Ф. А.

      А из комнаты, что находился в самом дальнем и забытом углу, с тихой насторожённостью доносилась ненавязчивая мелодия. Комната эта был расположена в одной из съёмных квартир Петербурга, а потому, случайно оказавшейся рядом человек мог стать свидетелем своеобразной импровизации или заранее заученной композиции. Разнообразием инструментов похвастаться было сложно, достать их, а тем более купить довольно затруднительно, но ведь хорошему музыканту достаточно своего присутствия, что бы звучала мелодия.       Почти отрешённо от мира вокруг, парни продолжили играть один из этюдов, сохранившемся на страницах самоучителя. Рука со смычком вздрагивает и мелодия скрипки срывается. Почти одновременно с ней перестаёт звучать и фортепиано. Игравший на нём удивлённо, но только из-за личности его давнего знакомого, который редко допуска подобных ошибок, повернулся и не произнёся ни слова вопросительно посмотрел на него. Ответа не последовало, лишь сдержанный взгляд. Сейчас в такой тишине стало слышно и пение птиц, и шум ветра играющего с кружевными занавесками на окнах. Свет забавно проникал сквозь узорчатые полотна и ложился на пол, стоящего немного нахмурившегося парня и край письменного стола.       Ядовитый блеск метнулся во взгляде направленным сейчас прямо на пианиста, Фёдор прикрыл веки и снова перевёл взгляд на скрипку в руках. — Удобно когда инструмент можно взять с собой, куда бы ты не направлялся, ещё лучше если бы он сам за тобой шёл. — Вновь лишённый какого либо оттенка тон, — не правда ли? — это звучало как вопрос риторический и ответа не особо требующий. — Пожалуй так. — недоумевая растянув фразу тихо отозвался Иван. Он и правда не смог бы взять пианино с собой на природу или спокойной понести в чехле при переезде, но что-то подсказывало, разговор идёт не о выборе инструмента.       Худощавые, всегда мертвецки холодные руки аккуратно положили скрипку в чехол, одним движением прикрывая крышку и защёлкивая замочки на ней. — На гроб похоже. — констатировал хозяин только что убранного предмета. — Вот так она и умерла, даже ещё не до конца сломанная. Хотя ей ещё рано, завтра опять крышка откроется, лучи упадут на её струны и она вновь начнёт издавать звуки на грани безвкусного скрипа и прекрасных нот, наверное ей и самой это надоело. Наверняка она себя нужной здесь не считает. — и снова пауза, взгляд уже совсем ушедший от предметов, но брошенный прямиком в душу человека напротив. — Нет, она не чувствует себя так. — с неожиданной для себя резкостью ответил Иван. Хотя сам своим словам не поверил. — Она же была нужна, хотя бы кому-то. — Кого он сейчас в этом уверяет, себя? Заступается за бездушный кусок дерева и метала? Как жаль что говорят они уже давно не о скрипке. — Когда это закончится в воздухе обязательно останется сияж древесины, лака и пыли. Я в этом уверен моя Милая Фанни Адамс. — последние слова он словно пропел не сводя глаз с уже в конец озадаченного пианиста удаляясь из комнаты. — Мы уже уходим? — взмах рукой как указание идти вслед как прямой способ дать понять, что он не объяснится. Прозвучавшие ранее слова для него удивительными не были, он привык к этому обращению, пускай и не до конца понимал почему именно именем имя этой девочки стало его прозвищем.       Несмотря на медлительность крышка фортепиано так же захлопывается с должной аккуратностью. — Я беру тебя с собой.