How You Were Diverted

Нью-Йорк, февраль 1964 года Крики не прекращались. Джордж закурил сигарету и посмотрел на толпу, собравшуюся на двадцать этажей ниже. Она была живой, пульсирующей, тысячи бледных голодных лиц и открытых ртов были обращены к нему, две тысячи машущих рук. Звук был океаническим, приливным, старая пластинка, поцарапанная и потертая. Нарисованные от руки плакаты цвели, как странные цветы с острыми краями; на некоторых из них было написано имя Джорджа, усыпанное кроваво-красными сердечками. — Отойди от окна, Джорджи, мальчик мой, — сказал Брайан, отвлекшись на неаккуратную стопку только что доставленных телеграмм. — Не называй его так, — произнес Пол, не отрывая взгляда от своих карт. — Только его маме позволено так его называть. Джордж отошел от окна и встал над столиком, за которым Пол и Ринго играли в карты. Пол поднял глаза, хитро прищурившись, чему он научился у Джона, и выпятил нижнюю губу, что означало, что он хочет затянуться сигаретой Джорджа. Джордж отдал сигарету, прислонился к стене за спиной Пола и скрестил руки на груди. Он все еще слышал, как девчонки кричали, визжали, как будто падали бомбы. Они находились в Америке три часа. Джон вышел из одной из спален пентхауса, без галстука и с очками в тяжелой черной оправе на лице. Джордж наблюдал, как плечи Пола расправились, а его голова неосознанно повернулась, чтобы проследить за Джоном через комнату. Джордж похлопал Пола по плечу, посмотрел в его широко раскрытые виноватые глаза и забрал у него окурок. Джон приставал к Брайану, зачитывая телеграммы своим смешным корявым бабушкиным голосом. Брайан взмахнул руками, тонкая хмурая гримаса исказила его мальчишеские черты. — Ну, хватит, — сказал Брайан. — К игре в карты присоединиться не хочешь? — Ах, карты, — усмехнулся Джон. — Я достаточно наигрался в них за эту жизнь. Особенно с ловкими пальцами юного Ринго, который тасует колоду. — Ты чего? — отозвался Ринго, моргая с самым мягким выражением негодования, которое когда-либо видел мир. — Я бы не стал… — Он несет чушь, сынок, — сказал Пол. Он не смотрел на Джона, осторожно склонив темноволосую голову над своими картами. — Не обращай внимания. Джордж заметил, как глаза Джона загорелись на Поле, за очками вспыхнула ликующая угроза. — Ты сволочь… — начал Джон, но Брайан оборвал его. — Ладно, ладно, только не сейчас. Мне нужно в театр, чтобы убедиться, что к воскресенью все будет готово. Вы, ребята, оставайтесь здесь, в этой комнате, хорошо? Джордж немедленно кивнул. Внизу, на улице, девчонки все еще кричали, желая разорвать их на куски. В этой стране было небезопасно. Брайан наградил его легкой благодарной улыбкой. Джон усмехнулся и развалился на стуле, расстегивая воротник. — Ты сказал, что мы объедем весь мир. Грандиозное приключение, сказал ты. До сих пор все, что я видел в Америке, — это самолет и комната, машина и комната, и комната и комната. — Просто перестань, Джон, пожалуйста, — сказал Брайан, наполовину умоляя. — CBS прислали за мной машину. — О, машина. Роскошно живешь, — отреагировал Джон, скривив губы. Ему было скучно, он был раздражен и устал. Джордж понял это по тому, как он откинулся на спинку стула, прижал кулак ко рту и побарабанил пальцами по колену. Брайан захлопнул портфель и надел на голову шляпу, коротко сказав: «Держи его подальше от неприятностей, Пол», прежде чем уйти, любезно коснувшись полей шляпы полицейскому, стоявшему у двери их гостиничного номера. Спина Пола казалась сделанной из стали, строгой и непреклонной. Джон пристально смотрел на него, на его лице был написан откровенный вызов. Ни одному из них не понравилось, что Брайан назначил Пола ответственным за Джона. Между ними потрескивало электричество, та стандартная ослепляющая грань трения, которая следовала за ними повсюду. Ринго выиграл раздачу, радостно бормоча себе под нос: «Так, так, так», и сгребая кучу американских банкнот и британских монет. Джордж побродил по комнате, проверил толпу людоедов, зашел в ванную и вытащил из кармана черную пластмассовую расческу. Он пощелкал ногтем большого пальца по зубчикам и вспомнил, как пять лет назад Джон стоял позади него у зеркала и расчесывал волосы Джорджа, формируя локон Элвиса спереди и утиный хвост сзади. Джордж помнил, как нервничал, чувствовал себя нелепо и отчаянно нуждался в одобрении Джона, молча морщась от боли от его грубых дергающих пальцев. Джордж вернулся в комнату и достал свою гитару из футляра. Он уселся в кресло у окна, подбирая ленивые мелодии, немного Джерри Ли Льюиса, немного Роя Орбисона. Кончики его пальцев заскрипели по струнам, и он закрыл глаза, мягко склонив голову к плечу. Это был слишком долгий день — проснуться в Лондоне в другом гостиничном номере с Ринго, спящим в соседней кровати, зернистый зимний свет просачивался сквозь полузадернутые шторы. Утром они были веселыми и энергичными: Джон рассказывал дико непристойные истории за чаем с тостами, Пол пел бессмысленные ритмы и фразы, барабаня руками по плечам Ринго. Брайан был взволнован и скалился во все зубы, заталкивая их в машины и, забывшись, сел слишком близко к Джону, из-за чего его отпихнули в сторону. Крики начались в Хитроу, однако весь полет прошел как благословенный безмятежный сон, бесконечные игры в карты и сигаретный дым, висящий синим в спертом воздухе, а затем они приземлились в аэропорту, названном в честь убитого президента, и снова были брошены в вопящую схватку. Толпа атаковала машину, прижимая липкие руки к стеклам, в то время как Пол улыбался и махал рукой с расстояния в два дюйма. Тысячи миль позади, и все равно нужно убить столько времени до послезавтрашнего шоу. Как только они окажутся на сцене, с ними все будет в порядке. — Эй, — мягко позвал Пол, возвращая Джорджа обратно в комнату. Он открыл глаза и увидел, что его друг сидит на полу, спиной к стене, а гитара Джона лежит у него на коленях. Ринго все еще сидел за столом, склонившись над стопкой нью-йоркских открыток, которые Брайан отобрал для него в вестибюле отеля. — Сыграй That'll Be the Day. Пальцы Джорджа бездумно погрузились в песню. Пол подобрал ритм на гитаре Джона, напевая себе под нос. От Пола почти всегда исходила разного рода музыка. — Эй, остановитесь на минуту, — заговорил Джон, врываясь в их тихий дуэт, как яркая тропическая птица, ворвавшаяся в степенный английский парк. Нестройный визг прервал мелодию, когда Пол дернулся, крепко сжимая гитару. — Что это за отрывок, который ты только что сыграл, Джордж? — спросил Джон, опираясь руками на спинку кресла Джорджа и наклоняясь над ним. Джордж сыграл это снова, чувствуя, как костяшки пальцев Джона касаются его плеча. — Почему ты не сыграл так, когда мы ее записывали? Джордж пожал плечами. — Кажется, я просто придумал это. — Только гляньте на него, — сказал Джон, позволив своему голосу дрогнуть и сорваться. Он провел рукой по волосам Джорджа, и Джордж отпрянул, его лицо покраснело. — Думаешь, твой способ лучше, чем у Бадди Холли, а? — Нет, — ответил Джордж, потому что думать так было бы безумием, полным абсурдом. — Может, нам переделать сет для шоу? Отказаться от All My Loving и позволить тебе взять инициативу на себя? Что ты на это скажешь? — Оставь его в покое, — сказал Пол, нахмурив брови, наблюдая, как руки Джорджа беспокойно перебирают какую-то мимолетную мелодию. — Пусть он сам за себя говорит, мерзкий ублюдок. Джон был в одном из таких настроений. Оно настигло его сразу после выхода из самолета, тысячи голосов раздались в вышине и поразили их, как сокрушительный грохот авиаудара, как будто весь мир был создан из стекла и над головой появились трещины. Больше, чем кто-либо из них, Джон был во власти порочной всепоглощающей любви, возникшей за последний год или около того. Это делало его пугливым, почти паникующим, а его остроумие безрассудным и жестоким, как удар плети. Руки Джорджа заиграли напряженный рефрен, и он спросил: — Как думаешь, сколько людей будут смотреть в воскресенье? — Все, — немедленно ответил Джон. — Каждый, блядь, из них. — Думаешь, они все еще будут кричать, глядя на нас по телику? — Конечно. Как только они увидят хорошенькое личико Поли, они ничего не смогут с собой поделать. — Продолжай, — усмехнулся Пол. Джон стоял над Джорджем, сидящим в кресле и Полом на полу, глядя поверх очков вниз на свой длинный нос. Его белая рубашка блестела в лучах бледного нью-йоркского солнца. — Как тебя называли шлюхи в Гамбурге… ангельское личико? Энгел, энгел — что-то в этом роде, да? Неплохо, чтобы начать ублажать себя, а? Тусклый румянец вспыхнул на щеках Пола. В голосе Джона звучала злобная насмешка, его бедро было приподнято под определенным агрессивным углом. Он хотел драки; все они точно знали, как это выглядит, когда Джон хочет драки. — Заткнись, — сказал Пол, сверкая глазами и злясь. — Мы застряли в этой комнате еще, по меньшей мере, на два часа, и я не собираюсь тратить их, слушая твой грязный рот. Джон вскрикнул и упал на спину, прижав обе руки к сердцу. — Ранили, сэр! Из всех самых дорогих друзей, как я это перенесу? — О, ради всего… — Пол оборвал себя, поднявшись с пола с гитарой Джона, зажатой в руке. Он уставился на Джона, который продолжал валять дурака, корча страдальческие гримасы, как будто у него в груди была пуля. — Идем, — сказал Пол и, схватив Джона за руку, потащил его в спальню. Джон сразу успокоился, сдвинул очки на нос и позволил себя увести. Пол бросил взгляд через плечо на Джорджа и коротко сказал: — Я скоро вернусь. Джордж кивнул, его пальцы нервно сжались, когда дверь спальни захлопнулась. Он взглянул на Ринго, все еще увлеченного своими открытками, и один только взгляд на этого человека успокаивал. Ринго обладал сверхъестественной способностью оставаться равнодушным почти ко всему, и Джордж завидовал ему в этом. Его гитара пела тихо и ровно, не полностью заглушая призрачный рев толпы далеко внизу. Конечно, он знал, что происходит в спальне, если не в деталях, то уж точно в общих чертах. Пол исправлял настроение Джона единственным известным ему способом: стоя на коленях или прислонившись к стене, или как там еще, его красивое лицо и темные волосы, его руки с длинными пальцами. Это может занять у него пятнадцать или двадцать минут. Они выходили из спальни порознь, и Джон оставался спокойным, с тяжелыми глазами и очаровательно милым, а Пол игнорировал его до конца ночи. Это происходило годами. Первый раз, или, во всяком случае, первый раз, когда Джордж заметил это, был еще в Германии, в Кайзеркеллере. Они играли семь часов подряд, и до сна оставалось еще два. Они были мокрыми от пота под светом ламп, волосы прилипли ко лбу, пальцы скользили по струнам. В тот вечер Джон принял слишком много прелюдина, и его трясло, он падал со сцены, бился головой о стену под пьяные гортанные выкрики из толпы. Он потерял голос час назад, но все еще пытался петь, прижавшись губами к микрофону, и каждое слово было похожим на рваный изодранный флаг, трепещущий на ветру. Джордж поймал взгляд Джона во время двадцатиминутного попурри Элвиса, которое они сочиняли вместе, и они были огромными, бездонно черными. На том этапе развития группы Джон являлся работой Стюарта, Стюарт, который был лучшим другом Джона, Стюарт, который на самом деле не умел играть на бас-гитаре, которую Джон уговорил его купить, Стюарт, который поехал с ними в Германию, потому что Джон сказал, что он в группе, и если Джон сказал это (как он сказал это о Поле, как он сказал это о Джордже), значит, так и должно было быть. Работа Стюарта заключалась в том, чтобы держать Джона в узде, потому что Стюарт был единственным, кто мог справиться с этим на надежной основе, единственным, к кому Джон действительно прислушивался и соглашался притормозить, но его там не было в ту ночь. Недавно Стюарт влюбился в девушку по имени Астрид. Он пропадал все чаще и чаще, и Джон заставлял Пола играть на басу вместо него. Так что Стюарта там не было, а Джон принял слишком много таблеток, слишком много выпил, получил пивной бутылкой по голове и дважды подвергся нападению на сцене из-за того, что подшучивал над толпой, и он совершенно не держал ритм, пропуская ноты. Он продолжал пытаться петь. Пол крикнул Джорджу и Питу: «Продолжайте», и потащил Джона за кулисы, в маленькую нишу, где они хранили футляры для инструментов и оборудование. Джордж вышел на передний план сцены и исполнил дикое головокружительное соло, погрузившись на сотню футов в «Тюремный рок» и открыв для себя удивительные вещи. Позади него Пит играл на барабанах, его четкие удары были отшлифованы усталостью, и почему-то от этого звучали только лучше. Джордж повернулся, чтобы одарить его торжествующей улыбкой, и его взгляд остановился на Джоне и Поле, спрятавшихся в той потайной нише, где их не мог видеть никто, кроме их товарищей по группе. Джон был прижат к стене, а Пол был прижат к его боку, спиной к Джорджу, и его голова уткнулась в шею Джона. Джон задыхался, глядя в потолок, одной рукой обнимая Пола за спину, вцепившись в его промокшую от пота рубашку, и Джордж сразу понял, по позе и выражению лица Джона, а также по быстрым резким движениям плеча Пола, что Пол дрочит ему. Джордж отвел взгляд, его разум был потрясен на долгие секунды. Его пальцы скользнули по струнам гитары, и это прозвучало так, словно машина со скрежетом остановилась, поезд, который чуть не убил его. В тот момент это было тревожно, а на следующий день, при ясном свете дня, когда у Джорджа было время все обдумать, стало еще хуже. Джон и Пол были самыми близкими ему реальными героями на этой планете, и было что-то в корне неправильное в том, что они трахались друг с другом, как они трахались со стриптизершами и шлюхами, населявшими Репербан. Они должны были значить друг для друга больше, чем это. Джордж какое-то время не знал, как смотреть на них обоих. Но это прошло. Пол напоил его и заставил смеяться, пока его не вырвало, а Джон попросил Джорджа научить его играть какую-нибудь песню Эдди Кокрана, и Джордж снова полюбил их обоих. Когда его выгнали из Германии за то, что ему было всего семнадцать лет, он был до смерти напуган тем, что ему найдут замену, но две недели спустя объявился Пол, постучав в окно его спальни и сказав: давай, неси свою гитару, сынок. Джон вернулся в Ливерпуль и написал семь новых песен, и Пол сказал, что они пока самые лучшие. Джордж тут же решил, что ему все равно, чем они вдвоем занимаются в темных углах и запертых комнатах, пока они позволяют ему продолжать играть в группе. Это случалось только тогда, когда Джон был в таком определенном настроении, только когда ничто другое не могло до него достучаться. Стюарт умер почти два года назад, так что остался только Пол, чтобы позаботиться об их дорогом травмированном лидере. Он переносил это стоически, как и многое другое ради Джона: тяжесть баса на его спине, второе место в их списке авторов песен и ударную нагрузку от визжащих девчонок, и Джордж иногда задавался вопросом, что Пол получает от этого, но это был глупый вопрос. Пол нуждался в Джоне; они все нуждались. Они не говорили об этом. Пол обменивался с Джорджем раздраженными и слегка извиняющимися взглядами и исчезал вместе с Джоном в чуланах и потайных коридорах театров и клубов по всей Европе. Чем известнее становилась группа, тем более переменчивым становилось настроение Джона, и Пол перестал сильно заморачиваться тонкостями. Они всегда были вчетвером в каком-нибудь гостиничном номере, в какой-нибудь слишком маленькой машине, где-нибудь за кулисами, ожидая своего выхода. Однажды Пол толкнул Джона к стене и укусил его за шею прямо на глазах у Джорджа, и Джордж чувствовал себя не столько оскорбленным, сколько надежным… безопасным. Ринго, который не возражал бы, если бы его товарищами по группе были козлы, если бы те так же наслаждались жизнью, спросил Джорджа, всегда ли Джон и Пол были такими, и Джордж сказал «да», прежде чем успел подумать об этом. Просто они были такими, какими были. Это была какая-то проблема, характерная для сумасшедших поэтов и их лучших ангелов. И вот они снова здесь. Из спальни не доносилось никаких звуков. Джордж начал играть старую песню «Рори Сторма и Ураганов», группы, у которой они украли Ринго, и барабанщик фыркнул в узнавании, отбивая ритм ручкой по столу. Джордж некоторое время думал о послезавтрашнем шоу, подумал об Элвисе Пресли в «Эде Салливане» и о том, что он никогда не видел ничего подобного. Америка, подумал Джордж, и его позвоночник затрепетал. Затем раздался стук в дверь. Ринго встал и пошел открывать, а Джордж сказал: «Подожди», потому что Брайан предупреждал их, что они должны закрывать дверь на цепочку и убедиться, что полицейский на месте, прежде чем открывать кому-либо, но, конечно, они не послушали, потому что они не были такими уж знаменитыми, просто обычная маленькая группа застигнутая врасплох. Ринго спросил: «Кто?», но уже открывая дверь, и затем, как в кошмарном сне, крики ворвались в комнату, замученные кошки заполнили разум Джорджа, когда он дернулся от неожиданности и чуть не выронил гитару. В комнату влетела девушка и вцепилась в Ринго, обхватив его руками за шею, хватая ртом воздух и издавая крошечные отрывистые вскрики. Джордж вскочил на ноги, чтобы помочь, но тут появилась еще одна, одетая в такую же безвкусную синюю униформу горничной, но на этот раз устремившаяся к нему. Джордж поднял гитару, как щит, широко раскрыв глаза и отшатнувшись назад. — Джордж, Джордж, Джордж, — невнятно произнесла девушка с открытым ртом, и на одну истерическую секунду Джордж подумал, что она, должно быть, знает его — она выглядела так, словно он разбил ей сердце. Ее лицо было искажено, красное и мокрое от слез, и она тянулась к нему, рыдая. Это было ужасно. Гитара Джорджа глухо стукнулась о ковер. Он попытался схватить девушку за плечи и удержать, но она, казалось, обезумела, слишком быстрая, и ее ловкие руки были на нем, вцепившись в рубашку. Они боролись, безжалостно и унизительно. — Пожалуйста, перестань, — продолжал повторять Джордж, и это просто безумие какое-то — как эти девочки могли так помешаться на тощем маленьком Джордже Харрисоне и его никчемных друзьях? — Слезь с него! И это был Джон, Джон, их спаситель, ворвавшийся в комнату в наполовину расстегнутой рубашке и без очков, с ухмылкой Джека Потрошителя на лице. Он оторвал девушку от Джорджа, ее длинные ногти до крови расцарапали его руку, но, по крайней мере, она ушла, ушла, цепляясь теперь за Джона, но тому было все равно. Он назвал ее тупой пиздой и вышвырнул ее из комнаты, а затем крикнул в коридор, требуя гребаной безопасности, которую они, блядь, обещали. Тем временем Пол и Ринго пытались заставить другую девушку перестать учащенно дышать, оба похлопывали ее и что-то шептали, а также незаметно выпроваживали ее. Джордж прижал руку к двум коротким порезам на руке, багровые полосы кровоточили сквозь рубашку, и он ошеломленно подумал, что ему придется одолжить одну у Пола для шоу. В ушах у него звенело, дрожащий голос девушки умолял, ее горячее дыхание обжигало его лицо. Ему казалось, что его может стошнить. Он рухнул в кресло, схватившись за руку. — С тобой все в порядке? Эй, Джордж, ну же, приятель. Это был Пол, склонившийся над ним и положивший руку ему на плечо. Джордж моргнул, глядя на своего старого друга, рассматривая его растрепанные волосы, распухший рот, затуманенные глаза. Пол всегда заботился о Джордже как о чем-то само собой разумеющемся, и Джорджу хотелось, чтобы он сказал что-нибудь сейчас, чтобы развеять панику, которая ворвалась в комнату так же внезапно, как и девушки в украденной униформе. Пол слегка улыбнулся ему: — Полагаю, сегодня ты особенно неотразим. Джордж покачал головой, опустил глаза и с трудом сглотнул. Он увидел свою гитару, печально и криво лежащую на ковре, и от этого зрелища у него почему-то застрял комок в горле. Он яростно моргнул, чувствуя себя слишком молодым, чтобы быть так далеко от того, с чего начал. Дверь захлопнулась, и, обернувшись, Джордж увидел, как в Джоне кипит энергия, а цвет его глаз потемнел. — Круче, чем гребаный Элвис, парни! — закричал Джон и хлопнул Ринго обеими руками по спине. Ринго заерзал, бледный и пытающийся изобразить свою типичную приветливую улыбку, но она криво повисла на его лице. — Как, черт возьми, они оказались на этаже? — спросил Пол. — Никакое препятствие не может встать у них на пути… кровь битлов или ничего. Джон ухмыльнулся, как акула. Он выглядел более сумасшедшим, чем девчонки, но он был свой. — Ты даже сам не знаешь, как ты прав, — сказал Джордж и показал свою поцарапанную руку. Джон сразу же спросил, может ли он все еще играть, и Джордж лишь бросил на него яростный взгляд. Ринго заговорил впервые после вторжения. — Что мы такого сделали, чтобы заслужить это? Он шутил, хотя бы потому, что он обычно это делал, но по какой-то причине это не сработало, и даже у Джона не нашлось остроумного ответа. С минуту все четверо молчали, рассматривая роскошный ковер под ногами и размазанную кровь на руке Джорджа. — Сходи и промой это, — наконец сказал Пол, потянув Джорджа за локоть, пока тот не встал. — Последнее, что нам нужно, чтобы ты подхватил какую-нибудь инфекцию и твоя рука начала гнить. Джордж кивнул и на автопилоте направился в ванную. Окна не было, и впервые за несколько часов он вообще не слышал криков. Вода почему-то казалась холоднее, чем в Англии. Предплечье Джорджа медленно онемело, рукав рубашки намок и пропитался кровью, как у убийцы. Краны блестели, полотенца на вешалке были дорогими и пушистыми, и Джордж вспомнил, как они жили в кладовке в задней части ночного клуба в Гамбурге, где нечем было умыться, кроме холодной воды из писсуаров. Он думал о тысячах комнат, сменившихся с тех пор, месяцах, годах и милях, и долго смотрел на себя в зеркало, пытаясь увидеть человека, заслуживающего такой славы. Вошел Пол с упаковкой пластырей, которые он попросил прислать у отеля, а за ним плелся Ринго, куря сигарету достаточно быстро, чтобы показать, что его нервы все еще расшатаны. Прислонившись к стойке, Пол сказал: — Не слишком глубокие, вроде? Джордж покачал головой, встретившись взглядом с Полом в зеркале. Ринго сидел в ванне, согнув ноги, и пускал кольца дыма к потолку. Джон стоял прямо за дверью, потирая затылок и внимательно наблюдая за ними. Взяв на себя руководство операцией, Пол залатал руку Джорджа и объявил его рубашку безнадежно испорченной. Затем он поднял глаза, поймал взгляд Джона и сказал: — Иди сюда, Леннон. Джон сразу же подчинился, через него прошла диссонирующая нить послушания. Он закрыл за собой дверь и прислонился к ней, все четверо оказались в одном месте, и доказательство этого смотрело на них из зеркала. — Ушли в окопы, не так ли? — спросил Джон. Из ванны Ринго произнес: — Это было подлое нападение. Я чуть не лишился уха. Пол рассмеялся. Он смотрел на Джона в зеркало, а Джон смотрел на него искоса и с подозрением, потому что Джон никогда по-настоящему не верил, что с ним может случиться что-то хорошее, не закончившееся трагедией, но все же: он оглядывался назад. Джордж вздохнул и сжал свою только что перебинтованную руку, чувствуя боль, словно играл на гитаре десять часов подряд, все те безумные ночи, которые они привыкли считать рутиной. Стриптизерши, колеса и молочно-белые потрескавшиеся огни сцены, несвежий черный кофе и сон за киноэкраном, сон друг на друге, потому что всегда было холодно, и вот они здесь, в отеле «Плаза», на двадцатом этаже над Нью-Йорком. Здесь они были на вершине мира. — Мы пережили это, и это главное, — сказал Джордж, и Ринго поддержал его: — Дело говоришь, — он перекрестил их своей сигаретой, из-за чего образовался слабый дымок в форме креста, который завис в воздухе на долгие секунды. Ринго раздал сигареты остальным. Джон поднес Полу спичку, чтобы тот прикурил свою, и они склонили головы близко друг к другу. На мгновение они погрузились в дружеское молчание, а затем Джордж совершенно искренне произнес: «Пока что это мое любимое место в Америке», и наблюдал в зеркало, как остальные участники группы кивнули в молчаливом согласии, и комната медленно наполнилась дымом.