***
Рабочая смена, так же как и последний день увольнительной, подходит к концу. Концы у них, конечно, разные. Смена старшего научного офицера закончится через два часа, и Спок знает, что завтра вновь вернётся в эту же комнату, чтобы закончить эксперимент со своими сотрудниками и позволить им сделать выводы самостоятельно. А вот увольнительная будет длиться четыре часа после смены, и Дойтеру IV уже завтра выглядеть в иллюминатор не выйдет. Яркость от плодородной планеты вновь сменится холодным светом от варпа и тяжёлым гулом двигателей. У Спока ещё есть шанс спуститься на планету и отдохнуть «по-человечески». Однако желания такая перспектива почему-то не вызывает. Да, возможно, отдых, как идея, сам факт возможности, вполне хорош, особенно если брать во внимание неудавшуюся попытку выспаться прошедшей ночью. Но отдыхать на увольнительных, проводя время за бесцельными походами по магазинам и барам или, к примеру, скитанию по местности, не было в его духе. Не было по-вулкански приемлемым также. Действие несет за собой цель, а цель всегда порождает действие. Действие без цели нелогично и не необходимо. Лаборатория сейчас абсолютная пуста, и Спок в ней повелитель ещё больше, чем во все другое время. Старший научный офицер искренне ценит спокойствие и тишину. Редкие моменты работы в одиночестве для него, как для вулканца, особенно приятны. Конечно, все его подчинённые были преимущественно сдержанными, а также сконцентрированными на работе и результате индивидуумами. Но и здесь, как ни было досадно признавать, находятся исключения. Например, Самуэль Кирк одним своим присутствием в лаборатории создаёт удивительно непрактичную оживленность. Однажды капитан Пайк высказался о том, что всем Киркам присуще очень большое количество энергии, и, с определённого времени, Спок не мог с этим спорить. Видеться с младшим из семьи ему ещё не доводилось, но и Сэма хватало с лихвой для того, чтобы медитировать больше обычного и чаще привычного одергивать своих подчиненных от бессмысленных разговоров. Кроме того, слухи об удивительном характере Джеймса Тиберия заходили дальше, чем тот, вероятно, предполагал. Ухура с радостью делилась историями из Академии и каждый раз, когда история заканчивалась грандиозным финалом, фамилия Кирка звучала одной из первых. Но даже несмотря на бурный нрав и такую громкую манеру общения, Сэм является одним из лучших научных сотрудников, которые вообще когда-то появлялись в этой лаборатории. И не признать этого Спок не мог. Сомневаться в гениальности младшего сына семьи Кирк также не приходится. Всегда после слов о чужом неуправляемом характере шла долгая речь о неправильном использовании гигантского ума. Речь эта, конечно же, всегда подкреплялась полу печальными вздохами старшего поколения. Почему считалось, что кадет пропадёт, если не будет поддерживать голову руками, вулканец понять не мог, да и спрашивать желанием не горел. Джим Кирк остаётся для Спока неизвестным человеком, о котором знаешь слишком много. Лейтенант понимает, что рано или поздно их встреча неизбежно случится, поэтому вся информация, связанная с этой личностью запоминается и откладывается в отдельное место в сознании. Центрифуга издаёт довольный писк, оповещая об окончании операции. Спок легко отталкивается от ножки стола, и стул на колёсиках быстро подкатывается к прибору. В его распоряжении сейчас животные образцы с последней миссии. Разумной жизни на планете найти не удалось, однако характерные налеты на камнях предполагали наличие разнообразных бактерий. Также на планете были найдены необычные цветы, питающиеся газом, поднимающимся из глубин ядра. Говорить о заселении планеты в качестве колонии ещё было слишком рано, но каждый проведенный опыт близил время к этому разговору. Спок возвращается на привычное место за своим столом, на этот раз подтягивает к себе микроскоп и разводит содержимое колб, вытащенных из аппарата. Двери лаборатории отвлекают тихим шипением, когда открываются, и вулканцу даже не нужно смотреть в сторону входа, чтобы знать, кто пришёл. На корабле в данный момент слишком мало людей, а тех, кто мог бы спокойно расхаживать без веской причины, ещё меньше. И лишь единицы не научных сотрудников имели смелость зайти в главное убежище науки. — Здравствуйте, Капитан. Могу ли я быть вам полезен? — он все ещё глазами в микроскопе и руками в жидкости из пробирки. Со стороны дверей слышится смешливое фырканье. Спок не знает почему, но капитан Пайк не раз называл ту верность, с которой вулканец относится к исследованиям, очаровательной. Это было непривычно и нелогично, однако оставалось более чем приемлемым. Приятным — подсказывает не до конца уснувшая человеческая сторона. Эта подсказка ощущается предательством от собственной головы и прежде, чем Спок может это остановить, рот кривится в жесте неприязни, как если бы человека заставляли есть лимоны прямо с кожурой. Воодушевленное настроение неуловимо ускользает, оставляя после себе лишь тень прошедшего наслаждения работой. Несмотря на настойчивое желание повернуться, учёный остаётся в том же положении, что и до этого, двигаясь лишь для того, чтобы поменять стеклышко и поправить увеличительную линзу. — Прости, Спок, я не хотел тебе мешать, — Кристофер подходит ближе, но на этот раз не издавая лишних звуков. Спок благодарен, пусть и не совсем понимает, как капитан догадался о доставленном неудобстве. В котором, на самом деле, и не был виноват. — Ребята сказали, что ты сегодня не пришёл доставать всех. Никто не хотел отвлекать тебя от работы, но, знаешь, редко встретишь вулканца, который изменяет своим ежедневным привычкам. Кристофер издаёт короткий смешок. Его поза расслабленная и лёгкая, но Спок чувствует витающую вокруг тревожность. Капитан Энтерпрайз всегда был очень сильным человеком, тем, чьи эмоции сложно прочитать по лицу и тем, кто в опасных ситуациях мог безоговорочно отречься от чувств и работать исключительно головой. Но даже он открывался и становился нежен с теми, кем дорожил. Это было непривычно. Спок не единожды видел, как быстро Кристофер меняется в присутствии Номер Первой. Видел, как по-отцовски добро, он подсказывает Нийоте и всегда находится рядом с теми, кто в этом нуждается. Замечать нежный взгляд на себе поначалу было странно и абсолютно непонятно. Раньше нежность Спок видел только в глазах матери, но та нежность, которую излучал капитан Пайк, была совершенно другой. Спустя годы старший научный офицер научился признавать и принимать эти чувства. Ещё дальше, после принятия, Спок заметил, что взгляды Кристофера имели разные оттенки. Офицер Чин-Райли всегда получала дружественные взгляды. Они неизменно бывали теплы, но также очень часто сочились весельем и неприкрытым сарказмом. Их отношения с капитаном были исключительно родными. Кадет Ухура всегда получала одобрение. Она казалась очаровательной младшей сестрой не только капитану, но и большинству старших офицеров. Но Спок… Спок получал другие взгляды. В них была нежность, которую получают все, но и была та её сторона, которой никто другой не удостаивается. Были те же насмешки и сарказм, но все они ощущаются совсем иными. Спок чувствовал себя особенным. Это не выглядело, как фаворитизм, но все равно выделялось. И он не был против. — Я не смог прийти на мостик, потому что проснулся слишком поздно. Вы не мешаете мне, капитан, однако, я благодарен за то, что никто больше сюда не приходил. Спок продолжает заниматься работой и не смотрит на Кристофера. — Ты в порядке, Спок? Капитан двигается ближе, незаметно для человека, но заметно для вулканца. Рукавом форменки он задевает пару стоящих недалеко колб, но те даже не брякают. Тишина становится слишком густой и теперь хочется сделать что-то громкое. — Я функционален. Кристофер вздыхает. Открывает рот, желая что-то сказать, но быстро закрывает назад, явно передумав. Хмурится, невольно покрывая лоб чередой морщинок, и громко хмыкает. — Пойдём-ка со мной, думаю, я всё-таки знаю, чем ты можешь быть полезным. Спок отрывается от микроскопа и, наконец, смотрит на чужое лицо. Поднимает бровь в излюбленном всеми жесте, и свободной рукой указывает на лежащие вокруг них приборы: — Как вы могли заметить, на данный момент я занят проведением опыта и, если ваша просьба не является необходимой… Договорить ему не дают. Капитан ловко хватается за спинку споковского стула и разворачивает его в свою сторону. — Да, Спок, это необходимо. И ещё мне необходимо, чтобы со мной пошёл именно ты и именно сейчас, — Кристофер делает явные акценты на слове «именно», держит руки на подлокотниках и нависает сверху, не позволяя вновь вернуться к работе. Загоняет в угол, как опасного зверя, приручить которого ещё только предстоит. Спок чувствует, что выбора ему не дают, несмотря на то, что просьба едва ли является такой необходимой, как о ней говорит капитан. Спок знает, что, при желании, мог бы скинуть чужие руки со стула с невероятной лёгкостью. Скорее всего, откажись он отрываться от работы, Кристофер даже не станет уговаривать его слишком долго, прекрасно зная, как бессмысленно пытаться переиграть вулканское упрямство. Но сбрасывать чужие руки не хочется, отказать в просьбе не хочется также. Скорее наоборот, эти слова, желание капитана видеть в этом невероятно необходимом задании именно его, Спока, делают все это чрезвычайно личным. И с горьким привкусом правды, вулканец признается себе в том, что эта личность просьбы заставляет сердце больно сжаться, а после застучать быстрее. Лейтенант тратит ещё несколько секунд на то, чтобы просто смотреть в глаза напротив. Эти секунды — лишь крохотная, почти незаметная для человека, возможность передумать и отступить. Но Кристофер никогда не был тем, кто сдавался на полпути. Спок начинает подниматься, и Пайк, явно не ожидавшей столь скорой победы, не успевает отойти достаточно для того, чтобы расстояние между ними осталось приемлемым. Они стоят почти вплотную, и вулканец видит, как чужие щеки невольно краснеют. Почти незаметно они покрываются розовыми пятнами, задевая также шею и уши. Спок осознает эту близость не сразу. Понимает то, как близко они все-таки стоят только, когда замечает отголоски чужого дыхания на своих щеках и понимает, что и сам может контролировать цвет лица исключительно из-за верной вулканской выдержки. Голубые глаза обводят лицо длинной дорожкой. Начинают с подбородка, на секунду дольше задерживаются в области губ, а потом быстро, словно убегая, рвутся вверх, к глазам. Спок пытается прочесть в этом взгляде хоть что-нибудь, кроме неловкого смущения, но не может. Вулканцы не самые проницательные существа, но люди зачастую — открытая книга, читать которую получается легко и быстро. Сейчас привычные буквы в книге Кристофера Пайка скачут, меняются на другие, перечеркивая собой все прежние убеждения и вытаскивая на вид те, что Спок не мог признать правдой. Смущение, которое он видит, не может быть правдой, потому что Спок не то существо, рядом с которым капитан Пайк мог бы смутиться. Не то существо, которое может быть причиной для появления столь нежных и трепетных эмоций. Момент рушится со звоном стоящих на столе банок: поднимаясь, Спок двигает стул и тот, по инерции, катится дальше, утыкаясь в стол. Кристофер издает непонятный звук и спешно отходит, поправляя рукава своей формы. — Очень хорошо, капитан. Я готов пойти с вами прямо сейчас. — Замечательно, мистер Спок. И он, ничего больше не сказав, направляется в сторону дверей.***
Песок под ногами рассыпается и собирается вновь, образуя маленькие песчаные горки. Спок оставляет после себя ровные, одинаковые следы с эмблемой звездного флота. Рядом Кристофер ведёт две почти бесконечные линии, разрываемые только мелкими вмятинами от пальцев — капитан решил, что ходить по тёплому пляжу в сапогах будет преступлением против морали. Ни одного подобного закона Спок не знает, однако говорить об этом не начинает. Солнце на Дойтере IV горит сильнее, но и сама планета имеет большую скорость, чем другие вокруг. Выходит так, что за короткий срок земля успевает прогреться в достаточной степени, а после быстрого заката постепенно остывает, не успевая в итоге дойти до того, что люди привычно называют холодным. Сейчас здешнее солнце стремительно скрывается за горизонтом, накрывая землю вечерним полумраком. Яркие красные лучи расходятся по воде волнами, повторяя каждый изгиб. Это место кажется волшебным, удивительно красивым, созданным специально для того, чтобы им любовались. Это не было вулканской оценкой, но было той человеческой чертой, которую Спок в себе искренне ценил. Волны громко бьются о песок, вытаскивая на берег голубые водоросли. Уходя, волна оставляет после себя пену, словно дает маленькое обещание прийти еще раз. Пена эта напоминает взбитый десерт и блестит на солнце, создавая впечатление собственного свечения. Спок смотрит на горячее алое солнце, чувствует его тепло и невольно подходит ближе к воде. Горячий воздух настойчиво навевает мысли о Вулкане, песок под ногами заставляет вспомнить все прошедшие кошмары, и только море отрывало от неприятных воспоминаний. Лейтенант видел множество кошмаров, но ни в одном из них не было моря и не было так красиво. Ужас всегда приходит в одиночку. Сейчас рядом был Кристофер. Капитан Пайк делает это место ещё прекраснее. Спокойнее, нежнее, добрее. Из обычного пляжа оно превращается в комфортный пляж, где хочется быть и куда хочется прийти еще. — Здесь очень хорошо, не правда ли? — Кристофер останавливается, поднимает голову от наблюдения за перекатывающимися между пальцами песчинками и уходит ближе к воде, — красиво и спокойно. Верующие могли бы назвать это место раем. Капитан оборачивается, чтобы посмотреть на Спока. Пронзительный взгляд, который тот получает, намекает на то, что Кристофер в самом деле имеет особенную цель для этой прогулки. Он неловко скидывает форменную куртку и плюхается на песок рядом с ней. Заученными движениями расправляет ее пошире, а после возвращает внимание к вулканцу. — Иди сюда, Спок — капитан хлопает ладошкой по сложенной одежде рядом и смотрит тем самым особенным взглядом. На секунду Спок забывается, засматривается на человека перед собой и не может сделать шага. Кристофер в свете кровавого солнца, в чёрной футболке и с почти светящейся пеной у ног выглядит лучше, чем любая картина, что доводилось видеть вулканцу. На этот раз он не может справиться с телом и чувствует, как неумолимо быстро теплеют щёки. Тепло занимает собой уши, уходит на шею и поселяется где-то под правым боком, согревая черствое вулканское сердце. У этого чувства страшное название, и Спок его знает. Слышал его на уроках в школе, на лекциях в академии и сталкивался почти лично, невольно подслушивая чужие разговоры. Спок читал это название в книгах, изучал его химический состав в лабораториях, делал тише, когда слышал в колонках корабля, но никогда раньше не чувствовал. Терранская литература часто сравнивает его с бабочками в животе. Жуков внутри себя вулканец не ощущает точно, но что-то всё равно предательски щекочет каждый орган, начиная с желудка и заканчивая солнечным сплетением. — Капитан, это было необязательно… — Я не хочу, чтобы ты замёрз. А именно это ты и сделаешь, если снимешь форму, — Спок хочет возразить, но лицо, с которым Кристофер смотрит, не дает возможности спорить. — Спасибо, капитан. — Спок опускается на импровизированное сиденье, поправляет собственную одежду, а после подтягивает колени ближе к себе. Вновь собирается смотреть на солнце, но краешком взгляда спотыкается о лицо капитана. Его брови были подняты в ожидающем выражении — Спасибо, Кристофер. Капитан одобрительно кивает и тихо смеётся. Вулканец наслаждается этим звуком. Минуты идут незаметно, Спок усилием воли прячет внутренние часы на задний план, туда, где они не станут слишком мешать. К морю поднимается лёгкий туман, а над ним собираются птицы. Они быстро ныряют в воду и вновь взлетают вверх, держа в клюве добычу. — Что тебя беспокоит, Спок? — его голос звучит тихо и нежно. — Всё в порядке. — Нет, Спок, — Кристофер поворачивается всем телом, хватается за чужое предплечье и двигает к себе, — Пожалуйста, поговори со мной. На его лице читается явная тревога. Глаза горят желанием помочь, привычной нежностью и тем самым, во что совсем никак не удавалось поверить. Спок смотрит на все эти эмоции и ничего не может сказать. Чувствует, как даже сквозь одежду и сантиметры расстояния чужие чувства битами бьют ментальные щиты. А те, предатели, поддаются и растекаются трещинами. Кристофер смотрит с надеждой, не скрывает ничего из того, что может предложить сейчас и точно знает, какой эффект создает. Точно знает о том, что происходит с чужими щитами и безжалостно пользуется этим. Они молчат долго. Ладонь на споковской руке сжимается сильнее, заставляя почувствовать лёгкий дискомфорт, а потом, под шорох тихого вздоха, расслабляется и начинает скатываться вниз. — Мне снятся кошмары — Спок говорит это прежде, чем рука упадёт окончательно. Чужая кисть вновь останавливается, на этот раз задерживаясь у самого запястья, — Мне снится… мне снится, что я человек и меня выгоняют с Вулкана. Голос звучит глухо, хрипит в конце, как если бы горло совсем пересохло. Его голова опущена, и взгляд направлен на одну мелкую песчинку, увидеть которую почти невозможно. Прежде, чем продолжить, Споку приходится прокашляться. — Мне снится драка с самим собой. Я считаю… — он прерывается явно для того, чтобы обдумать свои слова. Рука под кистью Пайка мелко дёргается, и Крис сжимает пальцы. — Я… встревожен… тем, что являюсь слишком человечным для моего отца и других Вулканцев. — Ох Спок, мне так жаль, — Кристофер двигается ближе, его колени упираются в споковское бедро. Он поднимает обе руки на чужие плечи и нежно гладит. — Я знаю, что тебе важно их мнение, так же, как и знаю, что мы, люди, не самые лучшие ценители вашей логики, но мне всё равно кажется, что ты великолепный вулканец. Гораздо лучше всех остальных, что я когда-либо встречал. Его руки двигаются выше, поднимаются с плеч на шею, и прохладные пальцы ловко пробираются к волосам. Кристофер нежно перебирает их, гладит затылок и двигается еще ближе, привставая на своём месте. — Неважно, что снаружи, Спок, — ладони проходятся по ушам, большие пальцы обводят высокие брови так же, как вулканец сам делал это утром, а после невесомо ложатся не щеки. Спок чувствует, как краснеет сильнее. Касание кожа к коже заставляет сжаться, а потом двинуться вперёд, ещё ближе, словно пружину в груди крепко сдавали, а после выпустили, дав наконец-то долгожданную свободу. Он льнет к прохладным рукам, хватает каждую передаваемую эмоцию, купирует чужие чувства внутри себя, утопая в них. Глотает одну за другой и почти давится от того, как приятно это ощущается. — Важно, что внутри тебя. А внутри ты самый удивительный и невероятный. Ты прекрасен, Спок, абсолютно прекрасен, и я убеждаюсь в этом каждый день с той самой минуты, когда ты первый раз пришел на мой корабль. Спок поднимает свой взгляд и чувствует, что больше никогда не сможет отступить назад. Не сможет отпустить, не сможет убежать, как делал всегда раньше, не сможет забыть все то, что чувствует сейчас. Его личная эстафета была завершена прямо здесь в этом минуту. Кристофер ловит его в клетку из чувств, заполняя собой все пустое пространство, затыкая каждую черную дыру в голове. Развеивает жуткий страх и превращает серые стены во что-то очаровательно-хорошее и тёплое. Нежное до головокружения и закатанных глаз, когда самое настоящие и честное выходит наружу и цепляется за любые выступы, отказываясь прятаться вновь. Спок почти готов смеяться от того, как хорошо он чувствует себя здесь и сейчас. Как хорошо он чувствует себя рядом с Кристофером. Руки на щеках становятся смелее, пальцы вновь двигаются, поглаживая каждый сантиметр кожи, до которого они могут дотянуться. Пайк улыбается нежно и очень-очень счастливо. Его улыбка заражает собой, и Спок не может ответить ничем, кроме крохотной смущенной улыбки в ответ. Ментальные щиты разбиты вдребезги и сверху на них сидят чистые крепкие чувства. Эмоции в голове жгут костры и танцуют вокруг хитрые танцы, заставляя мозг плавится, а тело гореть от их силы. Кристофер смотрит на чужую улыбку удивлённо и завороженно, как смотрят на самое дорогое и красивое сокровище. Он подается вперед, но останавливается на полпути, краснеет ещё сильнее, а после отрывает одну руку от щеки. Спок следит за этими движениями и вновь чувствует себя в ловушке. В той ловушке, которую даже желать было страшно. Капитан складывает два пальца вместе и отпускает руку ниже, туда, где лежат руки Спока. Вулканское сердце заходится в скором танго и, складывая пальцы в ответ, Спок слышит только его быстрые глухие удары. Вместе с касанием, нежным и трепетным, в разум идет, одно единственное и самое важное сейчас чувство: Любовь.