Повешенный

      Шершавая поверхность лестницы под пальцами ощущалась песочной крошкой. Запахло сыростью. Ему невольно захотелось подставить лицо морскому бризу, но на нем лишь отразилась колючая настороженность. В уголках строптивых губ ломанная ухмылка, заложившая близ них морщины, белесые брови приподнялись в ожидании.       Ночь осветил огонек на конце чужой сигареты.       — Не спится? — закинул рыболовный крючок Сфинкс. Да только не в море. И без наживки.       — Что за бред? — ощетинился Чёрный в ответ, поведя носом по воздуху. Соль перебила нюх.       — Простая любезность, — дыхание совсем рядом, и вот огонек загорелся справа. Ощущение чужого ненавистного тела обрушилось громадной волной.       Стряхнув лишнюю влагу, Чёрный со свистом вдохнул пропахший нагретым на солнце песком воздух, зубы невольно сжались. С волос капало, и он был зол, как собака.       — Чего скалишься? — издевательское из темноты.       — Тебе это доставляет садистское удовольствие? — рыкнул он в безмолвные волны напротив. Мигнув, зажглись звезды над головой.       — Вот поэтому с тобой невозможно общаться, — вздох и звук раскручивающейся катушки.       — Нашелся страдалец, — из груди выбило воздух резким рывком. Крючок с болью прорезал губу. Оскал стек по подбородку чёрной кровью, смешиваясь с морской водой. Ещё больше чëртовой соли.       — Грубость тебя не красит, — спокойное рядом, и вновь этот издевательский огонек. Звездный свет выхватил улыбку Чешира.       Это фантасмагория. Неправда. Должно быть, от потери крови закружилась голова, и мерещилось невесть что.       — Тебе надо присесть, — Сфинкс выдохнул дым прямо в осоловелые глаза, — ещё в обморок упадешь.       — Ты совсем сбрендил, — закашлялся Чёрный в руку, больно царапнув о торчащий крючок ладонь. — Возомнил себя рыболовом? Котику захотелось рыбки? — сплюнул он в воду. — Ты не по адресу.       Ухватившись двумя руками за крючок, Чёрный вырвал его с мясом и бросил ошметки в сторону чужих коленей.       — Ты читал «Старик и море»? — облизнувшись — блеснул шершавый язык — спросил Сфинкс.       — Читал.       Песок набился под майку. Звезды прожигали сетчатку, стараясь то ли ослепить, то ли заглянуть в душу. И когда он оказался на спине?       — А я нет. Стоит? — ещё одно нелепое прямо в ухо.       — Да ты задра… — резко повернулся Чёрный, занеся руку круто вправо, но… Встретил любопытный взгляд из-под отросшей челки цвета ржи. Мальчик небрежно сдул её, но волосы вновь упали на глаза, цепляясь за длинные ресницы.       Рука мачтовым канатом упала оземь. Пальцы зашарили по песку, подобно бьющейся в конвульсиях рыбе. Хотелось завыть на луну, но той как на зло здесь не было. Похоже, Сфинкс обожал только слепящие похлеще Солнца звезды.       — Зачем я здесь? — раздражённо рявкнул Чëрный. Губа кровоточила, и он невольно прошелся по ране языком, слизывая соленую влагу. Кровь скапливалась у уголков рта и стекала к ушам, щекоча, окрашивая бесцветные бакенбарды алым.       — У тебя кровь! — живо спохватился мальчишка, всё лицо его заиграло: сначала удивление, страх, а потом вина опустила пристыженно веки и осела румянцем на щеках. — А у меня нет платка…       — Не нужен мне твой платок, — в сердцах взвыл Чёрный, подобно раненому зверю, и тут же спохватился, ощутив что-то горячее в груди.       Этот опущенный в песок взгляд, неловкая полуулыбка и трогательная детская челка лопатой, разметавшаяся по лбу. Он чувствовал щемящую нежность… И это его убивало.       Откинувшись навзничь, Чёрный широко раскрыл глаза, желая ослепнуть, как вдруг… Все звëзды разом погасли, будто их выключили. Будто их вообще можно было вот так выключить, как свет во время отбоя.       Даже без предупреждения. Чертов Сфинкс. Хотя, может здесь своё расписание?       — Морская вода будет щипать…       — Что? — откликнулся он, продолжая изо всех сил всматриваться в высь. Глаза заслезились, но Чёрный часто-часто заморгал, не желая к бочке соли примешивать ещё ложку соли. Это вполне сойдет за смертельную дозу.       — Можно было бы смыть кровь.       И непролитые слëзы. И песок, прилипший к телу. И всё море смыть. В унитаз. Нажал на сливной бачок — и ни тебе потухающих звезд, ни крови, стекающей в глотку, ни десятилетних врагов с растрепанными макушками.       — Чего ты хочешь? — беззубая, раздавленная улыбка. Руки рыбьими трупами покорно лежат вдоль тела.       — Помочь! — звонко, с округленными глазами, с водной гладью, качнувшейся в них. Ещё не шторм, но водоросли на дне зашевелились, сплетаясь в тугие узлы.       — Мне не нужна твоя помощь, — сказал он, опутанный рыболовной сетью, обвязанный канатами, с проткнутым крюком лицом.       — Я вытащу тебя! — уцепился мальчик руками за тугие веревки, и Чёрного вдруг прошибло током. Его конечности, значит, валяются тухлой рыбой, а чëртов Сфинкс мало того, что помолодел и чёлку заимел, так ещё и руки отрастил! Прямо сказать — морской гад, каких поискать.       Чëрный начал извиваться в оковах, подобно ужу, которого подняли за хвост. Подальше от цепких ручонок и удушливого морского запаха. Но, сколько он ни старался, песок только больше забивался в одежду, а соль впитывалась в кожу, просачивалась через пробоины в ней и затекала в каюты-артерии вместе с волнами. Вода кусала опутанные ноги, а кошачьи коготки оставляли зацепки на душе.       — Хватит! Прекрати это! — взвыл он в чёрное ничто над собой.       — Здесь здорово. Правда. Просто позволь себе почувствовать, — молебное сопение в шею; когти десятком крючков намертво вошли в плоть.       Чëрный поморщился от боли. Волны достигли груди, и раны ощутимо защипало. Иллюстрация выражения «сыпать соль на раны»? Он косо улыбнулся, в измождении прикрывая слепые глаза.       — Нет, ты должен стараться! — с хлюпом когти вышли из тела, чтобы с новой силой врезаться в истерзанное мясо.       Стараться сделать что? Не отключиться от болевого шока? Не захлебнуться в воде, уже достигшей подбородка? Не задохнуться ненароком в комьях водорослей на дне? Или стать примерным утопленником, являющимся в кошмарах пятилетним малышам?       — Взгляни же вокруг! — дрожащий детский голосок, звон на последнем слоге — сорванный с двери колокольчик.       — Отвали, — последнее, что успевает кинуть Чёрный, с головой уходя под воду. Соль окутала теперь со всех сторон, контакт с воздухом больше не мешал сделать из него соляной столб в никогда не видевшей света подводной пещере. Только когти-крючки в районе сердца назойливыми уколами напоминали о его бренной жизни. И чего тот вцепился? Чёрный уже был готов отбыть в первый детский кошмар.       — Ты всё неправильно делаешь, — голос с поучительными нотками раздался в голове, собирая в кучу расплывающееся сознание.       Что ему неймется?       — Открой глаза, Чёрный.       Что бы их разъела соль? Нет уж.       — Давай же, махни руками — поплывешь.       Как он себе это представляет? Махнуть дохлыми рыбешками, окутанными по хвост сетями.       — Упрямство тебя погубит, — цокнул внезапно взрослым голосом Сфинкс, как плюнул в прокисшие щи.       Прокисшие щи — это его разжиженный мозг. Мозг Чёрного, не Сфинкса. Или он у них один на двоих? Или Чёрный стал бестелесным духом и как-то попал в голову Сфинкса? Или он уже утопленник, а Сфинкс — пятилетний мальчишка? Выглядел старше, хотя по нему никогда не скажешь наверняка.       — Всё не то, Чёрный. Сосредоточься.       Раскомандовался! А может он мечтал умереть? Может всегда хотел сделать карьеру профессионального детского кошмара?       — Чушь. Кончай драматизировать.       — Кто тут ещё мастер по драмам? — пузырями вылетела колкая фраза.       Он может говорить? А если… Вода потоком полилась в лёгкие, и Чёрный наконец смог перевести дух.       — Только на язвительность отвечаешь, а ждёшь другого отношения?       — Обучалку прикрой, — на пробу махнул Чёрный руками, приноравливаясь к подводному течению. Легко оттолкнулся от дна, и волны понесли его дальше в глубины моря.       Дальше вода, на удивление, была теплой, приятной телу, она окутывала-обнимала со всех сторон, как заботливая мать. Но был один нюанс…       — Это всё очень увлекательно, но я ни черта не вижу, — буркнул Чёрный после того, как наконец-то раскрыл веки.       — Ты и не должен. Не в воде, — менторским тоном, будто нерадивому третьеклашке ответил Сфинкс. — Так задумано. Тебе нужно не смотреть, а видеть.       — Херовые задумки, — хмыкнул Чёрный, тем не менее свободно отдаваясь тёплым потокам. Волны несли его в непонятном направлении, он не чувствовал ни дна, ни приближения поверхности. Если быть честным, Чёрный ощущал себя так, словно его подвесили между небом и землей, как Одина.       — Ага! — зазвенел в голове ненавистный голос.       — Чего орешь? — поморщился он, махнув рукой, как если бы отгонял надоедливую муху.       — Всё дело в твоём восприятии, Чёрный. Чувствуешь себя повешенным — висишь, — продолжал наставлять Сфинкс.       — Ну да, конечно, представил, что небо зеленое — оно стало зеленым, — раздраженно мотнул он головой, желая вытрясти из неё чужие глупые слова.       — Представлять можно что угодно, а вот то, что чувствуешь, — решает всё. Ты чувствуешь себя повешенным, а не представляешь.       — Ну и что с того? — на сей раз Чёрный попытался кувыркнуться через голову, но, на удивление, ему это не удалось — что-то держало, вот только что? И где именно? Узнать хотя бы, с какой стороны…       — Ты можешь есть овсянку, но чувствовать, что ешь самое вкусное блюдо на свете. Омара, краба или что тебе придёт на ум. А можешь сидеть на ступенях лестницы, но чувствовать, как тебя душит петля на шее, а ноги беспомощно дёргаются, оторванные от земли.       Значит, шея! Чёрный начал лихорадочно водить руками вокруг головы, пытаясь отыскать «петлю».       — Нет, ты не понял, — гулом отозвалось в сознании, как эхо, отраженное от стен в пустом помещении. — То, что ты чувствуешь, — не есть правда, не есть реальность. Зачастую как раз наоборот. Тебе ли не знать?       — Заебал со своими штучками. Петли значит нет, но держит, каша манная у него на вкус, как омар, а срём мы, наверное, розами?       — Ну, как тебе сказать… Есть люди, которым нрави…       — Вот только этого в моём мозгу не хватало! — с обеих сторон сжал он голову, мечтая уже расплющить её, лишь бы не слышать надоедливый голос. — Нахрена ты меня сюда притащил?       — Не я, Чёрный. Не я, — синей птицей пронеслось за окном сознания.       — Ага, — Чёрный опустил голову; руки обмякли, тут же подхваченные течением, лицо разгладилось, лишенное эмоций. — Ага. Значит, Он.       Всë встало на свои места. Эхо чужого голоса в сознании сменилось нарастающим гулом. В ушах зазвенело.       Мало, что Он держит его, как пса на цепи, так еще решил поиздеваться напоследок перед выпуском. Посадил Чёрного в чëртово море… Со Сфинксом, мать его! Хуже и придумать нельзя.       Звон становился едва выносимым, гул в голове перекрывал мысли, так что Чёрный уже открыл рот, чтобы закричать, — но в лёгкие хлынула новая порция солёной воды.       Он точно хочет его смерти. Хочет затащить с собой в преисподнюю, прямиком…       — На седьмой круг? — вдруг отчётливо посреди невыносимого гула прозвучал голос Сфинкса.       Это было последней каплей. Перед слепыми во тьме глазами вдруг проступил красный — злость просочилась сквозь трещины, багровыми реками вливаясь в комнаты сознания. Они со всей силы ударили в стены, обагряя их кровавыми разводами, выбили стëкла из оконных рам; паркет под ними моментально вздулся омерзительными буграми.       — Жаль, что ты не смотрел выше, на звез…       Чëрный резко распахнул глаза, как утопающий, впиваясь пальцами в знакомый «песочный» камень. Он насквозь промок от пота, сердце стучало с утроенной силой, стремясь пробить грудную клетку и выскочить. Чёрный поморщился, почувствовав, как в поясницу неприятно упирался выступ ступени, но сил, чтобы подняться, у него не было. Их будто смыло багряным потоком в небытие, в след за…       — Говорили тебе, в Африку не ходить гулять, — раздался тот же спокойный голос сверху. Огонек на конце сигареты так же бесстрастно зажегся на мгновение и погас, как несколько минут (часов? дней?) назад.       — Что за чушь? — ещё толком не отдышавшись, прошипел Черный.       — В Африке разбойник, в Африке злодей, в Африке ужасный Бармалей, — нараспев протянул Сфинкс.       — Ты всегда был с придурью, — с отвращением выплюнул Черный.       — Благодарю покорно, — усмехнулся Сфинкс, — ну что, до следующего раза на седьмом круге?       — Что т… Так ты был там?! — замахал он рукой, пытаясь нащупать стену.       — Общение с Курильщиком не идёт тебе на пользу, — хмыкнул Сфинкс; в его голосе, едва различимые, читались нотки недовольства. Огонёк на конце сигареты последний раз зажёгся и спикировал на пол. Послышалось, как Сфинкс наступил на окурок.       — Хочешь сказать, это не конец? — вдруг ледяные пальцы страшного предчувствия впились в его сердце.        — Это даже не начало. Процесс, — легко бросил Сфинкс уже из дальнего конца коридора. — Всё в нашей жизни — процесс.       Синяя птица вновь промелькнула за заляпанной алым рамой. Протяни руку — ухватишься за крыло.       Но Чёрный чертыхнулся вполголоса и, потирая спину, наконец поднялся на ноги. Пора было спать. Скоро рассвет, не хватало ещё нарваться на возвращающихся. Хрустнув шеей, встряхнув затекшими конечностями, Чёрный скорым шагом направился в сторону четвертой.       — Это всё бред, — бурчал он себе под нос, стараясь забыть события сегодняшней ночи. Утро вечера мудренее. Сон обязательно унесет все дурные мысли. Только бы добраться до постели…       За тенью Чёрного, едва различимый, тянулся красный поводок.