/несколько недель назад./
Чёрный глянцевый потолок отражает собственное худощавое лицо. Юнги встречается с осуждающим взглядом себя самого напротив и усмехается, опуская веки. Подносит к тонким сухим губам тлеющий косяк какой-то дешевой травки, от которой тошнит неимоверно, но по-другому он жить не может. Только наркотики, алкоголь, никотин и не редкие драки помогают не сломаться окончательно. Хотя, скорее, видимость этого создают. Потому что внутри всё уже давно расшиблено в мелкую крошку, и порошок этот в сырой земле гниет, в гробу вместе с обладателем глаз с бензиновыми разводами в луже. Теперь весь Мин Юнги - лишь оболочка, хранящая в себе воспоминания и много мутных образов, среди которых лишь один чёткий - образ мальчика с веснушками и безумной любовью к гладиолусам и кошкам, имя которому Чон Хосок. Его личная боль, ненависть, эйфория, гнев, счастье, его жизнь и его смерть. Его гипотимия, дисфория, ангедония. Психалгия, захватывающая тело физически и дарящая надежду, что вот оно, ещё немного и мозг не выдержит, отключится. И тогда плоть наконец-то в земле гнить будет, а не наяву, вокруг себя трупный запах распространяя и окружающих им обволакивая. Но увы, этого не происходит. Эта фантомная, невыносимая боль продолжает сопровождать молчаливым спутником. Она ломает, крошит, выбивает последний воздух из лёгких, доводит до крайней точки, но абсолютно всегда в живых оставляет. Как только видит, что тряпичное тело уже не выдержит, она ладошкой машет, приговаривая: «ну не могу я тебя от страданий избавить, живи». И уходит, оставляя наедине с воспоминаниями, позволяя раны зализать и в себя прийти, чтобы вскоре вернуться и продолжить свою нескончаемую пытку./flashback./
— А ты уверен, что нас не застукают? — игривый шёпот на ухо, пока пальцы переплетаются с чужими. На самом деле, ничего криминального они делать не собираются так-то. Внизу музыка бьет по ушам, заставляя барабанные перепонки экстремально натягиваться. Кажется, Чон Хосок, который вообще-то, тот ещё интроверт, ещё несколько минут такого издевательства не выдержит. Никакого вкуса у людей. Именно поэтому его любящий бойфренд схватил того за запястье и потащил за собой по лестнице вверх. Чердак выглядел как типичная локация дешёвых фильмов ужасов и это заставило Чона даже напрячься немного, что не прошло мимо Мин Юнги, который, хоть и любил Хосока больше жизни, но был тем ещё приколистом. — Ох черт, — вот же актёр, говорит совершенно серьезно и взволнованно, — я вспомнил, что Минхи рассказывал.. — тянет мучительно и нервно слюну сглатывает, заставляя собеседника своего уставиться в искреннем испуге, сильнее сжимая руку Мина своей, — Его бабушка ведь колдуньей была. Травы всякие, ритуалы, гадание. Знаешь, говорят, будущее и прошлое могла по одному взгляду на человека предсказать. Как и то, от чего человек умрет, — тянет он тихо, продвигаясь вдоль пыльного, совершенно неосвещенного, помещения и ведя испуганного парня за собой, — Говорят, контакт с высшими силами имела. Сам Анубис был ей за помощника. И в этом месте много её реликвий осталось, — давит улыбку, стараясь держать серьёзный тон, — Как и древний гримуар, в котором она заключила могущественного демона. И чем больше времени проходит с её смерти, тем слабее становится печать… Кто знает, вдруг сейчас он уже на свободе? — и в последний момент резко поворачивается к притихшему Чону, чтобы испугать того резким выпадом. — Бляяяяяять, — визжит, отпрыгивая назад и за сердце хватается. Дыхание от подскочившего в крови адреналина сбивается моментально, заставляя загнано хватать воздух. Но на осознание всей ситуации хватает всего пары секунд, по происшествию которых Хосок подпрыгивает к своему идиоту-бойфренду и лупашит того в плечо, проклиная всеми известными ему словами, — Вот козлиная морда! — Ауч, — Мин защищается, смеётся заливисто и отпрыгивает в сторону небольшой лестницы, что наверх ведёт, — Ты был бы аккуратнее со словами, Хоби, кто знает, вдруг бабушка тебя услышит, — и разражается новой порцией смеха, чтобы снова получить по шее хорошенько. — Вот идиота кусок, — это ему говорят, когда они оба уже сидят на крыше большого особняка, как в клишированных фильмах о подростках, которые развлекаются на вписках. Правда, тут нет запрещённых веществ, моря алкоголя и звериного секса с первым встречным. Вернее, оно всё есть, но где-то в ином мире. Ведь в их мире сейчас только они вдвоём, сигарета с ментоловой капсулой. «Фу, Юнги, как это можно курить, оно же на вкус как зубная паста» — бормочет ему это взъерошенное рыжее чудо, но всё равно затягивается. А также у них тут поцелуи неторопливые, нежные совершенно. Чтобы друг другу так весь трепет, все чувства и настоящую любовь транслировать. «Ты мой человек» — без слов передать и согласиться с такой ебейше простой аксиомой./неделю спустя./
Пиво горькое, оставляет неприятный привкус на языке. Юнги, вообще-то, никогда не любил пиво. И этим они с Хосоком были схожи. Но сейчас крепкого алкоголя не хотелось совсем, а на этих посиделках, больше схожих на поминки, это было единственным алкоголем, чей градус не превышал двадцать. Идёт туго, Мин кое-как вливает в себя второй стакан и сразу же тянется за третьим. Вообще-то, ничего не случилось. У них с Чоном была полная идиллия в отношениях, которую изредка могла нарушить не помытая посуда или тюбик зубной пасты, которую кое-кто начал выдавливать с середины, а не с конца. Они чертовски любили друг друга, до полнейшей отключки сознания и готовности ради другого на всё, правда. Там не было высоко подскочивших гормонов, «бабочек» или нервной дрожи в коленках. Это было… спокойно? Да, совершенно спокойно, стабильно и здорóво. И их обоих такие отношения устраивали, ведь они оба стремились к спокойствию и домашнему уюту в отношениях, без лишних драм насчёт лайков на пресс левого мужика или ревностных истерик. Гармония и доверие - вот, на чем их отношения строились. — Как у вас с Хоби, кстати? — как-то в пьяном угаре спрашивает их общий друг - Чимин, похлопав Мина по плечу. Вопрос обычный, особенно от лучшего друга твоего горячо любимого бойфренда. — Ох, чува-а-а-ак, — тянет этот горе любовник с широкой улыбкой во все свои двадцать восемь (зубы мудрости удалить пришлось ещё где-то в семнадцать), — я так влюблён, ты не представляешь. Нет, не влюблён, я люблю. Люблю настолько, что мое сердце будто в его руках навек и возвращению не подлежит. Не знаю, может быть, это не совсем здоровая позиция, но я своего полноценного существования без него не представляю, — признается тогда искренне, даже испуганно слегка от осознания этого, — черт, я правда не могу представить, — и головой мотает, чтобы в объятиях друга оказаться и чувствовать тихие похлопывания по спине. Успокаивает. Чимин, вообще-то, ещё бормочет что-то о том, что Хосок отстранённый какой-то в последнее время. Просит передать извинения, что они отдалились так из-за его, Пака, сессии. Ведь валят просто ужасно и времени правда не хватает. Но Юнги, честно, не слушает толком, концентрируясь больше на очередном стакане пива и попытке влить его в себя. И зря ведь. Потому что, придя утром в их общую квартиру, он своё сердце застаёт в ванной с засохшей на запястьях корочкой, что еле закрыла глубокие порезы. Чон Хосок убил себя тем же вечером. Вскрыл вены вдоль и истёк кровью на плитку в их же ванной комнате. И с собой унёс сердце одного Мин Юнги, который больше себя полноценным не считает.