Бессмертные всегда несчастны

***

Я была потомственной ведьмой. Невероятно сильной и известной во всей стране. Все дрожали стоило им лишь услышать моё имя. Это длилось многие годы. Настолько долго, что я давно сбилась с счёта и перестала переживать насчёт своего возраста. Знаете, когда тебе уже давно больше 200 лет, ты перестаёшь думать о том, что ты уже стара. Ты просто знаешь это и живёшь с этой мыслью. И что, что ты старая? Зато ты не древней той старухи из церкви (серьёзно, ощущение, будто она живёт дольше меня, вампиров и всей нечисти в целом). Впрочем, возраст относителен и иногда, ты можешь думать, что слишком молод, хотя на самом деле прожил дольше быстрого скакуна, и наоборот, можешь ощущать себя старым, когда прожил лишь один разлив пива. Жизнь моя была не особо весёлой. Иногда она была чуть веселее, чем обычно. Это было в моменты, когда селяне понимали, что я ведьма и старались убить. Однако, почему-то не знали, что ведьм принято сжигать, а не мучать своими ничтожными попытками в меня стрельнуть с лука или зарубить топором,неужели они не знают, что ведьмы могут переродиться? Нет? Ну, что же, мне же лучше. Иногда попадались добрые люди, в основном, это были дети. Ничего не знающие, маленькие, кричащие, потерянные создания. Вот и в этот раз мне посчастливилось наткнуться на одного такого. Я гуляла по лесу в тот жаркий, весенний день. Нужно было собрать побольше трав для лечебных мазей и отнести их в хижину, чтобы они быстрее настоялись и их можно было использовать при заживлении ран(а что вы хотели? Надо же как-то прятать то огромное количество зелий, которые были. Вот, целительницей стала.) Проходя дальше в гущу веток и листьев деревьев, я находила всё больше трав. Вот вижу авран, багульник, девясил, душицу и мяту. Очень полезные травы, но не все легки в приготовлении и настое. Пока нагиналась на растениями, услышала очень странный шум. Что же это? Плач? Чей? Неужели тут есть кто-то, кроме меня? Я приняла боевую стойку. Если кто-то ещё здесь есть, не исключено, что шли они за мной, а зачем им идти по следам целительницы и молчать? Одно предположение. Они знают, что я не целительница. Я осторожно подхожу к источнику звука. По голосу понятно, что это лишь маленький ребёнок. Но зачем кому-то оставлять дитё в лесу? Попытаться выманить меня? Если они знают, что я ведьма, то мне незачем его спасать. Да и я не слышала легенд в последнее время, слагающих, что ведьмы едят детей. Но если эта ловушка не для меня, то для кого? Для диких животных? Нет, рядом нет ни одного человека, который бы спас ребёнка, если бы дикий зверь напал, если бы вообще нашёлся подобный, готовый отдать часть своей крови, своё продолжение, как приманку. Но, раз нет людей, тогда откуда он? Неужели, это маленькая, кричащая и невыносимо громкая вещичка, останется здесь? Он же погибнет! Рано или поздно, его услышат звери и тогда его точно никто не спасёт. Нет, так не пойдёт. Ещё раз убедившись, что рядом нет ни одного крестьянина, представителя знати или ещё кого-либо, я подошла ближе к маленькому белому свёртку с сильно дрожащим и кричащим ребёнком в нём. Малыш был потерян и напуган, не мог остановить плач и, как казалось, не согласился бы замолчать даже за мясо ягнёнка. Но у него были прекрасные голубые глаза и чёрные, словно вороньи крылья, волосы. Я решила взять его к себе. Я назвала его Эдди. Потому что Эдди - это Эдвард, один мой знакомый алхимик, с которым я была очень близка, когда-то. Он пообещал вернуться, как только найдёт рецепт создания философского камня. Он так и не вернулся. Эдди рос невероятно быстро. Казалось, только вчера я нашла его маленьким, плачущим, таким бессильным в лесу, а сейчас... Впрочем, и сейчас он был таким же. Одна разница - он стал чуть выше, чем был до этого. Но это не мешало ему вести себя также, как и тогда. Он звал меня мамой. Мне это не нравилось. Я не его мама. - Зови меня Матильда. - строго говорила я в очередной раз. Этот разговор повторялся постоянно, и я уже не помню сколько раз я сделала ему замечание по поводу его обращения ко мне, но он каждый раз делал такое страдающие лицо, что я снова позволяла ему себя так называть. - Но, мам... - ну, вот. Он снова за своё. - Матильда. - ещё твёрже сказала я. Пора прекращать вести эти бессмысленные переговоры. - Но мама Матильда... - всё. Опять эти оленьи глазки прекрасного, голубого цвета. И как тут устоять? Время шло невероятно быстро. Эдди рос, как гриб в сезон дождей. Он становился старше и ответственней каждый день. Всё реже говорил что-то на своём непонятном детском языке и всё чаще вёл со мной беседы на знакомой мне речи (но когда он волновался или переживал всё равно говорил чёрт знает что). - Ты стал таким взрослым, Эдди. - говорила я каждый раз, когда он старался помочь мне. Стирал сам одежду, ходил в лес за травами, защищал меня от насекомых, которых сам боялся гораздо больше,и совсем не важно, что всё это я могла сделать и сама, и при помощи магии. Мне было так забавно и интересно смотреть на его покрасневшее от стараний лицо. Я так им гордилась. И вот Эдди уже 18. Мы праздновали его день появления каждый год, в не зависимости от возраста и состояния нашей хижины или нажитых средств. Моему малышу уже 18 и его мечта, носимая под сердцем всё детство, осуществилась. Он хотел стать рыцарем, и в этом году его приняли в ряды новобранцев. Я была очень рада и горда им, но не переставала волноваться. Он будущий рыцарь. Рыцари не любят ведьм. Рыцарей вынуждают убивать ведьм. А что, если он больше не захочет меня видеть? Что же я буду делать без своего мальчика? Мне остаётся только надеяться, что Эдди останется таким же, как и в детстве. Очень шумным и сильно любящим свою матушку Матильду. Эдди начал отдаляться. Перестал сидеть со мной у костра по пятым дням, появлялся в хижине очень редко и, даже когда был в ней, никогда не говорил со мной, быстрее уходя в свой угол. Все мои попытки поговорить или хотя бы покормить его, терпели поражение всякий раз, когда он громко и чётко произносил:,, Отстаньте, матушка". Матушка. Он хотя бы ещё зовёт меня своей мамой. Эдди больше не был заинтересован в травах или лечении, да и в принципе ни в чём, чем мы раньше занимались вместе. Все его мысли заняли тренировки и подготовка рыцарей. У него больше нет времени на меня. Он уже взрослый. Я больше ему не нужна. - Ты стал таким взрослым, Эдди. - она сидела на грязной земле, полностью испачкав и так уже изрезанное платье, полностью перепачканное в крови и грязи, в окружении лишь деревьев и меня с лезвием у её горла. Её волосы были коротки, как никогда раньше, их ей тоже отрезали. Я видел как она плакала горькими, прощальными слезами, скатывающимися на сырую землю и её домашний, старый наряд, но она продолжала улыбаться мне, даже находясь на кончике лезвия. Как будто была счастлива, что наконец-то умрёт, как будто была горда мной, до сих пор, и как будто была рада, что из всех ненавидящих её людей, именно я буду тем, кто её убьёт. Я поднял меч для удара и, немного помедлив, отрубил ей голову. Он был моим сыном. Моим светом. Моим горячо родным и любимым. Моей отрадой. Моей душой и жизнью. И моей погибелью. Он убил меня безжалостно так, как избавляются от надоедливого насекомого. Быстро, с отвращением, желая скорее закончить. Забавно, что именно он спасал меня от них в детстве. Мне показалось или это слёзы на его лице? В очередной раз меня не сожгли, а значит я снова смогу переродиться. Мне хотелось бы верить, что Эдди убил меня, надеясь на это. На то, что при следующем перерождении я смогу жить счастливо, или хотя бы, жить. Но я никогда не рассказывала ему о способностях перерождения у ведьм, так откуда ему знать? Верно, неоткуда. Он просто убил меня, думая, что это навсегда, надеясь, что навсегда, не зная, что это было не навсегда. Я выглядела уже не так, как раньше. В этот раз моя внешность гораздо сильнее поменялась, чем когда меня убили, пустив в спину сотню стрел. Интересно, влияет ли процесс убийства на внешность? Видимо, влияет. Но это не так важно. Разумеется, меня не хоронили. А кто бы стал? Я была опасной ведьмой, пускай никто и не знал как выглядит моё лицо,но все боялись меня, поэтому избавились при первой же возможности. Это и ясно. Люди всегда боятся того, чего не понимают. Неужели, Эдди тоже боялся меня? И всё же, в глубине леса, в месте, куда не попадает солнечный свет, в месте, где птицы не поют, а ручей боится течь, в месте, где раньше стояла наша хижина, сейчас стоит маленькое надгробие, сделанное из палок, камней и земли. И на нём, о, надо же, моё имя.

,, Мама Матильда. Прекрасная мать, великолепный лекарь. "

- Ты стал таким взрослым, Эдди... - я сказала это шёпотом, стоя за широким деревом, и смотря на низко склонившегося над моим надгробием, сына. Плечи его дрожали от сильной дрожи. Ветра не было совсем. Верно, он дрожал не из-за холода. Я едва улыбнулась с плохо скрываемой тоской и горем за оставшегося одного сына. Он не мог оставить меня в живых. Он был рыцарем. Он должен был защищать народ. И всё же он не убил меня, а дал возможность переродиться, надеясь, что я больше никогда не захочу его видеть. Глупый, ты - единственное на всём белом свете, что я хочу видеть на рассвете, на закате и даже на смертном адре. И всё же, слёзы в тот день на его лице мне не показались. Как и сейчас.