Дело чести

Мелло, его руки. Руки, которые прикасаются мягко, нежно, любя, и тогда Нэйт не боится. Тёплые, знакомые, бóльше, чем у него ровно в два раза. Эти руки были в Вамми- а потом ещё несколько раз за его пределами. Но они появляются редко. Редко. И прикасаются совсем мало. Могут и не прикасаться вовсе, просто уйти. Ниа никогда не признается ни себе, ни другим, что он хочет, чтоб руки появлялись чаще. Чтобы Мелло не уходил. Но... Сегодня Мелло пришёл. По тому что сегодня они проворачивают важнейшую операцию по поимке Киры. Важнейшую и сложнейшую хотя бы потому, что Ниа выходит из офиса. Надолго! Мелло на взводе– стучит ручками, кубиками Рубика, каблуками, игральными кубиками, пазлинками, спичками, под худой конец, ногтями. Для него это нормально– бесится и играть своими и чужими нервами ровно до момента начала операции. Ниа не мешает ему токсично цепляться за Линдер, которая в свою очередь по старой дружбе отшучивается на нём, без конца хрустеть пальцами, собирать его ( ! ) кубики и ломать их, вести себя, как только позволит ему совесть. У Ниа на такие вещи просто стальные нервы, но всему есть предел. Поэтому, когда Мелло роняет очередной кубик на пол, при этом кусочки его разлетаются по комнате, Ниа старается намекнуть, что Кель уже достал. –Мелло, будь так любезен, выложи из своих рук все хрупкие нужные мне предметы. Ты так скоро весь офис разгромишь.– Да, звучит достаточно мягко для прозвучавшего в голове "достал". Мелло не отвечает, но действительно откладывает всё вещи, скрещая руки на груди. Обсуждение плана продолжается. Пока Лестер объясняет подробности каждого действия, Мелло заводит свои следующую игру– изображать статую. Для него полезно, потому, что выходит у него плохо. Но спустя какую-то часть рассказа Ниа действительно понимает, что Мелло неподвижен. Словно почувствовав мимолетное восхищение партнёра, Кель отвисает и начинает смотреть на него. Прямо в глаза. Конечно, между ними не было ничего такого, что можно назвать... У них нет неприязни, или, по крайней мере, её не чувствует Ниа, но дальше их работы, общение, как правило, не заходит. Может, у них просто нет времени, ведь вычислить Киру нужно в кратчайшие сроки, все агенты работают без выходных. И всё равно, Ниа помнит всё, помнит, и тем самым не даёт забыть и Мелло, помнит каждое мгновение, проведённое в детстве вместе, а у них ведь их было так много. И сейчас он пытается передать одним взглядом эту мысль, которая возникла у него в голове, и может, у него это удаётся, потому, что Мелло внезапно кладёт ему руку на... бедро чуть выше колена, и отворачивается. Для Линдер этот жест не остаётся незамеченным, но она молчит. Ниа аккуратно стряхивает руку, демонстративно закидывая ногу на ногу. Обсуждение заканчивается. Ниа решает подвести итоги. –Я надеюсь, что каждый присутствующий хорошо понял, в чем заключается его задача,–Проговаривает он,– Накануне я связался с местным штабом полиции, и на своих правах попросил ни в коем случае не останавливать и никак не трогать ни одного участника. В особенности – Ниа делает паузу, концентрируя внимание присутствующих,– В особенности Мэтта и Мелло. С ними я позже обговорю правила их безопасности. Всё свободны. Всё молча выходят, Мэтт, тоже изображавший статую, так же отвисает и подсаживается к нам. –Так что нам нужно делать, дабы обеспечивать себе безопасность?– Спрашивает он ехидно, передразнивая с последнего слова. Мелло же наоборот, максимально серьёзен. –Мэтт, это не смешно. Вы, как члены мафии являетесь преступниками. Вас застрелят первыми. Дживайс не признавая серьёзности слов "младшенького", снова усмехается. –Ниа, ты явно нам не доверяешь. Сколько раз мы ускользали от полиции, почему на этот раз не сможем? –Может, на этот раз и не сможете. У меня был конечно, список всего самого важного, о чем стоит упомянуть, прежде чем мы отправимся, но я так чувствую, вы в том не нуждаетесь,– Сварливо отзывается Ниа, мысленно ища поддержку в Мелло. Что он там, реально в камень превратился? Мэтт фыркает. –Нет, это удивительно! Мелло, слыхал? Ему бы только перестраховался, удивительно! –Так что ты хотел нам рассказать?– Наконец подаёт голос он, игнорируя друга. Упомянутый друг обижается на секунду, но потом и сам становится серьёзен. –Ну, во первых, я уже давно взломал полицию,– Признается Ниа. Мэтт весело пожимает руку, со словами "Я знал, что ты сможешь, горжусь тобой, сынок!", а Мелло ужасается этому в спокойной фразе– "Ты хоть понимаешь, как это опасно?", которая, в прочем, остаётся незамеченной. –И по этому я уже знаю примерный план их действий,– Продолжает Ниа, надеясь, что на этом цирк закончился. –А они будут действовать? –Конечно. Вся полиция подчинена Кире. Именно по этому я и рассказал им о вас. Мэтт лицом изображает слово "Не понял?", но основная часть клоунизма уже прекратилась. –Всё разговоры записываются, а это значит, что на случай их неподчинения у нас будут доказательства, что мы их предупреждали. Они не могут нас ослушаися, мы сотрудничаем со многими. –Значит, это как неисполнение завещания? На случай наших смертей ты получишь обвинения полиции? –Да. Я, как лицо, заручившееся поддержкой сверху, смогу обвинить полицию в подчинении Кире. Ведь он уже давно взломал их так же. –Хоть какая то радость на том свете,– Справедливо вставляет Мэтт. Мелло хмурится. –Но ведь не зря говорят, что на поле боя может случится разное. Вот убьют меня, и что?– Мелло наклоняется ближе,– Обвинят они не полицейских, а какую-нибудь Линдер! Ниа обречённо вздыхает, глядя на Мелло, как на идиота, и Мэтт, весело смеясь, поясняет: –Полицейские пули помеченны их гербом, старина. –И хоть они не знают ваших имён, они знают, как вы выглядите примерно,– Продолжает Ниа. Всё у этих дурачков не как у людей,– Но! Обмануть их я тоже не имею права. Они знают настоящие данные. –Хочешь сказать, что мы..? –Будете отличаться. Оденетесь как всегда,– Заканчивает Ниа. Мэтт оскорбленно фыркает. Устанавливается тишина, в которой мальчики переваривают услышанное. Ниа нервно теребит волосы. –Но... Это ведь может сработать и как обмен. Если нас убьют, ты лишь обвинишь полицию. Это не выйгрышный ход, а лишь страховка, которая может оборваться,–Заключает Мелло. Ниа представляет, как по верёвками на отвесной скале они идут к своей цели. Но верёвка рвётся, и Михаэль, знакомый всём как Мелло, и Майл, известный как Мэтт, срываются, и не успев даже закричать, летят вниз... Верёвка рвётся дальше... –Да. Об этом не знает никто из наших. Лишь мы втроём против полиции и Ягами Лайта. Но вы не должны забывать о том, что это сработает и при малейшем ранении. –Так это он– Кира?– Спрашивает Мелло. –Со стопроцентной вероятностью. *** Старый ангар посреди пустоши и заводских зданий, трубы и редкие рабочие. Всё серое, кошмарно серое. Ниа чувствует себя одним белым пятнышком посреди унылого мира. Белым, конечно, не потому, что считает себя идеальным. Небо, трава и воздух, всё однотонно, и серо, и ужасно. Ниа хочется скорее забрался в машину, но не желает расставаися с друзьями. –Ниа, свяжись с нами, если что,– Говорит Линдер и обнимает на прощание. Ниа прижимается к ней, теперь чувствуя себя карликом,– Пока, удачи. –Это вам удачи, Халле. Всё. Она уходит с агентами. Остаются Мелло и Мэтт. Всё молчат, видимо, не в силах выдавить из себя что-то умное, прощаясь на всякий последний случай. Смотрят себе под ноги, запоминая ещё живые глаза. Давно, очень давно каждый поклялся себе никогда не вспоминать то, что было раньше, в детстве, потом нарушил эту клятву и воссоединился с друзьями. Даже Мэтт молчит, не придаваясь радостям Шакала*, изображая, а может и вправду испытывая грусть. –Вы, ребята... Я не думаю, что смогу сделать что то для вас такое... Но я буду стараться... Тишина. Ниа не знает, что сейчас сморозил. Остальные молчат, не спрашивая о содержании этого странного предложения. –Берегись сам, Нэйт,– Подытоживает своё молчание Мэтт, заставляя вздрогнуть Ривера– настоящее имя было чем-то слишком личным и почти забытым. Посчитав, что это всё, что он только в силах сказать, Мэтт "отчаливает". Ниа берут за руку. И обнимают. В каком-то трансе он понимает, что Мелло стоит на коленях. В детстве он никогда не опускался до такого, хоть тогда их рост не был так сильно различен. –Только попробуй не уследить. Ты слишком гениален, что бы умирать,– Мелло шепчет на ухо, перехватывая ладони так, что и в правду видна разница: белая маленькая ладошка и рядом с ней мужская твёрдая ладонь. Мелло тоже смотрит на руки и продолжает шептать,– Ты так хорошо знаешь, что значит гордость. Разве она позволит тебе умереть от руки этого поганца? Руки Киры? –И ты. Разве мы переросли соревнования? Это наша последнее состязание, ты сам так сказал. Ты не можешь уступить мне. Почувствуй себя ребёнком снова!– Ниа переходит почти на крик, вырывая свою руку из ладоней Мелло, и вбивая её в живот "противнику". Кубики пресса. Ниа убирает руку. –Не кричи,– С почти материнской манерой произносии Мелло игладит его по голове. –Убрал руки! Пока. Ниа отталкивает от себя Мелло, отворачиваясь. Он не любит, когда из него делают ребёнка. И всё об этом прекрасно знают! Ниа забирается в машину, захлопывает дверцу, заводит размещённую здесь аппаратуру. Камеры включаются. Всё пусто. На часах 13:00. Встреча через час, у них пока есть время. Ниа глядит чуть затоптанную дорожку, на которой уже нет Мелло, и вдруг понимает, что остался один. *** По прошествии ровно половины часа наконец появляется "L " со свитой в три человека: это двое мужчин и совсем молодой паренек. И он. Кира со стопроцентной вероятностью. Высокий, уверенный, подтянутый. Только вот... –Они появились, ждите их совсем скоро. –Всё в норме? Камеры работают?–Волнуется Халле в рацию. Через шум на фоне Ниа почти слышит напряжение агентов. –Всё хорошо,– Отвечает он сдержанно и вешает трубку с ощущением неподдельной гордости за собственную команду. Группа других, чужих агентов пересекает заросли вокруг ангара, проходит по скомканой тропе и наконец виднеются на камерах. Игра началась. –Я Ниа,– Тихо отвечает Линдер. Настоящему Ниа становится смешно, хотя веселье это получается достаточно нервным. Отправить Халле на роль гения-ненавистника Киры всё таки было хорошей идеей, хоть он не сразу осознал это. Ниа вовсе не боится– наоборот, ему самому хотелось бы встретиться с противником лицом к лицу, но учитывая полицию, преимущество Киры, всё же стоит поостеречься. Мелло и Линдер захотели этого. –Мы ждём человека, который совсем скоро явится к нам. –Почему? Кого ты ждёшь, Ниа?– Усмехается двойник Детектива, поправляя очки. Ривер даже начинает сомневаться, что это настоящий сумасшедший убийца–такой занудный скучный человек просто не может быть тем достойным противником, каким его считал он. Ниа видит, как по дорожке идёт ещё один человек. Серы пиджак, рыжеватые волосы. Тоже молодой. Ниа успевает подать сигнал Линдер прежде, чем понимает, что человек направляется к его машине. Обходит всю, трогает стекла, пытаясь заглянуть. У Ниа почти наступает паника, схватывает за горло, подчиняет тело и разум ступору. Аппаратура перестаёт работать, лагает и замирает. Даже сигнал на камерах прерывается, и речь Линды обрывается. В тишине Ниа почти плачет, понимая, что ничего, совсем ничего не может сделать. – Черт, работай, давай... Халле! Халле, меня слышно? Пришли кого ни будь! У нас же есть люди в машинах, свяжись...– Ниа замолкает, понимая, что и наушники не работают,– Срочно, Халле... Мелло...– Он переключается на наушники последнего, понимая, что руки ужасно трясутся. Ему даже не с первого раза удаётся позвонить,– Мелло, Мелло, пришлите кого ни будь, мне сейчас стекла выбь... Выбьют! Связи нет. Дальше Мэтт. –Мэтт, меня слышно? Срочно... Связи нет ни с кем. Человек снаружи снова возвращается, наклоняется к окну и смотрит. И хоть Ниа знает, что его не видно, замирает в безмолвном страхе. Человек дико улыбается, глядя в его глаза. –Пожалуйста, ответьте... Звон бьющегося стекла и смех. Ниа не успевает даже вскрикнуть– его поднимают за шиворот и придушивают. Осколки стекла застревают в щеках, легко разрезая, словно ножницами тонкую бумагу, его кожу. Он бьёт ногами и стукается, разбивая приборы, пытаясь крикнуть или хотя бы вздохнуть, на секунду его отпускают, и он мешком валиться на руль. Дверь открывают, и когда он соображает, что нужно отбиваться, снова вокруг всё темнеет... *** Когда от Ниа не приходит сигнал, а полицейских уже слышно, Халле начинает волновался не на шутку. В них начинают стрелять, и тогда засадное подкрепление в виде Мелло и Мэтта с удвоеной их яростью начинают стрелять тоже. Становится очень громко, и кажется, происходит несколько взрывов. Уши закладывает, и на какое-то время не слышно ничего. Всё куда то бегут, и Линдер старается влится в эту громкую перестрелку. Полицейские, появившиеся словно из не откуда кричат сдаться, поднять руки в воздух, но кто их слушает, этих рабов нового Бога? В дыму непонятно откуда взявшихся шашек никого не видно, а выстрелы продолжают стучать, пролетая жёлтыми кометами. В попытках хоть кого-то разобрать, Линдер встаёт, заслонив голову руками. Она не стреляет, и скорее всего, не стреляют и остальные агенты, тщетно пытаясь найти Киру. Вдруг Линдер попадают в ногу, и бежать становится труднее. Она чувствует, как чья-то рука насильно впихивает её на уже знакомый мотоцикл, и это оказывается Мэтт. Она обхватывает достаточно тощее тело впереди руками, и они трогаются. Как этот гений едет на высокой скорости по ангару, ни в кого не врезаясь, попутно подстреливая полицейских, она не понимает. Впереди, а потом уже сзади бегут Джовани, Мелло и Лестер, отбиваясь вовсю. Оказывается, что они уже давно не в ангаре, а на склонах серого луга. Ран на сотрудниках не видно, и это не надолго придаёт сил. Линдер снова берётся за пистолет. Голос спереди кричит, что бы она запрыгивала в машину, и уже через секунду они с толчком останавливаются. Майл с растрепаными, в пепле волосами, с жёлтыми очками, отодвинутыми на голову и пистолетом, как всегда странный, посреди белого дыма и щепок. Воинственный, шумный, но чуткий– этот образ показывается всего на секунду, пока Халле не заводит машину, по пути сообщая об этом через рацию Мелло. Она едет в ближайшую точку сбора, обсужденную ещё с утра. Наконец удаётся перевести дыхание и начать рассуждать трезво. Погони нет, а уже издалека Халле замечает одну из их машин на стоянке. Её встречают Лестер и Джовани, целые, но грязные, в пыли и саже, чьей-то крови, немного растерянные, не понятно от чего, по пояс в колосьях и цветах Иван-чая... Оказывается, что Мелло остался перебивать противников и забирать Ниа. И тут оказывается, что Ниа все ещё там. Конечно, Келю можно доверять– раз он пообещал, значит найдёт. Но почему они его не забрали? И куда он подевался, если должен был сидеть в машине? –Мы нашли эту машину с выбитым стеклом,– Сообщает Лестер, –Всё оборудование сломано. Никто не видел, что с ним случилось. Линдер оседает на пол, съезжает по грязной дверце машины, обхватив голову руками. *** Скрип стула, злой вздох сверху. –Так ты ещё не очнулся, или просто претворяешся спящим?– С почти маниакальной усмешкой доносится высоко, гораздо выше, чем Ниа. У него всё плывёт перед глазами, даже когда они закрыты, грудь ноет от удара, ступни от судорожного избивания об приборы в машине, голова от всего, о чем лучше не думать, но он всё равно думает. Так, последнее, что он помнит– машина, незнакомец, потерянная связь с СПК. Значит, Кира,что явился в ангар был подменный. Трус или гений Кира? Ниа подбрасывают вверх чьи то руки, грубо открывая его глаза. –Так ты не спишь!– Веселиться человек напротив, явно не в себе. Его лица Ниа разглядеть не успевает,– Так открой же по-человечески глаза! Притворяться больше нет смысла. Ты пролежал три минуты, может, ты думал, больше? - Заглядывает емув глаза человек и ставит его на пол. Ноги подкашиваются, обессилев, и Ниа рухает на пол, опустив голову. Да, он думал что гораздо больше, что потянул немного времени. –Ты ничего не хочешь мне сказать, настоящий Ниа?– Незнакомец выделяет последние два слова, играя интонациями в ненормальной мере,– Например, как тебя зовут? Можешь не волноваться, в месте, где мы с тобой находимся, тебя никто не услышит, не увидит и не найдёт. Даже с вашими агентами и гениями. Давай же, имя и фамилия!– Срывается он на нервный смех. Видимо, убедившись, что Ниа на вопрос не ответит, он продолжает: – Ты правильно подумал, я Кира. Конечно, тот человек, что приходил на встречу, был лишь хорошо выдресированной марианиеткой. Но мы отошли от темы. Ты понимаешь, мне нужны пароли от ваших архивов, баз данных, ваши планы– в подробностях, разумеется, а имя можешь оставить здесь, как чаевые. Не бойся, за правду я хорошо заплачу,– Кира останавливается, растягивая сумашедщую улыбку ещё длиннее,–Как и за неправду! Молчание пробирает до костей, и Ниа лишь с ужасом понимает, что его и вправду не найдут. Полагаться на двух М имеет смысл, когда есть хоть какое-то соединение, но сейчас... Кира не дурак, у него всё продуманно– его могут убить прямо сейчас, обезглавив СПК. –Прискорбно лишь то, что мне в такой умной компании приходиться тратить время на прилюдия,– Он встаёт, подбирая из угла тёмной комнаты, в которой пахнет почти подвалом, молоток. Ниа очень хочеться сглотнуть от ужаса, но он заставляет себя держать лицо. Из кармана пиджака достают канцелярский нож. –Я вижу, ты уже обомлел. Предупреждаю, нападешь– и я проткнул тебе горло без раздумий. Ягами встаёт совсем близко, возвышаясь и теряясь в темноте, но улыбка белейших зубов, неконтролируемая и ужасная, видна издалека, и блестит она ярче, чем нож. Ниа всё таки кажется, что лицо его потеряло свой привычный вид, не выражающий ничего, выдав страх. Кира садится на корточки, раздвигая ноги. Нож, холодный и злой на ноге у Ниа. Ягами проводит полосу, слушая сдавленный зубами и силой воли восклик, и со следующей полоской вдавливает сильнее. Теперь такое же сдавленное, протяжное и стонущее "Нет". Кира смеётся. –А нет, у меня отлегло от сердца,– Вдруг сквозь зубы цедит Ниа, – Ты играешься. Ещё один порез, ещё глубже и длиннее. Красные полосы восходят от колена к середине бёдра, и когда Кира всё же не дожидается полноценного крика, взбешивается. Лезвие ковыряет плоть, входя всё глубже, и достигнув трёх сантиметров, он наслаждается громким криком. Пять сантиметров, и нож сначала застревает в сухожилии, а потом в кости. –Приготовься рассказать мне хоть что-то!– Взвывает Кира, а потом медленно вынимает нож. Ниа кричит в голос, не в силах сдержаться. Одно из делений остаётся в ноге, прорезая что-то ещё внутри. –Перестаньте. Я ничего никогда не скажу. Хотя, я кажется, понял, зачем вам пароли,– Ниа разрывает кожу ладоней, впиваясь в неë ногтями, плачет и ненавидит Киру, но ухмыляется. Ведь сделать больше ничего не может. Да и план Киры стал прост и понятен. Осталось лишь пережить пытку молча. –Скажешь, конечно скажешь, я уверен,– Довольно шепчет Кира, забираясь ближе,– А сейчас мы поработаем над второй ногой!– Он достаёт кувалду, и готовясь замахнуться, ждёт,– Встань. Встать оказывается труднее, чем представляет себе Ниа. Израненная нога почти не работает, здоровая тоже. Ниа хватается за шершавую стенку. Голова взрывается от боли, ужаснейшей, такой сильной, что его начинает тошнить. Кровавая изрезанная штанина прилипает к ранам, разбухая. Его не торопят, и Ниа уже думает, что предпочёл бы обратное. Прежде, чем кувалда проезжает по ноге, Ниа начинает кричать, зажмурившись. В следующую секунду он снова падает, плача и крича, захлебываясь и давясь. Ему не дают времени на переживание боли- он чувствует удары в живот: один, второй, третий, седьмой... Ниа задыхается ещё больше, чувствуя, как невпопад кашляет слюной и желчью, задыхаясь ещё больше. –Отлично, нога и в правду сломанна! Теперь можно приступать к основной части!– Восторженно откликается на страдания Ниа Кира и отворачивается, откладывая на одинокий стул ножик и кувалду. Поворачивается уже с пустыми руками, но не менее весёлый. Ниа, оставив попытки утереть слезы, проговаривает: –Какой же ты поверхностный! –Я? Кира приближается мучительно медленно, а потом театрально набрасывается, хватая за руку и за плечо. Сначала осторожно, как будто примеряясь, он двигает её, но потом резко выкручивает вверх, вызывав новый поток нескончаемого крика и боли; он отпускает руку только когда выворачивает на половину оборота, и она безжизненно повисает. Ниа плачет, из всех сил сдерживаясь и пыхтя. –Как быстро ты заплакал, я надеялся на большее!– Обиженно и снова очень наигранно говорит Ягами, хватаясь за следующую руку. Ниа инстинктивно выдергивает ее, пряча за спину и всхлипывая. –Та-ак... Кажется!– Протягивает Кира, и на Ривера накатывает очередной приступ страха, ужасный, в котором раны только сильнее болят,– Ты сопротивлялся!–В смехе произносит Кира, отпуская ещё здоровую левую руку. Минута уходит у него на смех. –А я ведь предупреждал! Значит, тебе положенно наказание! Твёрдые жестокие руки пробираются по телу, задевая раны и синяки, разрывая их и сдавливая, хватая за плечи; последнее, что в адекватном состоянии видит Нэйт– улыбку. -Не... А потом его целуют. Так жёстко и требовательно, так ужасно, что это становиться не похоже на поцелуй. Ниа замирает, прошептывая одними губами конец фразы, пока в него не впиваются, затыкая окончательно, проводя языком по зубам и стенкам, причиняя боль и расстегивая... Однажды, ещё в детстве Ниа целовали. Он помнит только облака и траву, лисья деревьев и здание Вамми вдалеке. Была осень, Ниа, выходя на улицу, цитировал Пушкина; жёлтая трава не хранила уже не свежести, не зелени, не муравьёв, а ведь Ниа любил муравьёв. Он разглядывал, как маленькое тонкое существо бегает по его пальцам, встречается с сородичами. Мелло приносил ему их, если они заползали в окна, за пределы их крохотной жизни, и Ниа зачарованно смотрел, пока они не сбегали с ладони в траву. Но сейчас его не огорчает это– ему так хорошо, ветер обдувает лицо, колышет волосы, зарывшиеся в траву, а солнце не светит так ярко, что ему нельзя выходить на улицу. Тогда просто было хорошо, и был Мелло, который, не принеся не одного муравьишки, поцеловал его, перед этим обняв, прошептав на ушко, что всегда будет рядом, что всегда будет его любить. Поцелуй был нежный, хоть Ниа не отвечал. Он никогда не задумался хотя бы о том, что такое настоящая любовь, что Мелло ее испытывает, и, что оказывается, он тоже. Кель целовал, наклонившись к лежащему, отрываясь, неумело, но Нэйт не понимал этого тогда. Просто оказалось, что целоваться, а точнее, быть поцелованным это приятно, и настолько волшебно, что тогда он забыл про все, не смотря на волнение и стыд. Вокруг все было рыжее, как волосы Мелло, пахнущее шоколадом и детской любовью. Это было приятным, важным, любимым воспоминанием, которое Нэйт не вспоминает почти никогда– только иногда оно всплывает, затапливает всё, снова заставляя пережить тот стыдливый испуг, но почувствовать то, что Ниа не чувствует почти никогда– смертельную привязанность к Келю. И вот сейчас его целуют снова, только не Мелло, а Кира, всем сердцем ему ненавистный. Ниа впадает в транс, послушно открывая губы, и чувствует ужас, самый настоящий и воистину смертельный, уже ничего вокруг не видно, только черный, гипнотизирующий страх, ползущий чужими руками по телу. Тело отнимается, полностью вырываясь из под его контроля, повинуясь лишь панике и слезам, только глаза Ниа может заставить открыться. Ему раздирают рубашку, и отрываясь, спрашивают: –Продолжим? Или тебе этого достаточно, что бы расказать мне всё? Ниа выдыхает, позволяя слезам течь из глаз. Он молчит, пытаясь унять дрожь и кровь, пытаясь прийти в себя. –Видимо, нет. Когда же до тебя дойдёт, что просто так ты не уйдёшь, когда? Ты ж вроде гений, но ты просто фальшивка, жалкая копия Эл!– Постояв чуть-чуть с вопрошающим выражением лица, Ягами снова безумеет. Ниа, тут же вышедший из транса, думает, что он, Кира и есть подделка величайшего детектива, но в слух это не произносит. До Ягами, похоже, эта мысль доходит быстрее. –Значит, вот как! Тогда продолжим!– Он хватает уже настоящий разделочный нож со стула. Он падает в сантиметре от Ниа, ударив черенком. Ривер вздрагивает. Его снова хватают за уцелевшую руку, спускаясь к пальцам. Ягами усмехается, почувствовав неуемную дрожь. Его руки твёрдые, но не такие, не волшебные как у Мелло, а обычные. Они до неестественного угла выгибают белый, почти детский мизинец, а безымянный ломают до хруста. Как же хочется рассказать Кире, что под страхом смерти, в любых пытках Нэйт не расскажет ничего– он не помнит и не учил не одного пароля, их знает только Линдер. Это почти вызывает улыбку, такую же ненормальную, как и у Киры, но он сдерживается, сдерживает крик за зубами, продавливая их до скрипа. Ему изворачивают средний палец, и Ниа не снова кричит, почувствовав на указательном пальце нож. Он запрокидывает голову, только бы не видеть того, что сейчас произойдёт. Снова смех, и голова почти разваливается на две треснувшие половинки, в глазах темнеет. Ниа не знает, и старается не представлять, что происходит дальше, но его выворачивает прямо себе на колени, он снова ничего не видит и почти не слышит кроме собственного придушенного визга, он пытается сплюнуть всё, что остаётся во рту, ему хочется закрыть нос, но ни одна рука не двигается. –Интересно,– Тянет Ягами, и Ниа очень хочется его придушить. Его снова бъют в грудь, живот и пах ногой, бьют очень долго, пока Ниа не падает на бок, обессилив. У него закрыты глаза, и он не может их открыть, он давиться в слюне и не может пошевелиться, не может вдохнуть. *** Его снова поднимают, переворачивают, и бьют по рёбрам, они ломаются так легко и так больно, что Ниа снова плачет, не в силах кричать. Ему бьют сапогами по лицу, и кроваво-грязные пятна остаются на скулах. Когда удары прекращаются, он понимает, что дышать стало больно. –Так, и что же, так и будешь молчать? Вопрос повисает в тишине и тяжёлом дыхании Ривера, и он молится, чтобы его не заставили отвечать. –Ну? Выглядишь, конечно, не очень, дышишь хоть?– Интересуется Ягами с насмешливой заботой,– Отвечай! Ниа разлепляет глаза, но вокруг всё подозрительно красное. Он закрывает глаза обратно. –Если так вышло, что ты меня не услышал с первого раза, повторюсь: я не скажу ничего, Ягами Лайт. В ответ на его слова смеются, как над детской глупостью. Кира подходит близко, очень близко и говорит на ухо очень громко: –Я не удивлён, что ты узнал даже моё имя. Но когда ты уже наконец поймёшь, что никто не спасёт тебя? Прошло почти два часа,– Он переходит на зловещий шёпот, от которого становится втройне страшнее.– И за это время никто, ни один человек не приблизился к этому зданию. Ниа вжимается в шершавую стену в силу всех своих возможностей, но его тело всё равно держат, он всё равно не может пошевелиться. Это не он вжимается- это его заставляют вжиматься, заставляют биться к конвульсиях, плакать, кричать. Сдавливая кожу, ему расковыривают раны, проезжаются по нему ножом вновь и вновь, залезая в потаенные закоулки человеческого тела, обездвиженного и ужасно тощего. –Если ты не понял, ты уже на половину убит. Разве ты можешь подняться, бежать, открывать двери? На него смотрят с насмешкой. –Нет! Ты не убежишь. Ты умрешь, так какая разница, от чего? Скажи мне своё имя, не трать свои силы и моё время! Или если умирать, так гордо и мучительно? С Ниа снимают рубашку, и теперь он понимает, что одежда Киры забрызгана его кровью. К нему наклоняются, прислоняясь к ключицами губами, и Ниа дёргается. –Отойдите! Не смейте! Кира смеётся. Ему всё равно. Из него вытягивают кожу, кусая и просасывая, Ниа молчит. Когда от него отрываются, ему становится больно, как от синяка, он снова кричит что-то, но, не обратив ни малейшего внимания на вопли, Ягами его затыкает. Ещё давно, в Вамми его начали обзывать. Девчонка, белый, как овца, большеглазый, шибко умный, снег, собирающий пазлы, глухой и немой, карлик. Его не особо задевало это, или по крайней мере, ему так казалось. Каждая нелепая кличка оставалась под коркой, откладывалась, готовясь выпрыгнуть в любой момент. Дети росли; оскорбления делались грубее, нахальнее. Воспитатели, любившие его и ставившие в пример, наказывали таких детей, что не особенно помогало. Однажды его обозвали словами, которых он не знал, а точнее, был слишком мал для них. Тогда подоспел Мелло, накричав на обидчика так, что больше он не совался. Мелло заявил, что никто не имеет права оскорблять младшего, что может настукать об этом взрослым, а на последок крикнул, что делать что-то будет явно не Ниа. Тогда он не понял, о чем шла речь, но воспоминание грело, заставляя верить в Мелло. –Ты и вправду думаешь, что умён,– Заставляет себя сообщить Ниа, и получается даже злее, чем задумывалось в начале,– Столько всего рассказываешь, что даже смешно! Спасибо за информацию! Ниа может только разговаривать, на другое уже нет сил. На теле нет живого места, всё болит до содрогания, до сумашествия, потери памяти, и напрягаться уже нет смысла. Его снова бьют, но он уже не чувствует боли, не кричит, только глаза ужасно слезятся; потом его оставляют. –Ты провоцируешь меня на убийство, кто тут глупее? Мне казалось, ты таки сдашься, поколеблешься немного, и умрёшь спокойно. Перед смертью не надышишься? Ниа сглатывает. У него слишком болит голова, что бы даже шевелить ею. От каждого слова он, кажется, умирает всё больше. –...или просто поговорить не с кем? –Ты обычный маньяк. Убийца, возомнивший себя богом,– Эти слова он продумал ещё давно, желая выплюнуть их Кире в лицо с победой. Но можно сказать и сейчас, раз уж он при смерти, как утверждает убийца, почему бы и нет?– И похоже, ты совсем не учился в школе, раз так наивен. Разве по истории...– Ему приходится сделать секундную передышку,– Тебе не рассказывали, что народ не может жить в постоянном страхе, человечество не может жить за стенами, зная, что за ними их ждёт либо смерть, либо сокрушительная победа? Ниа пытаются заткнуть ударом, но его уже не остановить; Белые, привычные волосы сейчас мокрые и, кажется, искупавшиеся в ржавчине. Его раздевают окончательно, переворачивают и заставляют встать на колени. Ривер ненадолго затихает, пока его заставляют молчать, пока из глаз текут слезы и рвётся горло. –Разве ты не понимаешь, в чем изъян твоего плана? Сначала ты лишаешь жизни настоящих преступников, затем тех, кто тебе не повинуется, потом несогласных или просто тех, кто оказывается лишним. Ты перестаешь быть честным, просто устраиваешь игру с двумя людьми и одним стулом*. Тебя, как политика, не раз обыгрывал собственный мозг, или обыгрывали люди. Как обыграл тебя Эл, но эти мелочи уже тебя не интересуют. –Заткнись! Замолчи, мне вставить кляп, что бы ты заткнулся? Ниа передёргивает под весом держащих его рук, ему снова проезжают по голове. Спина рассечена вдоль позвоночника. Несколько секунд не слышно и не видно вобще. –Не заткнусь. Не дождёшься! Раз затыкаешь рот, как я тебе расскажу тебе имена? –Можешь не притворяться. Ты на ровном месте не расскажешь. Сколько тебе лет? Ниа молчит, делая вид, что обдумывает вопрос, пока ему дают время. Кира не выдерживает, и Ниа почти чувствует радость маленькой победы. –Ну? –Не скажу. Ягами наверняка так и подумал, но уточнять не стал. Ему разрывают кожу у порезов, но боли уже нет. Она просто отключается в подходящий момент, нов очень не подходящий включается. В него таки входят, и вдох как-то сам переходит в стон, Ниа честно пытается содержаться. Кровь, только гораздо ужаснее проткнутых пальцев, острых железок в теле и сломанный ног, неработающей кровавой головы. Только попробуй не уследить. Мелло запретил ему давать слабину, а он облажался. Они все, точно все выбрались, а Кель убил каждого, кто только был подкуплен Кирой, они всё живы, в этом Нэйт уверен. Почему же тогда он всё ещё в здесь, в логове врага, плачет и простанывает под смех сверху? Ты слишком гениален, что бы умирать. Почему же тогда его убивают, полностью обезоружив? Неужели он настолько слаб, каким его считает Кира? Ты так хорошо знаешь, что значит гордость... Да, он знает, что такое гордость, знает, ничто так хорошо не развило его, как ненавистный противник, не дающий жить, но это оказался вовсе не Мелло. ...разве ты можешь умереть от руки Киры? Так почему же его вдалбливают, голого, в пол, почему оскверняют, почему купаются в его крови, почему? "Не кричи". Последнее, что сказал ему Мелло, разве это он хочет вспоминать перед смертью? Ищут ли его? Ниа надеется, что да. Он чувствует ужасное– то, что он хотел бы чувствовать последним, стоящим только перед стыдом. Он не чувствует ничего, кроме боли, чужих толчков и оргазма, кроме крови и тщетных попыток завести его. Но ему всё равно; он стонет от того, что в него входят до ужаса глубоко, так, что внутрености почти сгибаются, от того, что этого хочет Кира, что это игра, в правилах которой– хорошо играть. Разве ты можешь умереть от руки этого поганца? Руки Киры? Ниа выворачивается, из него так до конца и не выходят, он набрасывается с криком, от которого снова ничего не слышно и не видно, но он сдавливает чужую голову, находит места на шее, вслепую, и давит сломаными пальцами, собранными в кулак. Больше он не чувствует движений чужого тела; он сидит поверх, стараясь увидеть состояние противника, хоть и так знает, что произошло. Ниа пачкает чужую одежду и пачкается сам своей же кровью. На приобретение зрения и слуха уходит минуты две, потом он видит стул, разбросанные ножнички и скальпели, некоторые из них, очевидно, побывали на его теле. Он видит стул, кувалду, телефон, и многое разглядел бы ещё, если бы не страх поскорее сбежать. Совсем немного времени требуется на то, что бы взломать пароль телефона, просмотреть удалённые переписки, звонки и двинуться в темноту. Идти становится совсем сложно ещё до того, как как Нэйт не проходит и пяти шагов. Он садится и ползёт, передвигая нерабочие ноги и опираясь только на одну руку. Подстегивает страх неизвестности; и пройдя метров пять, Ниа осеняет. Он разворачивается и ползёт обратно, ловля себя на ужасном кряхтении. Он снова рядом с обездвиженным телом противника. Глаза закрыты, руки в крови, рубашка (пиджак он снял и оставил не по далеку) тоже, штаны даже до конца не сняты. Брюнет– но в свете старой одинокой лампочки смахивает на ярко рыжего. Около плеча, под рубахой виднеется засос, видимо, оставленный Мисой. Об их связях Ниа осведомлён не слишком хорошо, что бы вдаваться в такие подробности. Ниа выбирает самый большой нож. Руки трясутся, голова болит, как будто одновременно с неподдельной яростью кричат двадцать человек сразу. Ниа щурится. Вот нож, побывавший в его пальцах. Черенок заляпан, лезвие тоже, и прикасаться к этому становится противно. Ниа возвращается к Ягами. Разве это не лучший случай, разве если не сейчас, то когда? Такого Ниа не предвидел– собственными руками прикончить врага всего человечества, всей его жизни! Но становится нехорошо, словно Ниа поступает не совсем честно. И когда он в последнее время испытывал стыд? Ах, точно, совсем недавно. Нет, в этом нет ничего ужасного, каждый агент, Мэтт, Мелло, всё бы сделали так же без зазрения совести. Но руки дрожат, когда нож касается не прикрытой шеи. –Ты сумашедший маньяк-убийца, возомнивший себя Богом. Эра Киры не могла продлится достаточно долго, но признаю: мы ужасно затянули с твоей поимкой. Считай, что тебе поймали ещё шесть лет назад, когда Эл ещё с первой встречей сказал, кем ты являешься на самой деле. В тишине Ниа почти плачет, понимая, что нож уже немного проткнул кожу. Подступает рвота. –Я ненавижу тебя. Ты сломал мне всю жизнь, всю, начиная с глубокого детства. Ты убил моё детство, убил Эл, доверевшегося тебе, моего наставника и самого близкого друга. Мне восемнадцать, если хочешь знать, и единственное, что я сделал за эти годы– возглавил СПК. Я не жил, как нормальный подросток, ребёнок, у меня не было жизни. В тишине капает от куда то вода. А может, это слезы падают на пол. –Ты чуть не убил Мелло. Да, мы понесли гораздо больший урон, но лишь потому, что нас меньше,и, как сказал один великий человек, только дураки дерутся честно. Но самые верные мне люди остались, я в этом уверен. Их не сломать армией твоих защитников, глупцов, врущих самим себе. Ниа понимает, что сбивается с темы, но говорить дальше не может. Да и кому он это говорит? –Ты и в правду чуть не убил меня. Но победа за мной, помни это, если вдруг скоро встретимся. В общем, прощай. Никто и никогда его не услышит, разве что Эл с небес смотрит на него, если небеса существуют. Но Ниа выдерживает паузу, примерно полминуты, потом давит ножом вниз, слышит хруст, слышит проткнутую шею, смерть, приходящую ещё какое то время, потом он ползёт обратно к двери; слезы давят горло. Он убил человека. Он убил Киру. Смеятся ему или плакать, пока не понятно, и он старается об этом не думать. Дверь закрыта, но ключи лежали в пиджаке Ягами. Ключей пять, что бы открыть дверь, он пробует всё по очереди. Дверь тяжело, со скрипом открывается. За нею поле– обычный пустырь, жёлтый, облетающий пустырь. Вокруг не души, никакой стражи нет. Ниа ползёт по сухим веткам, не встречая не одного жучка, муравья. В воздухе уже нет дождя, ни одного оболочка, деревья опускают последние листья в полёт далеко в Вамми, в детство, когда была такая же погода и такие же деревья, когда не было ни одного муравья в сухой безжизненной траве; Ривер ползёт по полю, и уже затекает рука. Он пересекает небольшой перелесок, уже переставая быть уверенным, что ползёт в правилтную сторону, но упорно ползёт по полю. Кажется, в далеке даже слышны моторы мотоциклов; Ниа молится, если бог, конечно, есть, если Мелло прав, что бы это были агенты и нежные руки Келя. В глазах темнеет; недалеко от обочины дороги он падает на солому в одной лишь надежде, что кто ни будь заметит голого избитого мальчика и его кровавый след, тянущийся по полю к бетонному зданию. В соломе действительно не прячется ни одного муравья. *** Открывая глаза, он чувствует только облегчение– головная боль спала на нет, и теперь тело чувствуется чистым, но потрепанным, таким, какое теперь можно штопать и уже не торопиться. Он вздыхает. Марлевые занавески колышатся на ветру открытого окна, оттуда отчётливо пахнет осенью. Пока по чему-то сухой, ведь дождь уже пролит. Нр нового не собирается. Ниа не хочет садиться, как бы прилюдно (хотя здесь никого нет) признавать, что он проснулся. По этому он лежит дальше. Может, это ощущение старости, а может просто болезни. Дверь открывается, но это не удивляет его, только радует и разочаровывает одновременно. Это Мэтт. –Здравствуй. Я и не думал застать тебя бодрствующим. Как себя чувствуешь? –Нормально, я ещё не двигался. Что со мною... В смысле, какие травмы?– Переходит к делу Ниа, даже не открывая полностью глаз. Мэтт усмехается, но сразу делается серьёзным. –У тебя перелом ноги, вывих руки, сильные раны на всём теле, вывих нескольких пальцев, повреждения черепной коробки, сотрясение мозга, температура, тебя нашли всего в жару. И ещё на левой руке... – Он замолкает, глядя в пол, хотя Ниа его не видит. Он просто знает. Рука сама, машинально поднимается, глаза сами бегают по пальцам, пересчитывая их. Только большой остался цел, остальные три в бинтах. Видимо, нож нанёс непозволительные ранения бедному указательному пальцу, который либо ампутировали, либо отрезал сам Кира... –М,– Коротко реагирует Ниа, опуская руку. Могло быть и хуже. –Я рад, что ты не напугался так, как это сделали бы другие,– Читает его мысли Мэтт,– Но наверное, ты расчитывал на более серьёзные ранения. Осень изо всех сил дышит в окна, несколько листьев залетают в комнату. Их Ниа рассмотреть не успевает. –Тебя нашли случайные проезжие, спустя четыре часа после твоей пропажи. Всё агенты ужасно перепугались. Ниа лежит, не позволяя себя поинтересовался о Мелло, хотя любопытство уже съедает его всего. Мэтт медлит. –И, Ниа, мне правда жаль, но... В общем... Да,– Мямлит Дживайс, так и не договаривая. Ниа открывает глаза и,скучая, отвечает, что всё в относительном порядке. Мэтт перестаёт смущаться и поднимает голову. –Мелло... Ты, как я вижу, очень хочешь о нём узнать. Он был просто в бешенстве, когда узнал, что тебя нет. Почти сломал дверь сидения на твоей машине и чуть не прибил Халле. Мелло заставил всё службы спасения докладывать о вызовах, и пока мы мотались по окрестностям ангара, он весь ужасно извелся. Ты себе даже не представляешь, я не мог его успокоить. Чуть всех нас не угробил, пока ему не передали о тебе. Ещё листья летят в окно и путаются в занавесках. Ниа умирает со стыда, но даже не понимает его причины. –Потом тебя передали ему. У него был шок. Он пошёл один, а принёс тебя в своей куртке. Прошло два дня, к стати. За эти дни он тоже изнервничался, но сейчас, наверное, ему уже легче. Мэтт делает небольшую паузу, посвященную либо психике Мелло, либо ранам Ниа. Сам Ниа молчит, ничего не предпринимая. –Мы потом видели тот кровавый след, который ты оставил. Конец. Мэтт, не в силах рассказать ни о новостях мира, ни о ужасе агентов, ни о чем-то, ещё просто замолкает, комкая в руках свои штаны. Ниа становится его жалко, и он берёт инициативу в свои руки. –Хорошо. Спасибо, что сообщил мне это. Я рад, что вы живы, хотя, если честно, не сомневался в этом,– Он говорит чистую правду, немного смущаясь в свою очередь,–Спасибо. Мэтт, как девчонка, бросается в протянутые руки объятий. Они даются несколько болезненно, но Ниа чувствует какое-то тепло воссоединения, будто снова мирится с ним и Мелло. Накатывает вдруг волна настальгии и накрывает с головой. –Хватит, Дживас. Всё не так плохо. Мы ведь победили Киру, а обо мне никто не узнает. Можно считать, что... –Ниа запинается, путаясь в мыслях, пока Мэтт смотрит с насмешкой и любовью. Дружеской, в этом им с Мелло не сравниться,– Ну, об этом стоит подумать, но в целом, выкрутимся. Мэтт усмехается, пожимая ему руку. Наверное тому, что они никогда не пожимали друг другу руки. Ниа улыбается. *** И снова Мелло. Ниа чувствует, что устал от всего. Кажется, что их последний разговор произошёл, по крайней мере года два назад. Не хочется ничего делать, даже открыть глаза лень. Снова ощущение старости? –Я устал. Сядь, пожалуйста. Руки испаряются в темноте, и скрип стула оповещает о полном повиновении Мелло. Ниа открывает глаза и садится. Раны на спине радостно откликаются, и Ниа ложится обратно. –Аккуратно. Тебе нельзя ещё напрягаться,– С полным пониманием своего повиновения в голосе говорит Мелло. Усмиренный Мелло. –Так что же ты хотел мне сообщить?– Холодно продолжает канителиться Ниа, чувствуя, какая растёт наряпряжение аппонента. –Я хотел с тобой повидаться. Или мы уже не можем поговорить ни о чем другом, кроме работы?– Мелло озвучивает недавние мысли Ниа, но он и этому уже не удивляется. Ну, или удивляется, но самую малость. Удивляется молча. Молчит. –Значит, не можем,– Соглашается Мелло. Ривер аплодировал бы стоя такой проницательности, если бы мог, но решает снова промолчать,– К твоему сведению, на нас подали в суд. На нас, а не на полицию! С этим ещё предстоит разобраться,– Снова наступает тишина, Мелло снова безмолвно требует от Ниа чего-то. –Хорошо. –Ниа! Ты не доверяешь мне. Или что там у нас происходит? Неужели,– Мелло заглядывает ему в глаза,так доверчиво и по детски, что Ниа умирает от страха. Непроизвольного, липкого страха. – Неужели ты не помнишь всё... что было в Вамми? Да, мы были детьми, но всё же! Ты не поменялся, это видно,– Мелло утихает после недавнего взрыва,– И поверь мне, я не поменялся тоже. Мы только немного повзрослели, а может, и не взрослели вовсе, и, признаю, ты всегда был умнее меня. Мелло снова опускается на стул со вздохом. –Я так боялся за тебя. Почти почувствовал себя сумашедшим. Ты был в ужасном состоянии. Ниа бесится. Он не хочет снова слушать о том, в каком состоянии он был после пыток, не хочет слышать ничего про тот день. Мелло этого он не понимает? –Прости. Я просто пытаюсь излить душу. Но наверное, прийдётся мне переживать это самостоятельно. К стати,– Ниа снова видит Мелло, теперь совсем взрослого, такого, каким он всегда мечтал стать,– Ты наверное не заметил, но тогда была погода, как тогда. Это не оборванное предложение, это Мелло посчитал, что Ниа в состоянии додумать сам. И да, он в состоянии. Мелло наклоняется ещё ближе, заглядывая в глаза. Руки касаются одеяла, а через одеяло касаются Ниа. –Прости. Наверное, это я уже совсем сошёл с ума на нашем детстве,– Шёпотом, возле уха,– Но тогда всё было хорошо, и мы дружили. Вот бы вернуть это время. Разве мы сможем отстроить избушку лучше прежнего, как это делают в сказках? Ниа обнимают всё те же руки Мелло, всё такие же мягкие, тёплые, родные. Очень старые воспоминания, смогут ли они снова стать такими же? Снова стать друг для друга чем то, что... Ниа не знает, но очень хочет узнать. Они уже слишком близко, дышат слишком часто, слишком долго решаются на что-то. Как же жарко, непривычно! Ниа лежит и понимает, что давно пора, что Мелло так же страшно до смерти, и что-то надо делать. Но быстрее, чем он успевает что либо предпринять, Мелло решается. Просто слишком они похожи, слишком разные и слишком хорошо друг друг друга знают, что бы прийти к одному выводу в одни сроки. Поцелуй был нежный– хотя Ниа и не отвечал. Он никогда толком не задумался хотя бы о том, что такое настоящая любовь, что Мелло ее испытывает, и что, может быть, он тоже. Кель целовал, наклонившись к лежащему, отрываясь, но теперь умело, потому что теперь они уже не дети, и что за годы разлуки выросли. Вокруг все было рыжее, как волосы Мелло, пахнущее шоколадом, больницей и кровью. Это было слишком жарко и стыдно, но чувство, что начинается что-то большее и личное, воспоминания, и что-то еще– всё дало вспомнить то, что Ниа не чувствует почти никогда. Смертельную привязанность к Келю.