снова нас догонит любовь и на куски разорвет

Шиндо знал, что его одержимости всегда плохо заканчиваются, но не то чтобы он учился на своих ошибках, нет. Вместо этого он предпочитал впечатываться лицом в одни и те же грабли по стопятьсот раз. В этот раз, правда, всё было не так плохо, по крайней мере ему так казалось. В этот раз ему всего лишь не жить не быть нужно было узнать, чем пахнет Каору. На самом деле, эту идею ему подкинул Тадаши. Ну, как. Он тогда приблизился чуть ближе положенного, и прежде чем Айноске успел возмутиться, выдал: «От вас пахнет розами, господин. Мне нравится», и с невозмутимым лицом снова отошел к окну. Мужчина фыркнул только — как будто его псу могло не понравиться что-то, связанное с ним. Да и в том, что он ими пах, не было ничего особенного, они были буквально везде — в саду за окном, в вазах по всему дому. Но потом мысли потекли куда-то не туда, и он подумал: «А чем пахнут другие?». Тадаши, например, тоже насквозь, кажется, провонял этими цветами. Возможно, Шиндо только казалось, но сладость этого запаха была через чур приторной и отдавала гнилью. Чем пахнут остальные его «друзья» выяснить тоже было не сложно. От Ланги, например, всегда пахло чем-то съедобным — бургерами, какими-то соусами, колой. От его энергичного парня — энергетиками и мятной жвачкой, которой Рэки пытался перекрыть запах дешевых сигарет. Нанджо пах специями — перцем и какими-то травами, Айноске не особо разбирался, а ещё за ним всегда тянулся легкий шлейф духов очередной пассии. Мия — смешно — пах кошками, которых у него даже не было, а Шэдоу всегда оставлял после себя слишком навязчивый запах лилий и дезодоранта. Мужчина каждому ткнулся в шею, и ему было плевать, что о нем подумают. Айноске Шиндо всегда получает то, что хочет. Но почему-то проделать то же самое с Каору было… неловко. Вот только навязчивая мысль всё не отпускала, и Адам чувствовал, как медленно начинает съезжать крыша, хотя куда уже больше. От него пахнет — ха-ха — сакурой? Чернилами? Какими-то благовониями? В какой-то момент Шиндо понял, что больше не выдержит неизвестности. И, ну. Насколько хуевой по 100-балльной шкале была идея заявиться к человеку, которому ты сделал очень больно — во всех смыслах — на порог? «На 99», думает Айноске, когда дверь перед ним открывается. Каору непонимающе моргает. Затем чуть щурится и открывает рот, но почти тут же поджимает губы, не сказав и слова. Они стоят так минуты две, и мужчина всё ждёт, что ему в лицо прилетит кулак. Удар у Сакураяшики поставлен неплохо, да и не то чтобы Шиндо не заслужил. Но вместо этого Каору только делает шаг назад и махает рукой, мол, заходи. Черри ведёт его на кухню, всё так же молча ставит чайник. Достает с верхней полки какое-то печенье, конфеты… В общем делает всё, чтобы не смотреть на Айноске, и мужчине это не нравится, хотя он и знает причину. В конце концов, Шиндо отправил его на больничную койку. Долго терпеть тишину он не может, пальцы чуть подрагивают от осознания того, что он может прямо сейчас утолить своё «любопытство». — Даже не спросишь, зачем я пришёл? Каору едва заметно пожимает плечами. — И так знаю. Дети были напуганы твоими новыми замашками аля Цукияма Шу и пожаловались мне, а потом и Коджиро. Я даже удивлен, что ты вытерпел целых две недели, прежде чем прийти ко мне. Я думал, великий Адам всегда получает всё и сразу. Мужчина отвечает ему тихим смешком и принимает это за карт-бланш. Он подходит к Черри со спины — тот сжимает пальцы на столешнице до побелевших костяшек — осторожно отводит ладонью длинные волосы в сторону, а после и ворот кимоно, и наклоняется. Привычно, совсем как в те времена, когда они ещё были подростками, пересыхают губы и хочется коснуться шеи не только кончиком носа, но и губами. Запах полыни, исходящий от чужого тела, становится неожиданностью. Он ожидал чего угодно, например — как раньше — дынного геля для душа и сигарет с ментолом (только вот Каору больше не курит), или какой-нибудь клубнички (давай без ассоциаций, Айноске), но никак ни почти абсентовой горечи. Не совсем задумываясь о том, что делает, он коротко лижет бледную кожу. И на вкус тоже — горько. Горько и опьяняюще. Руки смыкаются на чужой талии (так приятно под ними ощущается дрожь тела), тянут на себя — и Каору на миллион процентов уверен, что это не пистолет. — Блять, Айноске. Шиндо молчит, потому что действительно — блять. Потому что он не знает, что делать дальше. Он может взять силой то, что желает (кого), прямо сейчас, вот только хочется по-другому — по обоюдному, с ненавидимыми им ванильными нежностями, чтобы Каору таял в его руках. Вот только нужно ли всё это — да и вообще сам Айноске — Сакураяшики? — Знаешь, Каору… Его почти раздраженно перебивают: — Я знаю, что не просил тебя остановиться. Не так ли? Адам прикрывает глаза и делает глубокий вдох. Кажется, Черри тоже питает к граблям особую любовь. Правда, в этот раз он постарается, чтобы они никому не прилетели по лицу — с Каору подобного уж точно хватит. — А потом мы поговорим? Черри тяжело вздыхает: — Я не твой психотерапевт, Айноске. Но да, потом мы поговорим. И накрывает своей ладонью чужую.