ХХХ

Я актер. Нет, вру. Я ХОТЕЛ стать актером. Настоящим. Выходить на сцену, играть роли, чужие жизни. А еще хотел танцевать. Очень хотел. Но вместо того, чтобы блистать на сцене и срывать овации, я снимаюсь в гейских порно-фильмах. Но в них я – звезда. С правом выбирать себе то подобие сюжета, по которому эти фильмы снимаются и партнеров. Жаль, что я не могу выбирать режиссера… Но сейчас я не хочу о нем говорить. Хочу о себе. Да, я эгоист. И я имею на это право. Мой век актера короток. И я хочу взять от этой жизни все, что могу. Забавно, но я никогда не был геем. Би – это мой максимум. И то, если парень был ну очень уж красивым. Или необычным. Но отношения все равно предпочитал заводить с девушками. Проще, удобнее, понятнее. И ты сверху ВСЕГДА. Но в последнее время у меня нет вообще никаких отношений. Пару раз ко мне пытались подбить клинья другие актеры, с которыми я снимался или трахался на камеру, но я всегда отшивал их. Потому что никогда не смешиваю работу и личную жизнь. Хотя… Нет, вот об этом точно нельзя думать. Мозги таким, как я, вообще вредно иметь: чем меньше думаешь, тем меньше презираешь себя и крепче спишь. Вот я и стараюсь не думать. Только о сиюминутных вопросах типа того, что надо бы не забыть купить жирный крем, а то от грима кожа стала сухой или о том, что сегодня предстоит большая работа, а я слишком устал. Знали бы мои родители, чем их чадо занимается в свободное от учебы время и как деньги зарабатывает… Это ведь я из-за них попал сюда, из-за денег. И из-за неуемного любопытства и бешеного желания все в жизни попробовать. Вообще в порно-бизнес меня привел друг детства Данька. Он иногда подрабатывал этим, когда ему не хватало денег на новую вечеринку или ремонт отцовской машины, разбитой им в очередной раз. Я как-то раз даже видел его за работой. Он всегда играл этаких мачо. Хотя с его внешностью жгучего красавчика это вообще труда не составляло. Да и на саму игру он не слишком задурялся. Трахал кого скажут, и уходил, получив свое удовольствие и кучу бабок. Мне казалось тогда, что это легко. Да это и было легко. Для него. А вот для меня… С моей ангельской внешностью, включающей в себя голубые глаза и милые, почти детские кудряшки… Спрос на меня был всегда. И заметили меня почти сразу. Говорят, наш продюсер Валера увидел первый фильм со мной у кого-то в гостях. И все. И я понимаю, что мне еще крупно повезло. Иначе так бы и снимался в дешевых порнушках, не имеющих смысла, кроме одного нескончаемого траха. А фильмы студии Валеры были на порядок выше. Никаких тебе снятых квартир, фонариков в лицо или причинные места; скрипучих кроватей и сыплющейся с потолка штукатурки. У Валеры были настоящие павильоны для съемки, профессиональный свет, гримеры и целый штат стилистов. И все актеры были, как на подбор. Ухоженные, красивые, подтянутые. Характерные. И я был одним из них. Но о том, что когда-то согласился на вскользь брошенное Данькой предложение и пошел с ним на свою первую съемку, я начал жалеть только недавно. А до той минуты я жил спокойно. Не сильно комплексовал по поводу своего способа зарабатывания денег, учился, веселился, снимался. Был то сверху, то снизу. Жил, как живется. А потом… Потом Валера решил, что он хочет чего-нибудь нового. Этим самым «новым» оказался режиссер. Молодой пацан, почти мой ровесник. Со странными, кошачьими глазами. И тяжелым, невыносимым взглядом. Помню, что первой моей мыслью, когда я его увидел, было что ему бы самому в этих фильмах сниматься. Гибкий, тонкий, нешаблонный – желающих полюбоваться на него нашлось бы немало. Вот только он был режиссером. Немного странным, но гениальным, как потом оказалось. Он сам писал сценарии к своим фильмам, сам выбирал актеров и сам же их и снимал. И наши мальчики взвыли. Потому что он требовал от них то, что они ему дать не могли. Ему нужны были игра, чувства. Он придумывал роли, которые были им не по зубам. А я… А я влюбился в него. Как последний придурок. Провожал его влюбленным взглядом и вздыхал, как сопливая школьница по своему кумиру. Смешно? Сначала я тоже думал, что все это просто бред и на самом деле ничего серьезного. А потом, когда попал в объектив его камеры во время нашего с ним первого совместного фильма, понял, что ни фига… Все серьезно. Сначала даже в ступор впал. Стоял и топтался на месте, как придурок. Стеснялся. Это я-то! Который никакими комплексами отродясь не страдал и к тому моменту уже больше года в этом бизнесе крутился. Имя успел себе сделать. Даже известным стать в определенных кругах. Сейчас уже и не вспомню, как заставил себя преодолеть все это. Только ощущение полной катастрофы осталось после тех съемок. Я даже фильм тот просмотреть не могу. Как представлю себе, что там увижу… Да, собственно, не только тот фильм. Но и парочку последующих – тоже. Это сейчас я перед ним, наоборот, изгибаюсь и стону так, что мои партнеры вешаются от преждевременного оргазма. А он… Ни тогда меня не видел, ни сейчас не видит. В смысле, я для него только актер. Модель для съемок. Не человек, не парень. Просто одушевленное нечто, которое красиво трахается. Я даже пару раз порывался уйти совсем, благо, что финансовое положение выправилось. Но как представлю, что не увижу его больше и не услышу, как томно он тянет «Сааашаа»… Так мысли об уходе сами собой из головы вылетают. Лучше бы он презирал меня. Так бы хоть не смотрел, как на пустое место. Хотя нет, я снова вру. Иногда он смотрит на меня совсем по-другому. Когда между нами камера, он видит только меня. По крайней мере, я надеюсь на это. Потому что мысль о том, что в те минуты он видит только моего героя, мне не нравится. Забавно, но до встречи с этим типом, которого в своих мыслях я всегда называю ласково «Антоша», а на людях – только «Антон Олегович», я всегда считал, что выражение «сердце болит» - всего лишь фигура речи. Но оно действительно болит. Все время. Ноет. Но сегодня я почти готов кричать. Антон… Сегодня он… такой красивый. И холодный. Будто замороженный. Говорит скупо, сквозь зубы. И смотрит так, словно я прозрачный. Ненавижу. Знал бы он, как я хочу рядом с ним быть. Узнать его хоть чуть-чуть. А то в последнее время мне все больше кажется, что он такой из-за того, что в его жизни что-то произошло. Что-то очень и очень нехорошее. Нет-нет, даже думать об этом не буду. Не хватало только еще, чтобы его и без того таинственный образ еще и романтическими нотками темного и горестного прошлого обзавелся. Мне и того, что есть, с головой хватит, чтобы свихнуться. Выкидываю давно потухшую сигарету и тянусь за новой. Рядом тут же вырастает Игорь – мой сегодняшний партнер. Хороший, в общем-то, парень, вот только занудный немного. - Алекс, может, хватит дымить? – у него недовольный голосок. Значит, сегодня разыгрывает из себя обиженную приму. – Опять от тебя сегодня, как от пепельницы пахнуть будет. - А не пошел бы ты на хрен? – отшиваю его сразу и грубо. – Я же молчу, когда от тебя перегарищем несет. Он дергается, но уходит молча. Знает, что я прав. И что наезжает на меня он из чистой природной вредности: перед съемкой я всегда если не чищу зубы, то полощу рот обязательно. Съемка. Она начнется через полчаса. А это значит, что мне надо отрывать свою задницу от подоконника и тащиться к гримерам, парикмахерам и прочим стилистам. С сожалением расстаюсь с сигаретой, сползаю на пол, опускаю голову и, завернув по дороге в туалет, иду к гримеркам. Киваю женщине с усталыми глазами и циничной улыбкой, сажусь в кресло и закрываю глаза. Мысли сами собой возвращаются к Антону. А у меня даже нет сил сопротивляться им. Вот что за блядство, а? Ну что я в нем нашел? Ведь никогда в парней не влюблялся. А тут на тебе… - Саш? Саша, ты что, уснул? Открываю глаза и недовольно смотрю в зеркало на гримершу: - Уже? Та только пожимает плечами: - Антон распорядился сегодня вас сильно не «штукатурить». Скриплю зубами и встаю. Ненавижу, когда кто-то ЕГО зовет Антоном. Не знаю почему. Ненавижу и все. Убить готов. - Спасибо, - бурчу себе под нос и иду на площадку. Все, работа началась. **** - Стоп! – голос режиссера обрушивается, как лавина с гор. Я утыкаюсь носом в подушку и рычу, уже даже не пытаясь сдержаться. Дикое желание кое-кого побить головой об стену просто с ума сводит. И этот «кое-кто» сейчас сидит на кровати рядом со мной и пытается что-то промямлить в свое оправдание. - Игорь… - Антон подходит к нам в который раз за этот съемочный день. Не знаю, как он еще держится. Я вот давно бы прибил такого актера. Хотя какой из Игоря актер… Причиндалами своими потрясти красиво он еще может. А вот чтобы настоящие чувства сыграть… А Антону именно они нужны. Чтобы мы с Игорем не просто трахались, а любовью занимались: у нас же с ним по сценарию типа последний секс перед долгим расставанием. Сопливо, конечно, но это всяко лучше, чем вообще без сюжета. Ко мне претензий нет. А вот Игорь… Антон из-за его «деревянной» игры уже четвертый раз за сегодня съемку останавливает. Шум нарастает, и я рискую высунуть нос из подушки, дабы оглядеться, что вообще происходит. И застываю с открытым ртом, чувствуя себя полным дауном. - Б****, Игорь, сколько можно?! – Антон матерится. Значит, его все это нереально достало. Обычно его очень трудно вывести из себя. – Неужели это так трудно представить себе, что ты вот сейчас с человеком, которого любишь и видишь последний раз в своей жизни. Последний, понимаешь?! И все, завтра он уедет, и ты его никогда в жизни не увидишь! - Ну не могу я! – Игорь готов убить стоящего перед ним хрупкого парня. – Не знаю я, как это играть!! Кажется, я слышу, как Антон скрипит зубами. Ого… А потом его взгляд падает на меня. И я замираю, как кролик перед удавом. Секундная тишина, а потом он вдруг бросает: - Смотри. И учись. И идет ко мне. Что? ЧТО?! НЕТ!! Не скатываюсь с кровати только потому, что тело меня не слушается. А ОН все ближе. Я с силой зажмуриваюсь, словно это поможет. Идиот. Кровать проседает, я чувствую, как тепло чужого тела касается моей обнаженной кожи, и я судорожно выдыхаю. Сердце колотится где-то в горле, а сознание тонет в волнах паники. Антон, Антон… Это же он. ОН касается сейчас меня. ОН… А потом… К обнаженному плечу прижимаются мягкие теплые губы. И я умираю. А когда воскресаю вновь, то не чувствую больше страха и волнения. Только желание ответить. Взять все, что моя странная жизнь готова мне дать. Пусть даже это все игра на несколько минут. Я запомню эти мгновения. Я медленно поднимаю ресницы. И тону в его глазах. Странно, а мне всегда казалось, что они другого цвета. А они серые. Прозрачные. Красивые. Теплые. Где-то на краю сознания бьется мысль о том, что все это игра, хорошо сыгранная роль. Но я даже не думаю об этом: и без этого успею сойти с ума. А Антон все смотрит на меня. Ласково. Нежно. С такой тоской на тонком лице. И я не могу оторвать от него взгляда. Я знаю, что ТАК близко не увижу его больше никогда. И поэтому сейчас неприкрыто любуюсь им. Запоминаю каждую черточку. Каждую ресничку. Плевать. Все спишут на хорошую игру. Волшебство кончается внезапно и грубо. Врывается потрясенным «охренеть!» Игоря, и мы с Антоном оба отводим глаза в стороны. Я закусываю губу, чтобы не завопить от разочарования, а Антон поворачивается к Игорю: - Теперь ты понял, что я хочу от тебя? Игорь зачарованно кивает, делает шаг вперед, но его останавливает холодный голос Валеры, появившегося неизвестно откуда: - Нет. Антош, думаю, лучше, чем ты, эту роль не сыграет никто. У меня сердце проваливается в желудок, а Антон ощутимо вздрагивает: - Нет, это невозможно. У нас отснят почти весь материал. Валера только сдвигает брови: - Перепишешь сценарий. И смонтируешь фильм по-другому. Если понадобится, отснимите недостающие кадры. - Но я… - Только эту сцену. Только одну эту сцену. С тобой. Антон, я ХОЧУ, чтобы эта сцена была в фильме. И не собираюсь спорить по этому поводу. Взгляд Антона панически мечется по павильону, а я отворачиваюсь, кусая губы. Внутри борются два разных желания, и меня просто разрывает. Я так хочу Антона… И вот выпал шанс его получить. А с другой стороны… Я не хочу, чтобы жизнь порно-актера хоть как-то коснулась его, запятнала. Пока он стоит по другую сторону камеры, вся эта грязь словно и не касается его. Но… - Антон?.. – Валера мягко напоминает о себе. - Хорошо, - мой любимый режиссер отвечает сквозь зубы. И мне даже не нужно поворачиваться, чтобы увидеть, как сжаты в полоску сейчас его губы и сужены кошачьи глаза. – Пусть останутся только оператор и осветитель. Я резко выдыхаю, и тут же чувствую, как касаются моего плеча теплые пальцы: - Саш, ты как? Я поворачиваюсь и улыбаюсь: - Все хорошо. Конечно, хорошо! Ведь Антон в первый раз обратился ко мне просто так. Именно ко мне, к человеку, парню. Вот только… взгляд у него убийственный. Словно это я во всем виноват. И как можно быть таким противоречивым? Но пока я раздумывал на философские темы, из павильона ушли все, кроме оператора, осветителя и Валеры. Меня окружающая обстановка ничуть не напрягает, а вот Антона… Он нервничает. Но нервы у моего любимого и правда железные – только по тому, как сжаты его губы, можно догадаться о том, что он чувствует себя не совсем уютно. Его взгляд скользит по павильону, нигде не задерживаясь, а потом вдруг останавливается на мне. И что-то случается. Словно мир выключили. И я снова тону в его глазах. А он… Он смотрит только на меня. Мягко, нежно. С тоской и болью. И я, как загипнотизированный, тянусь к нему. Забыв о том, кто я и где я. Что это всего лишь фильм и его актерская игра. Для меня в целом мире есть только он. Когда я беру в руку его пальцы, он тихо, на грани слышимости, выдыхает. Медлит немного, а потом сжимает мои пальцы в ответ. И я улыбаюсь. Так, как давно не улыбался никому. Искренне, тепло, чуть стесняясь. И тяну Антона на себя. Он послушно приседает рядом со мной на кровать. Я придвигаюсь ближе и застываю в миллиметре от его приоткрывшихся губ, лаская взглядом тонкое, красивое лицо. Наши дыхания смешиваются, но мы оба медлим. Словно боимся сделать первый шаг. А потом я, не в состоянии больше находиться так близко к нему и не касаться, шепчу его имя. Умоляя. И он, словно только этого и ждал, подается вперед, закрывая глаза. И я умираю под лаской его губ. Мягких, нежных, безумно сладких. Таю, как снежок под жарким южным солнцем. А когда этот невероятный и упоительный поцелуй превращается в жесткий, требовательный, я не выдерживаю и стону. Он отшатывается, словно испугавшись, но меня уже не остановить. И теперь уже я его целую. Жадно, глубоко, вызывая ответную дрожь. Мои руки зарываются в его волосы, забираются под легкую летнюю майку, лаская и изучая напряженное тело. Заставляя его расслабиться. В этой игре веду я, и он с этим соглашается, позволяет мне уложить себя на кровать и ласкать, ласкать, ласкать… А я, как безумный, выцеловываю каждую родинку, вылизываю темные, напряженные сосочки, вырывая у него сдавленные стоны. Я раздеваю его, а он, закрыв глаза, перебирает мои волосы, царапает плечи и выгибает спину, подставляясь под мои ласки. Красивый до слез, возбужденный, дрожащий… Он – МОЙ. Пусть всего лишь на эти минуты, но он мой. Я никогда ни с кем не был так нежен и осторожен, как с ним. Никого и никогда я так не готовил к своему вторжению. Прислушиваясь к каждому его вздоху, его телу. Но и никого до него я так не хотел. И когда я в него вхожу, мне кажется, что я умираю. От истинно райского блаженства. От мысли, что сейчас в моих руках тот, кого я люблю. Я двигаюсь в нем мягко, неторопливо, но глубоко, заполняя его собой целиком. А он дрожит, кусает опухшие губы и подается навстречу каждому моему движению. А я просто люблю его. И признаюсь ему в этом каждым своим движением, каждой лаской, каждым нежным словечком. Бедные его маленькие ушки… Я то целую, то вылизываю их. То шепчу что-то глупое и сопливое. А он только улыбается кончиками губ. И я снова и снова пытаюсь поймать эту мимолетную улыбку, целуя его. Но каждый раз она ускользает от меня. Мое удовольствие не такое, как обычно. Нет слепящих солнечных взрывов под веками, выгнутых аркой тел. Да и мои пальцы не сжимают судорожно узкие бедра, а нежно придерживают их. Я всего лишь глухо стону, содрогаясь в оргазме. А еще почему-то плачу. И когда все заканчивается, и я аккуратно покидаю его тело, то ложусь рядом. Тянусь к нему, обнимаю и затихаю, посылая весь мир подальше. К черту… Все к черту. - Стоп! Снято! – это Валера. От его громкого голоса я морщусь, но только сильнее прижимаю Антона к себе. – Это просто потрясающе, мальчики! Я закрываю глаза и улыбаюсь: Антон даже не пытается выбраться из моих объятий. Так что весь мир действительно идет к черту… **** На улице дождь. Противная мелкая морось, от которой не спасают ни зонт, ни поднятый воротник. Но мне впервые все равно. Я выхожу из студии и подставляю горящее лицо навстречу прохладной влаге. Мне хорошо и плохо одновременно. И первый раз за все это время хочется разреветься, как в детстве. Но… Но. За спиной раздается стук двери, но я даже не оборачиваюсь. Кто бы не вышел из студии, я надеюсь, что он пройдет мимо меня молча и не задавая глупых вопросов. Но… - Саша… Ты очень занят? Это Антон, и я в очередной раз изображаю из себя истукана. На то, чтобы его вопрос дошел до моего сознания, понадобилось почти десять секунд. - Нет, - мой ответ не потрясает воображение своей изощренностью, но на большее я сейчас все равно не способен. - Тогда, может, составишь мне компанию? Я хочу выпить кофе вон в том кафе, - он указывает куда-то, я автоматически прослеживаю его взгляд, а потом снова поворачиваюсь к нему. И не могу сдержать нежной улыбки. Он сейчас такой… беззащитный. В нелепой, явно большой ему куртке с капюшоном, и капельками дождя на лице. Он ловит мою улыбку, сначала пытается хмуриться, а потом вдруг тихо смеется. И я вдруг осознаю, что никогда до этой минуты не слышал, как он смеется. И на душе вдруг становится тепло и солнечно. - Конечно, я как раз собирался зайти куда-нибудь, - беззастенчиво вру я. А он делает вид, что поверил мне. А дальше мы вместе идем к кафе, старательно обходя лужи и пытаясь увернуться от потоков воды, которыми нас пытаются окатить проезжающие мимо машины. Мы шутим, смеемся, синхронно материмся. Но когда добираемся до кафе и усаживаемся за столик, вдруг повисает неловкая, тяжелая тишина. Я вспоминаю весь сегодняшний день, и мне становится стыдно. Боясь поднять на него глаза, ковыряюсь в тарелке. И вдруг он тихо-тихо говорит: - Саша… Тебе нужно уходить из этого всего. Не знаю, что тебя привело в этот бизнес, но сейчас тебе нужно уходить. Я вскидываю на него глаза, но он опускает свои. И не дождавшись от меня ответа, продолжает: - Сейчас ты молод, красив. Но я слишком хорошо знаю, как заканчивают порно-актеры. Алкоголь, наркотики, беспорядочные связи и жесткая ломка. Выживают единицы. Я не хочу, чтобы ты стал таким, Саша. Антон замолкает, упорно не желая смотреть на меня. А у меня на языке вертится только один вопрос. Я… знаю. Все это знаю. Но именно ОН держит меня здесь. - Почему ты так заботишься обо мне? – голос не желает меня слушаться, но я все равно упрямее. И вреднее. – Раньше ты еле замечал меня. - Раньше… - он все ниже опускает голову. – Раньше я не думал, что ты можешь что-то чувствовать ко мне. И я застываю. КАК?! ГДЕ я выдал себя?! Он вскидывает на меня взгляд и, мягко улыбаясь, говорит: - Я это почувствовал. Можно сыграть лицом. Но тело врать не умеет. Моя очередь отводить глаза: - Ты прав, - говорю еле слышно и тянусь за сигаретой. Только бы не сказать то, о чем потом пожалею. Но удержаться не могу. – Я люблю тебя, - прикусываю язык, но он все равно догадывается: - И ты все еще здесь из-за меня? – в его кошачьих глазах вина. - Да, - не хочу врать. - Я так и думал, - он слабо улыбается. - Именно поэтому ты просил меня уйти, да? Он молчит, а я не смею прерывать его молчание. Мне кажется… А потом Антона прорывает: - Когда-то я тоже был на твоем месте, - выдыхает он, и я просто каменею. – Правда, мне повезло меньше, и на пути не попался такой, как Валера. Я просто отрабатывал долг. И еще считал, что мне повезло, что я всего лишь снимаюсь в порнушках, а не работаю в борделе. Все заработанные деньги, минуя меня, сразу же шли в уплату долга. Знаешь, я не очень люблю вспоминать ту жизнь. Да и не помню почти ничего. Только свое желание. Я никогда не испытывал иллюзий на счет своего будущего. Поэтому и желание у меня было простое – сниматься в фильмах, в которых было бы что-то еще, кроме траха. Но… чувства никому не нужны. Так я думал до встречи с Валерой. Но он… Знаешь, сейчас я даже не скажу, откуда у меня появилось желание пооткровенничать с совершенно незнакомым мне человеком, случайно оказавшимся моим соседом за столиком в забитом до отказа кафе. Но я рассказал ему все и о своей жизни, и о своем желании. А через два дня он выкупил меня. Отдал мой долг и забрал с собой. Оплатил режиссерские курсы и вот я здесь. Снимаю «голубую» эротику для старых или просто одиноких геев, которым не посчастливилось в жизни найти себе пару. Я показываю им чувства, и они плачут. Звучит, как бред, правда? – он слабо, беззащитно улыбается, и я тянусь к нему. Накрываю его руку своей и осторожно сжимаю пальцы: - Нет. Я все понимаю. Но почему я? Антон закусывает губу, а потом тихо выдыхает: - Потому что ты мне нравишься. Очень нравишься. И все. Мир в очередной раз выключают. И я не могу ничего с собой сделать – только счастливо, совершенно по-идиотски улыбаюсь. А потом мы вместе идем куда-то. Я крепко держу его за руку и чувствую себя самым счастливым человеком на свете. Пусть пока он не любит меня – я сделаю все, чтобы зажечь в нем это чувство. А когда оно разгорится ярким пламенем и сожжет меня, я воскресну из пепла, как тот феникс. Уйду из этого бизнеса, возьмусь наконец за учебу. И рядом со мной будет мой маленький, хрупкий мальчик с нежным лицом и хищным разрезом глаз. Но я навсегда останусь благодарен фильмам с пометкой «ХХХ». Ведь этот грязный мир дал мне Антона…