Let the lightning flash, let the thunder roll, let the storm winds blow
Bring it on
Где-то там, на краю земли, у заброшенного приюта, теплый океан накатывался на песчаное побережье, и каждая из его волн знала, что за ней последует другая. Здесь, на краю каменистой пустоши, солнце уже обрушилось за горы в пламенеющем закате, и ночь сразу же властно захватила освободившуюся территорию, прихватив с собой иссиня-черные грозовые тучи. Чернильное небо прорезала молния, тут же отразив свой излом в тусклой стали темного ганблейда. Вслед за этим отразились глаза: яркие, зеленые, насмешливые, почти пьяные от радости — темной, как тот самый ганблейд. Тренировка? К черту, каждый бой должен быть последним, каждый бой должен быть всерьез, хоть ты с этим и не согласен, Леонхарт. Я тебе покажу. Блестящий меч, выбитый из руки обладателя косым ударом, вонзился острием в сухую растрескавшуюся землю, давно уже истомившуюся по воде. — Дерись, черт тебя дери, — прорычал Сейфер, с отвращением смотря, как Леонхарт прижимает к груди ушибленную ладонь. — Ну же! Скволл возмущенно сверкнул глазами и крепко схватился за рукоять Львиного сердца. В момент, когда его пальцы коснулись оружия, о землю ударили первые тугие капли дождя. Сейфер запрокинул голову, встречая грозу. Пусть. Пусть будет стихия, шторм, гроза, так намного лучше. Он расхохотался, словно безумец, не в силах сдержать рвущуюся наружу дикую радость. Только в бою Сейфер чувствовал себя по-настоящему живым… живым и свободным. Скептически-презрительный взгляд Скволла ни на йоту не уменьшил эйфории, наоборот — желание показать, как нужно драться, лишь окрепло. Не притворяйся, что тебе это не нравится, Леонхарт. Сейфер сегодня был настолько не в себе, насколько это было вообще возможно. Утреннее испытание в Огненной пещере не прошло даром — ни для его способностей, ни для психики. Огонь глухо рычал на периферии сознания, рвался наружу, жаждал крови… Тусклое лезвие Гипериона со свистом прорезало воздух; острие ганблейда указывало вперед — и только вперед. Скволл рванулся вперед, на бегу заводя в сторону свой двуручник для страшного удара. Сейфер с надменной ухмылкой выждал момент и прыгнул навстречу, ударив с разворота; момент инерции должен был компенсировать недостаток веса в легком Гиперионе. …Привычный разворот, воздух жалобно воет под темным лезвием, и гроза хищно рукоплещет драке. Скволл парировал, отшатнувшись в сторону и удерживая двумя руками Львиное сердце: двуручный ганблейд замедлял движения, ограничивал возможности для атаки, при этом заметно выигрывая в силе удара. Сейфер позволил себе еще какое-то время удерживать захват, прежде чем с ухмылкой отвел клинок. Скволл занес свой ганблейд для удара, высоко воздев его над головой, но Алмази уже не было в месте приземления Львиного сердца, было лишь сыпанувшее искрами лезвие Гипериона.Сейфер пригнулся, ныряя под руку разбушевавшемуся Леонхарту и расхохотался в голос. Никто другой не мог вывести из себя Ледяного принца, заставить его шевелиться, драться всерьез. Еще один удар Скволла пришелся по воздуху: противники поменялись местами, настороженно кружа по полю боя. Погоди, ты еще не видел, что такое по-настоящему «драться». Сейфер высокомерно вскинул голову и отвел свой ганблейд в сторону, со зловещей ухмылкой поманив к себе противника. Скволл нахмурился, выжидая — с проклятой, бесящей, ненавистной осторожностью. — Леонхарт, — позвал Алмази. В его глазах золотыми звездами затухала насмешка. — Покажи, чего стоишь. Несколько ударов практически слились в один; легкий клинок любимого оружия позволял Сейферу атаковать стремительно, подобно очковой змее, и Скволл едва успевал отбивать падающие на него со всех сторон атаки. Алмази отклонился в сторону, приняв косой удар на кромку Гипериона, и с ухмылкой контраковал, погружаясь с головой в пьянящую радость драки. Скволл мгновенно сориентировался, отбил удар; Сейфер с легкостью уклонился. Леонхарт метнулся в сторону, изготовившись к нападению, которого не последовало. Он сделал шаг вперед — и еле успел поймать клинком стремительную атаку противника. Прыжок, разворот, удар — Сейфер дрался с беззаботной легкостью человека, за спиной которого догорали незримые мосты, Скволл — с характерным для него суровым сосредоточением. Наконец, Леонхарту удалось выгадать секунду и парировать очередной удар, с силой опустив Львиное сердце на лезвие чужого ганблейда. Подобный захват нельзя было удерживать долго, Гиперион был слишком легким, и Алмази поневоле разорвал «замок», нырнув практически под чужой клинок — неудобное, невыгодное положение. Следующий удар чуть было не вышиб Гиперион из его руки, и разозленный Сейфер совершил ошибку, проведя сразу два удара над головой вовремя пригнувшегося Леонхарта. Серо-голубые глаза Леонхарта сулили шторм. Шквал. Что такое твой ветер — для огня? Противники отскочили друг от друга, но на лице Алмази больше не было улыбки. Хватит. Гнев полыхнул, как утром, в Огненной пещере, заволакивая все перед глазами алой пеленой, но в этот раз рядом не было Квистис — чтобы помочь удержать контроль, не провалиться в это душное марево темного безумия. Мечи с лязгом скрестились, высекая искры, и вновь разомкнулись, прикрывая владельцев веером защитных взмахов. Алмази парировал тщательно просчитанную атаку Скволла и отступил, не переходя в контратаку. Скволл взял разбег, занося тяжелый двуручник над головой. Сейфер опустил оружие к земле и выставил вперед левую ладонь. Огненная магия — капризная магия, она плохо поддается контролю, она опасна и непредсказуема… как был непредсказуем и опасен и тот, кто был рожден с этим страшным даром. Перед глазами Сейфера поднялась багровая пелена, заволакивая мутной, порожденной неистовым гневом завесой весь окружающий пейзаж. Вновь вспомнилась пещера, испытание, чужие, тщательно просчитанные слова. И тебя ставят мне в пример?!.. Каким-то образом это мысль возвела его гнев на совершенно новый уровень, превратив его в яростный лесной пожар, который уже невозможно было удержать под контролем — но Сейфер все же сумел найти новую точку приложения для этой огненной, зашкаливающей за все пределы ярости. Злость в глазах Скволла уступила место мгновенной панике, но он уже не успевал ничего сделать, он мог лишь отчаянно заслониться ганблейдом, принимая на лезвие большую часть огненного вихря, но оставшегося все равно хватило, чтобы отбросить Леонхарта в сторону, на каменистую поверхность площадки. Рев грозы заглушил легкие шаги, и когда Скволл попытался встать, то обнаружил занесенный над собой темный ганблейд. Зеленые глаза были злы и беспощадны. Сказать «ты серьезно?!» Леонхарт не успел: Гиперион свистнул в воздухе и опустился вниз, по диагонали располосовав ему переносицу. Темные капли крови смешались с дождевой водой; с острия ганблейда сорвалась темная тягучая капля. — Ты!.. — окровавленное лицо Скволла было перекошено от ярости. В изумленно расширившихся глазах Сейфера на миг отразилось блестящее лезвие чужого ганблейда, а затем он уже ничего не видел, потому что кровь хлынула уже на его лицо. — Твою мать! Он услышал глухой звук и мысленно подобрался, ожидая очередной атаки, но ее не последовало. Раздраженно смахнув ладонью заливавшую глаза кровь, Алмази увидел у своих ног неподвижное тело Скволла. — Твою мать… — уже совершенно с другой интонацией повторил победитель дуэли.***
Would you mind if I killed you?Would you mind if I tried to? Cause you have turned into my worst enemy It’s over now… (What have you done?)
Сейфер раздраженно потер глаза рукой и вновь посмотрел вниз, как будто с первого раза не смог осознать всю глубину той задницы, в которой он оказался. Ничего не изменилось. Залитый кровью Леонхарт без сознания лежал у его ног, и кровь мешалась с дождевой водой в луже под его головой, окрашивая все в черный цвет. Алмази чертыхнулся и опустился на корточки рядом с почти готовым трупом. Под грозовым небом было сложно что-то толком рассмотреть, но свет был вторичен, как и зрение. Он наклонился над Скволлом и нахмурился: тот выглядел… трупом. Кровь на лице казалась черной. Вновь выругавшись, Сейфер зубами содрал перчатку и приложил два пальца к сонной артерии Леонхарта. Скволл был жив. Облегчение, накрывшее Алмази от этого незамысловатого факта, заставило его мешком плюхнуться вниз, прямо в очередную лужу под ногами. Но почему он вырубился?.. Провести нормальное обследование было затруднительно: его собственная кровь весьма раздражающе заливала лицо и глаза, мешая толком разглядеть раненого противника. Алмази наклонился над переполнившейся лужей, зачерпнув жидкости и промывая глаза водой, где уже было больше крови, чем чего-либо еще. Хмыкнув от дурацкой мысли, что только что смешал кровь Леонхарта со своей, Сейфер кое-как осмотрел кандидата в покойники и не нашел ни единого повреждения, достойного обморока. Разве что Скволл разозлился, потом с ужасом понял, что испытал, упаси Хайн, какие-то эмоции, и рухнул в обморок от чрезмерных усилий. Иногда Алмази всерьез думал, что, создав Скволла, Хайн не на шутку ужаснулся делу своих рук и поспешно создал Сейфера — ради экологического равновесия. Или наоборот, какая разница. Успокоившись насчет Леонхарта, Сейфер со знанием дела ощупал собственную рану и пожал плечами. Кровь все еще хлестала из пореза, как всегда бывало в случаях, когда задето лицо, но никакой опасности рана не представляла. Останется шрам, равнодушно констатировал Алмази. И хрен с ним. На Сейфере все заживало, как на собаке, а внешний вид его беспокоил только тогда, когда в зеркале вместо яркой зелени глаз отражались темные круги и мутный взгляд после какого-нибудь сотрясения мозга. Да и то — лишь потому, что это означало лазарет. Было бы, чему сотрясаться… Эйфория боя схлынула, и вся красота ситуации развернулась перед глазами Сейфера рассветом ядерного взрыва. Тренировка, ага. Во внеурочное время (и как Леонхарт вообще дал себя уговорить?.. особенно если учесть злость Сейфера после огненной пещеры, которую старший кадет не давал себе труда скрывать), за пределами Сада, в непогоду, без медиков поблизости… Алмази бессильно чертыхнулся: было нетрудно представить, что ему скажет скволлов инструктор, узнав о произошедшем. Да еще и как раз тогда, когда Леонхарту нужно было проходить чертов предэкзамен… То, что скволлов инструктор был еще и инструктором его самого, Сейфера, ни в малейшей степени не облегчало отвратного состояния Алмази. Отправить ее любимчика в лазарет… были и более приятные способы самоубийства. Хэй, да какая разница, все равно уже ничто и никогда не улучшит ее мнения обо мне… чем хуже, тем лучше. Кривая горькая улыбка вполне отвечала его мыслям. — Ты, беспамятная скотина. Обморочный сопляк. Назови мне хоть одну причину, почему я должен тащить тебя в лазарет, — хмуро обратился Сейфер к хладному телу своего дуэльного противника. Тот благоразумно не приходил в сознание, так и продолжая лежать во все сильнее разливающейся луже. Алмази тяжело вздохнул и наклонился, взваливая себе на плечо потенциальный труп. Доктор Кадоваки будет просто счастлива. Не говоря уже о Квистис.***
Here is my confession though I
Don't bow to authority Right or wrong
С каждым пройденным метром вес Скволла увеличивался в геометрической прогрессии, и у ворот Сада Сейфер с трудом подавил дикое желание сбросить свою ношу на газон. Остановило, наверное, только то, что он никогда ничего не делал наполовину. Перед глазами давно уже плясали разноцветные точки, навязчиво напоминая о том, что день выдался на редкость утомительным: пещера, дуэль, ходьба по пересеченной местности с полной выкладкой. Хоть дождь кончился. — А с виду ты тощий, — буркнул Алмази младшему кадету, решительно вступая в ворота Сада.Было поздно — но еще не настолько, чтобы коридоры были пусты от кадетов, и Сейфер сразу же почувствовал на себе перекрестье изумленных взглядов. Стиснув зубы, он надменно вскинул подбородок и зашагал в лазарет. Тропа позора была не такой уж длинной, лазарет был за первым же поворотом в левом крыле здания, но Алмази все равно не избежал встречи с любопытными: конечно, вряд ли кто-то осмелился бы задать лишний вопрос главе Дисциплинарного комитета (который как раз нарушил кучу правил, за исполнением которых, вообще-то, должен был следить… но, хэй, плохие дни бывают у всех), но пара исключений все-таки существовала. — УБИЛ? — Фуджин, хмурясь, сложила руки на груди и уставилась на товарища обвиняющим взглядом. — Тащи лопату, закопаем, — кисло ответил Сейфер, движением плеча поправив положение своей ноши, которая стала уже немилосердно тяжелой. — НЕ СМЕШНО, — осуждающе покачав головой, девушка отступила с дороги и кивком указала на дверь в лазарет. — Да, знаю, — тяжело вздохнув, Алмази направился к медицинскому блоку; дверь с тихим звуком отодвинулась, пропуская его внутрь. С носа доктора Кадоваки упали очки, а брови полезли на лоб — зрелище, которое Сейферу доводилось видеть довольно часто. Но никогда еще он не видел, чтобы доктор была столь рассержена. — Молодой человек! — она поднялась и оперлась о стол, наградив кадета убийственным взглядом, обещавшим полное отсутствие милосердия при обработке его ран. — Сколько можно? Неужели нельзя как-то ограничить вот это вот мужское стремление к насилию?! — Случайно, — хмуро ответил Сейфер и сгрузил свою ношу на койку в смотровой. Онемевшее плечо благодарно отозвалось резким покалыванием, когда к нему возобновился приток крови. Доктор Кадоваки собирала инструменты из медицинского шкафа, бурча себе под нос что-то на тему скальпеля, лоботомии и принудительной кастрации. Алмази непроизвольно поежился и убрался с ее пути, пропустив доктора в смотровую. — Жди в кабинете, я с тобой еще не закончила! — донеслось ему вслед — уже тогда, когда Сейфер заносил ногу над порогом лазарета. — Черт, — буркнул он и плюхнулся мешком на кушетку около стола. Закинув ногу на колено другой, он уместил сверху Гиперион и со вздохом откинул голову назад. Ну и денек. — Что произошло? — знакомый голос вырвал Сейфера из блаженного состояния полудремы, но открывать глаза, чтобы посмотреть на Квистис (чистый мазохизм, если спросить Алмази), он не стал. — Тренировались, — сообщил он — и, выждав пару секунд, честно добавил: — Моя вина. — Да вы издеваетесь?! — Квистис злилась: не самая плохая реакция, если спросить Сейфера. Могло быть намного, намного хуже… она могла молчать. — …купили бы парные браслеты или кольца. Сейфер фыркнул, но промолчал — ему хватало проблем и без этого. Начать хотя бы с того, что ему вот-вот предстояло стать объектом нежной заботы инструктора Трип… Квистис ковырялась в шкафчике, вытаскивая из него все, что было нужно для обработки раны. Алмази сглотнул и употребил всю свою силу воли на то, чтобы остаться на месте, а не вжаться в стенку, как того требовало подсознание. …Все оказалось еще хуже, чем он думал. Квистис села рядом. Он вновь закрыл глаза, но это ни на йоту не помогло, потому что услужливое воображение тут же нарисовало ему полную картину того, как она протягивает руку к его лбу. Легкое касание пальцев, жжение в месте раны, тут же сменившееся прохладой антисептика, и вновь прикосновение… Бесстрастное, холодное, равнодушное. …Черт. Лучше бы это была доктор Кадоваки, с ее шприцами и тяжелой рукой. Лучше б ты пошла к Леонхарту, так всем было бы легче. Сказать это вслух Сейфер не мог — потому что даже у него был свой порог, и одной из немногих тем, находящихся за этим порогом, была идиотская влюбленность инструктора Трип, довольно успешно скрываемая от окружающих… но тайну такого масштаба невозможно было скрыть от внимательных, изучающих зеленых глаз. Достаточно было взглянуть на ее лицо, когда Квистис смотрела на Скволла.Бесполезно пытаться понять, чем ледяная стена в лице Леонхарта это заслужила; есть вещи, контролировать которые попросту невозможно. Мне ли не знать. — Алмази, всё-таки ты идиот. Но идиот — удачливый. Чудом не остался без глаза. Внутренности скрутило в тугой комок от злости. Сейфер дернулся, вновь пытаясь отодвинуться, но тут же осознал, что это бесполезно — он и так уже сидел на самом краю, дальше была стенка. Ну да, идиот. Но совсем не поэтому. А потому, что все еще сижу здесь. Иногда Сейферу казалось, что он ее ненавидит. Иногда — совершенно обратное. Но одно он мог сказать совершенно точно: тот совершенный, идеально оштукатуренный фасад, который инструктор Трип показывала миру (и своему фан-клубу, если уж на то пошло), не имел ничего общего с живой и реальной Квистис Трип. В случае Леонхарта было поздно, фасад уже стал его истинным лицом, но Квистис?.. Его тошнило от этих прохладных улыбок и вежливых слов, отстраненного сочувствия и готовности помочь тем, кто этого не заслуживает. С каждым годом она становилась все больше похожей на Леонхарта — по-своему, в своей мягкой, отстраненной манере. Как же он это ненавидел. — Рассказывай. Он открыл глаза, впервые в упор взглянув на своего инструктора. — Что тут рассказывать? Я сижу, он лежит. Начал драку я, первая кровь тоже на мне. Единственное, что мне непонятно — какого импа он свалился в обморок. Но у меня есть неплохая версия, Трип. Желаешь услышать? Желание сделать ей больно, выдав какую-нибудь гадость про нее и Скволла, стало практически неодолимым, но Алмази все же удержался от повторения только что совершенной ошибки. Он очень хотел сделать больно Скволлу — и пошел на поводу у своих желаний, но итог не принес никакой радости. — Впрочем, забудь, — он отвел глаза и взглянул в сторону смотровой, где доктор Кадоваки все еще возилась со Скволлом. — Его удар был последним, после этого я ничего больше не делал и по голове его точно не бил. — Напишешь об этом в объяснительной, — сухо бросила она. — И, Сейфер, это последняя объяснительная, которую ты можешь себе позволить… Холодный душ не мог быть эффективней этих слов. Последняя объяснительная. Потом… что? Отправят в Трабию, выращивать сельхозкультуры под куполом среди снабженцев? Лучше сдохнуть. Жизни вне Сада не было. Он стиснул зубы и уставился в пол, ничего не ответив. Да и что тут было отвечать — что он исправится? Мечты, мечты… — Приговор вам вынесет доктор Кадоваки. Но Сейфер, какого Дьяблоса вы сцепились накануне испытания Скволла? Хоть иногда думай, прежде чем делать, иначе всю жизнь будешь разгребать последствия собственных поступков. Он вскинул голову, с вызовом уставившись ей в глаза. — У него впереди экзамен, — зло бросил Сейфер. — И там не будет дуэльных правил. Для него же лучше, если он научится драться иначе — сейчас. Я это уже проходил. Одна из причин — но, пожалуй, действительно самая важная. Все прочие, потаенные мысли были лишь приправой к этой, основной, и были виновны лишь в том, что он не сдержался в критический момент, позволив стали и огню стать проводниками собственной ярости. Тонкая игла вошла под кожу, и прохлада разлилась по лбу и переносице; обезболивающее. — Не стоило, — скривился он. — Я не обморочная фиалка. Косой взгляд, брошенный в сторону операционной, где лежал Скволл, явно указывал, кто этой самой фиалкой является. Сейфер был готов злить ее, огрызаться, чувствовать всю положенную боль — все, что угодно, лишь бы не думать. Прошлым летом Квистис Трип, свежеиспеченного инструктора номер четырнадцать, назначили в группу Леонхарта и Алмази. Она вела занятия, присутствовала на тренировках, беседовала с кадетами — и, разговаривая, смотрела в глаза… Сейфер выдержал неделю, после чего самым малодушным образом заявился на порог Крамеру и попросил первую же попавшуюся стажировку подальше от Сада. Крамер, чьи очки от удивления сползли на самый кончик носа, пожал плечами и росчерком пера отправил Алмази в Тимбер — две недели изучения обстановки, сбора информации, тренировок на военной базе… в общем, наглого и беззастенчивого отпуска, если сравнить все это с тем, что ожидало Сейфера дома, в Саду. Парочка тимберских повстанцев, исключительно со скуки спасенная Сейфером от незавидной участи заключенных («эй, ты видел, куда побежали двое парней?» — «да, в совершенно другую сторону»), прониклась к кадету Баламба такой благодарностью, что тут же посвятила его во все свои планы, познакомив с третьей участницей группы. Риноа Хартилли, дочь генерала Галбадии… большие глаза, веселая улыбка и проникновенные речи. Первые дни он откровенно насмехался над самим фактом существования «Лесных сов» — безнадежных, тупых любителей, «пылающих сердец». Сейфер сам не понял, когда начал относиться всерьез к этой горстке безумных мечтателей… может, потому, что он и сам где-то в глубине души был похож на них? Они сочиняли планы, обсуждали варианты, строили заговоры… но, когда Алмази ловил на себе восхищенный взгляд этих темных глаз, то не испытывал ничего. Вообще. Спустя две недели, на перроне Тимбера, Риноа в буквальном смысле слова бросилась ему на шею, и в этих огромных темных глазах стояли слезы. Наверное, будь это каким-нибудь другим летом, Сейфер бы попросту холодно отцепил ее руки, выдав какую-нибудь насмешливую, глубоко оскорбительную тираду, коими славился всегда. Здесь и сейчас, помня ту причину, по которой вообще оказался в Тимбере, он ощутил лишь безумную неловкость и искреннее сочувствие. Тогда, на перроне, он был готов пообещать ей что угодно — Бахамута в клетке, убийство президента, помощь Сада, обещать которую не имел права, но все равно обещал… все, что могло послужить заменой, компенсацией той единственной вещи, которая ему уже не принадлежала. Мягко отцепив ее руки, Сейфер шутливо и неловко взъерошил темные волосы на поникшей головке и заявил что-то вроде «эй, не переживай ты так, Тимбер будет освобожден». А затем вскочил в поезд, не обернувшись. …Сейчас, в присутствии Квистис, все то, чего не было в наличии тем летом, вернулось в избытке. «Может, Леонхарт и обморочная фиалка… но ты, придурок, еще хуже. Безнадежный романтик. Ромашка полевая. Давай, представь себе, что она хлопочет над раненым героем… и кто, угадай, этим героем будет?» Взгляд сам собой упал на дверь, за которой доктор Кадоваки осматривала Леонхарта. — Инструктор, могу я, наконец, удалиться, чтобы приготовиться к занятиям? — с преувеличенной вежливостью осведомился Сейфер. — Кто я такая, чтобы мешать твоей учебе, Алмази? — отозвалась Квистис — и все завершилось.***
утро перед экзаменом
Утро, прохладное и солнечное, прокралось сквозь распахнутое настежь окно, начертив солнечный огненный крест на лице, уже отмеченном вчерашним рубцом, и Сейфер проснулся мгновенно, сразу и полностью воспринимая окружающее. На улице вовсю заливались птицы, заглушая легкий шум генераторов Сада, уже на автомате отсекаемый подсознанием. Эту ночь он проспал, как убитый, и не видел во сне ровным счетом ничего. Сегодня экзамен. Важный день. Алмази рывком сел на кровати и пригладил ладонью волосы — почти бессмысленный из-за по-военному короткой стрижки, но привычный жест. Сегодня. Третий по счету экзамен его самого, Сейфера… и первый — Скволла. Встречаться с Леонхартом не хотелось — после вчерашнего. Почему-то вместо прилива адреналина, к месту и не к месту возникающего при любом упоминании возможности подраться, Сейфер ощутил чудовищный упадок духа. Где-то в глубине души ворочалось едва заметное, но ощутимое отвращение к самому себе, но так глубоко Алмази вглядываться не собирался. Из-за соседней двери доносился могучий храп Райджина, с которым глава Дисциплинарного комитета делил помещение; никто другой жить рядом с Сейфером не хотел — неудивительно. Алмази был рад тому, что товарищ спит: разговаривать не было никакого желания. Бесшумно ступая, он подошел к ванной и открыл дверь; внутри, в залитой солнечным светом белой комнате, наклонился над раковиной, с ожесточением ополоснул лицо холодной водой и долго рассматривал в зеркало шрам. Шрамы украшают? Ерунда. Дело не в боевых отметинах, не в том, что каждый шрам — знак того, что ты выжил в бою. Шрамы — это память. Он не забудет тот день, когда сорвался. Каждый раз, смотря на Леонхарта, он будет вспоминать, как позволил себе выместить свою злость на том, кто не был виноват. По крайней мере в том, в чем винил его Сейфер. Правда — это не было дуэлью. Совесть Сейфера не мучила, дело было в другом: он злился на то, как легко мог выйти из себя, стоило ударить по болевой точке. И то, что этих точек было совсем немного, ничего не меняло… солдат не может позволить себе слабости. Не может так легко забыть о том, что делает. Фокус, концентрация, контроль. Триада, которая никогда не отказывала ему в бою — ему, чье умение довести противника до белого каления можно было ставить в пример. И вот, нашлась и на него управа. Пусть никто и не понял, почему он сорвался. Хватит, это пора прекращать. В чьей группе будет Леонхарт?.. Ему хотелось посмотреть, на что способен соперник, но одновременно и хотелось оказаться от него подальше, сосредоточиться на другом, думать только об экзамене. Сейфер без тени сомнения знал, что одного присутствия Леонхарта — рядом, во время боевого транса — будет достаточно, чтобы вновь скатиться во вчерашний амок. Разве что убраться от него подальше, ко всем чертям… во избежание. Интересно, он — боится? Он знал, что наблюдающей будет Ксу — и это означало, что придется играть с гандикапом, «железная леди» Баламба его не переваривала. Как будто недостаточно всех прочих проблем… Время собраться. Контроль, Алмази, контроль. И, ради разнообразия, подумай о чем-нибудь другом. По коридорам он шагал быстро и целеустремленно, но даже сосредоточенность на собственных мыслях не помешала ему краем уха услышать разговор проклятых Трипи, под пальмой в коридоре обсуждающих своего ненаглядного кумира: — …а интересно, она везде блондинка?.. Спрашивать, о ком они, не имело никакого смысла. — Везде, — отрывисто бросил Сейфер, притормозив у пальмы. — Но откуда… аааах! — испуганные ахи и охи кадетов тут же переросли в невнятные оправдания; Алмази с мрачным удовлетворением сообщил обоим, что знает их номера, имена и прочую бесполезную информацию, и кадеты с тихим писком улетучились прочь, не дожидаясь, пока их за шкирку потащат в карцер. Из чистой вредности Алмази заявился на собрание первым, высокомерно проигнорировав шепотки за спиной и косые взгляды — все уже были в курсе вчерашней дуэли. Сейфер плюхнулся на «камчатку», вперив рассеянный взгляд в экран компьютера. Квистис опаздывала, не было и Леонхарта, и он бессмысленно пролистывал библиотечный чат, между делом вяло припомнив, что до сих пор должен сдать им книгу. Первым зашел в аудиторию Скволл, хмурый и безразличный ко всему, сияя новым шрамом, как давно уже поднадоевшим знаком отличия. За ним появилась Квистис, не отрывавшая взгляда от спины своего любимого студента, и Сейфер опустил глаза вниз, на лежащую перед ним тетрадь. Пальцы сжались на карандаше, чуть было не переломив его пополам, но Алмази достало силы воли взять себя в руки. — Доброе утро, класс… — Квистис окинула кадетов спокойным взглядом и продолжила речь, но Алмази уже не слушал, как и не поднимал на нее глаза — все, что было нужно, давно уже хранилось в памяти, было высечено в ней остриями сотен лезвий. Почему бы и нет? Напоследок, чтобы отвлечься от того, что ждет впереди?.. Грифель вновь коснулся бумаги: Сейфер рисовал — ее. Свирепо, резкими грубыми штрихами разделываясь во всей этой небесной красотой, пригвождая ее к белому листу в попытке уловить то неверное, мерцающее, что проглядывало за фасадом. Четкие линии лица, тени, залегшие в уголках глаз — плохо спала, Трип?.. …Глаза. Яркие, небесные. Суровые. Четкий овал лица, знакомый, мысленно тысячу раз очерченный контур губ. В детстве я видел искреннюю улыбку на твоих губах. В детстве я улыбался в ответ. Это было давно. Было ложью. Нельзя вернуть прошлое. — О, и Сейфер! — он поднял голову и впервые взглянул ей в лицо — вызывающе, прищурив зеленые глаза. — Будь осторожен и не порань в этот раз своего партнёра! Сейфер медленно повернул голову, встретившись взглядом со Скволлом. Тому, кажется, было не легче: раздражение навязчивой опекой, недовольство вмешательством, стыд — весь спектр эмоций мальчишки, за которого только что вступилась в песочнице мамочка, навечно опозорив перед всей детской площадкой. …Если бы только неловкость Леонхарта могла хоть на гран остудить ту ярость, что бушевала за недоброй ухмылкой Алмази. Все, что имел сказать по этому поводу Сейфер, досталось вздрогнувшему от удара столу. Алмази покинул аудиторию молча, не удостоив повторным взглядом ни одного из бывших товарищей детства.