Живи ради меня

Бенатар не мог уснуть. Он не спал прошлой ночью, но весь день после этого был вполне бодрым, а сейчас на него навалилась ужасная усталость. Он безумно хотел спать, до боли в глазах, но просто не мог уснуть, только ворочился из стороны в сторону. Была глубокая ночь, и трое других участников группы мирно спали, автобус погрузился в пугающую тишину. Бенатару всё-таки удалось ненадолго задремать, но этот сон был настолько поверхностным и беспокойным, а сны, которые видел Бенатар, были настолько мерзкими и муторными, что он скоро проснулся от того, что его затошнило. Он сел на койке и попытался успокоиться, прогнать гадостные видения, но это не помогло, и он с тяжёлой головой тихо вышел из автобуса, чтобы подышать свежим воздухом. Блондин опёрся о грязную стену автобуса и вдохнул ночную прохладу. Стало немного легче физически, но не эмоционально. В последнее время он сильно изменился. Это заметили все трое его друзей: то ли из Бенатара что-то ушло, то ли, наоборот, появилось что-то лишнее. Его поведение было почти таким же, как раньше, но теперь он был более мрачным, более закрытым. Конечно, он всегда мало говорил, а на грубые шутки друзей предпочитал не отвечать, хоть и не обижался. Теперь он делал всё то же самое, но… как будто просто пропускал всё мимо ушей. Как будто его лишили слуха и голоса. Как будто его покинула душа. Его взгляд стал тяжёлым и пустым, и когда он смотрел прямо на друзей, то будто не видел их вовсе, смотрел сквозь них. Даже его любимый инструмент, клавитара, больше не приносил ему радости, и он перестал таскать его с собой повсюду — это было самое странное. Буквально пару дней назад Аксель и Пафф стали свидетелями очень странной сцены: Бенатар сидел молча, вдали от всех, задумавшись, и по привычке держал клавитару в руках. А потом как будто очнулся и отложил её в сторону, но при этом странно и долго посмотрел на инструмент, как на чужой, словно видел его в первый раз. А затем как-то неприязненно поморщился и убрал клавитару подальше, с глаз долой. Аксел и Пафф наблюдали за этим краем глаза, а потом переглянулись, совершенно не понимая, что произошло. Ещё странным было то, что британец стал чаще уходить из автобуса. Первое время он ходил на прогулки в одиночестве, но затем стал просто сидеть неподалёку от автобуса на тротуаре — ему некуда было идти. Ему нужно было полное одиночество, тишина без единого звука, но в автобусе были его друзья, а на улице, как бы далеко он ни ушёл, повсюду были люди. Они шумели, болтали, смеялись, и это необычайно сильно раздражало слух, не давало сосредоточиться на мыслях. Бенатару была нужна тишина. Это напрягало его друзей, но в то же время приносило облегчение: присутствие Бенатара стало тяготить, словно их друга отняли у них, а на его место посадили резиновую куклу. Но никто не хотел спрашивать, что произошло. Никто, кроме Акселя. Он мог отрицать, что его беспокоит поведение Бенатара, и обманывать всех вокруг таким образом, но он не мог обмануть себя. Он ещё со старшей школы был влюблён в этого милого мальчишку с дурацким британским акцентом, хотя и подкалывал, и шутил над ним. Аксель всегда боялся признаться ему в чувствах, но не мог представить себе жизнь без Бенатара. И то, что происходило сейчас — было ненормально. Мог ли Аксель что-то сделать, чтобы это исправить? Сейчас он не спал и слышал, как открылась дверь автобуса — он догадался, что это Бенатар, только он может передвигаться так бесшумно. Аксель лежал неподвижно в течение ещё десяти секунд, раздумывая, идти ли за ним, но решил, что последовать за Бенатаром — правильное решение. Спустившись со своей верхней койки, барабанщик натянул джинсы и футболку и с удивлением обнаружил, что Бенатар вышел на улицу босиком — его белые кеды остались стоять на полу рядом с койкой. Синий блейзер тоже висел на своём месте — значит, Бен вышел в ночную прохладу в одной рубашке? Это всё было странно. Клавитарист неподвижно стоял снаружи и зачем-то разглядывал свои собственные руки. Его тело — руки, босые ноги, больная голова — ощущалось как чужое. Он вдруг крепко, нещадно впился ногтями одной руки в запястье другой и почувствовал боль. «Я всё ещё чувствую боль… но это не надолго». Он очень хотел убить себя. Суицидальные мысли преследовали его последние пару недель, и он уже начал планировать свою смерть. Перспектива суицида уже не вызывала дикого, животного страха — даже его больше не было, было только принятие и холодный рассчёт. Бенатар планировал свою смерть на ближайшие пару дней, только пока не решил, как именно он умрёт. Всё как-то разом навалилось. Больше всего, конечно, мучили мысли о любви. Его безответное чувство должно было исчезнуть давным-давно, но почему-то оно не исчезало, а только приносило всё больше боли. Он так давно был влюблён в Акселя, но никогда не надеялся на взаимность, только мечтал. Мечтал о том, как будет целовать его руки, как будет расчёсывать и гладить красивые каштановые волосы, как будет прижиматься к широкой мужественной груди и шептать «Люблю тебя». Однако, мечты никогда не сбудутся — Бенатар просто это знал. Ко всему прочему добавились воспоминания о семье. Недавно исполнилось семь лет с тех пор, как умерла его сестра. Уже семь лет он не видел её чудесное светлое лицо. Тогда он остался один на один со своими родителями, которые никогда его не понимали. Он скучал по сестре — единственному близкому человеку, который мог понять его. Да, не так давно он нашёл себе подругу — Алекс, но она никогда не могла понять Бенатара в полной мере, да и не хотела. Когда ей нужен был безответный слушатель, она приглашала Бенатара и рассказывала о своей жизни, жаловалась, просила совета. Разумеется, он успокаивал, внимательно слушал, поддерживал и давал советы, предлагал помощь. Но Алекс никогда по-настоящему не интересовалась внутренним миром британца. «Спасибо, Бенатар, ты такой хороший друг!» Ему хотелось ответить: «Да, детка, я знаю. А хороший ли друг ты?» А теперь она нашла себе парня и ушла с головой в отношения, забыла про Бенатара и отдалилась. Он думал, что это нормально, что он не заслуживает любви или дружбы. Поэтому ему просто нужно было умереть. Вдруг он увидел шевеление со стороны двери и оглянулся — это был Аксель. Он молча подошёл к британцу и осмотрел его. — С тобой всё в порядке? — тихо спросил он. — Всё нормально. — сухо ответил блондин, покачав головой. Он произнёс это с таким выражением, будто пытался отмахнуться от назойливого внимания. — Ты без обуви. — заметил он. — Не боишься пораниться или… — Плевать. Аксель не знал, что делать дальше. Бенатар был таким холодным. — Что с тобой произошло? — наконец он задал вопрос, мучивший его всё это время. Бенатар понял, что скрывалось в этом вопросе. На самом деле это означало «Ты изменился или просто сбросил маску, наконец став собой?» Бенатар понял вопрос, и он ответил честно. — Я не знаю. — Ты на всё вокруг смотришь, как на чужое. Как будто ты в трипе или типа того. И на нас тоже смотришь так, будто впервые нас видишь, и так каждый раз. Бенатар какое-то время подумал. — У тебя бывало так, что мир словно теряет краски? Всё становится серое, как под толстым слоем пыли. Правда, уже… чужое. — Уже? — переспросил Аксель. Где-то внутри него зашевелились тревожные подозрения. Британец промолчал. Он думал, что должен радоваться проявлению внимания от Акселя, но не мог — ему уже было всё равно. — Если бы ты любил кого-то без надежды на взаимность, ты бы признался? — вдруг спросил он. Аксель не знал, что ответить, поэтому он огрызнулся. — Это не твоё дело. Но затем устыдился и всё-таки сказал, нахмурившись: — И откуда ты знаешь, что я сейчас никого не люблю? Бенатар только хмыкнул. — Тогда понятно. Они снова помолчали. Акселю было неловко и неуютно, Бенатару — ужасно тоскливо. — Не хочешь… поделиться чем-нибудь? — неуклюже начал брюнет. — Если тебя что-то беспокоит. — Ты не захочешь слушать. — Прекрати делать вид, будто так хорошо меня знаешь. — проворчал он. — Я хочу послушать тебя. Мы дружим со школы и до сих пор ничего не знаем о тебе — вечно молчишь, как рыба. — Пользуйся моментом, спрашивай. — всё так же холодно ответил Бенатар. Он подумал, что может выговориться перед смертью. — Почему ты так резко изменился? Тебя будто подменили. Блондин какое-то время молчал, смотря прямо перед собой. Наконец он бессильно выдохнул: — Я так хочу умереть. Аксель не поверил своим ушам. Он тупо уставился на друга и едва слышно переспросил: — Что? — Я скоро умру. Только пока не решил, как. Наверное, спрыгну с крыши или с моста, только надо найти место. Я бы мог надышаться газом здесь, в автобусе, но не хочу доставлять вам неприятности, вы не заслуживаете того, чтобы возиться с трупом. Я бы прыгнул под поезд, но машиниста жалко и пассажиров тоже. Акселя поразило то, как спокойно об этом говорил Бенатар, как о бытовой вещи — будто составлял список покупок. Это было ужасно, пугающе, нельзя было так это оставить. Спустя, наверное, минуту, Аксель смог произнести: — Почему ты хочешь умереть? Британец вздохнул, собирая мысли в кучу. С чего бы начать? — У меня… была сестра. Дженнифер. Она была для меня самым близким человеком… и мы всегда были вместе, потому что родители никогда нас не понимали и не хотели понять, а друзей не было ни у меня, ни у неё. Нас все дразнили — Бенни и Дженни, как в пошлом мюзикле двадцатого века. Семь лет назад она покончила с собой. Из-за матери и её… безумных претензий. И после этого мы переехали из Англии. Мать окончательно свихнулась, начала верить в бога, отец вовсе отстранился, и… мне просто не с кем было поговорить, знаешь. Даже некому было посмотреть в глаза. Бен сделал паузу и опустил голову, его плечи задрожали. Аксель слушал, не шевелясь, боясь спугнуть друга, который ещё никогда не был с ним так искренен. — Она была самым чудесным человеком, — дрожащим голосом проговорил блондин. — Она заслуживала жизни, была красивой, весёлой. А я такой скучный и бесполезный человек, и я живу, хотя даже не заслуживаю тех ресурсов, которые поглощаю. Он смог сдержать плач и не разрыдаться, сделал несколько глубоких вдохов. — Алекс я не нужен. И вам тоже. И вдруг он прямо посмотрел на Акселя, который оцепенел, абсолютно потрясённый услышанным, и не знал, что сделать, чтобы успокоить Бенатара. — А ещё я безумно люблю тебя и всегда знал, что ты не полюбишь меня в ответ. Какая-то насмешка судьбы. — он горько усмехнулся. Аксель обомлел. Он почувствовал, как заныло сердце, и даже не знал, что сказать. Он смотрел на Бенатара, который стоял в двух шагах от него, но был так далеко ментально, будто бы уже падал с моста в тёмную воду. И Аксель резко поймал его в свои объятия. Бенатар не успел ничего понять, когда барабанщик так внезапно прижал его к себе. Аксель был большим и тёплым, а Бенатар дрожал, чувствовал озноб и был наполнен болью. — Я люблю тебя, — вдруг прошептал Аксель ему в самое ухо. — Я люблю тебя. Одной рукой он прижимал хрупкое тело к себе, другой жадно гладил светлые волосы. И вдруг Бенатар словно ожил и обнял его за шею. Они простояли так пару минут, просто прижимаясь друг к другу, а затем отстранились, чтобы взглянуть друг другу в глаза. Аксель бережно взял узкое лицо британца в ладони, поглаживая щёки большими пальцами. — Бенатар, я не умею говорить слова поддержки или успокаивать, — честно начал он, судорожно пытаясь придумать, как вернуть Бена к жизни. — Но я хочу, чтобы ты остался, чтобы ты вернулся. Ты мне нужен. И парням тоже. Наплевать на Алекс. И я знаю, что ты уже не вернёшь свою семью, н-но… Мы — твоя семья. По щекам блондина потекли слёзы, и Аксель нежно стёр их. Он поцеловал парня в лоб и прошептал: — Я буду твоей семьёй. Живи ради меня. Пожалуйста. Плачь сдавил горло, мешая Бенатару ответить, и он просто закивал, и парни обнялись снова. А потом Аксель долго успокаивал его и не мог поверить своему счастью. А Бенатар целовал его руки, гладил красивые каштановые волосы и прижимался к широкой мужественной груди, пока Аксель признавался ему в любви и говорил, что всё будет хорошо. А потом они уснули вместе. И в ту ночь их сон был спокойным.