Скорпион

Они скользили по площадке осторожно и медленно, притираясь, привыкая, чувствуя излишек напряжения в мышцах, вызванный волнением. Чинуш понял, что это все — не шутка, когда принц гладко, быстро и изящно взмахнул ладонью, в которой сверкнуло лезвие кинжала. Все бы ничего, да вот этот жест идеально совпал с хищной трелью свирели и стал частью танца. Разнообразие звуков доносилось из глубин дворца и растворялось в теплом ветре. Перетоптывание барабанов, закручивающееся в вихре скрипок и цитр, подсказывало, в каком темпе нужно двигаться. Музыка старалась утянуть за собой. Чинуш сделал пару быстрых шагов, которые создали диссонанс с гулом барабанов, с разворота махнул рукою, но полоснул по воздуху. Чуть подвыпивший принц не воспринимал их спонтанную тренировку всерьез, и это бесило мыша. Бесили и прикрытые ресницы, плавные, но быстрые движения и четкие шаги. Разворот и взмах крылом — часть танца, несущего смерть в виде осторого лезвия. Чинуш легко уклонился, раздраженно выдохнув рваное «Бред…» Принц все танцевал, плавно и нежно, будто находился под водой. Издевался. Сверкал кинжалами, которые ловили отблески закатного, розового солнца. Оно расплакалась звездами. Те украшали небо над их головами. Чинуш ненавидел танцы. Любил наблюдать за ними. Следить за извивающимися, нежными телами женщин и мужчин, которые через танец могли пронести целую драку. Обманчиво-смертельную, но завораживающую. Чинуш сжал кулаки и представил, как сжимает в них эти пушистые кудри. Сжать бы, намотать на кулак и дернуть вниз, обрушив это красивое, ухмыляющееся лицо прямо на колено… Видение оставило после себя кислое послевкусие. — Это сущий идиотизм, — хрипло выдохнул мыш. Он хрипел из-за предвкушение драки, а ее все не было и не было… Голос принца звучал тихо, но беззаботно, в пору улыбке на его губах: — Шевели задницей и танцуй, а то скукожился, как миндаль! Праздник же! Звучало как горячее подхлестывание. «Праздник, похороны…» Чинуш подчинился сразу же. Не расцепляя взглядов, они шли по кругу, как хищники, готовые с первой неверной нотой ринуться друг к другу и разорвать на куски. Как партнеры, развлекающие богатеев. Чинуш был согласен выступать перед публикой — смоковницами и георгинами, — чтобы завершить действо, рассыпав по траве лепестки ремерий. Каждое их движение становилось танцем, каждый их легкий и быстрый шаг чеканился. Они попадали точно под барабанную дробь — казалось, что любой ход врага вот он, как на ладони, стоит только слушать музыку, но оба разрывали плавный танец ливнем из ножевых. Каждый жест был отточен, словно они и правда репетировали до этого сотни раз, и потому легко парировали любой удар, кружась в пируэтах, но от танцоров их отличала молниеносность движений и по-настоящему острые клинки. Чинуш видел, что тело принца подчиняется музыке, а каждый предупреждающий удар происходил после определенного скопа громыхания барабанов. Раз-два-три… Визгливый смех скрипки рассыпался каскадом ударов. Нико сделал пируэт в одну сторону, метнул кинжал и тут же крутался в другую. Чинуш легко уклонился. Встал, замерев в ожидании нового слияния в драке. Они смотрели друг другу в глаза — дождливое небо и весенний день. Они разделяли один на двоих глоток разгоряченного воздуха, стояли так близко, как нельзя подпускать врага… «Раз-два-три-четыре», — шумело в ушах и отдавалось в самом сердце. «Раз-два-три…» Нико налетел на него быстро, как кобра, и ребра обоих сжались от напряжения по всему телу, но Чинуш сам порвал это ощущение, едва не взвыв от разочарования, и прижал принца спиной к себе, приставив метательный нож к его пояснице. Сердца у обоих колотились о грудь. Сердце Чинуша — прямо в лопатку принца. Они хватали ртом вечерний воздух, распаленные адреналином. Тот постепенно утекал из тел вместе с дрожью, цепляясь к ласковому ветру. Чинуш выдохнул ему в шею, внутренне сгорая от иллюзорного ощущения каких-то искр, отвел клинок, вжимаясь своей щекой к его — оба были взмошкими. Мыш не удивился, когда принц с разворота полоснул его по животу. Чинуш успел схватить его за запястье и сжать, дернув его руку вниз. Кинжал, который Нико мгновение назад извлек из пояса мыша, упал на траву. Дрожь окончательно спáла, как дымка сладкого сна, после которого не хочется вставать с постели. Барабаны умолкли. — Восхитительно танцуешь, — прошептал с улыбкой принц. Он чуть щурился, как в мгновение перед тем, как броситься на врага. На его ключице и плече алели и кровоточили полосы. Переливы цитр превращали сладкое послевкусие от драки в трогательную тоску, какая обычно случается после пылкого танца. Когда через жесты и взгляды было обещано так много, а в спальне дело не продолжилось. — Не думал завернуться в шелка и идти ублажать богатеньких? — У меня нет пышных кудрей. Им не за что будет хвататься. — Зато есть у… — Нико умолк — кинжал, приставленный к горлу, отлично предупредил язвительную насмешку. — У-у-у меня зато есть. — Бирюза сверкнула алым отблеском от закатного солнца, Нико усмехнулся шире — и в это мгновение последние аккорды, взятые музыкантами на скрипках, стихли. Вместе с окончанием музыки обратилось пеплом и ощущение хищного слияния. — Тебе понравилось? — спросил Нико. Точно девушка какая — пусть еще ресницами похлопает. Похлопал все-таки. — Нет, — солгал мыш и бросил его запястье, вернул на место кинжал. Наклонился за тем, что лежал прямо у ноги принца. — Увы, танец привлекает меня только тогда, когда танцует девушка, а я мирно наблюдаю со стороны. — Очень тянуло вскинуть голову прямо так, сидя на корточках, но совсем не хотелось видеть лицо принца снизу вверх, да еще так близко. — Жаль. А я то уж понадеялся… Насмешка была столь явной, что Чинушу пришлось запихивать себе в глотку ругательства. — Не на того надеетесь. — Нико уже показывал ему свою спину, удаляясь к фонтану. Чинуша захватило непонятное, внутреннее возбуждение: — Был бы танец без кинжалов… — Я был бы очень рад такому раскладу. Чинуш нахмурился так сильно, что у него заболели брови. — Дурацкая драка, — прошипел он, всем естеством готовясь просто убежать прочь. Принц все удалялся, покачивая бедрами. Какой наглеж. Никого не победил, а ходит и насмехается… — Не драка, а танец. — Это все равно, что назвать скорпиона симпатичнее паука из-за его очаровательного хвостика. Принц не ответил. Чинуш порадовался тому, что тот стоял спиной и не видел следа румянца на его лице.