***
2018 год — Поможешь мне сегодня? — шепчет Чонгук, наклонившись к парте настолько низко, что щека почти касается поверхности. — В очередной раз самоубиться в танцзале? — фыркает Пак. — Снять танец, — не обращая внимания на сарказм Пака, поясняет Гук. — Хочу отправить запись в компанию. — На кой? — вопрошает Чимин, непонимающе. — Они объявили прослушивание. — Тебе пятнадцать, Гук-и, — Пак бьет его кулаком в плечо, несильно, только чтобы привести в чувство и отвлечь от безумных фантазий. — Думаешь, предки тебе позволят поехать в Сеул? — А я даже спрашивать не буду, просто поставлю перед фактом! — Молодые люди, я не мешаю вам? — саркастично вопрошает учитель Чхвэ, когда парни переходят на совсем уж громкий шепот, который слышится даже сквозь его голос. — Простите, сонсенним, — извиняется Чимин за них двоих и отворачивается от Гука, давая понять, что тема на данный момент закрыта. Но после уроков послушно плетется за другом в зал, где также послушно снимает тысячу дублей, пока не получается тот, на который Чонгук удовлетворенно кивает. Тем же вечером Чон заполняет форму на сайте компании, прикрепив к ней два видео: одно, снятое Чимином сегодня, и второе, которое записал сам Чонгук еще в прошлом месяце. То самое, где он поет песню, которую написал. И подыгрывает себе на гитаре. И пусть там слова немного наивные, а мелодия слишком проста. Пусть пальцы неуверенно перебирают струны. Зато в нее Чонгук вложил всю свою душу.***
2019 год — Ты чего такой кислый? — интересуется Чимин, завидев друга, печально бредущего к школе, но тот ничего не отвечает. Лишь отмахивается. — Что, не прошел? — догадывается Пак. А Чонгука выворачивает изнутри от осознания собственной ущербности, от очередного провала. Он стискивает пальцы в кулаки с такой силой, что коротко остриженные ногти впиваются в кожу ладоней и прорывают ее до крови. Он прячет руки в карманы, потому что не хочет никому показывать собственную слабость. Никому! Даже Чимину. Тем более Чимину! Да, они друзья, но Пак никогда по-настоящему не верил в него. И вот оно, очередное подтверждение. Впервые Чонгук подал заявку на прослушивание почти три года назад. С тех пор отправил еще две, и все безрезультатно. Он пашет на износ, натирает пальцы до кровавых мозолей, совершенствуясь в игре на гитаре, ломает собственное тело изнуряющими тренировками в танцевальном зале, срывает голос до хрипоты, истязая себя многочасовыми репетициями по вокалу. А результата как не было, так и нет. Но он упорно продолжает идти вперед, несмотря на то, что тело часто подводит его, отказываясь работать в таком сверхусиленном режиме. Гук стискивает зубы, поднимается и заставляет себя двигаться вперед, пусть маленькими шажочками, но не стоит на месте. И тем более не отступает назад. Когда становится совсем тяжело, он включает любимые песни в исполнении Тэхёна, и тогда все получается даже там, где все попытки оканчивались полным провалом. Его голос вдохновляет, подталкивает на новые свершения. Его улыбка вселяет надежду, а взгляд, теплый, проникающий в самую сердцевину даже с глянцевой бумаги, вдыхает силы в Чонгука. — Ничего, — фыркает Гук в ответ. — В следующем году обязательно получится.***
2022 год Чонгук хмурится и поправляет сумку на плече, что постоянно норовит сползти. Перехватывает поудобней чехол с любимой гитарой и движется в людском потоке к выходу с терминала. За стеклом голубое небо с редкими пушистыми облачками и палящее солнце. Чеджу встречает абсолютно летней погодой, вот только Чону от этого только хуже становится. Неделю назад он был самым счастливым человеком на планете Земля. Его усилия наконец принесли свои плоды. Заявка на прослушивание не осталась незамеченной, как в предыдущие пять лет. Его пригласили в финальный тур, который состоится через три месяца в Сеуле. В день его девятнадцатилетия. Это ли не добрый знак? Его мечта осуществится в тот день, когда ему уже не нужно будет разрешение от родителей, чтобы переехать в Сеул, перевестись в другой университет или вообще бросить учебу. А еще стать частью того, к чему он стремился долгие годы. У него появилась возможность стать айдолом, известным на всю страну, а, может, и далеко за ее пределами. И оказаться немножечко ближе к Ким Тэхёну. И вот, когда Чонгук стоит на пороге нового мира, вместо того чтобы готовиться к прослушиванию, он вынужден лететь на Чеджу, потому что так сказали родители. Они считают, что все еще вправе указывать Гуку как жить, к чему стремиться, о чем мечтать. Юридически так и есть. Вот только им невдомек, что через три месяца они утратят это право. И вот тогда он расправит крылья и взмоет ввысь. Чонгук вздыхает и упрямо движется вперед, несмотря на противоречия, наполняющие его. Даже Чимин не верит. Как не верил никогда. И два часа назад, провожая его в аэропорту, улыбался грустно на заявление о том, что каждую свободную секунду своего времени Гук использует на то, чтобы стать самым лучшим из всех, кто будет первого сентября на прослушивании. Он просто похлопал друга по плечу и посмотрел с каким-то жутким, леденящим кровь сочувствием, как глядел всякий раз, когда Чонгук заговаривал о Тэхёне и о том, что рано или поздно встретится с ним. Уже на равных. Дядя Намджун широко улыбается, завидев повзрослевшего племянника. В последний раз они виделись четыре года назад, когда Гук с родителями приехали погостить на Чеджу в новую гостиницу, которую дядя тогда только купил. Ту самую гостиницу, где когда-то останавливались участники группы во время съемок клипа. Чон прекрасно помнит ту поездку. Почти все свободное время он проводил, гуляя по пляжу с наушниками в ушах и наслаждаясь голосом Тэхёна. Улыбался, когда прохладная вода лизала его голые ступни и безжалостно смывала его следы на зыбком песке. Щурился от осеннего, но все еще яркого солнышка, или глядел на падающий за горизонт багровый шар, тонущий в бескрайнем море под шум прибоя. Зарывался ладошками во все еще теплый песок и мечтал о будущем. О том, как однажды выйдет на сцену многотысячного стадиона и услышит оглушающий шквал оваций. Утонет в океане восхищенных взглядов, направленных на него, пока он будет исполнять самые романтические песни, что когда-либо знавал к-рор. И песни эти будут посвящены тому самому человеку, который и пробудил это неуемное желание Чонгука стать айдолом. Первые дни на острове даются тяжело. Монотонная рутина тяготит. Тело требует разрядки. Оно, привыкшее к многочасовым тренировкам, отказывается выполнять будничные обязанности, которые поручает Чону дядя Намджун. А тот щадит ребенка. Дает самые простые задания, не требующие ни физической, ни психологической нагрузки. Дает возможность отдохнуть, но при этом не погружаться слишком глубоко в свои фантазии. Именно об этом просили родители мальчика, слишком обеспокоенные настойчивостью Гука в вопросах собственного будущего. Они всегда были против того, чтобы сын становился музыкантом. Это не та профессия, в которой он сможет добиться успеха. Поначалу Гук упорствовал, отстаивал свою точку зрения, пытался убедить родителей, но потом понял бесполезность сего предприятия. С тех пор он мечтал тайком. И вот он здесь, в гостинице дяди, днем прилежно выполняет поручения, а когда на остров опускается ночь, уходит подальше на пустынный пляж с любимой гитарой. Поет звездам, что оказываются благодарной публикой, а волны, размеренно накатывающие на берег, с удовольствием аккомпанируют ему. Включает на телефоне любимые треки и, вставив наушники, танцует в свете луны. В такие минуты он чувствует, что по-настоящему живет и дышит полной грудью.***
Чонгук заканчивает с уборкой в самом дальнем от гостиничного комплекса бунгало, откуда только пару часов назад выехали гости. Уже утром домик вновь будет занят. На этот раз молодоженами. Чон тщательно вымывает все помещения, наводит марафет, стирая пыль, расставляя новый комплект косметики в ванной и наполняя мини-бар. Заключительной точкой являются букет ярких астромелий в прозрачной вазе причудливой формы на столе и лепестки роз на постели. Сердечко слишком пошло по мнению Чонгука, а потому он бросает их в хаотичном порядке на белоснежном покрывале. Окидывает номер в последний раз оценивающим взглядом и покидает домик, запирая дверь. Это последнее задание на сегодня. Сейчас он придет в свою маленькую комнатку, которую делит с еще одним работником, возьмет гитару и отправится на пляж, где никто не помешает ему дышать полной грудью. Чон неторопливо бредет по остывающему песку. Где-то за плотной порослью буйно цветущего кустарника тихонько плещутся волны, задавая ритм засыпающей природы. Последние солнечные лучи окрашивают небо в розовые и фиолетовые оттенки. Легкий ветерок путается в черных волосах Чонгука, оставляя приятное щекочущее ощущение. Откуда-то слева доносятся едва заметные звуки знакомой мелодии, и Гук настораживается. Следует за голосом, который узнает из тысяч других. Глубокий, бархатный, мягкий и уютный, как теплый плед холодным зимним вечером, в который так любит кутаться Гук, забираясь в кресло с ногами. В окошке бунгало под номером «7» Чон замечает неяркое мерцание, и оно вместе с приятной мелодией и волшебным голосом манит. Чонгук сворачивает с дорожки и ускоряет шаг, будто боится опоздать. Бесшумно поднимается на веранду и робко заглядывает в окно. Сердце пропускает удар, когда взгляд его черных глаз цепляется за знакомый до боли профиль. Пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки от острого желания дернуть ручку двери и ворваться в домик. Он даже дышать боится, чтобы не нарушить спокойствие, отражающееся на знакомом лице. А мозг отказывается верить в реальность происходящего. Чонгук отшатывается, когда парень в кресле поворачивается и смотрит прямо в его душу своим пронзительным взглядом. Тем самым, который Чонгук знает, кажется, целую вечность. Гук видит, как Тэхён поднимается и неторопливо движется через всю комнату. Понимает, что должен исчезнуть, потому что нарушил покой постояльца. Но сдвинуться с места не может. Просто стоит, когда, чуть скрипнув, распахивается дверь. Стоит не дыша, потому что не помнит как, а главное, зачем. Потому что рядом с ним и воздух не нужен. Он и есть воздух. И свет. И сама жизнь. — Чего тебе? — голос хриплый, будто его обладатель простыл, но для Чона он самый лучший, идеальный. — Простите, что побеспокоил Вас, — мямлит Чонгук, но уходить не собирается, потому что ноги отказываются слушаться, да и мозг не дает им никаких указаний. Мозга в принципе уже нет. Он превратился в бесформенное нечто, растекшееся по черепной коробке. — Что-то хотел? — хмурится Тэхён, а Чонгук едва сдерживается, чтобы не прикоснуться к смуглой коже и не разгладить складочку между бровями подушечкой пальца. Но боится в то же время до дрожи в коленках. Мотает головой как болванчик и вздрагивает, когда дверь с громким хлопком закрывается перед его носом. Волшебство растворяется в тот момент, когда в окне гаснет свет, погружая домик номер «7» в непроглядную черноту. Но Чонгук стоит на веранде еще какое-то время, прислушиваясь к тишине, лишь слегка разбавляемой шумом прибоя… До самого утра Гук не может сомкнуть глаз. В голове миллион мыслей, но он не успевает даже ухватится ни за одну из них. Они проносятся гулким потоком, смешиваясь в неясную массу. Одно Чонгук понимает отчетливо. Сегодня он видел Тэхена. Того самого Тэхена, что уже много лет смотрит с плакатов в его комнате. Того самого Тэхена, который видел его слезы и смех, его удачи и провалы. Того самого Тэхена, которому Чонгук сотни раз признавался в любви, у которого просил совета, которому жаловался на непонимание родных. У которого просил поддержки и находил ее в молчаливом взгляде и мягкой улыбке. Тот самый Тэхен стоял сегодня перед ним — протяни руку и коснись. Не улыбался, напротив, хмурился, но тем более настоящим он был. Повзрослел с тех пор, как в последний раз выходил на сцену. Его волосы заметно отросли и наверняка закрывали бы глаза, если бы не бандана, а во внешних уголках глаз поселились морщинки. Но родинка на кончике носа осталась прежней, едва заметной и такой манящей. Чонгук как сейчас помнит то сообщение от руководства компании о том, что Ким Тэхен покинул группу. Это случилось два года назад. Чонгук тогда не кричал, не плакал, просто твердил одно и то же: «Это временно. Вот увидишь, Чимин, он обязательно вернется». Но шли месяцы, а Ким Тэхен все не возвращался. Однако Чонгук продолжал упорно верить. И все так же настойчиво двигался к своей цели. Изменилось одно — альбомов на полке не прибавлялось. Как и новых плакатов на стене. Но в мыслях Чонгук продолжал видеть его, повзрослевшего. Представлял карий взгляд, что становился более уверенным. И улыбку, что с годами нет, не увядала, но будто тускнела под грузом прожитых лет. Чонгук почему-то был уверен, что юношеская беспечность Тэхена обязательно сменится на спокойствие с отпечатком грусти. Это неизбежно. Ведь остальные участники группы тоже изменились. Так почему бы Тэхену не…? И так хотелось узнать, чем он жил все эти годы, где был, что, в конце концов, тогда произошло! Чонгук едва дожидается восьми утра. Влетает в кухню, где приятно щекочет обоняние аромат свежей выпечки, воровато оглядываясь, утаскивает две румяные булочки, добавляет к ним пару ломтиков говядины и твердого сыра с огромными дырками, кладет все это в плетеную корзинку, в которых обычно разносит в номера фрукты, уже на выходе сует туда же упакованные порционно сливочное масло и вишневый джем и прошмыгивает незаметно к черному выходу, пока Намджун не нагрузил его поручениями. До бунгало Чонгук почти бежит, в нескольких метрах от домика останавливается, чтобы немного отдышаться, но уже слышит знакомые ноты. На этот раз песню из самого первого альбома. Грустную, пронизанную тоской, но вместе с тем заставляющую сердце биться быстрее. Для самого Чона она связана с тем самым сильным чувством, которое уже не один год наполняет его душу. Именно тогда, услышав впервые эту мелодию, эти слова, произносимые глубоким голосом, он и влюбился в волшебного Ким Тэхёна, и пронес это чувство сквозь время. Не просто сохранил. Оно разрослось до необъятных размеров. Крепло и пронизывало собой словно гибкими лианами, проникало в кровь, вплеталось в вены, пропитывало каждую клеточку. И вчера, когда Чонгук увидел Тэхёна так близко, как никогда не представлял даже в самых смелых мечтах, это чувство, дремавшее в последнее время, вспыхнуло ярким пламенем в груди, заполыхало с новой силой. Чонгук с трудом осаждает охватившее его возбуждение от предстоящей встречи и двигается к дому. Дыхание практически выравнивается, но на щеках играет румянец, а уши горят огнем. Руки, сжимающие плетеную корзинку с завтраком, немного дрожат, но это ничего. Это не страшно. Это допустимая потеря. Главное, не стоять истуканом, как вчера. На негнущихся ногах Гук поднимается по ступенькам на веранду и заглядывает в приоткрытую дверь. Тэхён, как и вчера, сидит в кресле перед работающим телевизором, на экране которого картинки из прошлого сменяются одна за другой. Этот клип Чонгук знает наизусть. Каждый кадр. Каждый взгляд всех участников группы. И, конечно же, Тэхёна. — Доброе утро, — негромко приветствует Чон, не осмеливаясь переступить порог. Парень поворачивается на звук его тихого голоса и удивленно приподнимает брови. — Опять ты? Я, кажется, не приглашал. — Я… Это… — заикаясь, мямлит Чон, — завтрак принес. — Я не заказывал, — ворчит Тэхён, продолжая глядеть на парнишку, что неловко переминается с ноги на ногу и сжимает в руках несчастную корзинку. — Это всем гостям… положено, — с трудом подбирает слова Гук. — Всем? — бровь Тэхёна удивленно ползет вверх. — Ну тогда ладно. — Парень забирает корзинку из дрожащих рук и приподнимает белоснежную льняную салфетку. Тут же втягивает аромат свежей выпечки, которая доносится даже до Чонгука и тот шумно сглатывает скопившуюся во рту слюну. — Я тут еще вот… — Чон вытаскивает из кармана два пакетика вишневого чая. — Как Вы любите. — А ты знаешь, как я люблю? — не устает удивляться Ким. — Ну я вроде как… — пожимает плечами парнишка. — Фанат? — предполагает Тэхён, а когда тот кивает, тянет: — Ясно... Ну что ж, спасибо. Чонгук расплывается в довольной улыбке от того, что угодил, и, резко развернувшись, спрыгивает с веранды, перелетая через все три ступеньки. — Я забегу вечером! — бросает он, не оглядываясь, но спиной чувствует направленный на него ошарашенный взгляд. Потому и не оборачивается, что не хочет быть посланным далеко и надолго. Уж лучше так, просто поставить перед фактом, а потом прибежать, сделав вид, что так и надо. До самого вечера Намджун не узнает племянника. Тот выполняет все поручения не просто хорошо, а с особым воодушевлением. Улыбается посетителям, обслуживая их во время завтрака и обеда, когда заменяет приболевшую Киён. Убирает начисто террасу. Собирает оставленные гостями полотенца у бассейна и раскладывает чистые ровными стопочками на специальных столиках. Поправляет шезлонги и зонтики. Раскладывает резиновые коврики по бортику, чтобы никто не поскользнулся. Во время ужина Гук опять в зале, ловко лавирует между столиками, разнося заказы. А когда Намджун сообщает, что на сегодня он свободен, летит в свой номер и с гитарой наперевес скрывается где-то на территории. Чонгук удивлен, когда застает Тэхёна не перед телевизором, а в кресле-качалке на веранде. На столике — чашка чая, от которой поднимается чуть заметный парок. Вот только вся смелость, что наполняла Гука весь день, испаряется куда-то, стоит карим глазам уткнуться в него. Нервно поправляет ремень от чехла на плече и не решается поднять голову. — А теперь что, обязательная развлекательная программа? — не скрывает насмешки Тэхён, уже с интересом разглядывая стеснительного парнишку. Он уже давно не встречался со своими фанатами так близко, лицом к лицу. Да и во время карьеры такое происходило нечасто, лишь в самом начале. — Я попросить хотел, — робко бормочет парнишка, все же приподнимая на айдола, пусть и бывшего, растерянный взгляд. Хотя айдолы бывшими не бывают. Они остаются таковыми до конца своей жизни. Даже после завершения карьеры в них чувствуется тот стальной стержень, который помог им выстоять в тяжелой борьбе за популярность. — Ну проси, — пожимает плечами Тэхён. — Должен же я как-то отблагодарить тебя, — кивает в сторону чашки, от которой в воздухе распространяется сильный вишневый аромат. — У меня прослушивание почти через два месяца, — непривычно скрипучим голосом начинает Гук. — Вы не могли бы?.. Паренек осекается и замолкает, понимая, насколько абсурдно прозвучит его просьба. Пристал к человеку на отдыхе, которому вообще, возможно, не хочется ни с кем общаться. Не то что работать! А он со своими глупыми просьбами. — Хочешь, чтобы я послушал тебя и высказал свое мнение? — с легкой улыбкой на губах заканчивает за него Тэхён и кивает. — Ну давай, послушаю. — Серьезно? — Чонгук вскидывает голову и смотрит на Тэхёна своим сверкающим взглядом как на божество, а в глазах, почти черных, с поволокой, будто целые галактики мерцают. — Я похож на шутника? — с саркастическим оттенком интересуется Ким и откидывается в кресле, наблюдая, как Чонгук проворно расчехляет гитару и усаживается на верхнюю ступеньку, привалившись спиной к перилам. Первый же аккорд Чон с успехом заваливает, пальцы словно деревенеют, отказываясь зажимать струны, а правая рука вообще не слушается, и паренек раздраженно встряхивает ею, будто котенок, вступивший в лужу. — Расслабься, я не строгий продюсер, от которого зависит твое будущее. Я всего лишь… — Вы лучший! — перебивает его Чонгук, и в голосе паренька сквозит неприкрытое восхищение. — Ладно, ладно, выключай фаната, — отмахивается Тэхён. — Просто успокойся, сделай глубокий вдох и сыграй мне уже что-нибудь. С этими словами Ким подходит и усаживается на ступеньку рядом с Чонгуком. А у того голова идет кругом от такой ошеломляющей близости. Он судорожно втягивает воздух, так что крылья носа ходуном, чтобы почувствовать запах тела Тэхёна. И он просто пьянит. Пьянит так, что хочется закрыть глаза и уткнуться носом в изгиб шеи, и вдыхать, вдыхать, вдыхать, пока места в легких не останется, пока не пропитается им до самой крохотной частички. Чон закрывает глаза, чтобы хоть ненадолго избавиться от навязчивых желаний, и начинает заново. На этот раз получается. Пальцы легко порхают по струнам, извлекая из них приятный перелив. А голос парня, чистый и звонкий, расплескивается в вечерней тишине волшебными волнами. Все заканчивается неожиданно быстро для Чонгука. Он даже осознать не успевает, что пел сейчас для Тэхёна. Свою собственную песню. Написанную под неусыпным взором с плакатов. Таким же точно, каким Тэхён смотрит сейчас на него. А Чонгук боится посмотреть в ответ. Едва сдерживает дрожь в коленках. Стискивает ладонью гриф гитары, беззвучно проводит указательным пальцем по прочно зажатым струнам и те молчат. — И что ты хочешь услышать? — голос Тэхёна пронизывает тишину. — Что я безнадежен? — несмело предполагает Чонгук, а самому сквозь землю хочется провалиться. Ему кажется, что он — полная бездарность, лишь зря потратил драгоценное время Тэхёна. Целых три минуты! — Ну почему же, — пожимает плечами тот. — Голос у тебя неплохой, владеть, правда, ты им пока не умеешь, но это поправимо. Всему можно научиться. Чонгук вскидывает голову и утыкается взглядом в тэхёново лицо. Рассматривает его жадно, запоминает каждую родинку, каждую морщинку. И губы, что так близко. Они шевелятся, Тэхён что-то говорит, но Чонгук не слышит. Он просто залипает на них, тонет в собственных ощущениях, что затягивают в круговорот. И задыхается, когда воздуха не хватает в легких. — Эй, ты в порядке? — голос таки прорывается сквозь блокаду сознания, и Чонгук кивает. — Если хочешь, я позанимаюсь с тобой. Натаскаю немного. И Чон соглашается. Да и кто бы отказался? Уж точно не он.***
— Поднимайся, слабак! — недовольно шипит Тэхён Гуку, что лежит без сил на остывшем после знойного дня песке у самой веранды. — Мы только начали, а ты уже сдох? — Только начали? — сдавленно тянет Чон. Ему кажется, что уже прошла целая вечность с начала очередной тренировки. — Каких-то три часа, — усмехается Тэхён, издевательски тыча указательным пальцем в часы на своем запястье. — Всего три, — повторяет настойчиво, — а ты сдулся. — Я устал, — хрипит Чонгук сквозь сбитое дыхание. — Устал? — выдыхает Тэхён, поднимаясь со ступеньки, где все это время сидел, раздавая указания Чонгуку, разучивавшему новую хореографию группы, которая все еще выступала, правда, теперь без Тэхёна. — Ты себе даже не представляешь, что такое «устал». Чон с трудом встает на ноги, шатаясь. — «Устал» — это когда с ног валишься. Когда спишь по три часа в сутки, а сил не хватает даже на то, чтобы пожрать. А ты голоден настолько, что желудок прилипает к позвоночнику. Голос Тэхёна грубый, гулкий, вовсе не похожий на тот, что льется из чонгуковых наушников по ночам, прежде чем он проваливается в сон. — «Устал» — это когда не чувствуешь конечностей, потому что они онемели после тренировки длительностью часов в восемь с одним пятнадцатиминутным перерывом. «Устал» — это когда три часа концерта пролетают как в тумане, потому что ты несколько недель перед этим впахиваешь на износ. «Устал» — это когда сам дышать не в состоянии, только и ждешь, когда стафф тебе кислородную маску к лицу приложит. Вот что значит «устал», — уже спокойно заканчивает Тэхён и опускается в свое любимое кресло-качалку. На столе перед ним уже привычная чашка с вишневым чаем, потому что он так любит. И Чонгук продолжает таскать пакетики из ресторана, воровато пряча их по карманам. — И если сейчас ты устал, то на сцене тебе делать нечего. Не стоит даже ехать на прослушивание, потому что ты сольешься уже на первой неделе подготовки к дебюту. — Не сольюсь! — почти кричит Чонгук, включает трек по-новой и спускается с веранды. — Не сольюсь! — выпаливает он яростно и начинает танцевать. Ноги почти не слушаются, утопают в теплом песке, что еще больше усложняет задачу. Но Чонгук не останавливается. Двигается по инерции, повторяет движения. А команды Тэхёна стрелами вонзаются в уставшее тело. «Еще! Резче! Быстрее! Эмоций добавь!» Чонгук танцует остервенело, пропускает каждое движение через себя электрическим разрядом, каждую ноту отыгрывает, каждое слово проговаривает телом. Снова и снова, доводя хореографию до идеала и даже больше. Он знает каждую из шести партий. И сожалеет лишь о том, что не хватает седьмой. А позже, лежа на спине и глядя полусонным взглядом в звездное небо, раскинувшееся над островом, тихо интересуется: — Почему ты ушел? Тэхён сидит на ступеньках, оперевшись спиной о перила, и смотрит на Чонгука. Изучает внимательным взглядом точеный профиль, скользит по смуглой коже, что, кажется, светится в отблесках луны. И молчит. — Расскажи мне, — просит уже смелее Чонгук. Они общаются почти два месяца. Тэхён выматывает его, выжимает до последней капли. Гук едва доплетается до кровати и вырубается на те три-четыре часа, пока не зазвонит будильник, возвещая о новом дне. Но Чон все же боялся заговорить о том, что случилось тогда. До этой минуты. — Слился, — сипло отвечает Тэхён. Чонгук поворачивает голову и глядит снизу вверх на человека, который стал не просто его мечтой. Он пропитал его собой, своей силой, энергией. Своей строгостью и заботой. Чонгук насмотреться не может на растрепанные волосы, выцветшие, утратившие свой яркий цвет. Тот самый синий, с которым Ким был во время последнего концертного тура. Отросшие корни и вовсе черные. Такой Тэхён даже отдаленно не похож на айдола. Косметика уже давно не касалась его кожи, под глазами залегли тени, а морщинки у внешних уголков глаз за то время, что Чонгук знает его, кажется, стали еще заметней. Но от этого Тэхён не утратил свою привлекательность. Чон все так же сильно хочет прижаться к нему. Вот только осмелиться не может. Каждый раз, направляясь сюда, к домику номер «7», он исполнен решимости, что вот сегодня, наконец, наберется смелости и прикоснется. Просто протянет руку и запустит пальцы в волосы, пробуя их на ощупь. Проведет подушечками по щеке и почувствует разницу между глянцевой бумагой и теплой кожей. Но встречается лицом к лицу с Тэхёном, и смелость растворяется, словно туман под лучами утреннего солнца. А после тренировки Чонгук просто уходит, поблагодарив за потраченное время. Больше его ни на что не хватает. До последнего вечера. Утром его рейс, и самолет унесет Чонгука в Сеул, где, возможно, сбудется его давняя мечта. — Как думаешь, я готов? — тихо спрашивает Гук, сидя на ступеньках с чашкой чая в руках. Такого же, как у Тэхёна — вишневого, с двумя ложками сахара. — Как никогда, — немного грустно усмехается Тэхён. Именно он решает, что тренировки больше не нужны. Нельзя перегореть перед кастингом. А потому они просто сидят на веранде, наслаждаясь прохладным воздухом, сменившим духоту последнего августовского дня. Небо сегодня неимоверное. Черное, бездонное, с яркой россыпью звезд и огромным шаром полной луны на нем. — А знаешь, мне совсем не страшно, — шепчет Чонгук, не поворачиваясь к Тэхёну. — Ты — хороший тренер. — Рад был помочь, — грустно усмехаясь, отвечает Тэ и прикрывает глаза. — Осталось пожелать тебе удачи… — Прогоняешь? — Чонгук резко поворачивается и утыкается взглядом в любимое лицо, изученное до мельчайшего атома. — А если я не хочу уходить? Если хочу остаться на всю ночь? Если хочу встретить рассвет с тобой? Тэхён молчит. И лишь грудь его едва заметно вздымается от неглубокого дыхания. Он приподнимает отяжелевшие веки и смотрит на Чонгука в ответ. Смотрит в те самые глаза, в которых мириады звезд, ярче чем на небе, окутавшем Чеджу своим бархатом. А еще в них любовь. Та самая, что сводит с ума, заставляет забыть обо всем на свете. Даже о том, что это их последний вечер. — Оставайся, — шепчет чуть слышно Тэхён. — Я тоже хочу встретить с тобой рассвет. И они встречают его вместе. Нежатся в первых солнечных лучах. Но еще больше — в трепетных прикосновениях рук и губ. Сплетаются телами, надышаться друг другом не могут. Тэхён знает, что это их последний рассвет. А Чонгук верит, что первый. За ним будут еще десятки, сотни, тысячи. И чай будет вишневый. И хриплый шепот. И взгляд глаза в глаза. И пальцы в мягких волосах. И поцелуи на щеке. Чонгук верит в это, когда самолет приземляется на Чеджу второго сентября. Чонгуку уже девятнадцать, и он принят в группу. У него неделя, чтобы уладить все дела, оставшиеся там, в прошлой жизни, прежде чем он вступит в новую, ту, о которой мечтал. А из дел у него всего одно — он обещал вернуться, чтобы поделиться радостной новостью. Потому что Тэхён уверен — Чонгука возьмут. Шепчет это вслед парню, когда тот уходит из домика, босой по песку. И оборачивается в последний раз. Машет рукой и улыбается так ярко, будто улыбкой своей может всю планету осветить. — Чонгук? — удивленно вскрикивает Намджун, но племянник бросает звонкое «Привет!», скидывает сумку с плеча и по привычке сует два пакетика вишневого чая в карман. — Я скоро вернусь, — уже убегая, обещает он. — Только Тэхёну расскажу. — Чонгук, подожди! — Намджун растерянно глядит племяннику вслед. Ответа нет, а Гук уже скрывается среди буйной зелени. Намджун останавливается в паре метрах от домика, а Чонгук растерянно стоит на веранде, глядя в безжизненную пустоту. — Где он? — шепчет парень, входя внутрь и понимая, что тут никого нет. Причем нет уже давно, судя по толстому слою седой пыли, что покрывает поверхности. — Кто, Чонгук-и? — непонимающе спрашивает мужчина, кладя тяжелую ладонь на его плечо. — Ну как же, Тэхён, — парень поворачивается и смотрит в его лицо, в попытке отыскать ответ. — Он был здесь, еще вчера. И Гук понимает. Понимает еще до того, как Намджун произносит негромко: — Здесь никого не было, Гук-и. Уже несколько лет никого не было. — Нет, — мотает головой Чон, пятясь назад. — Он был. Мы были. Вот, даже чашка его осталась. Он тычет пальцем в ту самую чашку, что почти до краев наполнена остывшим вишневым чаем, и от нее все еще исходит сладковатый аромат. Едва заметный, слабый, но Чонгук чувствует его. Как и вчера…***
2020 год «Руководство компании с прискорбием сообщает, что один из участников группы «Seven» скончался час назад в машине скорой помощи…»