• ✧ • ─「 overspeed 」─ • ✧ •
— Кажется, у нас смазка заканчивается, — задумчиво тянет Арсений, переползая на чужую половину кровати и седлая бёдра партнёра. В полумраке спальни темно, а на плечи давит усталость: позади перелёт в Москву и долгая дорога по бесконечным пробкам. Они целуются. Арсений, ахнув в приоткрытые губы Шастуна, кусается, за что получает ожидаемый шлепок по заднице — ради этого всё и затевалось. Тихо шуршит кондиционер, и мокрая после душа кожа покрывается мурашками, отчего Арсений по-кошачьи жмётся к тёплой антоновой груди и даром, что не мурчит от удовольствия. Он смотрит хитро, с прищуром, и ластится к рукам. За последнее время Антон увеличился в размерах, — по ощущениям Арса так вдвое — и теперь прилипать к нему хочется только сильнее. И целоваться до бесконечности долго. — Да там ещё целый КамАЗ смазать хватит. — По-твоему у меня жопа размером с КамАЗ? Арсений, сидящий сверху, разрывает поцелуй, и между губ любовников совершенно порнушно остаётся блестеть ниточка слюны. Синие глаза смотрят обиженно, но этот фокус в тысячный раз уже не прокатит: — У тебя самая красивая жопа на всём русском телевидении, — и в доказательство своих слов Антон сжимает упругие ягодицы руками, а после тянется было к губам любовника за продолжением, однако тот всё не унимается: — Только на русском? — Попов уже даже не скрывает своего кокетства. — Арс, — Шастун, лишённый сейчас всякого желания играть в эти поповские игры, хмурится. — Понял. Одного строгого взгляда достаточно, чтобы Арсений замолк и переключил фокус внимания на занятие поинтересней. Мужчина устраивается между бёдер Шастуна и, приобняв партнёра за ногу, осторожно берёт головку члена в рот. Покорно, но с нескрываемым наслаждением он опускается вниз выверенным движением, без промедлений и до самого конца, ровно так, как любит Антон. Раньше в их отношениях ведущим был Арсений, как более зрелый и старший, потому что обоим казалось, что это естественное положение дел. Однако время шло, и развод Попова с женой, незакрытые гештальты и сложности публичной жизни поменяли расстановку ролей. Выяснилось, что принимать решения за двоих Арсению, мягко говоря, не следует, ведь это не способствует поиску взаимопонимания — всё ровно наоборот. Скольких нервов им стоили ссоры из-за фиктивной девушки Шастуна, не говоря уже о запуске целой партии грёбаного мерча «не нужён»! А ведь это недоразумение было не единственным, а очередным. Арсений отлично справлялся тогда только с тем, чтобы выносить ненужные приговоры и ставить крест на них двоих. Он ощущал себя ужасно, потому что думал, что обязан всё контролировать... Оказалось, что правильно — не так. Правильно — быть самим собой и говорить о том, что чувствуешь. Простая истина, скользящая на поверхности, но порой совершенно неуловимая. Рядом с Шастуном оказалось не нужно быть картинным папочкой и всё держать стальной хваткой. С ним было просто, ему можно было говорить прямо, без расшаркиваний и сглаживания углов, и это оказалось ещё одним замечательным открытием для Арсения. Но в настоящий восторг импровизатора приводил другой факт: возмужавший Антон оказался безапелляционно горяч в доминирующей роли. Он научился нести ответственность, и на него можно было положиться, более того, ему можно было доверить себя целиком. Над ними нависает тишина, если не считать пошлых и мокрых звуков, который издаёт своим ртом брюнет. Он, как и всегда, старателен и зачарован процессом: мужчина скользит вдоль ствола размеренно, но обхватывая член любовника плотным кольцом и помогая рукой, не жалеет слюны и не наскучивает, то пропуская головку глубже, то лаская языком и губами уздечку. Удовольствие пульсирует, нарастает внутри и заставляет Шастуна поджимать пальцы на ногах; он внимательно смотрит на партнёра и неосознанно облизывается, когда Арсений — ровно также, как и в их первый раз — влюблённо смотрит в ответ снизу вверх. Он чертовски любит этот взгляд. Любовники меняют позицию, и теперь Арсений оказывается снизу. Мужчина замирает лёжа на животе и прогибается, ожидая, что ему тоже достанется порция внимания. Однако Шастун сегодня оказывается скуп на ласку: он совершенно буднично растягивает любовника, сосредоточившись лишь на движении пальцев и не удосуживаясь оставить даже поцелуй в ямочку на пояснице — а это их маленькая традиция! Выражение лица у Шаста непривычно отстранённое и задумчивое. Попов собирается озвучить мысль о том, что, быть может, не стоит мучать сегодня друг друга? Они оба устали, и всегда можно по-старинке «в кулачок и на бочок», однако — ох, — Антон уже входит внутрь, не давая мыслям собраться в кучу. — Помедленнее, пожалуйста, — шипит Арс и сжимается от ощущений более неприятных, нежели обычно. — Хочешь, чтобы мы легли спать за полночь? — Шастун хмыкает, но замедляется. — Хочу, чтобы завтра на съёмках я мог хотя бы сидеть. Вместо ответа раздаётся звонкий шлепок, и бледная кожа ягодиц слабо розовеет. Арсений сдавленно охает, но больше по привычке, потому что на самом деле ему этого недостаточно. Сила удара слишком мала, чтобы оставить отметину надолго, и это не то внимание, которое ему нужно сейчас. Он злится, ведь раньше, когда Антон носил много колец, порка ощущалась больнее, но приятнее, они трахались лучше, и вообще небо было ярче, а советский пломбир вкуснее. Куда улетучилась та страсть, с которой они зажимали друг друга в гримёрках и отелях при каждой удобной возможности? Где грязные словечки, дразнящие ласки, засосы? Неужели спустя несколько лет кризис отношений настиг и их? — Ты много думаешь, Арс, это плохо заканчивается, — фыркает верхний и, подтянув партнёра ближе, толкается глубже, надеясь отвлечь его от очередного накручивания себя. — Скажи уже, что не так, или хотя бы просто расслабься. О, Арсений очень хотел бы! Его тело натянуто, как струна, оно просит долгожданной разрядки, а член, требующий внимания, болезненно прижимается к животу. Однако психологическая точка невозврата уже пройдена. Теперь Попов из чистой вредности не собирается отвечать любовнику — он будет молчать, как партизан, уткнувшись лицом в сгиб локтя и шумно дыша. И ни за что не признает, что ему нравится, когда из него грубо, но эффективно вытрахивают паршивые мысли. За годы совместной деятельности Антон усвоил, что если Арсений делает вид, что ему всё равно, то это означает ровно противоположное. Ему нравится. Волны удовольствия подхватывают его, и брюнет неосознанно, но очень красноречиво начинает подаваться навстречу и сжиматься внутри. Ему, очевидно, становится ещё лучше, когда Шастун входит резкими ритмичными толчками и когда их тела сталкиваются с громкими шлепками. Где-то невдалеке уже маячит оргазм, и эйфория ощущается всё ближе, она вот-вот накроет напряжённое тело Арсения, но… ритм фрикций вдруг замедляется. Антон совершенно нескромно стонет и замирает, кончая внутрь. Арсений недовольно скулит, пытаясь помочь себе рукой, но не успевает, — всё закончилось досадно быстро — а обернувшись, замечает, что презерватива не было. — Прости, — произносит Антон и по-джентельменски тянет руку помощи партнёру, чтобы помочь ему финишировать, однако Попов отпихивает мужчину от себя: — Да что случилось-то? Импровизатор, хотя сейчас он больше напоминает обиженную графиню, молча прожигает парня недовольным взглядом за необходимость снова идти в ванную. — Да ничего. Я в душ, — брюнет очень сосредоточенно, чтобы ничего не запачкать, в позе краба выдвигается в сторону ванной комнаты. — А в следующий раз будешь отстирывать простынь! — Ладно, — Антон ржёт ему вслед: его эта брезгливость забавляет, особенно на контрасте с тем, как сильно Арсений любит делать минет — там ему почему-то ничего не «фу». — У меня стиралка есть, если ты забыл. Да и вообще, я мог бы помочь тебе своим языком… Арс так и замирает около ванной в позе ракообразного, представляя себе это зрелище. Подобного рода ласки вызывали у него невероятный стыд, он краснел, как августовские яблони, но не мог отрицать, что ему это нравится… Секундная заминка, и он вспоминает, что вообще-то сердится. Смутившись, Арсений предпринимает слабую попытку реабилитироваться: — Иди в жопу! — дверь хлопает, и Антон готов поклясться, что слышит у себя в голове арсов голос: «а всё, а всё! а раньше надо было!». — Я же только что оттуда, — бросает вдогонку Антон и снова смеётся. Очаровательные чудачества Попова, похоже, не могут надоесть. Философствовать об этом сейчас не хочется — хочется курить. Сонливость накатывает вместе с послеоргазменной негой, а тело становится неподъёмно тяжёлым. Парень вытягивается на кровати, чтобы щёлкнуть выключателем ночника, а после с комфортом разваливается на постели. Арс как-нибудь сориентируется и в темноте, не первый раз всё-таки остаётся здесь ночевать, а вот выспаться сейчас очень нужно: завтра рано вставать, завтра — съёмки импровизации в Главкино, и нужно быть бодрым. Надо бы проверить будильник, но Шаст так устал, что сил нет даже на традиционное залипание в тик-токе перед сном. Вода в ванной стихает спустя некоторое время, за которое Шаст успевает бессовестно засопеть, развалившись лучистой звездой на всю кровать. Брюнет спотыкается в темноте о разбросанные вещи, тихо матерится и гремит чем-то ещё, но Антон даже не просыпается. — Теперь я понимаю, что чувствуют грустные неудовлетворённые женщины после секса, — тихо ворчит мужчина и устраивается под боком у Шастуна. Ночь тиха. На небе наверняка уже загорелась звёздная россыпь, и лунный свет просачивается сквозь щели между шторами — это могло бы быть романтичной правдой, если бы Арсений не знал, что в Москве пасмурно, и что светить может только фонарный столб. В голове назойливо крутятся мысли о зыбком нынешнем и туманном будущем. К часу ночи брюнет тоже засыпает, закинув конечности на Антона, родного, тёплого и привычно обслюнявившего им всю подушку.***
Пахнет сожжённой яичницей, дезодорантом и зубной пастой. Утро наступает прямо на Антона с Арсением, и импровизаторы суетливо пытаются привести себя в порядок. Будильник, естественно, Шаст в полудрёме не поставил, а арсов прозвонил слишком поздно. Теперь они не успевали поесть, да и всё равно нечего было — глазунья стараниями Антона сгорела целиком. — Ну и нахера надо было вчера разбрасывать мои вещи? Я не могу найти ключи от машины. — Шаст, я ебу? Под тумбочкой посмотри, может упали. И к твоему сведению, складывать было некогда, ведь кое-кто очень торопился. У Попова плохое настроение, у Антона, как следствие, раздражённое. Утренние сборы полны пассивной агрессии и очень торопливые, потому что импровизаторы совсем не хотят простоять всё утро в пробке. Нет, у шастуновского Тахо приятный просторный салон, а ещё климат-контроль, и вообще в нём можно жить, но торчать в машине в такой напряжённой обстановке несколько часов не хочется совершенно. А ещё надо где-нибудь позавтракать и, судя по остатку времени, им ничего не останется, кроме как заехать в какой-нибудь ресторан быстрого питания. — Ну что, в «KFC»? По ведру крыльев и вперёд, трясти холестериновыми бляшками? — предлагает Антон, заводя автомобиль; мысли о вредной вкусной еде очевидно поднимают ему настроение, поэтому он каламбурит. — Фаст… из нот гуд, Шаст. Я откажусь, пожалуй. — Что? — антонова весёлость мгновенно улетучивается. — Я о фастфуде. — О, ясно. Сегодня ты решил питаться солнечной энергией и моими, блять, нервами, — машина дёргается с места резче, чем следовало бы, и Арсений демонстративно отворачивается в окно, но пристёгивается на всякий случай. — Я же сказал, что это было не специально. Да и я был уставший. — Проехали, Шаст. Я бы даже сказал, что промчались мимо на полной скорости. Водитель делает глубокий вдох, — длинные пальцы крепко сжимают руль до побелевших костяшек — а после ставит точку в этом разговоре: — Всё, Арс, достаточно. Будешь выёбываться ещё — высажу, и ты голодный поедешь на такси. Я предупредил. Арсений не находится, чего бы такого ответить, чтоб не разругаться окончательно. Всю оставшуюся дорогу до съёмочного павильона импровизаторы едут молча, предоставленные каждый своим мыслям. В «KFC» заезжают, однако Арсений наотрез отказывается притрагиваться к купленной ему еде и соглашается только на кофе, да и то с уговорами. Тихо бормочет радио, и этот фоновый шум понемногу, но всё-таки успокаивает раздражённых собеседников. Бессмысленные сплетни из мира звёзд и отдалённо знакомые попсовые песни заставляют сознание плыть по течению. К моменту прибытия импровизаторы уже даже не испепеляют друг друга взглядами: им всё-таки ещё сегодня работать вместе, а личное — не публичное. Утро раннее и по-осеннему прохладное, но съёмочный павильон уже гудит, как осиный улей. Сотрудники разного порядка снуют туда-сюда, озадаченные подключением аппаратуры и подготовкой реквизита для съёмок. Здесь пути Антона и Арсения расходятся: Шастуна к себе зовёт менеджер по связям с общественностью, чтобы обсудить пиар-стратегию «Команд», а Попов с не менее деловым видом отправляется пудрить нос — в прямом смысле этого слова — в гримёрку. Там он встречает не менее хмурого, чем он сам, и невыспавшегося Матвиенко: — Чёт ты какой-то нервный, — сходу замечает друг, который знает Арса, как облупленного. — С чего ты взял? — невозмутимо переспрашивает Арсений, плюхается на софу и начинает методично расшнуровывать кроссовки. — Смотришь на всех, как пубертатная язва, — Серёжа фыркает и принимается колдовать над своей причёской — это он всегда делает сам, не позволяя посторонним прикасаться к волосам. — Чё там Шаст натворил опять? — Ничего. — Да давай, рассказывай. Нам ведь не нужно, чтобы агрессия затуманила твой блистательный ум и помешала снять отличный выпуск, а? — И откуда ж ты таких выражений понабрался? Книжки чтоль читаешь? — парирует Попов. — Пришлось окунуться в мир художественной литературы, — по отведённому взгляду Серёжи становится понятно, что у его стремления к самообразованию есть вполне осязаемая причина, и наверняка симпатичная. — Я просто не выспался и всё. — Да неужели? Тогда я трамвай. Разговор прерывается, и от необходимости отвечать Арсения спасают несколько человек с длинными чехлами для одежды, вошедших в гримёрную. Белокурая девушка отделяется от общей группы работников, мило улыбается импровизаторам и подходит ближе. — Сергей Борисович, вот ваш костюм, — блондинка отдаёт упакованный для сохранности комплект одежды и шепчет мужчине на ухо: — Хотя вчерашний шёл вам больше. Кокетливо виляя бёдрами, девушка выходит из гримёрки. Очевидно, она уже успела увидеть Матвиенко «в костюме без костюма»… Сергей провожает её взглядом, а потом вскрывает чехол с одеждой, и вдруг со сдавленным смехом достаёт из кармана приготовленных для него брюк… женские трусы. Попова передёргивает от таких подробностей. Как безыскусно и пошло! И в какой же, интересно, литературе она такое вычитала? Когда все работники киностудии уходят, Арсений, наконец, может поделиться своим мнением: — Серьёзно? С костюмершей? — Ну слушай, хотя бы не с мужиком. Да и вообще, она очень… старательная. — О, боже, избавь меня от интимных подробностей! Напяливай уже свой костюм. И… спрячь, пожалуйста, этот чёртов трофей. — Чё, Антоха тебе таких не подсовывает? — К счастью, нет. Дверь гримёрки опять распахивается, входят Антон и Дима, и теперь весь квартет импровизаторов в сборе. Попов, которого раскрытая дверь застала за переодеванием, инстинктивно прикрывается, но этому уже никто не удивляется. — Чего я там и кому подсовываю? — интересуется Шастун, но внятного ответа не получает, поэтому присоединяется к общей суете приготовлений, звеня пряжкой ремня. На звяканье металла поворачивается только Арс, и этому тоже никто не удивляется. Мужчина заворожённо наблюдает за тем, как ремень резким движением вылетает из шлёвок и покорённым змеем сворачивается в антоновых руках. Попова прошибают болезненно-приятные воспоминания о том, как этот самый ремень когда-то связывал его руки, и теперь он чувствует ещё большую обиду на Шастуна. Они давно не делали ничего «эдакого», и неудовлетворённое желание скребёт кошками где-то внутри. Впрочем, Антон быстро оказывается защищён от буйной арсеньевской фантазии несколькими слоями мешковатой одежды. Хотя когда это кого-то останавливало? — Вы готовы, дети? — к ним заглядывает неуместно бодрый Добровольский. — Через минут пять впускаем зрителей, через десять — начинаем. — Да, капитан, — запоздало отвечает один только Шастун. Все остальные молчат, пока визажисты суетливо заканчивают наводить лоск. Перед самым выходом импровизаторы переглядываются наудачу и кучно вываливаются из-за кулис, начиная заново привыкать к шуму аплодисментов, крикам и яркому свету. И пусть они оказываются в давно знакомой заводи, трепет в груди всё тот же, что и впервые. Звучат приветствия, после — тёплый приём гостя, и наконец начинается настоящая импровизация. Первой в этот раз запускают «Новости» с бессменным ведущим в лице Попова. Актёров захлёстывает игра, и они словно попадают в другой мир, в котором на полную мощность начинает работать смекалка и отключается всё остальное… ну, или почти всё. — Пара рассталась из-за того, что была превышена скорость… в постели, как выяснили наши специалисты, — Арсений бросает выразительный взгляд на коллегу-соведущего. «Ты чё себе позволяешь? Мы же, блять, под камерой!», — Шасту приходится приложить немало усилий, чтобы не пнуть под стойкой своего уж слишком осмелевшего «коллегу». Годы работы на телевидении не проходят даром: им удаётся держать лицо и натягивать на него дежурные улыбки, однако толика неестественности всё же остаётся. Антон, который обычно целиком и полностью сыпится с Арсовых каламбуров, не отреагировал бы такой сухой улыбкой. Арсений не говорил бы с такой двусмысленной интонацией, вжившись в роль. Воздух между этими двумя практически искрит, и это становится хождением по лезвию. «Скорость ему, видите ли, не понравилась. Хочешь слоу-мо? Ты его получишь, Попов. Только, блять, попробуй свинтить после съёмок куда-нибудь, павлин неощипанный», — Шастун, раздражённо сжав челюсти, мысленно раскладывает Попова прямо на грёбаной новостной стойке, но вслух произносит другое: — …ещё тёпленький! Будешь пробовать? — импровизатор продолжает делать то, за что ему выдают зарплату: изображать загаданного персонажа, проведшего ночь в заброшенной психушке. — Нет, спасибо, я уже завтракал, — Арсений, в свою очередь, продолжает делать то, чего просит его задетое самолюбие: изображает из себя человека, который совершенно не обижен. — А вот завтракал ли ведущий спортивных новостей? Давайте узнаем прямо сейчас! Всё происходит ровно так, как предсказал Серёжа: Арс злится, это мешает ему отгадывать, что, в свою очередь, бесит мужчину ещё больше. Кнопка в форме мармеладного мишки и вовсе сбивает брюнета с толку, наводя на абсолютно неуместные ассоциации с членами, и воображение как назло подкидывает вместо правильных догадок картинки с голым Шастуном на облаке из сахарной ваты… Причём вообще тут сахар? В голове у Попова только одно осмысленное слово — пиздец. Оно же вертится и на языке у Антона. — А если Вы сейчас ошибётесь, я вас, — импровизатор тянет «э-э», и вдруг его осеняет: — Я вас ночевать к себе возьму сегодня! Ответ срывается с языка быстрее, чем Попов успевает его осознать: — Кстати о моём соведущем: он же просто… дурак. «И чё ты уставился на меня? Пиздец, Антон! Так, психушка, пустая тара… Думай, думай, думай!», — брюнет сбивается на нервный смех, вся эта ситуация — сюр, и ему стоит немалых усилий выдать хоть какую-то новую версию. С горем пополам удаётся угадать персонажа Позова, но дальше — хуже. Попов вместо того, чтобы назвать, наконец, кого загадали Шасту, стебёт того игрой слов про «Команды». Это выводит парня настолько, что он аж подскакивает на месте. Это удар ниже пояса! Наконец, до Арсения всё-таки доходит, кого изображает Антон, а вот роль Серёжи ему объясняют уже практически на пальцах. К счастью, во время следующих импровизационных игр командный дух поднимается: выходит смешно, а парни с именами на «а» остаются на дистанции и успевают немного остыть. Всё идёт хорошо ровно до того момента, пока Арсений во время «Дебатов» не получает стакан воды точнёшенько между глаз. Это буквально с полоборота выводит агрессию на прежний уровень, и мокрый и злой Попов огрызается ответным «плевком» в лицо. Стоит сказать, что он попадает в цель только потому, что вместо Позова представляет Шастуна. — В нашей партии всегда быстро! — всё не унимается Арс, и вещает он отнюдь не от лица представителя партии «Качество». Дима первым смекает название его партии, а после, пусть и в шутку, но на всю страну называет Арсения педиком, и теперь окатить его ледяной водой хочется не меньше, чем Антона. И мужчина делает это, отгадав, наконец, несчастную партию параллелепипедов.***
Никто не хочет попасть под горячую руку, а точнее под острый язык раздражённого Попова, и ещё меньше хочется иметь дело со злым Шастуном. Именно по этой причине гримёрка быстро пустеет, предусмотрительно щёлкает дверной замок, и два сгустка претензий в лице Арсения и Антона остаются наедине. От начальства понимающие друзья как-нибудь прикроют, поворчат и забудут, поэтому решить всё сейчас — это лучший вариант. — И как это, блять, понимать, Арс? — парень эмоционально всплёскивает руками и замирает, прижавшись плечом к стене возле Арсения, с большим трудом сдерживая желание накричать. — Что это вообще было? Ты не пробовал решать проблемы через рот? Ну, знаешь, когда два человека разговаривают. Словами, а не издёвками на публике! Ты не думал, что это может немножечко задевать? Ты не думал, что, блять, мой организм не стальной? Серьёзно, «превышение скорости»? Иногда Антону кажется, что он живёт с кактусом. Стоит кому-то задеть Арсения, как тот тут же выпускает иголки, которые потом приходится едва ли не из задницы вытаскивать. Однако сейчас Попов показательно не смотрит на собеседника и слушает абсолютно молча — одни только желваки на скулах играют. — Тебе сорок, блять, лет, а ты занимаешься вот этим всем… Ведёшь себя как сучливая барышня! Уж прости за нелицеприятное сравнение. И может хватит уже делать вид, что ты меня не слышишь? Повернись ко мне! — Заставь меня, — с вызовом бросает Попов, и его выразительная интонация будто бы спрашивает: «слабо?». — Пиздец, Арс. Нет, не слабо. Шумный выдох, резкое движение — и Антон впечатывает Попова в холод бетонной стены. Пальцы парня цепко хватают Арсения за подбородок и вынуждают смотреть в глаза, и от этого зрительного контакта по телу пробегает ток, а внизу живота теплеет. Вот оно — то, чего так Арсений желал: адреналин, дофамин, и экстаз от предвкушения. Брюнет подаётся было вперёд, желая получить больше тепла, но колено Антона упирается в его пах, а прижатая к груди рука не позволяет двинуться. Впрочем, Шаст прижимается к нему сам и накрывает рот партнёра ладонью, чётко давая понять, что высказываться надо было раньше. Брюнет нервно сглатывает, но не сопротивляется. — Слушай меня внимательно, Арсений, — горячее дыхание обжигает ухо; шёпот вкрадчивый, Антон нарочно неторопливо тянет паузы и гласные, в особенности — в имени. — Теперь ты будешь говорить мне сразу, если тебя что-то не устраивает. Сразу, ты понял меня? В ответ раздаётся нечленораздельное мычание — рот-то всё ещё зажат. — Сочту за согласие. А ещё… Впредь ты будешь внимательнее следить за словами, которые произносишь на всю, мать ее, студию. Иначе это будет иметь для тебя… последствия. Ясно? — мужчина кивает в ответ. — Хорошо. А теперь пора отвечать за сказанное сегодня. Это могло бы стать неловким, но Антон абсолютно серьёзен и сосредоточен настолько, что это подкупает. Под пристальным взглядом по спине бегут мурашки. Наконец, он отстраняется, и Арсений, ощутив свободу, получает возможность проявить инициативу: он гладит спину любовника, трётся твёрдым членом о его бедро и тихо скулит от остроты ощущений. Больше он ничего не успевает сделать — его вольность не остаётся безнаказанной. Знакомый лязг пряжки ремня вновь раздаётся в тишине — теперь руки Арсения оказываются скованы, и он абсолютно беспомощно прижимается спиной к стене, ощущая, как медленно сползает по ней вниз. И это оказывается очень кстати. Шаст пользуется этим и надавливает на плечи любовника, вынуждая того опуститься на колени полностью. Ох, теперь он может наслаждаться очаровательным взглядом синих глаз со своего любимого ракурса — снизу вверх. — Не выходи из образа грязной сучки, Арс. Бери в рот. Вопреки своим словам, Антон — хороший партнёр. Прежде чем позволить Арсению прикоснуться к себе, он щедро льёт на член съедобную смазку с ароматизаторами — всё-таки они не розами пахнут после нескольких часов съёмок. И только после этого позволяет себе грубо провести членом по приоткрытым губам, наслаждаясь своей властью, мягко шлёпнуть по ним головкой и наконец толкнуться внутрь. Тепло, влажность и ловкий язык заставляют пальцы на ногах подгибаться от удовольствия, но Антон держит непроницаемое выражение лица. — Старайся лучше, — парень запускает пальцы в тёмные локоны, тянет, фиксируя голову партнёра, и задаёт свой темп, буквально трахая его в рот. — Подумай над своим блядским поведением. Неожиданно Арсений издаёт низкий стон, настолько глухой и вибрирующий, будто бы это не он сейчас отсасывает, а ему. Если глаза — это зеркало души, тогда Антон готов поклясться, что в синих омутах он видит отражение неподдельного удовольствия. Это отзывается новой волной жара внизу живота, однако парень не позволяет себе потерять контроль. Не размениваясь на мелочи, Шаст мягко, но настойчиво направляет Арсения к ближайшей горизонтальной поверхности — туалетному столику с множеством круглых лампочек — и прижимает грудью к ней. Брюнет оказывается в несколько затруднительном положении: у него полностью спущены штаны, широко разведены ноги, а задница поднята кверху. Впрочем, с точки зрения Антона его мужчина выглядит сногсшибательно. Настолько, что разом хочется запечатлеть его в картинах, увековечить в стихах, скульптурах и вот всём таком возвышенном, в чём Антон не особо силён. Некоторое время он просто любуется открывшимся зрелищем, и плевать, что импровизаторы сотню раз видели друг друга в различных компрометирующих позах. Сейчас — другое, сейчас в паху сладко тянет, и колом стоящий член подёргивается вверх от нетерпения. Однако до главного блюда этого вечера ещё далеко. Хлёсткий удар — шлепок, ещё один, и ещё — Арсений сдавленно охает, зажимаясь и тут же подставляясь сильнее. Металл окольцованных пальцев придаёт остроты извращенному удовольствию. Порка заставляет румянец расцвести на щеках, а спустя ещё несколько крепких шлепков брюнет заливается краской до самых ушей. Между силой и частотой шлепков нет никакой закономерности, это держит в напряжении. Хочется больше, хочется ещё. Вдруг Арсений чувствует, как тёплое дыхание опаляет его бёдра сзади, а потом ойкает: — Ты чего кусаешься? — Попов оборачивается назад, насколько позволяет его положение, и вопросительно смотрит на своего мучителя. Ответом становится красноречивый и особенно хлёсткий удар по ягодицам, след от которого наверняка останется надолго. Антон определённо вошёл во вкус. Вопрос остаётся без ответа, а Шастун возвращается к начатому — вскоре на нежной коже арсовых бедёр начинают цвести засосы и остаются отметины от зубов. Медленно, но верно Антон поднимается выше к промежности. Прохладные капли смазки капают на светлую кожу ягодиц и медленно опускаются к ложбинке. Прикосновения становятся до дрожи нежными, когда парень собирает языком смазку, растёкшуюся между ягодицами. Арсений уже не стонет, а скулит, отчаянно выгибаясь навстречу и нечленораздельно умоляя сделать с ним уже хоть что-нибудь. — Что? Чётче, Арс. Давай, скажи вслух, чего же тебе так хочется, — лукаво предлагает верхний, меж тем, уже проникая внутрь партнёра одним пальцем. — Ох, блять… — брюнет выдерживает паузу, но всё-таки произносит: — Трахни меня уже. — Обязательно. Но чуть позже. Мы ведь совсем никуда не торопимся, верно? — фраза звучит издёвкой, и брюнет из вредности глотает стон и сжимается внутри, когда длинные пальцы Шастуна задевают простату. Неясно, сколько времени длится эта пытка, словно бы проходит бесконечность часов до того, как внутри оказывается четвёртый палец. Брюнет чувствует, что ноги вот-вот перестанут его держать. Мысли улетучиваются из головы, мир вокруг гаснет, всё его существо сосредоточено на одном лишь невыносимом желании кончить; в паху от возбуждения тянет уже почти болезненно, сердце бьётся бешено, а связанные запястья немеют от скованности. — Антон, — голос брюнета то сбивается на хрип, то дрожит, когда тот безуспешно пытается держать лицо, — Антон, пожалуйста. О, это именно то, что он хотел услышать. Импровизатор бросает беглый взгляд на часы и соглашается с тем, что им пора бы закругляться, ведь скоро приедет следующая съёмочная группа, и их уединение будет нарушено. Щедро смазанная головка замирает у дрожащего входа, а после медленно, но верно начинает раздвигать стенки и скрываться внутри. Антона этот процесс и ощущения от него завораживают всегда, до мурашек и пульсации внутри. Наконец, он входит почти наполовину и шумно выдыхает от тесноты и жара, а потом толкается до самого конца. Брюнет отзывается блаженным стоном, и приходится подхватить его под пояс, чтобы не дать арсовым ногам разъехаться окончательно. Их тела сталкиваются с пошлыми громкими шлепками, и бедный гримёрный столик глухо стучит, с каждой фрикцией ударяясь о стену. Антон задаёт резкий, размашистый темп, и попутно накрывает ладонью член Арсения. Он оттрахан пальцами и заведён до предела, поэтому синергия ощущений обрушивается лавиной. Движения внутри и снаружи восхитительно хороши и мучительно невыносимы... Их так много и так мало одновременно. Брюнет отчаянно всхлипывает и кончает от пары движений вдоль ствола; оргазм накрывает его настолько неожиданно и настолько сильно, что приходится укусить себя за руку, чтобы не закричать во весь голос. Он жмурится до звёздочек в глазах, скулит, изгибается змеёй и всё сильнее подаётся бёдрами назад, пытаясь сбавить темп движений, не потеряв сладостное чувство наполненности. Однако Шастун совершенно не замедляется, напротив, он резок и ещё далек от разрядки. — Ты… ещё не всё? — голос у Арсения сонливый, и сам он весь поплывший от нахлынувшего удовлетворения. — Нет, — отзывается Шаст кратко и по делу; его пальцы с силой впиваются в бока партнёра, он дышит тяжело и двигается всё ритмичней, пытаясь догнать волну ускользающего удовольствия. Ясность мыслей понемногу возвращается к Арсению, и теперь он осознает, насколько сильно у него затекло примерно всё, чувствует, как горят ягодицы и запястья. Но, чёрт возьми, ему было настолько охуенно, что все неудобства стоили того! Арсений качает бёдрами в такт и старается помочь верхнему. Стараниями обоих Шастун финиширует чуть позже, издав сдавленный стон. Он до красноты искусывает губы, вбиваясь внутрь последние несколько раз, и тугой комок возбуждения внутри, наконец, распадается. Становится так хорошо и легко, ликует каждая клеточка тела. Антон едва успевает вытащить, и горячая струя жидкости тут же обжигает спину Арсению. Брюнет забавно ёжится и привычно ворчит о том, что «фу, оно стекает», но, получив любовный укус за ягодицу и поцелуй чуть повыше, в очаровательную ямочку на пояснице, успокаивается. — Сейчас вытру, подожди немного. Где-то тут были влажные салфетки. — Какой ты иногда бываешь заботливый, — брюнет ёрничает, но его улыбка и интонация слишком мурчаще-довольные. — Может ещё и развяжешь меня? — Да не, мне так больше нравится. Ещё бы кляп в рот — и вообще идеально. — Эй! Себе в рот что-нибудь засунь, — Арсений не унимается даже тогда, когда его руки наконец освобождаются. — В следующий раз обязательно засуну. Давай лучше натягивай портки, щас по графику следующие съёмки начнут подготавливать. Пора валить! — Да. Но всё же шалость удалась! — с блаженной улыбкой восклицает брюнет и получает столь же тёплую улыбку в ответ: — Шалость удалась. Пока они одеваются, Арсения пробивает на счастливый и немного истерический смех. Так они и добираются до машины, заговорщически хихикая и стараясь не попадаться на глаза персоналу. Стыдно, но так хорошо! Совершать что-то неправильное вместе намного веселее, нежели в одиночку. Арсений светится, ему тепло: внутри, снаружи, в каждой клеточке тела — счастье. Он чувствует, что его принимают, чувствует, что любим. Ему хочется поделиться переполняющим грудную клетку светом, у него под рёбрами щемит от нежности и благодарности, и он лезет целоваться к Шастуну на каждом светофоре. Как бы случайно импровизаторы заезжают в небольшой китайский ресторанчик, чтобы пообедать, болтают без умолку, смеются, беззлобно поддевая друг друга. Это даётся так легко, как будто за одно утро в ссоре они успели соскучиться друг по другу. И верно, действительно успели, ведь любят друг друга со всеми недостатками и недопониманиями, со всеми причудами и странностями, любят не за, а просто потому что. И даже вопреки.