Me gustas tu

Гу Юнь очнулся от мимолетного сна, который застал его во время написания военного донесения во дворец. Маршал приоткрыл глаза, потянулся и, пытаясь нащупать на столе перо, принялся шарить ладонью по его поверхности. Пока он вглядывался в уже ранее написанные иероглифы, к нему пришло осознание, что он видит лишь размытые пятна, сливающиеся воедино, а значит, действие лекарства закончилось. Гу Юнь был не из тех, кто щадит себя и свой организм, поэтому сразу же отдал приказ приготовить «ядовитое варево», коим его величает Чан Гэн. Прежде чем успела догореть одна палочка благовоний, Гу Юнь уже залпом выпил целую миску лекарства и надел на себя монокль. Он знал, что через несколько минут ему сильно поплохеет, однако это не остановило его от продолжения составления отчёта, так что он снова принялся выводить иероглиф за иероглифом. В этот момент зашёл военный в лёгкой броне, доложивший о прибытии Его Высочества Янь-вана (благо Гу Юнь прекрасно читал по губам). Маршал замер, удивлённый тем, что его маленький Чан Гэн приехал столь рано, ведь тот должен был оказаться здесь лишь через полмесяца, но сюрприз оказался определенно приятным. Уже через несколько минут принц зашёл в шатёр. От одного взгляда на стоящую чуть поодаль от листов бумаги пустую миску и монокль, закрепленный за переносицу, Чан Гэн сразу же всё понял. Сейчас Гу Юнь сидел вполоборота ко входу, сконцентрированный на письме, поэтому не заметил того, что кто-то вошёл, и не услышал. Чан Гэн подошёл к своему любимому со спины и положил руку тому на плечо. Гу Юнь от неожиданности вздрогнул и тут же обернулся, столкнувшись взглядом с принцем. — Как ты себя чувствуешь? — первое, что прошептал Чан Гэн, наклонившись к уху Гу Юня так, чтобы тот смог расслышать. — Я в порядке, — проговорил в своей обыденной манере маршал чуть хрипловатым голосом. — Цзыси, я всё вижу. Ложись сейчас же, объясни мне, о чем стоит сообщить дворцу, и я сам всё запишу. Гу Юнь помотал головой и хотел было отвернуться, но тут Чан Гэн внезапно притянул его к себе за плечи и крепко обнял, слегка присев, чтобы оказаться на одном уровне с сидящим маршалом. Прижавшись своей щекой к щеке Гу Юня, Чан Гэн продолжил: — Не смей отказывать, иначе я посчитаю, что ты меня больше не любишь и не хочешь иметь со мной дело. — Ну и за что ты мне такой? — слегка раздраженно бросил Гу Юнь, сдерживая выступающую на кончиках губ улыбку. — Ладно, будь по-твоему. Чан Гэн выпустил своего ифу из объятий и протянул ему руку, за которую тот ухватился. Однако встать не получилось: как только Гу Юнь поднялся, его ноги тут же подкосились, и он едва не рухнул на колени. Благо Чан Гэн рассчитывал на нечто подобное и успел его подхватить. Спина Гу Юня моментально покрылась холодным потом. Чан Гэн приподнял того на руках и уложил на кровать, пока сам маршал едва перебирал ногами. Гу Юнь поморщился: проступила сильная мигрень, которая сопровождала каждый приём лекарства. — Цзыси, у меня нет с собой игл, — потупился Чан Гэн. Гу Юнь никак не отреагировал на его слова, лишь прикрыл веки. Убедившись, что его ифу больше не порывается совершать подвиги и спокойно лежит, Чан Гэн отошёл и сделал холодный компресс, который положил Гу Юню на лоб, мягко проходясь пальцами. Затем он сел у изголовья, погладил щёку Гу Юня подушечками пальцев и сказал: — Ифу, я так по тебе скучал, — Чан Гэну хотелось сказать намного больше, но он не мог позволить себе этого, пока этот ифу находился в столь плачевном состоянии. Едва расслышав эти слова, Гу Юнь переложил свою голову с подушки на колени Чан Гэна и уткнулся лицом ему в пояс, вдыхая запах успокоительного, который исходил от его мальчика в любое время суток вне зависимости от происходящего вокруг. В эту секунду все мысли о службе покинули Гу Юня. В голове были лишь он и Чан Гэн, Чан Гэн и он. — Я скучал ещё больше, — раздался шёпот. Чан Гэн положил руку на спину Гу Юня и начал медленно гладить его, ощущая под своими пальцами мокрую от пота одежду, словно его маленький ифу только что искупался в море. Влюблённые совершенно забыли и про недописанное военное донесение, и про все остальные дела, которые требовали разрешения. Через половину часа Чан Гэн понял, что Гу Юнь заснул. Он аккуратно переложил голову того обратно на подушку, а сам нагнулся и осторожно поцеловал Гу Юня в лоб. Скинув с себя на пол верхнее одеяние, в котором просидел всё это время, Чан Гэн принялся изучать то, что его ифу уже успел написать. Когда записи закончились, третья ночная стража подходила к концу. Принц мысленно порадовался, что ранее приказал никому не входить в шатёр, и лёг в постель к Гу Юню. Пока Чан Гэн снимал с головы того уже давно высохший компресс, то заметил, что Гу Юня явно мучают кошмары: брови были нахмурены, дыхание частое, а на лбу выступили капельки пота. К тому же он едва заметно дрожал. Забросив уже не нужную тряпку куда-то в дебри шатра, Чан Гэн одной рукой обнял Гу Юня со спины, прижимаясь лбом к его затылку. Как и следовало ожидать, дрожь в теле ифу тут же прошла, а лоб разгладился. В обнимку со своим любимым он отошёл ко сну. Чан Гэн проснулся. Нет, не от солнечных лучей, и не от того, что Гу Юнь, проснувшийся до него, с утра пораньше снова грохнулся со стула, пока развлекал самого себя раскачиванием вперёд-назад. В этот раз первым, что он ощутил, едва его сознание прояснилось, были чужие губы на его собственных. Этот Гу Юнь решил не ждать, пока Его Высочество Янь-ван соизволит раскрыть очи, и сразу, как только почувстовал желание, приступил к исполнению. С мгновение Чан Гэн ошалело поглядел на своего ифу, однако сразу же сообразил и ответил на поцелуй, лишь углубляя его. Приподнявшись на одной руке, вторую он завёл Гу Юню за голову, зарываясь пальцами в его волосы. В нос ударил запах лекарства, но ничего не могло помешать рвущимся наружу чувствам после долгой разлуки. Упади сейчас хоть метеорит, пара бы не обратила на это внимания. Гу Юнь, уже находившийся в полном здравии, разорвал поцелуй и, не говоря ни слова, спустился к шее Чан Гэна, оставляя там красные отметины. В это время одной рукой Гу Юнь опирался на кровать, нависая над своим мальчиком, а вторую расположил у того на груди, то поднимая её к ключицам, то опуская к области живота. Чан Гэн поднял голову, упираясь затылком в изголовье и предоставляя Гу Юню холст для творчества в виде собственной шеи. После одного из таких поцелуев с губ Чан Гэна сорвался тихий стон: — Ифу… Гу Юнь оторвался от Чан Гэна чтобы заглянуть тому в заспанные глаза и увидел в них океан безграничной любви, принадлежащий лишь ему одному, Гу Юню, Великому Маршалу, маленькому ифу. Он тут же заключил Чан Гэна в объятья, поцеловал его мочку уха и тихо проговорил: — Люблю и буду любить лишь тебя одного до конца своих дней. Ты мой на веки вечные, не отвертишься, как ни старайся.