её сын смог и теперь делает свой выбор в пользу отношений со второй половинкой, а не кого-то ещё. Только вот теперь ей кажется это опасным. Правильно ли она поступает? Возымеют ли теперь её слова хоть немного влияния над Росеном? Сможет ли она открыть ему глаза на произошедшее? Или теперь уже слишком поздно? Возможно ли повлиять на его решения через Руфо? — Почему вы пошли на поводу его желаний? — Джульетта сжимает в кулаках ткань своей коричневой юбки, игнорируя, как она покрывается мокрыми пятнашками. — Почему вы..? Неужели вы..? У неё было столько вопросов, но ни один не лез из горла, застревая на полпути. «Почему вы позволили ему? Неужели вы не могли отказаться? Зачем вы это сделали? Я же знаю, что вы это сделали не просто так.» — Мы хотели проверить, насколько далеко он сможет пойти, — Джон, уже открыв машину, заранее встает из-за стола. — Нам нельзя снова облажаться. Джульетта молчит, проглотив и сквернословные рвущиеся слова, и все пустые угрозы, пропитанные яростью и злобой, и всё своё разочарование в друзьях, о которых заботилась и которым доверяла больше, чем семье. Даже предполагая, что когда-нибудь их связь оборвётся предательством с чьей-то стороны, Джульетта была уверена, что она разоблачит это раньше, чем её успеют ранить. Она была даже готова, что её ударит в спину собственный сын в скором времени, но точно не таким образом. Это не было предательством, с чьей бы-то не было стороны, но это было изменой её разума собственному сознанию. Джульетта поднимается на трясущихся ногах, вытирая рукавами своей рубашки слёзы, и смело поднимает глаза на ни капли не пристыженных Лану и Джона. — Отговаривайте, как хотите. Заприте его в квартире, надавите через Руфо, врите, если понадобится, — Джульетта замечает, как с каждым её словом дети в теле взрослых всё больше хмурятся, прекрасно зная, что угрозы их подруги никогда не будут лишь пустым словом. Иначе она бы не стала этого говорить. — Вы облажались, только вот не перед Руфо. Сомневаюсь, что вы сможете увидеть Руфо ещё хоть раз, если я узнаю, что мой сын убил ещё кого-нибудь. Как она и предположила, никакой наглядной реакции увидеть ей не дано, но напряжённое молчание тоже не становится ей ответом, что оказывается даже более неожиданно. Лана заворожённо смотрит в свой бокал, медленно гоняя ложечку по кругу, которая при каждом движении бьётся о стенки бокала. Джон прекрасно понимает, что для Руфо именно Джульетта является родителем, а не люди со схожим набором генов. — Как завоевать доверие Руфо обратно? — это спрашивает Джон, что всё-таки становится смягчением возможной бурной реакции. Его тёмно-русые волосы зачёсаны назад, глаза тёмно-карие, как и у Руфо, зрачок почти не видно. Лана поднимает глаза на него, почти спрашивая, но так и не открывая рта. — Помогу, если вы исполните моё желание. Джон встаёт из-за стола и кивает головой, Джульетта не скажет, что верит ему, но они и так это знают. В конце концов, они знакомы уже больше 30 лет и большую часть этого времени называют друг друга друзьями. Нет в мире таких людей, которым они могут довериться больше, чем друг другу. — Джулия, — женщина поворачивает голову на голос подруги и вглядывается в морщинки глаз. — Не позволь Росену снова навредить Руфо. Брови непроизвольно сходятся в переносице после столь открытого обвинения, но голова лишь смиренно делает небольшой кивок. Это их условия, и они, так же, как и всегда, не соврут и выполнят данные обещания, пока не закончится срок их странной сделки. Парни не слышат этого разговора, уходя с кухни, Руфо не отмахивается от руки помощи и полностью опирается на Росена, пусть врачи и говорили больше ходить самому, нежели ждать подмоги от кого-то. Тогда они ещё не до конца понимали, что «друг» не только волнуется о пациенте и поэтому посещает его почти каждый день, но и живёт вместе с ним, да и другом никаким не является. — Закрой дверь, — они всегда держат её закрытой, но не на замок. На этот раз Руфо не очень хочет быть услышанным. Зная своих родителей, он помнит, что все его слова вскоре могут быть перевернуты и использованы во вред ему же, а на этот раз под обстрел может попасть и Росен. Росен медленно и аккуратно усаживает Руфо на кровать и как по приказу выполняет сказанное, а возвращаясь, падает на кровать, не отводя взгляда от плохо скрытого беспокойства. Это наблюдение заставляет Росена приподняться на локтях, уже готовясь выслушивать все возможные оскорбления, угрозы и манипуляции в свою сторону, как уже было с друзьями полгода назад из-за наркотиков. — Можешь отговаривать меня, но я не отступлю, — Росен не хочет это выслушивать, но уже готов, прекрасно понимая причину страха, однако Ру бояться не нужно. Тут скорее наоборот, нужно бояться влияния Руфо на Роса, мало ли чем закончится следующее упомянутое невпопад желание. — Они заслужили, ты и сам это прекрасно знаешь. Руфо не смотрит на него с момента прихода в комнату, только трогает собственные ладони, которыми только что держал одну из его иллюзорно испачканных кровью рук, и прожигает взглядом свои почти работающие ноги. — Не спорю, — достаточно спокойно срываются слова с губ. Слабые белые руки тянутся к своим передним прядкам волосов, Росен моментально садится полностью, уже кладя голову на плечо своей единственной слабости, ощущая, как ладонь этой же руки погружается в волосы. — Но ты больше всех заслужил спокойной жизни. Росен ни раз думал об их связи, несущей крайне большое количество не только счастливых воспоминаний, но и разрывающих. И часто приходил к выводу, что без Руфо жизнь и правда была бы совершенно другой. Ни университета, ни Тэнэ, ни остальных друзей, ни любви, ни нравственности — ничего. Скорее всего, и его самого тоже бы не было. Жизнь без Руфо не представлялась настоящей. — А ты будто не заслуживаешь? — Росен говорит это почти с усмешкой, но серый голос раскрывает настоящее состояние с потрохами. Руфо — идиот, но Росен для него — открытая книга. — Не таким образом. — Если это принесёт тебе хоть немного больше спокойствия, то можно и таким, — Росен опускает свою собственную ладонь на костлявые пальчики Руфо. — Ты заслуживаешь самого лучшего. Руфо сам не замечает, насколько замученный вздох срывается с его уст. — Поэтому у меня есть ты. Росен замирает лишь на секунду, уже чувствуя, как чужие губы опускаются на его макушку и оставляют легкий поцелуй, продолжая легко теребить пряди волос на висках, совершенно не двигая рукой под остановившейся ладонью Росена. — Мне не нужно, чтобы ты что-то делал сейчас, — Руфо кладёт свою голову поверх и снова вдыхает запах дыма в свои лёгкие, отвыкшие за пару дней от сигарет и их запаха. — Пока ты рядом я в безопасности. И тебе не нужно это доказывать. Последнее предложение сказано почти шёпотом, но не настолько, чтобы его было невозможно услышать. До их обители долетают пение птиц, подростковый мат, лёгкий запах дождя и сигарет. За окном снова весна, когда им приходилось два года подряд вместе ждать открытие парков, ходить по торговому центру и обсуждать оценки и планы на лето. Ни убийств, ни шрамов, ни насилия, ни ссор — ничего, чем заполнен весь этот учебный год. Прекрасный первый курс — переход во взрослую жизнь, первый совершеннолетний год. — А если они снова доберутся до тебя, — Росен говорит это шёпотом, боясь даже представить, что тогда может произойти. Моменты из того видео появляются перед глазами почти как из кошмара: заплаканное лицо Руфо, кровь на белоснежной коже, громкий издевательский смех, а также голоса, которые не замолкают, продолжают приговаривать: «Шлюха, блять, я даже тёлок настолько распутных не видел», «Тебе же нравится это!», «Проси лучше, и может, я остановлюсь». Они не останавливались. — Как будто ты позволишь, — даже с лёгкой усмешкой высказывает Руфо, продолжая перебирать пальцами прядки волос. Росен смаргивает слёзы, но всё ещё чувствует ком у горла. Руфо был сильнее, чем он. — Не позволю, — шепчет Росен, медленно тянется к талии Руфо и обхватывает её руками, утыкается в чужое плечо. Руфо немного сильнее сжимает его в объятьях, прекрасно зная, что если он захочет, чтобы земля крутилась вокруг него, то Росен и этого добьётся. «Я люблю тебя» — несказанное продолжает висеть между ними, но они не скажут ни слова.***
Крис закатывает глаза, старается не съязвить, когда в сотый раз слышит от матери, что они с отцом готовы заплатить за его обучение, если он не сможет поступить на бюджет, будто это не он сейчас делает всё, чтобы именно это не произошло. Не сказать, что он прямо сильно внимательно слушает, скорее, намеренно этого не делает. Отец, как всегда, сидит и молчит. Конечно, что можно сказать своему собственному сыну? Можно же просто иногда появляться, а потом снова куда-нибудь уходить — к друзьям, на работу, к бабушке, в магазин. Зачем возвращаться домой, если можно зайти в любую забегаловку и купить еду? Удивительна даже сама ситуация: они сидят вместе на кухне и ужинают. Завтра снова снег выпадет, когда он только что до конца растаял? Крис на секунду закрывает глаза, а когда открывает, эта ситуация кажется ещё более нереальной, потому что отец никуда не исчез. Это в самом деле не сон. Лунный свет закрыт тучами, может, и правда снег выпадет? Или всё же дождь? На часах шесть вечера, за окном только такой же подъезд, одна из лампочек исправно продолжает моргать уже вторую неделю, но никто не обращает никакого внимания. На секунду Крису кажется, будто он покинул своё тело и наблюдает за всем со стороны. Вот он: не уставший, но не полный сил; не тупой, но и не шибко умный; без каких-либо талантов, но имеющий опыт во многих сферах. Крис не понимает, остаётся ли он «всем». Каждая секунда его жизни напоминает, что он «ничто» и это слово кажется самым правдивым, в отличие от «навсегда». Крис боится даже признаться, насколько же силён его страх стать ненужным и ни на что не возможным. Единственным, что оказывается способным отвлечь его — это сообщение Кицы. Звук уведомления привлекает только его, поэтому мама продолжает говорить и на этот раз он полностью понимает сказанные ей слова: — Подожди, что? — Крис прерывает её, из-за чего она искренне была удивлена. — К чему ты это говоришь? — Сам подумай. В столице ты будешь один, будет неправильно оставить тебя одного в городе-миллионнике, — мама ясно улыбается, видимо радуясь, что смогла привлечь внимание сына. — Поэтому мы... — Я не буду один. Кица будет со мной, — Крис видит, как мама ненадолго останавливается и неловко начинает теребить вилку, лежащую в уже пустой тарелке. — Он там живёт почти год, поможет мне адаптироваться. Крис не говорит, что он почти весь год живёт в пределах лишь некоторых тысяч метров, окруженных огромными стенами, а не в самом городе, но это точно не то, что можно рассказать родителям. — Да, но взрослых не будет рядом. Даже так вам будет сложно, — она начинает защищаться, хотя он ещё не начал нападать. Крис хочет ответить, но взгляд отца его пугает, всё говорит о том, что скоро он заговорит. — Я не говорю, что вы не справитесь. Да и мы лишь думаем об этом. Крис остановился бы, если бы отец возразил хоть что-нибудь. Но он молчит, соглашаясь с каждым словом матери, никак не возражая. Всё уже решено. Они решили переехать вслед за ним на последние оставшиеся гроши. — Мам, мне в этом году исполнится восемнадцать. Мне нужно становиться самостоятельным. — Твоя мать волнуется за тебя, не перегибай палку, — как всегда, отец принимает сторону жены, забывая, что его сын такой же член этой семьи, где никто не собирается выслушивать его. Крис закусывает губу от негодования. Нужно поискать другие университеты, не в столице. — Спасибо за ужин, мам, — Крис встаёт, недоев, и оставляет тарелку у раковины. Немного позже кто-нибудь точно доест. Телефон горит в кармане домашних шорт, стоит Крису зайти в комнату, как гаджет моментально включается и высвечивается одно из последних сообщений, кажется, он пропустил остальные уведомления: «напиши, как будешь свободен)» 17:34 Крис чувствует себя в клетке и веревку у себя на шее. Он не хочет дышать, поэтому кладёт руки на шею, немного сжимая её, падая назад на кровать. Его глаза смотрят в потолок, пока ладонь медленно сжимается всё сильнее и давит на кадык, когда воздух начинает опасно перекрываться, Крис срывается на кашель и почти подлетает обратно, руки сами отлетают и падают на колени. Кислород отдает в голову и приносит лёгкую боль. Силы частично покинули его, на телефон через секунды приходит ещё одно сообщение, и это напоминает Крису, что стоит когда-нибудь поменять имя и место жительства, чтобы его уж наверняка никогда не нашли, и начать жизнь с чистого листа. Крис знает, что этот лист будет измазанным и грязным, которым бы никто и никогда не стал пользоваться, но новым, в отличие от исписанного со всех сторон, даже поверх старых строк новой ручкой написаны те же самые слова, поэтому переезд — это последнее, что его пугает.