Так будет лучше

Когда Сергей впервые попал в балетную труппу, ему показалось, что его мечта именно здесь, на подмостках театра в Петербурге, непременно должна будет исполниться. Залы казались ему величественными, однокурсники, теми, кто поддержит и всегда поможет, но в реальности все было не так. Его изломанное детским домом восприятие было идеалистическим. Побелённые стены, аккуратные стулья и столы казались чем-то близкими к той давно ушедшей эпохе, зеркальный зал и вовсе восхищал своей красотой и элегантностью. Но на деле — однокурсники шептались за его спиной, говорили, что у сиротки никогда не будет будущего, что ему не судьба стать великим. И что он заслуживает лишь вернуться на улицу. Где грязь, смрад и боль. Но боль была и в зеркальном зале. Она была там повсюду. В каждом жесте, в каждом движении. Олег Давидович Волков — великолепный специалист, сам в прошлом танцор, был той самой грозовой тучей, которого все опасались в этом заведении. Он мог взять деревянную линейку и бить ею по коленям, по позвоночнику, мог резко высказаться, так, чтобы отбить у будущего танцора всякий интерес продолжать. Но Сергей продолжал, он хотел стать лучшим. Он вглядывался в профиль Олега Давидовича — в его нос с горбинкой, в чёрные, чуть спадающие на лоб, волосы, в хмурые брови и морщины, что лучами расходились в сторону от его темных глаз. Он танцевал только сильнее, усерднее, окрашивая пуанты внутри в бордово-чёрный цвет. Кровь текла, боль пробегала по телу, словно марафонец, и достигала пика, когда Сергей опускал пятки на пол. Ноги подкашивались. И не было сил даже стоять. — Разумовский! Громкий окрик Волкова вывел Сергея из состояния задумчивости. Олег Давидович стоял слишком близко, так, что Сергей мог почувствовать аромат его парфюма, и ещё немного запах сигарет. Волков был настроен решительно, в его руках была та самая деревянная линейка, а на лбу пролегла морщина. — Да, Олег Давидович? — Ты решил, что ты особенный, да? — голос Волкова был с хрипотцой, от которого уже автоматически подкашивались ноги, и даже в самом начале тренировки. — Я спрашиваю тебя, Разумовский: Ты отчего-то решил, что ты особенный?! Почему остановился? Сергей замер, чувствуя дикую боль в районе мизинцев, но все же продолжил движение, оттачивая его до автоматизма, под пристальным взглядом чёрных глаз. Спустя еще несколько секунд, он понял, что боль такая, что он терпеть не может. — Я не понял, Разумовский?! — Я стёр себе все пальцы, в мясо, — прошипел Сергей, садясь на пол и снимая пуанты, при этом испытывая жуткую боль, которая отзывалась каждой клеточкой тела. Он поднял глаза и увидел ботинки и джинсы тренера. — И что ты предлагаешь мне сделать? Пожалеть тебя? А может промыть тебе раны и заклеить их пластырем? Сергей мотает головой с таким усилием, что может закружиться голова. Ему не хочется, чтобы Олег Давидович кричал, ему нужно, чтобы тот гордился им. Чтобы восхищался. Он встаёт на ноги, пытаясь унять дрожь в коленях. — Встань ровно, Разумовский. Он делает так, как велит тренер, но понимает, что это никому из них не приносит удовлетворения. Сергей чувствует себя словно чужим, будто он стоит перед Мариванной, что отчитывает его перед всем классно, будто бы вновь его рисунки летят в мусорное ведро, и её громкий крик («Хреначелли!») разносится по всему старому и ветхому зданию детского дома Выборгского района. Он поднимает голову, поправляет осанку. Смотрит прямо на тренера. — Разжирел. Эти слова словно оплеуха кожаной перчаткой по лицу. Если ударили по правой, подставь левую. Ведь так? — Я вешу 47 кг. — А норма веса твоя какая? — будто бы задаёт вопрос, скалится Волков, но он знает ответ намного лучше всех присутствующих, — Сорок пять. Что ты ел в последние дни? — Курицу и рис… Произносит Сергей, и слышит вокруг себя смешки. Все смеются, ему кажется, что он сейчас задохнётся, оглохнет от этих звуков, словно что-то дикое вокруг происходит. — Переходишь на воду. Эти слова звучат как приговорил. — Пьёшь воду, ничего не ешь, пока не похудеешь. В туалет ссать будешь ходить, когда я тебе разрешу. Разумовский невольно жмурится, не хватало ему ещё отпрашиваться у тренера, чтобы ходить в туалет, но судя по взгляду Волкова — тот не шутит. И Сергей исполняет. Он делает все так, как ему велят. — Так тебе будет лучше. Он тренируется день и ночь, ничего не ест и не пьёт, кроме воды. Разумовский дрожит, когда входит в очередной раз в стеклянный зал. У него ощущение, что он вот-вот упадёт в обморок, но этого не случается. Олег Давидович его взвешивает у себя в кабинете, и Сергей не может унять трепет сердца, закравшийся под рёбра, он понимает, слишком внезапно осознаёт, что влюблён в своего тренера. В его жёсткие, мозолистые руки, в хриплый голос и морщины на лбу. Сергей готов на все жертвы. — Тебе так будет лучше. И с этим Разумовский согласен. Всецело.