***
Лоб испариной покрывается, а коленки сжигает солнце. Со всех сторон раздается стрекотание цикад, а в густых лесах пение птиц. Тропа извилистая, лентой вьется вокруг горы, ведет Чонгука все дальше и выше. С каждым шагом кажется, что приближается к солнцу — руку протяни и вот оно, жжется. Рукой смахивает пот, глоток воды делает и плетется дальше. Чем больше он думал о Создателе, тем уверенней шел, но через какое-то время все равно опускал руки и замедлялся. Сомневаться начал — а дойдет ли он вообще? Боится, что бабушка узнает о его уходе из деревни. Не уверен, что вернется до заката. Присев на сухое дерево в теньке, вытягивает ноги и расслабленно выдыхает, зачесывая под панаму темные волосы. Они уже успели стать влажными и теперь походили на пучок соломы после дождя, в котором пальцы путаются. Чонгук устал, небольшой отдых не помешает. Разворачивает конфетки и закидывает в рот, а фантики комкает и в рюкзачок складывает. Сколько бы не прожил в горах, а каждый раз подмечает новые красоты: бабочку с разными крыльями, яркую птичку или сверкающую в лучах паутинку, как со страниц книги. За густой листвой почти не видно облаков, лишь обрывки неба. Ветер колышет раскидистые ветки, от чего те стали похожи на водную гладь. Совсем недавно купался в речке и искупается еще раз перед отъездом. — Ты чего тут сидишь? Неужто потерялся? Чонгук опускает голову. Напротив мужчина стоит в грязной одежде, а кожа смуглая, загорелая, за спиной корзина. Большая, в ней бы Чон весь поместился. — Нет, я иду к тому, кто облака делает, — уверенно отвечает он. — О-о-о, — протяжно усмехается он. — Тут его явно нет. — Бабушка сказала, что он там. Чон нахмурил брови и сжал лямки рюкзака. — Бабушка твоя пошутила видимо. Там только лес с дикими зверями, — мужчина вытирает руки о майку и подходит ближе. — Ты из этой деревни? Давай я тебя провожу, негоже детям одним в таких опасных местах гулять. Поджав губы, Чонгук подскакивает с бревна и громко тараторит: — Я не гуляю! Я иду к Создателю облаков! Пока мужчина думал, что делать с упрямым ребенком, Чон сорвался с места и побежал дальше — вверх. Оглянулся, когда уже скрылся за поворотом. Тяжело дышит, опершись руками в коленки и хватает воздух как рыба. Футболка пропиталась потом, от панамки только жарче, но все равно не снимает — не хочет солнечный удар получить. Сколько он идет уже — непонятно. Телефона у него не было, часов тоже. Да и откуда это все у ребенка? По солнцу время не умеет определять. Может быть час прошел, а может два или даже больше. Когда сглатывает слюну, замечает, что уже начинает закладывать уши. Сначала пугается, но быстро от этого избавляется и идет дальше. Гора становится круче, идти тяжелее. Все сводится к тому, что скоро на вершине окажется. Ноги не двигаются, болтаются, как вареные макароны, руки покалывает. У Чонгука кожа не белая, но солнышко все равно его не любит, сразу обжигает. А перед глазами фиолетовые мушки летают, и обзор закрывают. «Не к добру это», — думает он и замедляет шаг. Тело не слушается. Совсем останавливается и сворачивает в тень. Прислоняется к стволу дерева и сползает вниз, закрывая лицо панамкой. Во рту сухо, а руки пронзают ледяные иголочки, он обмахивается, но создаваемого ветра крайне мало. Глаза закрываются, и Чонгук больше не может их разомкнуть.***
Темный лес — первое, что он увидел. В траве позади все еще стрекочут цикады, а деревья как-то угрожающе шуршат. Он оглядывается по сторонам. Тело сковывает паника, Чонгук судорожно оглядывается и поднимается с земли. Больше нет всё сжигающего солнца, прохладный ветерок высушил его волосы и пропитанные потом шорты и футболку. Прохлада приятная ласкает кожу, а в душе паника, когда осознает, что потерялся. Тропа совсем не выглядит дружелюбно. Чонгук топчется на месте, жмется и хватается за рюкзак, как за спасательный круг. Смотрит направо — всепоглощающая чернота, налево — слабо освещенная лунным светом дорога вверх. Он отрывисто вздыхает и проглатывает комок страха. Бабушка его убьет, но и вернуться не может — страшно, тем более, до вершины рукой подать. Собирает все силы и продолжает идти. Потом объяснит бабушке что случилось и достойно понесет наказание. Вот только, если родителям расскажет, то точно несдобровать — под домашний арест посадят. Чонгук не трус, но одному ночью бродить страшно. С одной стороны лес с дикими животными, которые, Чонгук уверен, не прочь им полакомиться, а с другой, за рядом деревьев — крутой обрыв. Туда он даже заглядывать не хочет, от высоты ноги подкашивались, и голова кружилась. В траве раздается шуршание, Чонгук ускорят шаг, почти бежит куда-то. Сам не знает, куда приведет его тропа. «А как я узнаю Создателя?» — думает он вскользь будоражащих его фантазий. Потом решит, главное — выбраться из леса. Деревья становятся все реже, а каменную тропу серебрит свет Луны. Наконец-то, осталось совсем чуть-чуть. Слабо доносится овечье блеянье. Чонгук приободрившись, увереннее идет вперед, а на уставшем лице появляется счастливая улыбка. Там должны быть люди! Вода в бутылке закончилась, в кармашке осталась всего пара конфет. Лес закончился, и Чонгук ненадолго останавливается, удивленно вытаращившись на огромное поле и маленький дом с соломенной крышей около скалистого обрыва. Возле ветвистого старого дерева блеснул тёплый свет фонаря. Пушистые овцы темными тучками застыли, затерявшись среди невысокой травы, изредка кто-то неуклюже бил копытцем и блеял. «Может, овечкам тоже кошмары снятся», — решает он для себя и идет дальше тихо-тихо, чтоб не потревожить сон. Осматривается, как в музее. На скалистые горы, которые так бережно укрыты лесом-одеялом, петляющие дороги, скрытые от посторонних глаз и известные только местным жителям. А дальше, где черное небо ласкает остроконечные хребты, раскинулись снега, светящиеся в лунном свете. Чонгук оглядывается, стараясь запомнить каждую высокую ель, яркую звезду. То повеет ароматом свежести и хвои, то прелой травы, земли и сладковатых цветов. А небо! Чонгук никогда не видел его так близко, в него хочется нырнуть, как в океан, где вместо рыб плещутся звезды, а вместо кораблей — созвездия. Не заметил, как навстречу выбежал большой белый пес. В длинной шерсти застряли травинки, а глаза-бусинки черные, как угольки на снегу. Чонгук немного опешил, воскликнув от неожиданности. Собака обнюхала его со всех сторон, обслюнявила руки, когда все же решила, что он не представляет угрозы. — Ну что ты делаешь, — жмется Чон, когда пес добирается до его щек, и тихо смеется. Шерсть ухоженная, гладкая и мягкая. Видно невооруженным глазом, что за ним хорошо следят. — А где твой хозяин? Чонгук вертит головой, но не может никого разглядеть. Пес лает и бежит в сторону дома, останавливается через каждые десять метров и ждет его. — Ладно, я пойду за тобой. И он идет полный уверенности мимо спящих овец. Рядом с домом пес садится и тихо лает куда-то в сторону дерева. Присматривается Чонгук. На массивной ветке висят самодельные качели, рядом мошки и мотыльки кружат около горячего фонаря. На самом краю, свесив ноги сидит парень, задрав голову, а рядом гора шерсти, из которой незнакомец изредка брал по кусочку и что-то делал. Чонгук подходит ближе, парень его не замечает. Неловко откашливается, привлекая внимание и это срабатывает. Незнакомец неторопливо поворачивается, любопытно наклонив голову, рассматривает Чона и подзывает к себе. — З-здравствуйте, — неуверенно кланяется Чон. — Сегодня волшебная ночь, не правда ли? Чонгук подходит ближе, заглядывая незнакомцу в лицо, а тот как-то грустно улыбается, перебирая в руках шерсть. — Угу, красивая. — Как же ты забрел в это место? Заблудился? — Нет, я ищу Создателя облаков. Бабушка сказала, что он в горах живет. — Видимо, у тебя очень мудрая бабушка, — лениво тянет незнакомец. — Да, она мне много историй рассказывает и учит всему. А еще она на все вопросы ответы знает! — Чон воодушевленно замахал руками и посмотрел на парня. — Вы здесь один живете? — Нет, — стразу же отвечает и указывает на пса около дома. — Его Альфа зовут. — Он меня всего обслюнявил. Парень заливается смехом и впервые смотрит Чонгуку в глаза. — Да, есть за ним такая особенность — слюнявить все, что нравится. Как тебя зовут? — Чонгук, а вас как? — Тэхён. Между ними повисла тягучая и неловкая пауза, хотя такой она показалась только Чону. Тэхён отстраненно смотрит вдаль, болтая ногами. — Так зачем ты меня искал? — Вас? — удивленно вскрикивает Чонгук. — Вы облака делаете? — Я, — кивает Тэхён и в подтверждение своих слов одной рукой отщипывает большой кусок шерсти, а другой достает острую деревянную иглу. Тыкает ею в комок, придавая тонким нитям только ему известные изгибы. Чонгук смотрит, не смея даже моргнуть, на столько Тэхён умело ей орудует. Постепенно комок приобретает форму: маленький круглый хвостик, длинные уши. — Зайчик! — восторженно кричит Чонгук. — Это зайчик! — Здорово получилось, согласен? Тэхён доволен своей работой. Поднимает в небо и вертит с разных сторон, а в ответ слышит утвердительное мычание. На его холме не бывает гостей. Всегда один, всегда за работой. Верный друг и помощник — Альфа, скрашивает однообразные будни и по утрам будит. Сгоняет овец и следит за порядком, пока Тэхён — отчаянный создатель творит. На длинных пальцах мозоли, на их подушечках шрамы-точки. Сколько лет он делает облака, сколько столетий? Его холм вне времени, далек от суеты городов, которых он никогда даже не видел. Райский уголок — клетка без выхода, где он заперт навечно и пригвождён к работе. Мальчишка стал его первым гостем. Да еще и не случайным, а который искал его. Только с какой целью — не понятно, но Тэхёну и без этого приятно. Он подбрасывает шерстяного зайца, ловит и, замахнувшись кидает в обрыв. Испуганные большие глаза Чонгука забавляют, на оленьи похожи. Зайчик, как попкорн взрывается и пушистым облаком поднимается в небо. — Вау, — раскрыв рот, ахает Чонгук. — Вот это да. Так ты и вправду Создатель! — Я никогда не вру. Чонгук нагло сел рядом, расстёгивая рюкзак. Тэхён незаметно отодвинулся — не привык к гостям. — Я видел облака, которые ты сделал. Я их все нарисовал, — он достает альбомчик с немного волнистыми краями листов и протягивает. — Вот, это тебе. Тэхён с подозрением принимает его. Поглядывает на Чонгука. «Странный он», — подмечает и перелистывает страницы. Уже на первом рисунке застопорился, увидев облако в форме лошади, которое кропотливо делал, добиваясь нужной формы. А вот сердечко, которое сделал, потому что лень долго думать, вот дельфин, кусочек торта. Вдруг на душе так тепло стало, он обводит контур красного карандаша и почти незаметно улыбнулся уголками губ. Детские рисунки пропитаны искренностью, которой ему так не хватало. Тэхён знает, что люди вечно заняты, никогда не смотрят на облака, а от того и кажется, что вкладывает силы в пустую — все равно никто не заметит. От этого временами бывает грустно, но теперь он знает, что есть те, кто замечают, те, кто знают о нем, а значит не зря старается. — Спасибо, — слишком тихо шепчет он. — Простите, что вы сказали? — Тебе домой не надо? — сразу переводит тему Тэхён, не желая раскисать перед гостем. Пусть и ребенок, а все равно не хочет превращаться в растаявшее мороженное. — Надо, но, — Чонгук опустил голову, перебирая пальцы. — Я не уверен, что найду дорогу ночью. — Тогда оставайся до утра. — А можно? — Конечно. «Тем более, последний раз ты здесь», — не решается сказать вслух. — А можем еще облачко сделать? Чонгук поднимается и подходит к горе шерсти, которая выше его в два раза. Кажется настолько мягкой, что прям с разбега и в нее нырнуть. — Сегодня слишком красивое небо, чтоб закрывать его, — задумчиво тянет Тэ, прижимая коленки к груди. — Завтра должен быть дождь. — А вы подождете, пока я до дома добегу? Ну, чтоб не промокнуть. — Подожду. Тэхён еще долго сидел на краю обрыва, а Чонгук с позволения обследовал территорию. На качелях покачался, с Альфой поиграл, успел упасть и содрать коленки до крови, но был настолько возбужден, что не обратил внимание. А на небе все равно появлялись облака, Тэхён хотел напоследок показать неугомонному мальчишке, как они из шерсти появляются. И Чонгук смотрел. Смотрел, как на восьмое чудо света не только на облака, но и на Тэхёна, который казался грустным. Очередной порыв ветра сдувает со лба белые пряди волос, а в голубых глазах вот-вот появятся слезы. — Тебе одиноко здесь? — Иногда бывает. — Я к тебе чаще приходить буду и рисунки приносить. Еще могу бабушкину еду принести, она вкусно готовит. Ты умеешь на велосипеде кататься? Тэхён вертит головой. — Я тоже нет, но как только научусь, то обязательно научу и тебя. Будем вместе ездить, а еще… — Чонгук, — перебивает его Тэ, чувствуя, как к горлу поднимается противный комок. — Пора спать. Зародившийся теплый огонек в его сердце медленно начал потухать, а обещания Чонгука, как ножом по голой коже. Знает же Тэхён, что это первая и последняя встреча. Может быть, он даже единственный, с кем Тэ общается. Эти рисунки… Дороже всего. И восторженный детский взгляд вряд ли когда-нибудь забудет. Он уложил Чонгука в кровать, подтолкнул одеяло по бокам и закрыл окно, через которое в дом пробирался свет фонаря. — Все, спи, — Тэхён гладит его по волосам, очерчивая пухлые щеки. — Бабушка мне сказки перед сном рассказывала. — Но я не знаю сказок. — Жалко, — Чон обиженно дует губы и удобней устраивается. — Тогда спокойной ночи, Тэхён. — Спокойной ночи, — желает напоследок, выходя на улицу.***
Солнце снова в зените. Овцы толпятся около Тэхёна, орудовавшим ножницами, а Альфа бегает вокруг, собирая их в кучу. Чонгук неспешно пробирается между пушистыми боками овец и трет еще сонные глаза. — Доброе утро! Готов домой идти? Тэхён воодушевленно, казалось, от вчерашней грусти не осталось и следа, машет ему рукой, подзывая к себе. — Готов! Чонгук подбегает, отодвигая овечку и просит нагнуться, что Тэхён и делает, а в ответ получает крепкие объятия, в которых он стоит, как статуя, подняв руки. — До завтра, Тэхён! Жмется сильнее, с остервенелым желанием задушить друга. В бок уже толкают возмущенные овцы, а он не хочет отпускать Тэхёна из объятий. — Спасибо, что переночевать разрешил. — Чонгук смотрит на него снизу вверх. — А ты сам на облачко похож. — Я-я? — смущенно спрашивает Тэ, зачесывая белую шевелюру. — Ты, ты. Красивый очень. Тэхён краснеет и отодвигает мальчишку от себя. — Все, иди домой. Оглядываясь, Чонгук бежит по тропинке все дальше и дальше от дома, иногда машет и широко улыбается. А Тэхён провожает грустным взглядом, сильнее сжимая ножницы. — До завтра, Чонгук, — холодно произносит он, понимая, что ни завтра, ни после завтра он не придет. От улыбки, которая не сползала с лица всю ночь, не осталось и следа. Снова одиночество и ежедневная рутина, но теперь Тэхён знает, что где-то там, в городе живет Чонгук, который смотрит и рисует его облака. Тропинка очень быстро заканчивается, Чонгук даже не заметил, как оказался на окраине деревни, где снуют туда-сюда обеспокоенные люди. Перешептываются о чем-то и смотрят по сторонам. — Вот он! — закричал один из них, указывая на Чона. — Тебя бабушка всю ночь искала, деревню на уши поставила, — говорит пожилая женщина. Его окружает толпа и каждый норовит прочитать нотации и отчитать за плохое поведение, а у Чонгука ноги к земле приросли от страха и взбушевавшихся нервов. Ему точно не спастись от гнева бабушки. Он пробирается сквозь толпу и со всех ног несется домой, только пыль из-под кроссовок летит. Собаки лают на него, кошки разбегаются в разные стороны и прячутся под лавками. Краем глаза замечает, как в него тыкают пальцем, кричат: «вот он где» и «нашелся, оборванец». Чонгуку не по себе от этого, понимает, что сильно расстроил бабушку, даже напугал, но не ожидал, что она всю деревню взбаламутит. Около забора стоит знакомая черная машина. — Бабуля! — кричит он, забегая в калитку и запрыгивая на порог дома. В коридоре стоят две лишние пары обуви. Чонгук заходит в гостиную и так остается стоять в проеме. — Где ты был?! — разгневанно спрашивает мама, поднимаясь со стула. — Чонгук, мы тебя разве так воспитывали? Папа выпрямился. От его взгляда стало тяжело и морально, и физически. Чон виновато опускает голову и поджимает губы, а на глаза наворачиваются слезы. — Чонгук-а, боже, ты жив! Бабушка прижимает его к груди, Чонгук слышит, как быстро бьется ее сердце. — Простите меня, — смахивает слезы с глаз. — Я больше так не буду. С каждым словом истерика набирает оборот. Родительская строгость пропадает, мама, кажется, тоже вот-вот заплачет. Папа облегченно выдыхает и садится на корточки рядом с сыном. — Ты понимаешь, что плохо поступил? Бабушка испугалась, сразу нам позвонила. Мама чуть в обморок не упала, когда узнала, что ты сбежал. — Понимаю, — он шмыгает покрасневшим носом. — Я хотел вернуться до заката, но не успел. Пришлось у Тэхёна переночевать. — Тэхёна? — насторожился отец. — Кто это? — Мой друг. Он на холме живет и облака делает. Родители переглянулись, но ничего не сказали, лишь бабушка помотала головой, прикладывая платочек и дрожащим губам, видимо, чувствуя свою вину. До завтра решили не ждать и забрать Чонгука в город сегодня же. Пока мама собирала вещи, Чонгук рассказывал, как поднимался в гору, про то, что упал в обморок и пастуха — Тэхёна. Но как бы взрослые не старались убедить в несуществовании его нового друга, Чон все равно настаивал на своем и очень даже уверенно, что не могло не беспокоить. Они уехали, когда не было еще и двенадцати, посадили плачущего в три ручья Чонгука на заднее сиденье. Не обращая внимания на детские мольбы хотя бы подождать до вечера, ведь там, на краю обрыва его ждет Тэхён. Тэхён не питает надежд. Сгребая шерсть в кучу, вспоминает образ мальчишки и быстро орудуя иглой в руках, появляется шерстяная фигурка Чонгука, а потом, отправляется далеко-далеко в небо — к другим облакам. Альфа спит на ковре, около кровати и небольшого столика, где лежат альбом и две конфетки.***
Если долго глядеть на вечерние облака, что несутся непонятно откуда и неведомо куда, начинает казаться, будто и тебя самого уносит куда-то на край света. На этом краю Чонгук и хотел оказаться, запрыгивая в попутку какого-то незнакомого фермера. За окном мелькают низенькие заросшие дома. Они кажутся знакомыми и одновременно нет. Какими-то чужими, заброшенными, хотя люди на полях трудятся. Двадцать лет прошло с его последнего визита к бабушке. Городская рутина захватила его с головой и отпустила только, когда в руки получил диплом об окончании университета. Каникулы проводил в походах с родителями или изучая закоулки города с друзьями. Папа даже не зарекался привозить его сюда, а мама тактично переводила разговор в другое русло. Когда на очередном уроке затронули тему облаков, Чонгук сразу вспомнил про Тэхёна и рассказал все, как на духу, но одноклассники только посмеялись и прокрутили пальцем у виска. Учительница рассказала эту историю родителям, которую они слышали не один раз. После, Чонгук поздно вечером подслушал разговор мамы и папы, где они решали, нужен ли ему психолог или нет. Тогда-то и смекнул, что про Тэхёна лучше молчать, ведь это так волнительно хранить огромный секрет от всего мира. Чонгук его пронес через всю жизнь: через первую проваленную контрольную, горькую сигарету за школой и первый поцелуй на выпускном, когда образ беловолосого пастуха всплыл особенно ярко из его подсознания. С тех пор он занимает главенствующую позицию. Возвращаясь с учебы или тренировки, обязательно останавливался на мосту над оживленной магистралью и скучающе смотрел на небо, выискивая что-то, что подскажет: «Чонгук, я помню тебя». Но ничего подобного не было, или он плохо смотрел, а может просто не в то время пришел и не в то место, а из художественной школы вообще ночью возвращался. Там уже не до облаков было. Но просиженные на табурете часы, дни, года не прошли зря. Его первая выставка была незабываема, даже именитые художники признали талант и старания новоиспеченного пейзажиста, не без восхищения подмечая, как трепетно и детально прорисованы облака. Легкость ему давалась большим трудом.«Как Айвазовский, сделав набросок на клочке бумаги, не отходил от полотна, пока не выскажется кистью. Так и Чон Чонгук не смел оторвать глаз от работы, пока последнее воспоминание о проплывающих облаках не будет увековечено на холсте».
Это он подслушал у известного критика, которому, казалось, невозможно угодить, но он угодил. Теперь эта картина, завернутая в газету и перемотанная скотчем, лежит рядом на соседнем сиденье. В ногах походный рюкзак, а в руке телефон с отрытой перепиской с матерью. Не может подобрать правильных слов, стирая сообщение за сообщением, но в итоге коротко излагает: «Я нашел место, где буду счастлив. Передай папе и бабушке, что я люблю их. На сообщение не отвечай — все равно не прочитаю. Не ищи и не скучай, просто знай, что я нашел человека, ради которого проделал весь этот путь. Люблю тебя. Пока». Сухо, без эмоций. Так он и хотел, просто уйти далеко, без лишних вопросов, без слез и соплей, тягостных отговоров и криков. Нажав кнопку «отправить», наконец-то чувствует спокойствие. Он все отпустил. Теперь у него за спиной ничего нет и даже протянутых рук, которые всеми силами стараются его удержать. Отдав мужчине все деньги — все равно они больше ему не нужны, закидывает на спину рюкзак, а в подмышку засовывает картину и, придерживая снизу, идет по знакомой тропке. Слева — густой лес, а справа — крутой склон. Небо розовеет в закатном солнце, начинают появляться первые звезды, блеклая Луна кажется почти прозрачной. Чонгук поднимается выше, сглатывает, когда закладывает уши, но даже не думает останавливаться. Уверенно, шепотом напевая какую-то песенку из рекламы, поднимается выше. И вот доносится знакомое блеянье овец. Чон расплывается в улыбке и срывается на бег. На поляне трава золотом переливается, а овцы неуклюже снуют из стороны в сторону, ищут место, готовятся ко сну. Белая шерсть отражает розово-оранжевое небо и от этого они еще больше похожи на сахарную вату. Поправив лямки на рюкзаке, Чонгук идет дальше, а навстречу, как дежавю бежит Альфа. Расправив руки и присев, принимает пса в объятия и энергично чешет бока. — Привет, так давно не виделись, а ты помнишь меня. В ответ громкий лай. — А хозяин твой помнит? Но Альфа молчит. Чонгук решает, что умный пес просто не понял вопроса. Поглаживая его за ухом, поднимается и высматривает силуэт Тэхёна, который все так же неизменно сидит на краю обрыва под деревом, рядом с кучей шерсти. Чонгук ненадолго останавливается, прислонившись плечом к стене дома. Тэхён не изменился: все та же льняная футболка с рукавами до локтей, широкие серые штаны и белые, спадающие на лоб, волосы. Вечно молод, вечно одинок. Так странно. Для Чонгука прошло двадцать лет. Он менялся как внешне, так и внутренне. Красил волосы в разные цвета, удачно пережил пубертат. Любил, разочаровывался в людях, терял и находил друзей. Перебарывал страх и обретал новые, так боязнь темноты сменилась на панический страх опоздать на автобус. Чонгук видел глубокие моря и замёрзшие реки, летние фестивали в Японии и цветение сакуры. Ходил в традиционной одежде с друзьями и прикалывался над ними. Сбегал с уроков, покупал дешевые жвачки и пытался выцарапать звездочку из куска карамели. Вроде бы такие мелочи, а делал ли Тэхён эти мелочи? Как он здесь оказался? По своей ли воле? У Чонгука было очень много времени, чтоб придумать вопросы, хоть и не был уверен, что сможет их задать. Скидывает сумку с картиной и подкрадывается к Тэхёну, аккуратно переваливаясь с пятки на мысок и закрывает ему глаза ладонями. — Угадай кто, — тихо шепчет на ухо, вызывая у Тэ мурашки по всему телу от неожиданности. Он хватается длинными пальцами за руки Чонгука и тянет вниз. — Так не честно, — сопротивляется напору, как оказалось, это совершенно не составляет труда. — Ты должен угадать мое имя. Я твое помню, а ты моё? Между ними повисла пауза, за которую Чон уже успел расстроиться. Неужели все-таки забыл? — Ч-Чонгук? Тэхён неуверенно предполагает и опускает податливые чужие руки. Мужчину позади себя не узнает. Отросшие темные волосы заплетены в хвост, чтоб не спадали, высокие точеные скулы и шрам небольшой на щеке. А глаза оленьи, любопытные, но не наивные. Разве он мог их забыть? — Думал, ты забыл меня. Чонгук садится рядом. — Только ты мне мешаешь работать, — отмахивается Тэ и отворачивается к закату. — Разве? А мне показалось, ты рад меня видеть. — Вот именно, что показалось. На хмуром лице вновь расцветает улыбка, хоть он и старается это скрыть. Странно, но рядом с Чонгуком хочется улыбаться. Что сейчас, что десятилетия ранее. — Не скоромничай. Чон двигается ближе, свесив ноги с обрыва, а сзади тихо поскуливает Альфа и просит внимания, но сейчас оно полностью приковано к грустному создателю облаков. — Прости, что не пришел раньше. — Я не обижаюсь. — Обижаешься, видно же. — Нет, — противится Тэхён, даже зная, что Чон прав. Не питал надежд, не жил мечтами и тягостными ожиданиями, но все равно где-то глубоко в душе хотелось, чтоб неугомонный мальчишка пришел и нарушил вечный покой. — В этот раз надолго? — Навсегда, — решительно отвечает Чонгук. — «Навсегда» — это слишком долго, а в месте, где время не властно, вечность увеличивается примерно раза в два. — Мне все равно. Вместе не так скучно, можем ее немного сократить. — Это безумно глупо. — Ну и что. «Глупость» не всегда равно «плохо». — Тебя будут искать, — не унимается Тэхён, сжимая кулаки. Чонгук вертит головой и ложится на землю. Редкая затоптанная трава щекочет шею. Может его и будут искать, звонить, но какой смысл? Он отправил прощальное смс, а большего родителям знать и не надо. Все связи оборваны, у него больше ничего нет. — Дверь домой за моей спиной закрыта. — Ее можно открыть. — Но я не хочу. — Тебя и не спрашивали. Твое место может быть в любой точке мира, но явно не здесь. В венах Чонгука кровь закипает, сжимает челюсти до скрипа и хватает чужое запястье. — Выгоняешь меня? — Хочу лучшего будущего для тебя. — Оно будет такое, если я останусь с тобой. — Нельзя. Тэхён не успевает сообразить, как оказывается прижат к земле, а оранжевое небо заслоняет Чонгук, который кажется массивной горой. — Тебя я тоже не спрашивал. Он видит обеспокоенный взгляд и плотно сжатые губы. Тэхёна надо рисовать, скульптуры из камня выбивать и фотографировать со всех сторон, ведь создатель намного прекрасней своих творений. И Чонгук обязательно напишет его портрет, но не сейчас, позже. Тэхён отворачивается, не выдерживает напряжения между ними и смотрит на витиеватые нити вен на руке. — Ты слишком близко. — А могу быть еще ближе. Теплое дыхание щекочет покрасневшую от смущения щеку. Чон тихо посмеивается над его реакцией, но останавливаться не станет. Тэхён манит теплом, он пахнет солнцем и хлопком, пахнет, как долгожданная сбывшаяся мечта. Черные волосы щекочут бледную кожу. Тэхён сгорает, весь кислород Чонгук забирает, ему нечем дышать. Задыхается и протягивает ладонь, несильно отталкивая наглеца. Чонгук ухмыляется бесполезным попыткам и перехватывает тонкое запястье, тянет к губам и покрывает каждую костяшку невесомыми поцелуями, желая изучить и запомнить каждый миллиметр. Тэхён судорожно выдыхает, он сдается даже без боя, прикрывает глаза и отдается в чужую власть. Он бессилен перед томным взглядом, руками, что ласкают худые бока и впалый живот. Не хочет быть сильным, не с ним. Он видит себя в отражении черных зрачков, растворяется как мгла перед рассветом и отчаянно осознает, что не хочет, чтоб этот момент заканчивался. Слишком близко и невероятно жарко. Тэхён знает, сгорает не только он. — Ты ждал меня? — шепчет на ухо Чон, едва касаясь губами. — Ждал. Долгие мокрые поцелуи холодят кожу на шее, а Тэхён подставляется, открывается еще больше, зарываясь пальцами в черные волосы. Горячий язык вылизывает острые ключицы, прикусывает, оставляя розовые следы зубов. Чонгук наслаждается частым глубоким дыханием, а под пальцами кожа мурашками покрывается. Стягивает с податливого тела льняную футболку, спускается поцелуями ниже, оставляя яркие засосы на ребрах. С остервенением сжимает бедра хрупкие, чуть ли не до синяков, но сдерживается, растягивает время, играется с Тэхёном, который неосознанно, на рефлексах бедра поднимает и запрокидывает голову. Чужие губы у него всю боль забирают, все одиночество выбивают кувалдой по ребрам и крошат в порошок, который ветер игривый уносит. И верит, впервые и искренне, его спасение здесь, всего в одном человеке. Он заберет его боль и переживания, а взамен, Тэхён подарит всего себя, поделится вечностью. Чонгук наскоро стягивает его штаны, оставляя полностью обнаженным, прожигая взглядом жадным, а Тэхён и не против — пусть смотрит, желает до смерти, которую теперь ему не видать. Трепетным движением разжигает костер, в котором они оба в изнеможении сгорают. Чонгук его ноги разводит, на плечи закидывает и выцеловывает молочную кожу, вырисовывая замысловатые узоры языком. А с приоткрытых губ срывается первый тяжелый протяжный стон. Большего желает Тэхён и до боли сжимает чужие волосы на затылке, притягивая ближе к губам. Сладким, теплым, медовым. Ровный ряд зубов Чонгук обводит языком, нёбо щекочет, на что Тэхён прикусывает его за нижнюю губу, только больше дразня. А сам к чужим штанам тянется, молнию расстегивает и опускает ниже. — Позволишь остаться с тобой? — оттягивает момент Чонгук, дразнится, сжимая ягодицы и разводя в сторону. — Позволю. Чонгук растягивается в улыбке и проводит пальцем по распухшим от поцелуев губам, засовывает, поглаживает бархатный язык с тихим «оближи», притягивая ближе к себе. Тэхён чувствует его возбуждение, он и сам не меньше хочет, трется членом о ткань трусов, размазывая предэякулят, футболку с него стягивает и отбрасывает куда-то в сторону. Ладонью горячей проводит по напряженному телу, под песочной кожей мышцы перекатываются. На вопрос: «Нравится?» отвечает прерывистое «да», снова вовлекая в долгий тягучий поцелуй. Негромкий крик Тэхёна Чонгук проглатывает, когда вставляет один палец. Шепчет что-то сокровенное, успокаивающее, известное только им. Добавляет второй, слух ласкают тихие стоны, которые с каждым немного грубым и резким толчком становятся все громче и громче. Тэхён поддается навстречу, сжимая его шею до алых полос, ногтями кожу карябает и просит больше, но разочаровано выдыхает, когда пальцы покидают его тело. Чонгук заботливо целует лодыжку и стягивает с себя штаны с нижним бельем. Тэхён захлебывается стонами, когда Чон полностью собой заполняет. Не сдерживается. Им некого стесняться, они одни на этом холме, в этом мире, во Вселенной. Чонгук тяжело дышит, выпрямляется, изучая податливое на все готовое тело. По вискам струятся капли пота, вена на шее пульсирует там, где касался Тэхён. Размеренными толчками входит в его тело, ломая остатки здравого смысла. Двигается быстрее, надавливая на выпирающие тазовые косточки, где обязательно останутся синяки, не позволяет вдохнуть, выбивая из легких воздух, а Тэхёну он и не нужен. Не нужно ничего, кроме Чонгука. Он может наесться, напиться, надышаться лишь им одним. Руками Тэхён хватает траву над головой и выгибается, подобно змее, вырывает ее с корнем, снова и снова пропуская меж пальцев. Чонгук дышит глубоко, хрипло, наращивая темп. Хочет запомнить этот момент, а затем и каждый последующий. Выгравировать наживую на подкорке, потому что ничего прекрасней он в жизни не видел и вряд ли увидит. Тянется за очередным поцелуем, который Тэхён сразу же перехватывает, по-хозяйски вторгаясь языком в чужой рот. Кричит в голос, содрогаясь в мелкой дрожи и кончая себе на живот. Чон нагло скалится, выцеловывая подбородок, кадык, впивается зубами в выпирающую голубоватую вену и кончает следом, сразу же зализывая место укуса.***
— У них есть имена? Чонгук сонно моргает, прогоняя остатки сладкого сна, переплетает руки на чужой тонкой талии и дарит короткий поцелуй в макушку, зарываясь носом в белые волосы. — Нет, их слишком много и, к тому же, почти не различить. — А ты пытался? По-моему, они чем-то да различаются. Одна из стриженых овечек подходит и тычет Чонгука в бок. — Она ревнует, — хихикает Тэ, прижимаясь спиной к широкой груди. — Только с овцами я еще не соревновался за внимание. Чонгук обиженно хмыкает, нахмурив брови и кладет подбородок на чужое плечо. Солнце ласково греет обнимающуюся пару. Впервые Тэхёну кажется, что обыденная работа делает его… Счастливым? Да, именно. Ему для счастья только человека рядом и не хватало, и этим человеком Чонгук стал. Под блеяние овец и лай Альфы Тэхён состригает воздушную шерсть острыми ножницами. Это утро могло бы быть таким же, как и сотни тысяч предыдущих — одинокое, монотонное и унылое. На поляне, как всегда, царил бы хаос, солнце светило, а трава зеленела. Так бы было, если одной перекрасной ночью к нему не забрел непоседливый и любопытный мальчишка с альбомом, который он до сих пор бережно хранит. А над кроватью теперь висит картина, в создание которой оба вложили силы. Может, все-таки вечность — это не так страшно?